Geum.ru

Книга вторая

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   20   21   22   23   24   25   26   27   ...   76

IX




В шатре Ван-хана собрались все нойоны: ждали посланца хана Тэмуджина.

Нойоны громко разговаривали, и Ван-хана раздражали веселые голоса, яркий

шелк нарядов... Празднуют. Довольны. А он не находит себе места. С тех пор

как поддался уговорам сына и Джамухи, изводит себя думами. Но они

бесплодны, как пески пустыни.

В поход на Тэмуджина он не собирался. Войско вел сын. Но едва воины

скрылись за степными увалами, велел седлать коня и помчался вдогонку. Ни

сына, ни Джамуху это не обрадовало. Осторожно, незаметно они отодвинули

его от всех дел. У него спрашивали совета, а делали все по-своему. Но

перед битвой он как бы стряхнул с себя нерешительность, взял управление

войском в свои руки, не позволил сыну и Джамухе всеми силами навалиться на

прижатого к горам Тэмуджина. Чего-то ждал. Чего? Может быть, встречи с

Тэмуджином. Но что могла изменить эта встреча? Слишком далеко зашла

вражда...

Поставив воинов обороняться, он лишил их подвижности, и горестно было

ему видеть, как они гибнут. Но то, что Тэмуджин ловко воспользовался его

оплошностью, вызывало чувство, похожее на гордость,- все-таки он его сын,

хотя всего лишь названый. Воины Тэмуджина почти прорвались к его шатру.

Нилха-Сангун, вне себя от ярости, сам кинулся в сражение. Стрела вонзилась

ему в щеку, раскрошив четыре зуба. <Кто занозист, занозу и поймает!>-

подумал он, но тут же до боли в сердце стало жалко сына.

После битвы нойоны звали его идти по следам Тэмуджина. Он не пошел.

<Подождем, когда выздоровеет Нилха-Сангун>. Джамуха без конца

просил-уговаривал, слова его и ручейками журчали, и весенней листвой

шелестели, и холодком осени дышали, но он остался тверд, хотя и сам

понимал: нельзя давать Тэмуджину передышки.

Нойонов, отпавших от Тэмуджина после битвы, принял сурово. Ни с кем не

захотел говорить. Но когда воины захватили жен и детей Хасара (сам бежал,

побросав золоченые доспехи), он велел поставить для них юрту,

поить-кормить, как гостей.

Его нойоны и сын всего этого не понимали и открыто не одобряли. Он

чувствовал, как растет стена отчуждения, делая его одиноким.

В шатер вошел Нилха-Сангун, сел рядом с отцом.

- Наши люди хотели выведать у посланцев, сколько чего осталось у

Тэмуджина. Молчат.

От раны Нилха-Сангун еще не оправился, трудно ворочался язык в разбитом

рту, и речь его была невнятна, распухшая щека топырилась под повязкой,

кособочила лицо.

- А-а, ничего у Тэмуджина не осталось!- Даритай-отчигин

пренебрежительно махнул рукой.- Все курени захватили.

- Курени-то захватили...- Джамуха смотрел не на Даритай-отчигина, а на

Ван-хана, ему и предназначал свои слова.- Но воины у него еще есть. Я

расспрашивал пленных, высчитывал - есть воины. Сегодня мало. Завтра будет

много. Сегодня он будет слезно плакать, а завтра кое-кому кишки выпустит.

- Ты злым становишься, Джамуха,- сказал Ван-хан.

- Это оттого, что кое-кто слишком добрый.

В него, Ван-хана, метал Джамуха стрелы. И нойонов не стеснялся.

- Слышал поговорку: как только у козленка выросли рога, он бодает свою

мать? Это о тебе, Джамуха.

- Нет, хан, не обо мне. Это о Тэмуджине. И не козленок он давно уже.

Многим своими рогами живот вспорол.

Нойон ханской стражи вошел в шатер, громко сказал:

- Великий хан, у твоего порога послы хана Тэмуджина. Пожелаешь ли

выслушать их?

- Пусть войдут.

Посланцы хана Тэмуджина - два молодых воина - не пали перед ханом ниц,

поклонились в пояс и выпрямились. Так не кланяются послы побежденных.

Забыв о приличиях, Нилха-Сангун толкнул отца в бок, что-то сердито

пробулькал развороченным ртом. Ван-хан махнул посланцам рукой - говорите.

- За что, хан-отец, разгневан на меня, за что лишаешь покоя? В давние

времена тебя, как меня сегодня, предали нойоны, и с сотней людей ты был

принужден искать спасения в бегстве. Тебя принял, обласкал, стал твоим

клятвенным братом мой благородный родитель Есугей-багатур. Его воины стали

твоими, и ты возвратил утерянный улус. Не за это ли гневаешься на меня?

Посланец Тэмуджина говорил и с укором смотрел в лицо Ван-хану. Но не

его, а светлоглазого Есугей-багатура видел перед собой Ван-хан...

- Вспомни, хан-отец, как в твои нутуги пришел с найманами твой брат

Эрхэ-Хара. Ты искал помощи в землях тангутов - нашел унижение. Ты просил

воинов у гурхана кара-киданьского - тебе отказали. Слабый от голода и

дальних дорог, в одежде, которую не приличествует носить и простому

нукеру, ты пришел ко мне. И я отправился в поход на меркитов, побил их, а

всю добычу отдал тебе. Не за это ли сегодня преследуешь меня?

Ван-хан сгорбился. Верно, все верно... Не будь тогда Тэмуджина или не

пожелай он помочь, давно бы истлели где-нибудь его кости и кости

Нилха-Сангуна.

- На тебя, хан-отец, я никогда не таил зла. Вспомни, как ты, поверив

наговорам злоязыких людей, кинул меня на растерзание Коксу-Сабраку. Но я,

вразумленный небом, ушел. Коксу-Сабрак захватил много твоих куреней, стад

и табунов. Я послал своих воинов, они отбили захваченное и все возвратили

тебе. Не за это ли сегодня забрал мои курени, мой скот, жен и детей моих

воинов?

Слова падали, как капли воды на голое темя. Ван-хану хотелось встать и

уйти, ничего не слышать, никого не видеть.

- Стремя в стремя ходили мы на врагов, хан-отец, и все они склонялись

перед нами. Я никогда не говорил, что моя доля мала и я хочу большей, что

она плоха и я хочу лучшей. По первому слову, по первому зову я спешил к

тебе. Не за это ли ты хочешь бросить меня под копыта своих коней?

Воин замолчал,отступил на два шага. На его место стал другой посланец,

наклонил голову перед Нилха-Сангуном.

- Брат мой Нилха-Сангун, двумя оглоблями были мы в повозке хана-отца.

Тебе этого было мало. Тебе захотелось самому сесть в повозку, стать ханом

при живом отце. Ты многого добился. Радуйся, весели свое сердце. Но не

забывай: сломалась одна оглобля - телеге стоять.- Посланец повернулся к

Алтану и Хучару.- В трудные времена, когда не дожди и росы увлажняли

родную землю, а кровь наших людей, когда младшие не признавали старших, а

старшие не заботились о младших, я говорил Сача-беки: <Стань ханом ты, и я

побегу у твоего стремени>. Сача-беки отказался. Тогда я сказал тебе,

Алтан: <Стань ханом ты, и я буду стражем у порога твоей юрты>. Ты не

захотел. Я сказал тебе, Хучар: <Стань ханом ты, и я буду седлать твоего

коня. Ты не пожелал. Все вы в один голос сказали мне: будь нашим ханом ты,

Тэмуджин. Я согласился и дал клятву обезопасить наши владения от врагов.

Из одного сражения я кидался в другое. Я сокрушил татар, извечных наших

врагов, я подвел под свою руку тайчиутов, я много раз побивал меркитов.

Своим мечом я добыл то, чего наша земля не знала многие годы,- покой. Я

взял много скота, женщин и детей, белых юрт, легких на ходу телег и все

роздал вам. Для вас и облавил дичь степей, гнал на вас дичь гор. Чего же

не хватало вам? Что вы пошли искать в чужом улусе, преступив свои клятвы?

Лицо Алтана пылало красным китайским шелком. Хучар выворачивал из-подо

лба угрюмые глаза. Даритай-отчигин сжал узенькие плечи, затаился, будто

перепел в траве, спросил испуганно:

- Какие слова племянника для меня?

- Для тебя нет никаких слов.

- Что же это такое? Почему же?..

Посланец отыскал глазами Джамуху.

- Слушай меня, мой анда. В далекие годы счастливого детства в юрте

матери моей Оэлун мы поклялись везде, всегда, во всем быть заодно. Став

взрослыми и соединившись после долгой разлуки, мы повторили слова клятвы.

Но ты покинул меня и с тех пор, не зная устали, замысливаешь худое.

Неужели ты не боишься гнева вечного неба, перед лицом которого клялся?

Неужели ты думаешь, что ложь и хитроумие осилят правоту и прямоту?

Берегись, анда, придет время раскаяния, и тебе нечем будет оправдать себя

ни перед людьми, ни перед небом!- Посланец вновь поклонился Ван-хану.- К

твоей мудрости, хан-отец, обращаюсь я. Не порть свою печень гневом

неправедным, вдумайся, и ты поймешь: не я твой враг. Поняв, шли посланцев

к озеру Буир-нур, туда же подошлю я своих. И пусть они без шума и крика

обдумают, как нам поступить, чтобы впредь не рушить доброго согласия двух

наших улусов.

Посланцы с достоинством поклонились, покинули шатер. Нойоны ждали, что

скажет Ван-хан. А ему трудно было сказать что-либо. Видел всю свою жизнь,

полную превратностей и мук. В самое горькое время не сам Тэмуджин, так его

отец оказывались рядом. Как бы там ни было, он, выходит, забыл добро,

сделанное ими, дал вовлечь себя в постыдное дело. Не надо было слушать

Нилха-Сангуна и Джамуху. Но и как не слушать? Если Тэмуджин замыслил

отобрать у Нилха-Сангуна улус, а так оно, наверное, и есть, для чего была

его собственная жизнь, все походы, войны, казнь единокровных братьев?

Ничего этого он нойонам сказать не может. Не поймут они этого...

- К Буир-нуру надо, наверное, кого-то послать...

- Для чего, хан-отец? Уж не хочешь ли ты вести переговоры с андой?-

Джамуха распахнул густые ресницы так, будто был удивлен безмерно.

- Тэмуджин теперь ослаб, войско его малочисленно. Кому он теперь

опасен?

Трудно ворочая языком, сын сказал:

- Если змея ядовита, все равно, толстая она или тонкая.

Алтан одобрительно закивал головой.

- Верно говоришь, достойный сын великого хана! Мы повергли Тэмуджина

на землю, а он осмеливается грозить нам! О чем с ним говорить? Уж мы-то

его знаем. Мы пришли к тебе, великий хан, искать защиты, а ты спасаешь

Тэмуджина.

- Я вас не звал!- осадил его Ван-хан.

И лицо Алтана опять запылало красным шелком. Он обиженно умолк и больше

не проронил ни слова.

- Хан-отец, я не могу понять своим скудным умом: зачем вдевать ногу в

стремя, если не хочешь сесть в седло?- спросил Джамуха.- Ради тебя мы

пошли на Тэмуджина, ради тебя проливали кровь наши воины. Тэмуджин побит,

а ты рукой, занесенной для последнего удара, хочешь обласкать его.

Хан-отец, ты погубишь себя и нас!

- Кому суждено быть удавленным, тот не утонет,- устало отбивался

Ван-хан.

Спор становился все более бурным. Хан искал поддержки, но ее не было.

Сын озлобленно твердил: <Тэмуджина надо добить!> Брат Джагамбу, бежавший

когда-то с нойонами-заговорщиками в страну найманов, после возвращения

виновато держался в стороне, не высовывался со своими суждениями. Один

Алтун-Ашух вроде бы хотел помочь хану, но на него зыркнул злыми глазами

Нилха-Сангун, и нойон умолк. Ван-хан уступил:

- Ладно, я не пошлю людей к Буир-нуру. Но и гонять по степи Тэмуджина

не буду. Есть дела худые и добрые, есть вредные и полезные. Наверное,

добрым и полезным делом было бы навсегда лишить Тэмуджина возможности

возвеличиваться над другими. Но есть еще и совесть. Она повелевает мне

вручить это дело на суд всевышнего. Это мое слово - последнее.

Нойоны, Джамуха, Нилха-Сангун ушли от него недовольные.

А спустя несколько дней верный Алтун-Ашух проведал: Джамуха, Алтан,

Хучар и Даритай-отчигин, кое-кто из кэрэитских нойонов сговариваются убить

Ван-хана и посадить на его место Нилха-Сангуна. Ван-хан потребовал, чтобы

Джамуха и родичи Тэмуджина незамедлительно явились к нему. Они пренебрегли

его повелением. Тогда он послал нукеров, хотел привести силой и самолично

дознаться - правда ли? Джамуха и родичи Тэмуджина подняли воинов, побили

нукеров и ушли в сторону найманскую. Посланное вдогонку войско смогло

отбить лишь несколько табунов. Потом был слух: родичи Тэмуджина дорогой

перессорились, Даритай-отчигин отделился от них и ушел к своему

племяннику.

Ван-хан возвратился в родовые кочевья.