Роль культурно-цивилизационных моделей и технологий информационно-психологического воздействия в разрешении международных конфликтов
| Вид материала | Диссертация |
- Рабочий план Тематика занятий Модуль История информационно-психологического воздействия, 101.56kb.
- Дополнительной образовательной программы «Практика применения современных pr технологий, 52.72kb.
- Обучение психологическому посредничеству в разрешении конфликтов, 189.58kb.
- Совместный подход к разрешению конфликтов, 262.13kb.
- Роль отца в конструктивном разрешении конфликтной ситуации. Деловая игра (с элементами, 70.65kb.
- 1. Роль информационно-коммуникационных технологий в условиях современного общества, 169kb.
- Белорусский государственный университет выпускная работа по «Основам информационных, 233.67kb.
- Ичинах конфликтов как социально-психологического явления, о путях их протекания и способах, 531.21kb.
- Чаcть I. Тайное принуждение личности как способ социального управления, 2911.01kb.
- Программа дисциплины дпп. Дс. 02 Предупреждение и урегулирование конфликтов в сфере, 144.89kb.
II. ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
Во введении формулируется цель работы, ставятся задачи, вытекающие из постановки цели исследования, определяются объект и предмет исследования, формулируется научная проблема и гипотеза исследования, обосновывается актуальность темы исследования и новизна полученных лично автором научно-исследовательских результатов, теоретическая и практическая значимость работы, формулируются положения, выносимые на защиту.
В первой главе - «Теоретические подходы к оценке роли информационно-психологического воздействия в разрешении современных конфликтов», посвященной теоретическим и методологическим основам исследования, дается анализ современным методологическим подходам и концепциям несилового разрешения международных и внутриполитических конфликтов, в том числе с помощью технологий информационно-психологического воздействия; анализируется инструментарий исследования, определяемый многообразием современных подходов к исследованию данных проблем; приведена авторская классификация использующихся в российской практике способов, методов и технологий информационно-психологического воздействия на массовое и индивидуальное сознание. На основании указанного анализа автором выделяется и формулируется пять основных подходов к исследованию роли и места информационно-психологических технологий в разрешении современных конфликтов.
Во второй главе – « Эффективность воздействия информационно-психологических технологий на современные конфликты» - на основе обширной международной практики регулирования конфликтов исследуется эффективность технологий информационно-психологического воздействия на международные и внутриполитические конфликты, дается оценка успешности использования этих технологий во внешней политике, в том числе – в зонах конфликтов, обосновывается ограниченная эффективность технологий «силового умиротворения» с точки зрения окончательного разрешения современных конфликтов, особенно – мирными средствами, а также определяется место информационно-психологических технологий в деятельности по разрешению конфликтов, связанное с особой ролью информационно-психологической войны в эволюции (генезисе) современных конфликтов (новая фаза конфликта, «поворотная точка» от мирной фазы его развития к военной).
Использование информационно-психологических технологий в качестве инструмента политического воздействия сегодня происходит в условиях формирования нового мирового устройства и возникновения новых политических полюсов, изменения роли существующих международных институтов и военно-политических союзов, разбалансировки традиционных механизмов обеспечения коллективной безопасности и привнесения в политику радикальных способов достижения целей, ориентированных на одностороннее применение насилия в отношении политических оппонентов.
Сегодня технологии информационно-психологического воздействия на политические конфликты представлены двумя основными направлениями: это – агрессивные технологии психологического воздействия, больше известные как технологии информационно-психологической войны, и более мягкие технологии психологического управления, применяемые в основном в интересах стабилизации политической обстановки.
Примерами эффективного применения современных информационно-психологических технологий в качестве инструмента политического воздействия может служить следующий фактический материал:
В рамках политики, проводимой США и их военно-политическими союзниками:
- «бархатные революции», представляющие из себя технологию управления массовым сознанием в целях ненасильственного изменения конституционного строя государств;
- консолидирующие технологии «борьбы с международным терроризмом» в отношении сознания состоявшихся и потенциальных союзников, партнеров и вероятных арбитров;
- технологии управления психологическими ассоциативными процессами в массовом сознании, технологии формирования и управления страхами (фобиями) в операциях по созданию и продвижению персонифицированного образа «международного терроризма» (Бен Ладен), «оси зла», «гуманитарных катастроф» и др.;
-технологии нейролингвистического управления сознанием, основанные на оперировании мифами «силового умиротворения», «гуманитарных интервенций», «экспорта демократии», и связанным с ними квази-религиозным мифом о «исторической миссии США» по «просвещению» народов, еще не принявших систему демократических ценностей;
- технологии управления восприятием образа конфликта в операциях по военному вторжению в Ирак, в которых собственно боевые действия часто играют подчиненную сервисную роль, а план вооруженной кампании строится по правилам и в соответствии со сценарием пиар-воздействия на собственных граждан, на граждан политических союзников и оппонентов и на международное сообщество в целом;
- технологии «переключения сознания» и регулирования вектора политической активности международного общественного мнения, по технологической схеме залпового выброса информации о внезапно возникшей глобальной «угрозе атипичной пневмонии»; и др.
В рамках политики, проводимой КНР:
- технологии интеграции по принципу «одна страна – две системы», пример – мирное возвращение Китаем Гонконга;
- операции по оказанию политического давления на Тайвань.
В третьей главе – « Культурно-цивилизационные и национально-государственные отличия в моделях и технологиях психологического воздействия на конфликтные ситуации» - рассматривается культурно-цивилизационный подход к современным моделям, способам и технологиям психологического управления международными и внутриполитическими конфликтами. Сегодня в мире существует огромное многообразие различных методов, способов и технологий психологического воздействия на конфликты, однако, при детальном анализе все они имеют четкие культурно-цивилизационные отличия и условно могут быть объединены в рамках четырех основных мировоззренческих подходов: англосаксонского, восточноазиатского, ближневосточного (исламского) и западноевропейского (романо-германского).
Англосаксонская модель видит процесс разрешения конфликтов в полной, принудительной трансформации политических систем конфликтующих сторон под свои политические нормы и стандарты. Восточноазиатская модель видит процесс разрешения конфликтов в интеграции (а, фактически, во встраивании) политических систем и ценностей конфликтующих сторон в собственную систему политических отношений (например, по принципу «одна страна – две системы»), постепенно растворяя в своей системе национальную идентичность политических систем более слабых участников международных отношений. Ближневосточная (исламская) модель видит процесс разрешения конфликтов в переносе, проекции исторически сложившихся в исламе традиционных механизмов регулирования социально-политических отношений на зоны конфликтов, в том числе – за счет расширении ареала распространения и влияния исламского мира. Романо-германская, или западноевропейская, модель видит процесс разрешения конфликтов в изменении взглядов участников конфликта на сам конфликт.
Культурно-цивилизационные отличия наиболее ярко проявляются в современных доктринах и концепциях психологического воздействия на конфликты именно у представителей англо-саксонской цивилизации: США и Великобритании. Сегодня психологические операции строятся ими в рамках двух основных идеологических концепций:
- концепции «жесткой силы» (представленной школой неореализма К. Уолтц, Р. Гилпин, Б. Бузан), основанной на принципе приоритетности «силового умиротворения», в рамках которой считается морально оправданным превентивное применение вооруженной силы в отношении участников конфликта, если есть явные признаки того, что конфликт может стать угрозой политической стабильности в регионе и перерасти в гуманитарную катастрофу;
- концепции «мягкой силы» (представленной школой неолиберализма), опирающейся на идеологическую установку на «экспорт демократии» и сочетающую в себе агрессивную миссионерскую традицию американского протестантизма с технологиями т.н. «бархатных революций» («продвижение демократии») - методами внешне ненасильственного изменения конституционного строя в странах-потребителях американской модели развития общества.
Обе концепции в англо-саксонской модели не дублируют, а взаимодополняют друг друга, отличаясь исключительно по скорости достижения искомого политического результата:
- концепция «жесткой силы» очень эффективна для оказания силового принуждения на противника с целью получения политических преимуществ в настоящей точке политического процесса, причем принцип «силового умиротворения» позволяет использовать методы насильственного принуждения и в мирное время, прикрываясь глобальной миротворческой деятельностью;
- концепция «мягкой силы», как правило, рассчитана на отложенный результат: подготовка и проведение таких психологических операций как «бархатные революции» требует времени. Однако, эффект от технологий «мягкой силы» сохраняется в течение более длительного времени: проамериканские режимы в странах, где победили «бархатные революции», до сих пор у власти и проводят внешнеполитический курс, полностью ориентированный на национальные интересы США.
В третьей главе также представлена разработанная автором модель англо-саксонской психологической операции, основанная на технологиях политической стратификации, политической поляризации и управлении цепными поведенческими реакциями.
События 8 августа 2008 г. в Южной Осетии и развернувшаяся одновременно с ними информационная война стали наглядной иллюстрацией сделанных в диссертации теоретических выводов и заключений: психологические операции, проводимые Грузией и стоящими за ней силами против России в период войны в Южной Осетии, четко соответствовали схемам и шаблонам сформулированной в диссертации англосаксонской модели психологического управления конфликтами. В ходе конфликта за информационными и психологическими атаками грузинских внешнеполитических и военных ведомств и поддерживающих их западных СМИ (CNN, BBC, Рейтер, Блумберг и др.) угадывался индивидуальный почерк американских политтехнологов. В этом почерке можно было выделить приверженность к традиционным для англосаксонской культуры идеологическим шаблонам и штампам, использование отработанных на других театрах военных действий (в Ираке, Афганистане, Югославии) тактических схем проведения психологических операций, особую организацию работы СМИ по освещению конфликта и производству политических комментариев, аналитики, пиар-новостей. На прямое участие США также указывают попытки применения в психологической войне против России технологий информационно-психологического воздействия, эффективно действующих только в среде с преимущественно протестантским мировоззрением и психологией общества потребления, то есть разработанных в расчете на электорат, близкий по своему менталитету к англосаксам.
Технологическая схема англосаксонской модели психологического управления конфликтами достаточно проста:
1. В регионе, в котором между населяющими его народами существуют скрытые межэтнические, территориальные, межконфессиональные или иные противоречия, инициируется локальный вооруженный конфликт. Причем, лучше всего для этих целях подходят уже существующие конфликты низкой интенсивности или «замороженные» конфликты.
При этом сам конфликт для англосаксонской модели необходим в первую очередь как производственный конвейер для пиар-новостей, способных сфокусировать в нужной точке процесса внимание мирового сообщества, и как ловушка для государств, которые после выхода ситуации из под контроля (например, если начнется геноцид мирного населения) будут вынуждены в него вмешаться.
2. Локальный вооруженный конфликт должен интенсивно разрастаться до тех пор, пока он явным образом не затронет одного из крупных акторов международных отношений, имеющих законные интересы в этом регионе. Часто именно на него бывает нацелена вся психологическая операция стратегического уровня. Актор в связи с конфликтом может принять различные решения, например, решение о прямом вмешательстве или о наблюдении со стороны; однако любая его позиция по отношению к политическим союзникам, втянутым в конфликт, становится уязвимой для психологических атак. Прямое вмешательство в конфликт неизбежно делает политическую трактовку ситуации неоднозначной, по крайней мере, на первых этапах развития миротворческих усилий.
3. С самых первых дней конфликта в ход пускаются технологии информационно-психологического воздействия на массовое сознание населения и политических элит как в зоне конфликта, так и за его пределами: в прицел психологической войны обязательно попадает мировое общественное мнение, а также общественное мнение европейских союзников.
В эфире устанавливается монополия на политическое освещение событий в зоне вооруженного столкновения: события комментируются в соответствие с заранее подготовленными шаблонами и стереотипами, в рамках сконструированных политических мифов, причем залпы новостей и аналитики выбрасываются в эфир с той частотой, которая необходима для того, чтобы все время держать зрителей в напряжении в ожидании новой серии репортажей с мест событий, давая им время только впитывать получаемую информацию, но оставляя времени для ее самостоятельного и критического анализа.
В ходе редакционной работы реальные трагические события специально вырываются из контекста происходящего в зоне вооруженного конфликта и после ретуширования, перетасовывания, снабжения односторонними политическими комментариями, выстреливаются в эфир, превращая войну в увлекательный сериал, где все его участники однозначно делятся на положительных и отрицательных персонажей. При этом нередко миротворцы в общественном мнении меняются с реальными агрессорами местами: война в Южной Осетии явное тому подтверждение.
4. В результате применения соответствующих технологий психологического управления европейским общественным мнением реальное значение опасности, грозящей мировому сообществу в случае разрастания конфликта и превращения его в полноценную войну, раздувается в политическую истерию. В сознание каждого европейского и американского обывателя настойчиво вкладывается мысль, что эти события могут стать прямой угрозой для его жизни. Широкие слои населения под воздействием массированной информационно-психологической обработки утрачивают способность критически и самостоятельно оценивать происходящее и перед лицом «мифической» угрозы со стороны нового агрессора сплачиваются в идеологически правильно ориентированные фракции, способные обеспечить всенародное одобрение любому предложению о военном вмешательстве в конфликт и во внутренние дела его участников.
5. Далее нередко, под видом миротворческой операции, следует собственно вооруженное вмешательство, с привлечением сил союзников по военно-политическим блокам и стран-сателлитов, как это было в Ираке, Афганистане, Югославии. Воспользоваться ли этой возможностью для укрепления военного присутствия в регионе на почти законных основаниях, или отложить операцию до следующего выгодного момента, - в каждом случае решается индивидуально.
В войне в Южной Осетии все эти особенности ведения психологической войны проявились, как никогда, четко и рельефно. В самом деле:
1. Агрессия Грузии против Южной Осетии была спланирована задолго до начала августовских событий, для ее реализации американские и натовские инструктора сформировали из грузинских военных специальные штурмовые подразделения, вооружили их и обучили для войны на южноосетинском и абхазском театрах военных действий. Наиболее боеспособные кадры этих формирований прошли обкатку в зоне реальных боевых действий в Ираке.
Задолго до начала боевых действий началась информационная война против Южной Осетии и России. В грузинских и западных СМИ активно обсуждались темы: являются ли «сепаратистские регионы» частью Грузии, или нет, и имеют ли эти регионы право на самостоятельное существование или - только в пределах Грузии. Грузинской стороной регулярно устраивались антироссийские провокации с целью оказания психологического давления на мировое общественное мнение: обсуждались (с привлечением международных экспертов) падение на территорию Грузии «российской» ракеты, скандал вокруг сбитого над Абхазией беспилотного аппарата грузинских ВС, арест российского вооружения, якобы запрещенного для использования миротворцами в зоне конфликта, и др.22
М. Саакашвили, приведенный к власти с помощью технологии «бархатной революции», будучи полностью зависимым от своих американских партнеров, не мог самостоятельно и втайне от Вашингтона пуститься в военную авантюру – для марионетки это невозможно. Следовательно, он получил приказ. Этот вывод также подтверждает его паническое состояние перед телевизионным выступлением перед западной аудиторией, когда от напряжения он начал жевать собственный галстук: это типичное поведение человека, который ввязался в мелкую вооруженную провокацию, выполняя тайное указание своего руководства, при этом рассчитывая на то, что оно защитит его от любого удара, - и вдруг оказался центральной фигурой в крупном международном конфликте, с реальной перспективой взять на себя весь груз ответственности за совершенные им военные преступления. Причина его паники, так контрастирующей с уверенностью первых дней войны, свидетельствовала о том, что он осознал, что стал крайней фигурой, и никто не поверит в то, что в этой политической игре он был всего лишь пешкой и в нужный момент его двинули вперед. Также, как это в любой момент могут сделать с другими клонами «бархатных революций» - с В. Ющенко, например.
2. Нападение на батальон российских миротворцев с целью его полного истребления – это несомненно акция, которая должна была вынудить Россию вмешаться своими вооруженными силами в грузино-южноосетинский конфликт. Последствия такого шага невозможно не просчитать заранее: ответный удар должен был обязательно последовать, и его ждали. После уничтожения батальона миротворцев военное участие российской армии стало бы просто неизбежным. Нанесение ответного удара по грузинской группировке привело бы к гарантированному ее уничтожению, это не могли не понимать М. Саакашвили и его генералы. Что действительно произошло в результате проведенной российскими войсками операции по принуждению Грузии к миру. Следовательно, этот шаг могли спланировать только те, кто в случае вмешательства России в конфликт приобретал широкие возможности для извлечения внешнеполитических выгод из создавшейся ситуации. Такой стороной в войне в Южной Осетии могли быть только США.
3. С первых же дней войны трагедия мирного населения в Южной Осетии и собственно боевые действия, сопровождающиеся потерями с обеих сторон, стали в западных СМИ предметом многочисленных политических спекуляций, сам конфликт стал конвейером для производства пиар-новостей, в которых Россия представлялась истинным агрессором, а Грузия – жертвой российской «военной машины». Все публичные выступления М. Саакашвили снимались на фоне флага Европейского Союза, для массовой аудитории, которая вряд ли знает, какие страны входят в ЕС, создавалось впечатление, что воюет страна, входящая в Европейский Союз23. В рекордно короткие сроки в мировом общественном мнении сформировался негативный образ России как милитаристской авторитарной страны, стремящейся к немотивированной агрессии в направлении любых своих соседей, особенно стран, вставших на демократический путь развития.
4. Взволнованная этой новой угрозой, американская и европейская общественность начала быстро сплачиваться вокруг политических сил, требующих резкого ужесточения отношений с Россией «во имя мира и всеобщего спасения». Фактически, победившая в западном общественном мнении точка зрения на Россию как на нового мирового агрессора обеспечила широкое одобрение последующего ввода натовской эскадры в территориальные воды Грузии и несомненно одобрило бы большинством голосов прямое военное вмешательство, если бы оно состоялась.
5. Многое в грузино-южноосетинском конфликте указывает на то, что одной из целей организованной США психологической войны против России было подготовить европейское общественное мнение к вводу «миротворческого» корпуса НАТО в Грузию и возможное вовлечение его в столкновение с российскими миротворцами, осуществляющими операцию по принуждению Грузии к миру. Это мог бы быть вполне реальный план, создавший громкий международный прецедент, что спровоцировало бы новый конфликт, дискредитировало миротворческую политику России, усилия ООН и ОБСЕ на Кавказе и привело бы к иным многочисленным последствиям, опасным и непредсказуемым. Однако этого не случилось, зато США, ранее отрицавшие свое участие в войне, рядом последующих публичных заявлений дали понять, что именно они стояли за организацией этой провокации по отношению к России. Это возможно был прямой намек на то, что войну в Южной Осетии Россия должна воспринимать как предупреждение.
В четвертой главе – « Пределы регулирующего информационно-психологического воздействия в современных конфликтах» - определяются пределы регулирующего воздействия информационно-психологических технологий на разрешение современных конфликтов.
В исследовании роли и места современных технологий информационно-психологического воздействия в разрешении международных и внутриполитических конфликтов важную роль играет сложившаяся сегодня практика международных отношений, устанавливающая определенные рамки применения этих технологий на различных стадиях, этапах миротворческой деятельности, которые являются такими же значимыми характеристиками эффективности технологий несилового разрешения конфликтов, как и факторы, описывающие их потенциальные возможности. Сегодня вряд ли какой-либо внешнеполитический инструмент, даже такой гибкий и универсальный как информационно-психологические технологии, можно рассматривать вне контекста среды международных отношений или внешнеполитического процесса, в рамках которого он применяется. Эта специфика накладывает определенные требования на информационно-психологические технологии как к инструменту политического воздействия, его надлежащему международно-правовому оформлению и соответствию формату конкретной среды международных отношений, что не может не сказываться на их универсальности. При этом важную роль играют культурно-цивилизационные и морально-нравственные нормы как населения в зонах конфликтов, испытывающих на себе воздействие информационно-психологических технологий, так и политиков, дипломатов, юристов-международников, эти технологии применяющих.
В пятой главе – « Россия: проблема выработки национальной стратегии психологического регулирования современных конфликтов» - исследуется российская политическая практика по использованию технологий информационно-психологического воздействия на современные (в том числе международные) конфликты и основные национальные концепции информационно-психологического противоборства, являющиеся прообразом российской национальной модели мирного разрешения конфликтов. В ст. 13 Конституции РФ признается идеологическое многообразие, отмечается, что никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной и обязательной. Политическое многообразие и многопартийность в России постулируется действующим законодательством. Поэтому при постановке проблемы о выработке национальной стратегии информационно-психологического регулирования современных конфликтов необходимо исходить из наличия и разнопланового воздействия сложившихся социально-политических сил на формирование внешнеполитической доктрины, а также концептуальных подходов к информационной политике.
В России продолжается дискуссия относительно национальной идеи, доктрины, способной консолидировать общество, руководство страны указывает на ошибки и провалы прошлых «глобальных» проектов, подчеркивает, что «русская политическая культура исходит из межэтнического мира и стремится к нему». Предлагается использовать понятие «суверенной демократии» в качестве «идеологической и внешнеполитической контроперации американскому информационно-политическому наступлению». Наряду с официальной, выдвигаются иные мировоззренческие, идеологические постулаты. Но все эти концепции наталкиваются на политическую практику, которая диктует свои правила поведения, в том числе в конфликтных ситуациях. Постепенно формируется и российская модель информационно-психологического воздействия на конфликты, отличительная особенность которой – поливариантность.
Руководство страны неоднократно заявляло о желательности выработки международным сообществом универсальной модели урегулирования конфликтов, исходя из норм международного права, Устава ООН и других основополагающих документов. Но на практике процесс разрешения конфликтов, в том числе на пространстве СНГ, развивается по индивидуальным схемам и моделям, применительно к каждому конфликту. Отдельно решаются вопросы Абхазии и Южной Осетии, самостоятельную тенденцию приобретает урегулирование в Приднестровье. Наконец, Нагорный Карабах имеет собственную тенденцию развития и разрешения. В этой связи технологии психологического воздействия для каждой конфликтной ситуации имеют свои индивидуальные особенности.
В пятой главе обосновывается вывод, что сегодня Россия стоит перед проблемой выработки собственной культурно-цивилизационной модели психологического воздействия на конфликты. Российская модель мирного разрешения конфликтов опирается на богатый опыт существования в едином государстве различных народов и этнических групп, отличающихся своей культурой, менталитетом, национальным характером. Успешное урегулирование этнических конфликтов в Центральной Азии, на Кавказе свидетельствуют о наличии возможностей разрешения и других «замороженных» конфликтов мирными методами.
Некоторые российские ученые и специалисты в сфере информационной политики и психологических операций считают наиболее приемлемой модель информационного противоборства, направленную на то, чтобы давать адекватный ответ на информационные атаки, нацеленные на Россию, в том числе и в локальных конфликтах. Но, наряду с концепцией «адекватного ответа» на информационно-психологические атаки оппонентов, в России существует и применяется стратегия информационно-психологического управления конфликтами, в том числе – находящимися в фазе психологической войны. Конечно, технологии управления конфликтами требуют мастерства, взвешенных оценок и реакций, но ведут они не к нарастании конфронтации, а к снижению напряжения и мирному разрешению конфликтов.
Российская национальная модель информационно-психологического управления конфликтами должна основываться на привлекательности и убедительности национальной идеи (которая должна быть четко и понятно сформулирована), на прагматичной идеологии, сформулированной как программа практической реализации национальной идеи, и на мировоззрении российской цивилизации, своей картине мира, выступающей как реальная (неконфронтационная) альтернатива картине мира западной цивилизации (прежде всего, мировоззрениям реализма и либерализма), картине мира азиатско-конфуцианской цивилизации и мозаичной картине мира ислама.
В выборе собственной модели психологического воздействия на современные конфликты Россия должна исходить из трех основных принципов:
- получить возможность оказывать прямое психологическое воздействие не только на группы политической элиты, представляющие конфликтующие стороны за столом переговоров или поддерживающие политический контакт с одним из международных посредников, но, в первую очередь, на массовое сознание населения в зонах конфликтов, в том числе – на этнические группы и анклавы, подверженные воздействию экстремистской идеологии;
- избежать вовлечения в конфликт в качестве одной из конфликтующих сторон;
- избежать вступления в прямое конфликтное соприкосновение с ведущими игроками на мировой арене, вовлеченными в этот конфликт в одном из качеств: посредника, миротворца, либо в качестве одной из сторон, стремящихся урегулировать конфликт на собственных условиях методом прямого силового давления.
Автор предостерегает от слепого копирования и переноса в российскую практику западных и иных моделей информационно-психологического управления конфликтами, как бы это привлекательным не казалось.