Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 |   ...   | 21 |

*

Я с восхищением и изучающе смотрю наженщин, но они поче­му-то в моем взгляде видят только вожделение. Стоит только мне лишьвзглянуть на одну из них попристальнее, как она тут же начи­нает теребить свою юбку. Неужели уменя такой откровенный по­хотливый взгляд самца

В конце концов, я начинаю смотреть на них свожделением и каждую из них желать.

Вообще, я люблю заниматься сексом. Этолучшая разрядка от накопившихся неприятностей и невзгод, которые тяжким шлакомоседают в мозгу и ужасно засоряют его.

На что стал похож мой мозг Намусоропровод, заваленный вся­кими безобразными отходами. Кое-где они начинают уже пускатьзловоние. Нет, надо срочно освобождаться от них.

Вчера я провел ночь с отличной девочкой.Девочке восемнад­цать.Девочка тоже любит заниматься любовью. К тому же девочка любитводочку.

Мы попили водочки, послушали музычку, апотом — впостель­ку. Нашапостелька поскрипывает, а моя девочка постанывает. Это очень артистично иэротично.

Пока она бежит подмываться, я закуриваюсигаретку и пытаюсь отрешиться от окружающего. И я начинаю видеть, как срединочи в черное окно льется голубой поток мягкого лунного света изаполня­ет всюкомнатенку. И я, зажмурившись, плаваю в этом фосфоресци­рующем мареве.

А подружка моя приходит из ванной, ложитсяко мне под бо­чок иничего не замечает. Меня это злит, и я говорю ей, что она дура. Сам дурак,— огрызается она иобиженно отворачивает­ся, подставляя свои свежие и плотные, как налившиеся яблоки,ягодицы лунному потоку. Ее попа матово мерцает в лунном све­те. Я начинаю нежно гладить по этойсочной попе, и вскоре де­вочке надоедает дуться, и она вновь проявляет интерес к любви. Мыоба счастливы до утра.

Утром я проституточку спровадил. И водиночестве жую мака­роны, запивая кефиром. И постепенно напиваюсь новойпохотью.

Похоть моя — вовсе не прихоть, а способсуществования.

Если я дольше трех дней воздерживаюсь иникого не люблю, то чувствовать начинаю прескверно. Тогда я шляюсь по паркам ивы­искиваю подходящихдевок. Моя разнузданная походка обращает на себя внимание, и девки клюют, едутко мне домой и ложатся ко мне в постель. Бывают подобные случаи и летом напляже. А если на пляже случается изобилие тенистых кустиков, то я не откладываюдело в долгий ящик. Помнится, я осчастливил в кустиках одну жиз­нерадостную вдовушку, в то время какее не менее жизнерадостные детишки с веселыми воплями плескались неподалеку.Она была мне так благодарна, что предложила свои услуги и на будущее. Яподу­мал исогласился.

*

Я скажу так. Каждый человек в чем-тоущербен. У каждого есть своя сокровенная тайна, страшная тайна, которую он неоткроет даже самому близкому на свете человеку. Так и живет человек вподсоз­нательном страхе,что, не дай бог, откроется его тайна, вскроется его нутро — позорища-то какая. Так мы все иживем.

*

Надо бы подстричь ногти. Безобразные у меняногти, длинные, грязные, изогнутые. Длинные ногти мешают думать, значит, ихнадо подстричь. Щелк, щелк, звяк, звяк — клацают ножницы. И пока ониклацают, я пытаюсь проникнуть в тайну бытия.

*

Я одержал над собой великую победу— перестал боятьсятара­канов. Я, вообще,молодец.

*

Я тщательно обсасываю кисленькуюкарамельку. Она успокаи­вает мне нервы. А нервы мои взвинчены. До предела. Кое-комудоставляет удовольствие говорить о том, как у него взвинчены не­рвы. Они упиваются своимивзвинченными нервами. А мне не до упоения. Они у меня на самом делевзвинчены.

А время идет себе и идет. И каждую секундучто-то меняет­ся. Ичерез секунду живешь уже совсем по другому. Не так, как секунду назад. И тысовсем другой, и жизнь совсем другая, и люди совсем другие. За всех не отвечаю,но те, что вокруг, точ­но другие.

*

Говорят — люби человека, люби ближнегосвоего. А с какой ста­ти Скажете — позиция эгоиста. Хорошо. Покажите мне неэгоиста. А заодно ещепокажите и того, кто добровольно бы подставил дру­гую щеку, получив по одной. Неттаких. Есть Не верю! Многие не прочь поиграться в святость, а сами по ночамвтихаря бегают на кух­нюпо кастрюлькам полазить — наверное, чтобы в дневной благо­сти своей укрепиться.

И при всем том, что я сейчас сказал, смеюзаверить — я человек незлой. Я — человекобычный. Homo vulgaris. Как и все люди, бра­тья мои и сестры, которые и знатьобо мне не ведают, но которых я почему-то должен возлюбить, ну если и невозлюбить, то просто любить, или хотя бы не ненавидеть. И не собираюсь. Потомуи живу, как все — с тойлишь разницей, что признаюсь в этом.

Человек по природе своей говнюк. Этим иинтересен.

Ехал как-то в пустом вагоне электрички,где, кроме меня и пья­ненького пассажира, ни души. Мужик похрапывал, привалившись к окну,рядом на сиденье лежали брошенные им свертки. Поезд уже приближался к конечнойстанции, когда в наш вагон вошли два милиционера и, не долго думая, направилисвои правоохра­нительныестопы к нарушителю общественного порядка, который смотрел уже, наверное, свойседьмой сон. На попытки органов растормошить его, тот лишь бурчал и вялоотмахивался, пуская слюни на подбородок.

Тем временем электричка подошла к перрону иостановилась. Я вышел на улицу, но мой внутренний обыватель не мог упуститьслучая подсмотреть за чужими неприятностями, и мы скользнули в тень фонарногостолба. Ждать, однако, долго не пришлось, и через несколько минут вижу— высовываются органыиз ширинки двер­ногопроема, со свертками, но без их владельца, и, заговорщицки перемигиваясь,неторопливой походкой шествующего правосудия направляются к вокзалу. Одинорган, украшенный кучерявым про­туберанцем, лихо выбивающимся из-под молодецки заломленногооколыша, ухмыляется в нависающие усы, формой напоминающие ручкучемодана.

Они оказались говнюками втройне. Во-первых,потому что укра­ли.Во-вторых, потому что они, призванные пресекать воровство, сами пошли на это. Ав-третьих, они опередили меня.

*

Знал я одну особу, чья созревшаячувственность щедро снабжала меня сладкострастными плодами этого созревания.Если во время моих посещений дома находилась ее четырехлетняя дочка, тостра­тегическая мамашалибо отпускала девочку погулять, либо отправ­ляла в соседнюю комнату, запрещая ейзаходить в спальню, так как там, якобы, лопнула батарея, и дядя (то есть я)пришел ее починить. И пока ребенок резвился в соседней комнате, я чинилраскаленную батарею ее резвой мамочки.

Однажды малышка разбила вазу. Разъяреннаяродительница схва­тилапрыгалки и жестоко отхлестала дочь, сопровождая свой акт возмездия заунывнымрефреном так тебе, негодяйка, так тебе, пос­ле чего приказала той встать в угол,а сама, распаленная и раскрас­невшаяся, прошла в спальню, порывисто обнажилась и увлекла меня засвоим белым, исполненным желания, похотливым телом.

Впрочем наша связь долго не продолжалась,так как она стала требовать от меня подарков и денег, что с моим мировоззрениемотнюдь не совпадало. И мы с ней расстались. Но я находился на вершине своеготриумфа. Грязь человеческая беспредельна.

Я на каждом шагу и каждым свои поступкомдоказываю правду о человеке. И это придает мне уверенности. И когда я скем-нибудь разговариваю, я делаю такое выражение лица, будто хочу спросить умоего собеседника: Ну как у вас с подлостью, все в порядке Ведь сознайтесь,не далее, как вчера вы совершили очередную пакость, не в поступках, так вмыслях. А Ну сознайтесь. Ну да тут и нет ничего предосудительного. Ведь все мыне без греха.

Вероятно, люди чувствуют значение моеговзгляда и потому стараются поскорее отделаться от меня. Оттого-то я и одиноквсе­гда. Ведь людинегласно договорились между собой не напоми­нать друг другу о низости своей. А янапоминаю. Одним своим видом напоминаю. Я не говорю прямо. Я безмолвнонапоминаю. И люди сторонятся меня. Потому что чувствуют, что я знаю ихподноготную.

*

С самого утра я предаю себя в руки Дао, аиными словами, ле­нюсь иваляю дурака. Хорошо, что сегодня воскресенье, и никуда не надо спешить.Значит, я целый день могу плавать в сизых клубах табачного дыма.

За окном падают листья. Новый порыв ветрауносит новую партию обреченных. Все падающие листья кажутсяодинаковы­ми. Но насамом деле у каждого свой характер. Вот один падает плавно, покорно принимаясмерть, он и летит тихо и незаметно. Другой же торжественно и величавовстречает свое погребение. А третий, оторвавшись от общей стаи, пытаетсябрыкаться, ку­выркается,сопротивляется вовсю, но все равно его строптивого неизменно клонит к холоднойземле, мертвым украшением кото­рой он должен стать.

Я умею растягивать и сжимать время. Япоставлю все часы ци­ферблатом к стене и начну отсчитывать время на мгновенья. Тогдадлительность дня приравняется к бесконечности. Впрочем, это одна из уловок,чтобы скоротать день, проводимый в одиночестве. Оди­ночество — мое обычное состояние, даже когдая нахожусь в обще­ствелюдей. Быть может, это мое свойство и помогает мне находить­ся и чувствовать себя свободно всамых различных обществах.

Мне нравится смотреть этот кукольныйспектакль. Он интере­сени порою бывает захватывающим. Конечно, человек это не тря­пичная кукла, которая без ниточкидаже слабенько дернуться не может. Нет, человек — это очень сложная и хитроустроенная кук­ла,которая способна производить впечатление, что может дергаться и безниточки.

Но ниточки-то есть! Есть же ниточки. Нужноих просто уметь видеть.

И если их научиться видеть, то такоеоткроется! Но за всякое знание своя расплата. И потому лучше их невидеть.

*

Я не боюсь одиночества. Я с ним свыкся идаже подружился. Мы с ним хорошие друзья, и я чувствую себя с ним довольноуютно. Ничто и никто не тревожит моего покоя. У меня нет никакихпривя­занностей.Сознание мое перестроилось таким образом, что, когда я прихожу в пустую своюквартиру, мне начинает казаться, что в ком­нате, как огромный бесплотный пес,лежит мое одиночество. Оно радостно и преданно встречает меня. И мы с нимвместе обедаем или ужинаем, вместе читаем. Иногда я ему читаю вслух, а оноло­жится, свернувшиськлубком, у моих ног. Иногда поздними вечера­ми я вывожу его на прогулку. Онорадуется, и ликует, и на улице на время покидает меня, куда-то уносится. И еслиисчезает надолго, я начинаю волноваться. Я ускоряю шаги, заворачиваю за угол, ионо там наваливается на меня всей своей мягкой бесплотной массой. Так оноразвлекается, мое одиночество.

Но как-то в один из таких вечеров онопокинуло меня и долго не возвращалось. Похоже, что я его потерял. Я его никакне мог отыс­кать. Сулиц, залитых огнями, я устремлялся в темные переулки. Но его нигде не было. Ивезде было пусто.

Я бестолкушатался по улицам поздним умывался под душем неоновым фонарным	тоскливо взирая на черные окна безмолвные окна чужие окна
мок под дождем одинокий и грустный грустный и праздный один во всем городе	слушал шелест деревьев и ветра неведомый шелест язык незнакомый
но мне казалось что без перевода я понимал эти шорохи тайные	я разговаривал с миром задумавшимся и погруженным ушедшим в себя
непонимал я, но чувствовал знаки его и символы от молвы убежавший, нашедший приют в безмолвии

Правда, в одном из переулков я увиделнетрезвую девушку. Она была развратного вида, но мало походила на дешевыхдевочек из баров. Я подошел ближе и остановился, наткнувшись на ее хрипловатыйголос:

— Тычто-нибудь потерял

— Да,— ответил я,— я потерял своеодиночество. Я ожидал, что она шарахнется от мня и загогочет. Но онавнимательно посмот­релана меня и сказала, улыбнувшись:

— Будемвместе его искать

Мы еще некоторое время ходили по закоулкам,сидели, прижав­шись другк другу, на сырых скамейках и курили отсыревшие горь­кие сигареты. Потом мы пошли ко мне.Я без лишних раговоров вознамерился использовать ее по назначению, но онасказала:

— Не надо. Ялучше уйду.

— Не понимаютебя, — удивилсяя.

— Я не хочутак.

— Кактак

—Сразу.

— Но сдругими сразу.

— Другие— это другие. И большедругих не будет.

— Ая

— Ты нетакой.

— Я потерялсвое одиночество.

— Зато нашелменя.

— Ты неостанешься

—Останусь.

— А что жемы будем делать

— Мы будемговорить.

— Всюночь

—Всю.

Я пожал плечами. Мне не жалко. Пустьостается. Но о чем мне с ней говорить

И она осталась у меня. И не на одну ночь. Ана много дней и ночей. Она стала жить у меня.

Я нисколько не изменил своих привычек имыслей, но она мне не мешала. Она убирала квартиру, готовила мне еду, а иногдана несколько дней исчезала, и я тогда начинал думать, что она исчез­ла совсем. Но она вновь появлялась,и я ни о чем ее не спрашивал. И мы продолжали жить. Глупая романтика. Ноблагодаря ей я уви­делсамое сексуальное зрелище на свете.

Самое сексуальное зрелище на свете— смотреть, как женщинабреет свои подмышки.

*

Ведьма, она и есть ведьма. И что бы неговорили, с толку меня не сбить. Не верю я в колдунов, магов, заговоры,заклинания, наветы, предсказания, предчувствия, гадания, гороскопы и прочуючушь.

Но только она ведьма!

Был я в гостях у нее. Сидели, чай пили. Онамне все подливала и подливала, пока я испариной не покрылся. Да все пирожные вта­релкуподкладывала.

Хватит, — говорю, — спасибо. А она словно не слышит.Под­ливает и подливает.Итак, сидим мы с ней за столом, налегаем на чай, не зная о чем говорить.Прогнозы погоды уже давно обсужде­ны, и метеоцентр обруган. А дальше... а дальше затянувшуюсяпау­зу заполнял чай. Таквот и сидим.

Pages:     | 1 |   ...   | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 |   ...   | 21 |    Книги по разным темам