Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 |   ...   | 34 |

— Нет уж.Я не хочу потерять тебя в толпе, — ответила она. — Я не хочу, чтобы кто-нибудь ударил тебя по голове.

— Но этоже было случайно. К тому же Мокототери не пляшут с горящими головнями,— сказала я.— Что плохого онимогут сделать пальмовыми листьями

Ритими пожала плечами. — Мой отец сказал, что Мокототериверить нельзя.

— Ядумала, что к себе на праздник приглашают только друзей.

— Враговтоже, — посмеиваясь,заметила Ритими. —

Праздники — это удобный случай выведать, чтоу людей на уме.

— АМокототери очень радушны, — сказала я. — Они нас так хорошо накормили.

— Онихорошо нас накормили, потому что не хотят, чтобы их называли жадюгами,— сказала Ритими.— Но, как мой отецтебе уже говорил, ты еще ничего не понимаешь. Ты явно не видишь, чтопроисходит, если считаешь их радушными людьми. — Ритими, словно ребенка, шлепнуламеня по затылку и продолжала: — Неужели ты не заметила, что наши мужчины не принимали сегодняэпену!

Неужели ты не заметила, что они все времянастороже

Ничего такого я не заметила и хотела былодобавить, что как раз поведение Итикотери было не особенно дружелюбным, норешила смолчать. В конце концов, как заметила Ритими, я действительно непонимала, что происходит. Я стала наблюдать, как шестеро мужчин Итикотерипляшут вокруг огней. В их движениях не было привычного самозабвения, а глазарыскали во все стороны, пристально следя за тем, что творится вокруг. Остальныемужчины Итикотери не отдыхали в гамаках хозяев, а стояли у хижин.

Пляска утратила для меня всякоеочарование. Тени и голоса приобрели иной оттенок. Ночь теперь казаласьсгустившейся в зловещую тьму. Я принялась есть поданное угощение. — У этого мяса горьковатыйпривкус, — заметилая, опасаясь, не отравлено ли оно.

— Оногорькое из-за мамукори, — небрежно сказала Ритими.— То место обезьяны,куда попала отравленная стрела, не было как следует промыто.

Я тут же выплюнула мясо, причем не толькоиз страха быть отравленной. При одном воспоминании о варившейся в алюминиевомкотле обезьяне и плавающем на поверхности жире и обезьяньей шерсти, на менянакатила тошнота.

Ритими положила кусочек мяса обратно намою тарелку из обломка калабаша. — Съешь, — велела она. — Оно не опасно, даже если горькое. Твое тело привыкнет кяду.

Ты разве не знаешь, что отцы всегда даютсыновьям те куски, куда попала стрела Если во время набега их ранятотравленной стрелой, они не умрут, потому что их тела уже привыкли кмамукори.

— А ябоюсь, что умру от отравленного мяса, не дождавшись, пока в меня попадетотравленная стрела.

— Нет.Никто не умирает, съев мамукори. — Оно должно попасть через кожу.— Она взяла с моегокалабаша изжеванную порцию, откусила кусочек, а остаток воткнула в мойразинутый рот. С насмешливой улыбкой она поменялась со мной тарелками.— Я не хочу, чтобы тыподавилась, — заявилаона, доедая обезьянью грудку с преувеличенным аппетитом. Все еще жуя, онапредложила мне взглянуть на круглолицую женщину, плясавшую укостра.

Я кивнула, хотя и не поняла, кого онаимела в виду. У огня плясало около десятка женщин. Все они были круглолицы, стемными раскосыми глазами, с пышными телами, медово светившимися в отблескахпламени.

— Это тасамая, которая спала с Этевой во время нашего праздника, — сказала Ритими. — Я ее уже околдовала.

— Когда жеты это сделала

— Сегодняднем, — тихонькосказала Ритими и, хихикнув, удовлетворенно добавила: — Я выдула око-шики, которую сорвала у себя вогороде, на ее гамак.

— А что,если в ее гамак сядет кто-нибудь другой

— Этоневажно. Колдовство нанесет вред только ей одной, — заверила меняРитими.

Разузнать побольше о колдовстве у меня небыло возможности, потому что в этот момент пляска закончилась и усталыеулыбающиеся танцоры разошлись по хижинам поесть и передохнуть.

Собравшиеся возле нас у очага женщины былиудивлены тем, что мы с Ритими не танцевали. Пляска имела такое же значение, каки раскрашивание тела пастой оното — онасохраняла молодость и радость жизни.

Вскоре на поляну вышел вождь и громовымголосом объявил: — Яхочу послушать, как поют женщины Итикотери. Их голоса радуют мой слух. Я хочу,чтобы наши женщины выучили их песни.

Женщины, посмеиваясь, стали подталкиватьдруг дружку. — Идиты, Ритими, — сказалаодна из жен Ирамамове.

— У тебятакой красивый голос.

Ритими не заставила просить себя дважды.— Давайте все вместе,— сказала она,поднимаясь.

Тишина воцарилась в шабоно, когда мы, обняв друг друга заталии, вышли на середину поляны. Встав лицом к хижине вождя, Ритими запелачистым, мелодичным голосом. Песни были очень короткие; две последние строчки мыповторяли хором. Остальные женщины тоже пели, но вождь настоял, чтобы именноРитими повторила свои песни, особенно одну, пока ее не заучили егоженщины.

Когда ветер веет в пальмовых листьях, Явслушиваюсь в их грустный шелест вместе с умолкшими лягушками.

В высоком небе смеются звезды, Но скрытыетучами, они проливают слезы печали.

Вождь подошел к нам и, обратившись ко мне,сказал:—А теперь тыспой нам что-нибудь.

— Но яникаких песен не знаю, — сказала я, нев силах подавить смешок.

— Должнаже ты знать хоть какие-нибудь, — настаивал вождь. — Мне рассказывали, как белые люди любят петь. У них даже естьпоющие ящики.

Как говорил еще в третьем классе вКаракасе мой учитель музыки: мало того что у меня отвратительный голос, мне ещеи медведь на ухо наступил. Тем не менее профессор Ханс — он требовал, чтобы мы его такназывали — не осталсябезучастным к моему страстному желанию петь.

Он разрешал мне оставаться в классе приусловии, что я буду сидеть в последнем ряду и петь очень тихо. Профессор Хансне утруждал нас религиозными и народными песнями, которые полагалось изучать попрограмме, а учил нас петь аргентинские танго тридцатых годов. Этих песен я незабыла.

Окинув взглядом исполненные ожидания лицаокружающих, я подошла ближе к огню, прокашлялась и запела, не обращая вниманияна то, что безбожно перевираю мелодию. В какой-то момент я почувствовала, чтоочень точно воспроизвожу ту страстную манеру, с какой профессор Ханс распевалэти танго. Я прижала руки к груди и закрыла глаза, словно захваченнаятрагической тоской каждой строчки.

Мои слушатели были потрясены. Мокототери иИтикотери вышли из хижин, чтобы лучше видеть каждый мой жест.

Вождь долгое время смотрел на меня инаконец сказал: —Наши женщины не смогут научиться петь в такой странной манере.

Потом стали петь мужчины. Каждый певецвыходил на середину поляны и стоял там, обеими руками опираясь о лук. Иногдаисполнителя сопровождал друг, и тогда певец опирался рукой о плечо товарища.Особым успехом в тот вечер пользовалась песня, спетая юношейМокототери.

Когда обезьяна прыгает с дерева надерево,

Я выпускаю в нее стрелу.

А вниз летят лишь зеленыелистья.

Кружась, они ложатся у моихног.

Мужчины Итикотери не ложились спать в своигамаки, а беседовали и пели с хозяевами всю ночь. Мы с женщинами и детьми спалив пустых хижинах у главного входа шабоно.

Утром я досыта наелась ананасов и плодовпапайи, которые принесла мне с отцовских огородов девушка Мокототери. Мы сРитими обнаружили их еще раньше, когда ходили в кусты. Она посоветовала мне непросить этих плодов —не потому что так не принято, а потому, что они еще не созрели. Меня, однако,вполне устраивал их кисловатый вкус, несмотря даже на легкую боль в животе.Многие месяцы я не ела привычных фруктов. Бананы и пальмовые плоды были дляменя все равно что овощи..

— У тебябыл очень противный голос, когда ты пела, — сказал, подсев ко мне, молодоймужчина. — Ого-о,песни твоей я не понял, но она, должно быть, ужасная.

Онемев, я свирепо на него уставилась. Я незнала, то ли мне смеяться, то ли обругать его в ответ.

Обняв меня руками за шею, Ритимирасхохоталась, посмотрела искоса и прошептала на ухо: — Когда ты пела, я подумала, чтоот обезьяньего мяса у тебя разболелся живот.

Усевшись на корточки в том же местеполяны, что и вчера вечером, мужчины Итикотери и Мокототери продолжили беседу втой же официальной, освященной ритуалом манере, которая полагалась длявайямоу. Меновая торговлябыла долгим и сложным делом, во время которого равное значение придавалось какпредметам торговли, так и обмену информацией и сплетнями.

Ближе к полудню кое-кто из женщинМокототери принялся ругать мужей за приобретенные предметы, заявляя, чтомачете, алюминиевые котелки и хлопковые гамаки нужны им самим. — Отравленные наконечники длястрел! — сердитокричала какая-то женщина. — Ты и сам мог бы их сделать, если бы не был таким лентяем!— Но мужчиныпродолжали торговаться, не обращая ни малейшего внимания на упрекиженщин.

Глава 13.

После полудня мы покинули деревнюМокототери с корзинами, полными привычных бананов, пальмовых плодов и мяса,врученного хозяевами гостям на дорогу.

Незадолго до темноты нас догнали троемужчин Мокототери. Один из них, подняв лук, заговорил: — Наш вождь хочет, чтобы БелаяДевушка осталась у нас. —И он уставился на меня, глядя вдоль древка нацеленнойстрелы.

— Толькотрус целится стрелой в женщину, — сказал Ирамамове, становясь впереди меня. — Что же ты не стреляешь, ты,бестолковый Мокототери

— Мыпришли не сражаться, — ответил мужчина, воз вращая лук со стрелой в исходное положение.— Мы давно могли быустроить на вас засаду. Мы хотим только напугать Белую Девушку, чтобы она пошлас нами.

— Она неможет остаться у вас, — сказал Ирамамове. — Милагрос привел ее в наше шабоно. Если бы он хотел, чтобы онаоставалась у вас, он и привел бы ее к вам в деревню.

— Мыхотим, чтобы она пошла с нами, — настаивал мужчина. — Мы приведем ее обратно еще до начала дождей.

— Если тыменя разозлишь, я убью тебя на месте. — Ирамамове ударил себя в грудь.— Запомни, трусливыйМокототери, что я свирепый воин. Хекуры у меня в груди подчиняются любому моему приказу даже безэпены. Ирамамове подошел ктроице поближе. — Выразве не знаете, что Белая Девушка принадлежит Итикотери

— Почемуты ее сам не спросишь, где она хочет жить — сказал мужчина. — Ей понравился наш народ. Может,она хочет жить с нами.

Ирамамове разразился раскатистым смехом,по которому нельзя было судить, веселится он или разъярен. Внезапно он оборвалсмех. — Белой Девушкене нравится внешность Мокототери. Она сказала, что все вы похожи на обезьян.— Ирамамове обернулсяко мне. В глазах его было такое просящее выражение, что я чуть незахихикала.

При виде недоуменных лиц троих Мокототери,мне стало немного совестно. На минуту у меня появилось искушение опровергнутьслова Ирамамове. Но я не могла не считаться с его гневом и не забывалавстревоженности Арасуве по поводу моего похода на праздник. Скрестив руки нагруди, я вздернула подбородок и, ни на кого не глядя, заявила: — Я. не хочу идти к вам в деревню. Я нехочу есть и спать с обезьянами.

Итикотери разразились громким насмешливымхохотом. Трое мужчин резко развернулись и скрылись на тропе, уводящей взаросли.

Мы сделали привал на расчищенном участкелеса в небольшом отдалении от реки, где еще сохранились остатки временныхжилищ. Накрывать их новыми листьями не стали, поскольку старый Камосиве заверилнас, что ночью дождя не будет.

Ирамамове ничего не ел и сидел у огня вмрачной задумчивости. Весь он был напряжен, словно каждую минуту ожидалпоявления той же троицы.

— Естьопасность, что Мокототери могут вернуться — спросила я.

Прежде чем ответить, Ирамамове довольнодолго молчал. — Онитрусливы. Они знают, что мои стрелы пригвоздят их на месте. — Плотно сжав губы, он упорносмотрел в землю. — Ядумаю, как нам лучше возвращаться в наше шабоно.

— Нам надоразделиться, —предложил старый Камосиве, не сводя с меня единственного глаза. — Этой ночью луны не будет;Мокототери не вернутся. А завтра они, может быть, снова потребуют БелуюДевушку. Тогда мы им сможем сказать, что они ее так напугали, что она попросилаотвести ее обратно в миссию.

— Тыотсылаешь ее обратно — полный тревоги голос Ритими повис в темноте.

— Нет,— живо ответилстарик. Седая щетина на подбородке, единственный, не упускавший ни малейшеймелочи глаз и тщедушное сморщенное тело придавали ему сходство с плутоватымэльфом. — Этевадолжен будет вернуться в шабоно вместе с Ритими и Белой Девушкой через горы. Путь неблизкий, затоза ними не будут тащиться дети и старики. До деревни они дойдут всего надень-два позже нас. Это хороший путь, по нему редко ходят. — Старый Камосиве поднялся ивтянул в себя воздух. — Завтра будет дождь. Сделаешь на ночь укрытие, — сказал он Этеве, потом сел накорточки, улыбаясь и не сводя с меня своего запавшего глаза. — Ты не боишься возвращаться вшабоно черезгоры

Усмехнувшись, я покачала головой. Я как-тоне могла представить, что мне может грозить опасность.

— Тебе небыло страшно, когда Мокототери нацелил на тебя стрелу — спросил Камосиве.

— Нет. Язнала, что Итикотери меня защитят. — Я заставила себя умолчать о том,что весь этот инцидент показался мне скорее забавным, чем опасным. В тот моментя не вполне осознавала, что несмотря на явную попытку запугать нас, типичнуюдля всякой критической ситуации, Мокототери и Итикотери были совершенносерьезны в своих требованиях и угрозах.

Старого Камосиве порадовал мой ответ. Мнепоказалось, что доволен он был не столько тем, что я не испугалась, сколькотем, как я доверяю его народу. До глубокой ночи он проговорил с Этевой. Ритимиуснула, держа меня за руку, со счастливой улыбкой на губах. Глядя на спящую, японимала причину ее радости. Несколько дней она будет иметь Этеву практическитолько для себя.

В шабоно мужчины крайне редко выказывали кженам нежные чувства. Это считалось проявлением слабости.

Только с детьми мужчины были откровеннонежны и ласковы; они баловали их, целовали и не скупились на ласки.

Я не раз видела, как Этева и даже свирепыйИрамамове несли тяжелые вязанки дров вместо своих женщин только затем, чтобыбросить их на землю при подходе к шабоно.

Pages:     | 1 |   ...   | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 |   ...   | 34 |    Книги по разным темам