Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 |   ...   | 46 |

— А тыможе шь сказать, откуда нагваль Элиас взял эти измышления

— Онувидел их в сновидениях изахватил, — ответилсмотритель. —Некоторые из них —только копии, которые он снял с тех, что не смог забрать с собой. Остальные— настоящие,привезены отовсюду этим великим нагвалем.

Я не верила его словам, нопродолжала:

— А зачемнагваль Элиас принес их

— Они самиего об этом попросили.

—Зачем

Разведя руками, смотритель прервал моиисследования и пригласил меня заняться обедом. Его нежеланиеудовлет­ворить моелюбопытство только усилило мой интерес. Я не могла понять, почему он не хочетговорить об этих хитро­умных штуках, а только уклоняется от ответов. Ведь он запросто могвсе мне рассказать.

Мы быстро покончили с обедом и он попросилменя достать его раскладную койку из кладовки. Зная его вкусы, я разложила ееперед занавешенной французской дверью. Удовлетворенно вздохнув, онлег, откинув голову на ма­ленькую квадратную подушку, наполненную сушеными бобами имаисовыми зернами, которая была пришита в изголовье. Он утверждал, что онаприносит сладкие сны.

— Теперь яготов немного вздремнуть, — ска зал он, отпуская ремень на своих штанах.

Это был вежливый способ отделаться отменя.

Раздосадованная его отказом говорить оскульптурах, я свалила нашу посуду на поднос и вылетела из комнаты. Его храппровожал меня всю дорогу до кухни.

Из патио слышался звон гитарных струн.

Я машинально потянулась за фонариком,который де­ржалаво зле гамака, и посмотрела на часы. Было немногим за полночь.Завернувшись потуже в одеяло, я на цыпочках вышла в коридор, ведущий впатио.

Посреди дворика какой-то мужчина, сидя натростниковом стуле, играл на гитаре. Я не могла видеть его лица, но знала, чтоэто все тот же Исидоро Балтасар, и я уже видела и слышала его, когда попала сюдавпервые. Как и тогда, заметив меня, мужчина сразу перестал играть,под­нялся со стула ивошел в дом.

Едва я вернулась в свою комнату, как онснова начал перебирать струны. Я уже задремала, когда услышала его чистыйсильный голос. Он пел, обращаясь к ветру, маня его из глубины молчания ипустоты.

И, словно откликаясь на его печальный зов,ветер набирал силу. Он свистел в ветвях чапарраля, срывал сухие листья с деревьев и, шурша, сметалих в кучи напротив дома.

Рывком я открыла дверь в патио. Ветерзаполнил ком­натуневыразимой печалью. В ней не было слез, но лишь меланхолия одиночества ипустоты, праха и древних теней. Ветер с легкостью кружил по комнате. Я ловилаего каж­дым движениемлегких. Он оседал у меня в груди, и чем глубже я дышала, тем легче себячувствовала.

Я вышла наружу и, пробираясь междувысокими кус­тами,направилась за дом. Луна ярко освещала выбеленные стены домика и широкуюоткрытую лужайку, расчищен­ную от леса. Опасаясь, что меня могут заметить, яперебе­гала от деревак дереву и, прячась в густой, тени крон, на­конец добралась до двух цветущихапельсинов за стеной, прикрывающей дорожку к домику.

Из-за чапарраля ветер доносил звукилегкого смеха и неясные обрывки разговора. Собрав все свое мужество, я дерзкоринулась вдоль дорожки и очутилась перед дверью маленького темного дома. Дрожаот волнения, я пробралась к открытому окну и узнала голоса Делии и Флоринды. Но край окна был слишком высоко, и мне небыло видно, что они делают.

Я ожидала услышать что-нибудь значительное, откро­вение, которое поразило бы мойразум, привело бы меня в восторг и помогло бы мне в том, ради чего я была здесь— победить моюнеспособность к сновидению.Но они только сплетничали, и я настолько увлеклась их злораднымипере­шептываниями, чтонесколько ра з рассмеялась вслух, за­быв об осторожности.

Сначала я думала, что они болтают о ком-топосторон­нем, однако,прислушавшись, поняла, что речь идет о женщинах — сновидящих и наиболее язвительныезаме­чания направленыпротив Нелиды.

Они говорили, что после стольких лет онавсе еще неспособна уйти из объятий этого мира. Она не только полнасамодовольства — ониутверждали, что она целыми днями торчит перед зеркалом — но еще и похотлива. Она делаетвсе, что в ее силах, чтобы быть сексуально привлекательной и соблазнить нагваля Мариано Аурелиано. Одна из женщин злорадно заметила, что, в конце концов, она единственная,кто может пристроить его чудовищный воз­бужденный член.

Затем они заговорили о Кларе. Они назвалиее важной слонихой, считающей своей обязанностью одарить каждого благодеянием.Объектом ее внимания в данный момент был нагваль Исидоро Балтасар, и она собиралась преподнести ему свое обнаженноетело. Не для того, чтобы отдаваться, а лишь только чтобы демонстрировать: одинраз утром и один раз в сумерках. Она была убеждена, что таким образомпоз­нает сексуальнуюудаль молодого нагваля.

Дальше речь пошла о Зулейке. Они сказали,что у нее мания считать себя святой, девой Марией. Ее так на зывае­мая духовность — не что иное, как безумие. Время от вре­мени разум покидает ее и, когда быни случился такой припадок помешательства, она начинает мыть весь дом снизудоверху, даже камни в патио и на поляне.

Затем настала очередь Хермелинды. Ее изобразили как очень рассудительную, оченьправильную —настоящую представительницу средних классов. Как и Нелида, она сп­устя столько лет не моглаудержаться от стремления быть идеальной женщиной и безупречной домохозяйкой.Хотя она совсем не умела готовить и шить, занимать гостей бесе­дой или игрой на фортепиано, онахотела, — говорилиони смеясь, — чтобыее считали образцом женственности, как Нелида хотела выглядеть капри зной и озорной.

— Еслихотя бы две из них объединят свои способности, — заметил чей-то голос,— то получитсяженщина, идеаль­наядля своего господина: безукори зненная на кухне или в гостиной, одетая в передник иливечернее платье, и безуп­речная в спальне, задирающая юбку, когда бы хозяин ни захотелэтого.

Когда наступила тишина, я бегом вернуласьв дом, в свою комнату и бросилась в гамак. Однако, сколько ни пыталась, заснутьбольше не смогла. Мне казалось, будто какая-то защитная оболочка вокруг меняра зорвалась, уничтожив все наслаждение, все очарованиепребывания в доме магов. Мне оставалось лишь думать о том, что вместо того,чтобы наслаждаться жизнью в Лос-Анжелесе, я про­торчала здесь, в Соноре, вкомпании выживших из ума ста­рух, занятых только болтовней.

Я пришла сюда за советом. Но на меня необращали внимания, принудив к обществу дряхлого старика, которо­го я к тому же считала женщиной. Ктому времени, когда мы со смотрителем сели завтракать, я привела себя в такоесостояние праведного гнева, что не могла проглотить ни ку­сочка.

— Чтослучилось — спросилстарик, внимательно гля­дя на меня. Обычно он избегал смотреть прямо в глаза. — Ты не хочешь есть

Я в бешенстве подняла гла за и, отбросив все попытки удержать себя в руках, обрушилана него всю тяжесть на­копившегося во мне гнева и несбывшихся надежд.

Продолжая причитать, я внезапно ощутилапроблеск рассудительности и попыталась убедить себя в том, что старик ни в чемне виноват, что он не делал мне ничего плохого, и я должна быть толькоблагодарна ему. Но меня уже невозможно было остановить. Мои мелкие обиды обрелисвою собственную жизнь, а голос становился все бо­лее пронзительным по мере того,как я все больше преу­величивала и искажала события последних дней. С чувст­вом злорадного удовлетворения ярассказала ему, как подслушивала этой ночью.

— Они ни вчем не хотят помогать мне, — самоуверен­но утверждала я. — Они заняты только сплетнями и гово­рят ужасные вещи оженщинах-сновидица х.

— Что жетакое ты услышала

С огромным удовольствием, удивляясь своейнеобыч­ной способностиприпомнить каждую деталь их злобных замечаний, я рассказала емувсе.

—Очевидно, они говорили о тебе, — заявил он, когда я кончила говорить, — образно, разумеется.

Он подождал, пока его слова дойдут доменя, и не дожидаясь, когда я начну возражать, невинно спросил:

— А разветы хоть немного не похожа на всех тех, о ком они говорили

— На чертая похожа ! — взорвалась я. — Мне надоел этот шизофренический бред. Я не хочу этого слышатьдаже от образованного человека, и меньше всего — от тебя, прок­лятый пеон !

От неожиданности он широко раскрыл глаза,его худо­щавые плечиопустились. Я не чувствовала ни малейшего сострадания к нему, мне было толькожаль себя и своего времени, потраченного на то, чтобы рассказать ему всеэто.

Я уже была готова признать, что зряпроделала этот длинный и трудный путь ночью, когда заметила его взгляд, полныйтакого презрения, что мне стало стыдно за свою несдержанность.

— Если тыбудешь держать себя в руках, то поймешь, что маги ничего не делают только длясобственного развле­чения, чтобы произвести на кого-то впечатление или просто датьвыход своей магической силе, — сказал он с подчерк­нутым спокойствием. — Все их поступки имеют свою цель и причину.

Он внимательно посмотрел на меня с такимвыра­жением, что мнезахотелось убраться прочь.

— Иперестань ходить с таким видом, будто у тебя каникулы, — отметил он. — Для магов ты — у них в плену, а не напразднике.

— Что тыпытаешься объяснить мне Говори сразу, не тяни ! — гневно потребовала я.

— Какможно сказать еще понятней — обманчивая мягкость его голоса скрывала от меня истинный смыслслов. — Маги всесказали тебе прошлой ночью. В образе четырех женщин планеты сновидящих они показали тебе,кто ты есть на самом деле: шлюха с манией величия.

Я была настолько ошеломлена, что намгновение за­стыла.Затем гнев, горячий, как лава, мгновенно заполнил все мое тело.

— Ты— жалкий ничтожныйкусок дерьма ! — завизжала я и двинула его ногой в пах. И еще не кос­нувшись его, я уже виделамаленького старого ублюдка извивающимся от боли на земле. Однако мой пинок таки не достиг цели: с проворством призового борца смотритель отскочил всторону.

Продолжая широко улыбаться, он смотрел наменя, тя­жело дышащуюи стонущую, — жесткои холодно.

— Тыпытаешься проделать с нагвалем Исидоро Балтасаром все те штуки, о которых они говорили. Тытак воспитана. Подумай об этом вместо того, чтобы злиться.

Я хотела заговорить, но не моглапрои знести ни слова. Меня поразило не столько то, что онговорил, сколько его отрешенно бе зразличный, холодный тон. Я бы предпочла, чтобы он накричална меня. По крайней мере, я бы знала, что мне делать: кричала бы ещегромче.

Сопротивляться не имело смысла. Я убеждаласебя, что он не прав, что он просто злой и дряхлый старик. Я уже не сердилась на него, но и несобиралась воспринимать всерьез.

— Янадеюсь, ты не собираешься лить слезы, — пре­дупредил он, прежде чем яоправилась от шока.

Несмотря на свою решимость не сердиться настарого ублюдка, я покраснела от злости.

— Конечно,нет, — бросила я и,желая достать его но­гой еще ра з, закричала, что он всего лишь уборщик курино­го дерьма и заслужил, чтобы егопоколотили за наглость; но его тяжелый бе зжалостный взгляд лишил меня энергии.

Все тем же учтивым невыразительным тономон каким-то образом сумел убедить меня в том, что я должна попросить у негопрощения.

— Мнеочень жаль, —и звинилась я искренне. — Мое плохое настроение и ужасныеманеры всегда берут верх.

— Я знаю.Они предупредили меня об этом, — сказал он серьезно и добавил уже улыбаясь: — Ешь.

Весь завтрак я чувствовала себя не в своей тарелке. Я медленножевала, незаметно наблюдая за ним, и видела, что он не злится на меня, хоть ине делает ни малейшего усилия, чтобы продемонстрировать это.

Я пыталась утешить себя этой мыслью, но ненашла в ней ничего успокаивающего. Я чувствовала, что его без­ра зличие не было ни умышленным ни надуманным. Он не был зол наменя, просто все, что я говорила и делала, не произвело на него никакоговпечатления.

Я проглотила последний кусок и, удивляясьсобствен­нойуверенности, сказала первое, что пришло мне в голову:

— Ты несмотритель.

Он посмотрел на меня и спросил:

— А кто,по-твоему

Его лицо расплылось в забавной усмешке.Глядя на его улыбку, я забыла о всякой осторожности. Потрясающеебез­рассудствоовладело мной.

— Ты— женщина, ты— Эсперанса! — выпалила я.

Облегчив душу этим признанием, яуспокоилась и, громко вздохнув, добавила:

— Вотпочему ты единственная, у кого есть зеркало. Тебе необходимо смотреться в него,чтобы помнить, мужчина ты или женщина.

— Должнобыть, на тебя подействовал воздух Соноры. — Он задумчиво посмотрел на меня.— Известно, чтораз­реженный воздухочень своеобразно влияет на человека.

Он потянулся к моему запястью и, крепкосжав его, добавил:

— Или,возможно, у тебя такой скверный и тяжелый характер, что ты абсолютно уверенноболтаешь все, что придет в голову.

Посмеиваясь, смотритель наклонился ко мнеи пред­ложил:

— Давайляжем вместе отдохнем. Это будет нам полез­но. У нас обоих тяжелыйхарактер.

— О, да!— воскликнула я, незная, обидеться или рас­смеяться в ответ на его предложение. — Ты хочешь, чтобы я спала стобой — и добавила,что Эсперанса предупреж­дала меня об этом.

— Почемуты отказываешься, если считаешь меня Эсперансой — спросил он, растирая мне затылок.

Его рука была мягкой и теплой.

— Я неотка зываюсь, — слабо защищалась я, — просто я терпеть не могу спать днем и никогда не делаю этого. Мнеговорили, что даже ребенком я ненавидела дневной сон.

Я говорила быстро и нервно, путая слова иповторяясь. Мне хотелось встать и уйти, но едва заметное прикосно­вение его руки удерживало меня наместе.

— Я знаю, что ты — Эсперанса, — настаивала я скоро­говоркой. — Я узнаю ее прикосновение — оно такое жеуспокаивающее.

Я почувствовала, как моя голова клонитсявни з, глаза сами закрываются.

— Так иесть, — согласился онмягко. — Я лучшеуло­жу тебя, хотьненадолго.

Приняв мое молчание за согласие, онвытянул из кла­довкисвою койку и два одеяла, и протянул одно мне.

Pages:     | 1 |   ...   | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 |   ...   | 46 |    Книги по разным темам