Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 |   ...   | 49 |

Меня, разумеется, очень интересовали ихсны, но завести разговор на эту тему никак не удавалось. Я предлагал маленькиепоощрения: сигареты, спички, английские булавки — все, чем они так дорожили.Ничего не помогало. Я так и не смог до конца объяснить их испуг, когда речьзаходила о сновидениях. Подозреваю, что все дело в страхе и недоверии. Известноведь, что негры боятся фотографироваться, они подозревают, что при этом у нихотнимают частицу души, — возможно, точно так же они боятся, что тот, кто знает их сны,может нанести им вред. Это, между прочим, не касалось наших слуг, они былисомалийцами, жили на побережье и говорили на суахили. У них имелся арабскийсонник, к которому они обращались ежедневно. Если у них возникали какие-тосомнения, они приходили ко мне за советом. За то, что я знал Коран, ониназывали меня человеком-книгой и считали переодетыммусульманином.

Однажды мне удалось побеседовать слайбоном, старым знахарем. Он появился передо мной в великолепном плаще изшкурок голубых обезьян, явно очень дорогом. Когда я стал расспрашивать знахаряо снах, он ответил со слезами на глазах: Прежде у лайбонов бывали сны, и онизнали, ждать ли войны и болезней, будет ли дождь и куда гнать стада. Еще егодед видел такие сны. Но с тех пор как в Африку пришли белые, никто уже не видитснов. Сны больше не нужны, теперь про все знают англичане!

Я понял, что этого человека лишили смыслаего существования. То, в чем раньше наставлял его божественный голос, теперьлзнают англичане. Прежде он, знахарь, беседовал с богами, ведающими судьбойплемени, и обладал огромным влиянием. Его слово — как слово пифии в Древней Греции— было последнейинстанцией. Теперь роль последней инстанцией перешла к окружному комиссару. Всежизненные ценности находились отныне в этом мире. Думается, что теперь это лишьвопрос времени и жизнестойкости черной расы — когда негры наконец осознаютважность физических законов.

Наш лайбон вовсе не был похож навыдающегося человека, он был всего лишь слезливым старичком, живым воплощениемраспадающегося, отживающего и невозвратимого мира.

Не однажды я заводил с туземцами разговор обогах, ритуалах и церемониях. Но только единственный раз, в одной маленькойдеревушке, мне представилась возможность наблюдать нечто в этом роде. Там,перед пустой хижиной посреди оживленной деревенской улицы, оставили тщательновыметенное место диаметром в несколько метров. Посередине положили пояс израковин, кольца, серьги, черепки от горшков и какую-то лопатку. Нам лишьудалось узнать, что в этой хижине умерла женщина. О похоронах ничего неговорилось.

В беседах со мной местные жители настойчивоповторяли, что их западные соседи — плохие люди. Когда там кто-нибудь умирал, об этом уведомлялисоседнюю деревню, а тело вечером приносили к месту, находившемуся посередине— между этимидеревнями. В свою очередь, с той стороны на это же место доставляли всякиеподношения, а утром трупа уже не было. Мне со всей очевидностью дали понять,что в той, другой деревне, мертвеца съедали. Там, где мы жили, ничего подобногоне происходило: мертвецов выносили в кусты, и гиены в одну ночь все улаживали.Фактически мы не обнаружили ничего похожего на похоронный обряд.

Тем не менее, мне стало известно, что,когда человек умирает, его тело кладут на пол посреди хижины. Лайбон, обходяего вокруг, льет молоко из чаши на пол, бормоча при этом: Айик адхиста,адхиста айик!

Значение этих слов мне было уже известно. Вконце одной из моих бесед с туземцами какой-то старик внезапно воскликнул:Утром, на заре, мы выходим из хижин, плюем на руки и протягиваем их к солнцу.Я попросил проделать эту церемонию и подробно ее описать. Несколько человекподнесли руки ко рту, поплевали на них, а вернее с силой подули, и повернулиладони к солнцу. Я спросил, что это означает, зачем они это делают, почему дуютили плюют на руки. Ответом была фраза: Мы всегда так делаем. Получить хотькакое-то внятное объяснение было невозможно, и я понял, что в действительностиони знали только, что они делали это, но не знали, что конкретно делали. Сами они не видели в этом смысла. Но ведь и мыисполняем обряды, не всегда понимая, зачем это делаем: зажигаем свечи нарождественской елке, храним пасхальные яйца и т. д.

Старик пояснил, что это и есть истиннаярелигия всех людей, что все кевирондосы, все ваганда, все племена, которыеможно увидеть с горы, и живущие так далеко, что их невозможно увидеть,— все почитаютладхисту, то есть восходящее солнце. Только в этот момент солнце было мунгу— то есть Богом.Первый слабый золотистый полумесяц новой луны, явившийся на востоке,— тоже Бог. Но тольков этот момент и ни в какой другой.

По-видимому, смысл этого ритуала заключалсяв поднесении чего-то солнцу в момент его восхода. Слюна же — это субстанция, которая попонятиям примитивных народов содержит ману — целебную, магическую и жизненнуюсилу. Дыхание — этоroho, арабское ruch, ивритское ruach, греческое pneuma — ветер и дух. Само действие такимобразом означает: Я преподношу богу мою живую душу. Это была безмолвнаярукотворная молитва, которую можно истолковать так: Господи, в твои руки отдаюя дух мой.

Кроме адхисты элгонисы, как мы узналипозже, почитают лайик, дух, живущий в земле и являющийся шайтаном (дьяволом).Он вызывает страх и холодный ветер, подкарауливает ночных путников. Старик,чтобы усилить впечатление, стал насвистывать какой-то дьявольский мотив, даваяпонять, как айик ползет сквозь высокие заросли травы и кустарника.

По убеждению этих людей, Творец устроил всехорошо и красиво. Он живет по ту сторону добра и зла. Он — мьзури, то есть прекрасен, ивсе, что он сделал, —тоже мьзури.

Я задал им вопрос: А как же дикие звери,которые губят ваш скот, ответ гласил: Лев хороший и красивый. — А ваши ужасные болезни— Они сказали: Тылежишь на солнце, и это прекрасно. Их оптимизм поражал. Но, как я вскореобнаружил, они были оптимистами до шести часов вечера. После заката они оказывались уже в другом мире— темном мире айика,мире, где царили зло, страх и опасности. Оптимистическая философия уступаламесто философии темной и иррациональной, страху перед призраками, магическимизаклинаниями. С рассветом страхи забывались, и они вновь становилисьоптимистами.

Меня эти открытия глубоко потрясли: здесь,у истоков Нила, я обнаружил нечто сходное с древнеегипетским представлением одвух противоборствующих помощниках Озириса — Горе и Сете. Похоже, этот культвозник первоначально в первобытной Африке и по священным водам Нила достигберегов Средиземного моря. Адхиста, восходящее солнце, подобно Гору, воплощаетсвет; айик —тьму.

В простом обряде, совершаемом над мертвымтелом, лайбон, проливая молоко, называет оба этих имени, одновременно приносяжертву двум божествам. Они имеют равную силу и значение, делят между собой деньи ночь, и каждому из них отпущено по двенадцать часов. Но полным божественногосмысла оказывается тот миг, когда с характерной для экваториальных широтвнезапностью первый луч солнца как стрела пронзает тьму и ночь уходит, уступаяместо свету, несущему жизнь.

Восход солнца в этих широтах всегда вызывалу меня волнение. Потрясало не столько великолепие являющегося на горизонтесолнца, но то, что происходит после. У меня стало привычкой перед самымвосходом брать походный стульчик и садиться под зонтом акации. Передо мной надне маленькой долины тянулась темная, почти черная полоса джунглей, снависающим над ней краем плато. Сперва контраст между светом и тьмой оченьрезок, затем мягкий свет постепенно проникает в долину и, становясь все ярче иярче, заполняет ее всю. Горизонт превращается в пылающую белую линию. Создаетсявпечатление, что свет проникает уже внутрь предметов и они начинают светитьсяизнутри, пока не становятся почти прозрачными, как блестящие разноцветныестеклышки. Все вокруг выглядит подобно огненным кристаллам. Издалека доноситсякрик птицы-колокольчика. В такие минуты мне казалось, будто я нахожусь вкаком-то сказочном замке. Это был самый священный час дня, и я, забыв овремени, наслаждался этим великолепием, испытывая бесконечныйвосторг.

Рядом со мной находилась высокая скала, гдежили огромные павианы. Обычно они с шумом и криками носились по лесу, но каждоеутро они тихо застывали на краю скалы со стороны восходящего солнца, будто тожеожидали рассвета. Они походили на павианов из храма Абу-Симбел в Египте, чьизастывшие движения напоминали молитвенные жесты. Здесь повторялся один и тот жесюжет: с давних пор люди поклонялись великому богу, избавляющему мир от тьмы,несущему в себе лучистый небесный свет.

Я тогда осознал, что в душе всегда живетстремление к свету, неудержимое желание вырваться из первобытной тьмы. Ночьювсе живое погружается в глубокое уныние и каждой душой овладевает неизъяснимаятоска по свету. Это тоскливое выражение мы видим в глазах туземцев и животных.В глазах животных прячется печаль, и никто никогда не узнает, порождение ли этоих души или болезненное чувство — знак первобытного, первоначального состояния мира. Эта печаль— суть настроенияАфрики, постоянное ощущение ею своего одиночества. Первобытная тьма сопричастнаглубокой материнской тайне, потому так остро переживают негры рождение солнца— ведь в этот моментявляется свет, является избавление, освобождение от тьмы. Говорить, что солнцеесть Бог, — значитутратить, забыть изначальное ощущение, переживание этого момента. Мы рады, чтокончилась ночь и духи ушли, — но это уже некоторое рассудочное осмысление. В действительностиночью над этой землей нависает такая тьма, что ночь становится не просто ночью,а тьмой души, вековечной ночью, которая сегодня та же, какой была миллионы лет.И желание увидеть свет — это желание обрести сознание.

* * *

Наше безмятежное пребывание на горе Элгонблизилось к концу. Мы грустно сворачивали палатки, обещая себе, что вернемся.Трудно было смириться с мыслью, что я больше никогда не смогу увидеть ипережить это ни с чем не сравнимое великолепие. Позже близ Какамеги нашлизолото, в ставшей мне родной, недалекой стране развернулось движение мау-мау,и нам пришлось пробудиться от наших грез и мифов.

Мы продвигались по южному склону горыЭлгон. Постепенно характер рельефа менялся: к равнине подступили высокие горы,покрытые густыми джунглями. Цвет кожи местных жителей становился чернее, тела— неуклюжими имассивными. Их движения уже не отличались той грациозностью, которая таквосхищала нас у масаи. Мы приближались к Багише, где должны были задержаться накакое-то время в лагере на Бунамбале. Отсюда открывался потрясающий вид наширокую нильскую долину. Затем мы двинулись дальше, в Мбалу, там нас ожидалидва грузовых форда, на которых мы наконец добрались до станции Джиния у озераВиктория-Нианца. Мы загрузили свой багаж в маленький поезд, который раз в двенедели ходил до озера Киога. Там какой-то пароходик с дровяной топкой снебольшими приключениями довез нас до порта Масинди. Здесь мы пересели нагрузовик и доехали до города Масинди, расположенного на плато, отделяющем озероКиога от озера Альберт.

В одном селении на пути от озера Альберт вРеджаф (Судан) мы пережили незабываемое приключение. Местный вождь, оченьвысокий, молодой еще человек, нанес нам визит со своей свитой. Это были самыечерные негры, которых я когда-либо встречал. Визитеры не внушали доверия. Мамур(наместник) выделил нам в сопровождение трех стрелков, но я видел, что и они, инаши слуги чувствовали себя неуверенно. У них имелось только по три патрона навинтовку, их присутствие по сути было чисто символическим жестом со стороныправительства.

Когда вождь предложил нам вечеромпосмотреть на ньгома (танцы), я охотно согласился, рассчитывая поближе узнатьэтих людей. Наступила ночь. Мы уже собирались ложиться спать, когда раздалисьтрубные звуки и грохот барабанов. Нашему взору явились человек шестьдесят,воинственно настроенных, со сверкающими пиками, дубинками и мечами. За ними, нанекотором расстоянии, следовали женщины и дети, младенцы устроились на спинахсвоих матерей. Разворачивалось по всем признакам грандиозное празднество.Несмотря на жару, был разожжен большой костер, и женщины с детьми расположилисьвокруг него.

Мужчины образовали внешнее кольцо— таким образом (мнеоднажды пришлось увидеть такое) ведет себя потревоженное стадо слонов. Я уже незнал, радоваться мне или беспокоиться по поводу этого демарша. Оглядываясь, япоискал глазами наших слуг и вооруженную охрану — но их и след простыл! В качествеcaptatio benevolentiae (жеста доброй воли. — лат.)я одарил присутствующих сигаретами, спичками ианглийскими булавками. Хор мужчин начал распевать — довольно гармонично — энергичные, воинственныемелодии, одновременно они стали раскачиваться и притоптывать ногами. Женщины идети столпились вокруг огня. Мужчины же, танцуя, то приближались к нам,размахивая своим оружием, то возвращались назад — к огню, то снова наступали. Всеэто сопровождалось диким пением, грохотом и завыванием. Сцена была дикой ивпечатляющей, подсвеченной отблесками костра и магическим лунным светом. Мойприятель и я вскочили на ноги и смешались с танцующими. Я размахивал своейплеткой из шкуры носорога — единственным моим оружием. Нас встретили с явным одобрением,усердие танцующих удвоилось. Все основательно вспотели, топая, крича ираспевая. Ритм постепенно учащался.

От подобных танцев и музыки негры легковпадают в экстатическое состояние. Так случилось и здесь. По мере того каквремя приближалось к одиннадцати, их возбуждение достигло крайней точки, и делостало принимать чрезвычайно неприятный оборот. Танцоры уже представляли собойдикую орду, и я со страхом думал, чем же все это может кончиться. Я делал знакивождю, что пора кончать, что ему и его людям пора спать. Но он хотел лещераз.

Мне припомнилось, что мой земляк, один избратьев Заразин, будучи в исследовательской экспедиции в Замбези, был раненкопьем во время такой ньгомы. Поэтому, уже не раздумывая, понравится это вождюили нет, я стал по очереди подзывать к себе танцующих, раздал им сигареты ижестами показал, что иду спать. Затем я полушутя, полуугрожающе сталразмахивать носорожьей плеткой и за неимением лучшего варианта громко обругаллгостей на швейцарском диалекте немецкого, давая понять, что пора разойтись,пора спать. Они, разумеется, сообразили, что гнев мой наигран, но, похоже, этобыло как раз то, что нужно. Разразившись хохотом и прыгая друг через друга,подобно детям, играющим в горелки, они рассыпались в разные стороны ирастворились в ночи, хотя их вопли и барабанный бой доносились до нас ещедовольно долго. Но наконец все стихло и, совершенно изнуренные, мы провалилисьв сон.

* * *

Pages:     | 1 |   ...   | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 |   ...   | 49 |    Книги по разным темам