Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 |   ...   | 33 |

— Да,точно, я помню. Я удивлен, Мирна. Я считал, что наши сессии не так много значатдля тебя, чтобы за­поминать их настолько хорошо. Позволь, я вернусь к своемувосприятию последнего часа. Одно я помню точно — эта реплика о знакомстве с однимиз моих бога­тыхпациентов действительно вывела меня из себя. Как раз перед этим я спросил тебя,что бы я мог предложить тебе, и это был твой ответ. Мне казалось, меня унизили:твое замечание задело меня. Я должен был быть выше этого, но это оказалось мнене по силам.

— ОбиженНе были ли мы немного злы друг на друга Так, в шутку.

— Возможно.А может быть, больше, чем в шутку. Вероятно, ты выразила свое сомнение в том,что мне есть что тебе предложить, — самое большее — знакомст­во с другим мужчиной. Мне показалось, я ничего не стою. Скореевсего, поэтому я и сорвался на тебе.

— Бедняжка!— пробормоталаМирна.

—Что

— Ничего,ничего — очереднаяшутка.

— Я несобираюсь позволять тебе отталкивать меня такого рода замечаниями. По сути, ядумаю, мы могли бы встречаться чаще одного раза в неделю. На сегодня мы должнызакончить. Мы уже перерабатываем. Давай начнем с этого момента в следующийраз.

Эрнст был рад, что час Мирны закончился. Ноне по обычным причинам: она не наскучила ему, не рассерди­ла его — он был истощен. Ошеломлен.Потрясен. Заин­тригован.

Но Мирна не исчерпала своихнападок.

— Я же тебена самом деле не нравлюсь, правда — заметила она, поднимая свою сумкуи собираясь ухо­дить.

— Напротив,— сказал Эрнст,застигнутый врасплох пациенткой. — На этой сессии я почувствовал к тебе особую близость. Сегодня былатрудная, но хорошая ра­бота.

— Я не обэтом тебя спросила.

— Но этото, что я чувствую. Временами я чувствую, что между нами огромное расстояние;временами мне кажется, мы близки друг другу.

— Но я жетебе не нравлюсь

— Симпатия— это глобальноечувство. Иногда ты Делаешь что-то, что мне не нравится; иногда мне оченьНравится то, что ты делаешь.

"Да, да. Тебе нравится моя большая грудь ишелест моих колготокФ, — думала Мирна, доставая ключи от машины. У двери Эрнст, как обычно,протянул ей руку, Она не хотела отвечать. Меньше всего ей хотелосьфизи­ческого контакта сним, но отказаться не было возмож­ности. Она слегка пожала его руку, быстро высвободила свою и ушла,не обернувшись.

В ту ночь Мирне не спалось. Она лежала впостели не зная, как отделаться от образа доктора Лэша, выска­зывающего свое мнение о ней.УСкучнаяФ, Усплошные острые углыФ, УограниченнаяФ, УвульгарнаяФ — эти слова крутились и крутились вее голове. Ужасные слова — но ни одно из них так не оскорбляло, как фраза о том, что она ниразу не сказала ничего интересного или прекрас­ного. Его желание увидеть еекогда-нибудь пишущей стихи, жалило Мирну, в глазах стояли слезы.

В памяти всплыл давно забытый случай. Когдаей было десять или одиннадцать лет, она написала много стихотворений, нодержала это в секрете — особенно от своего грубого, критичного отца. Незадолго до еерожде­ния он оставилординатуру по причине алкоголизма и остаток жизни прожил разочарованным, пьющимвра­чом маленькогогородка, чей офис находился дома, про­водя вечера перед телевизором состаканом виски УОлд ГрэндФ. Он никогда не утруждал себя заботами о дочери.Никогда, ни единого раза он открыто не высказался о чувстве любви по отношениюк ней.

В детстве она вечно совала нос куда неследует. Од­нажды,когда отец звонил кому-то по телефону, она ры­лась в его столе из ореховогодерева и в верхнем ящике под грудой карт его пациентов нашла пожелтевшиелю­бовные письма— некоторые от еематери, а некоторые от женщины по имени Кристина. Она была оченьудив­лена, когда всамом низу увидела свои стихи, и бумага, на которой они были написаны, быластранно влажная. Поддавшись порыву, она забрала их вместе с письмами отКристины. Через несколько дней, в один из пасмур­ных осенних вечеров, она положилаих вместе со всеми остальными своими написанными сочинениями в кучу сухихплатановых листьев и подожгла. Весь вечер она просидела, наблюдая, как ветеррасправлялся с пеплом ее поэзии.

С тех пор между ней и отцом опустиласьнепрони­цаемая завесамолчания. Он так и не сознался, что вторгся в ее личную жизнь. Она никогда непризналась в собственном вторжении. Он ни разу не упомянул о про­павших письмах. И хотя она ненаписала больше ни еди­ной строчки, ее продолжало удивлять, почему он хранил листы с еестихами и почему они были такими влажны­ми. Она иногда представляла, как ончитал ее стихи и умилялся их красоте.

Несколько дней назад позвонила ее мать исказала, что у отца был обширный инсульт. Хотя она немедленно помчалась ваэропорт и вылетела первым же рейсом, приехав в больницу, она обнаружила ужепустую комна­ту иматрасы, покрытые чистыми простынями. За мину­ту до ее приезда санитары увезлитело.

Когда она впервые встретила доктора Лэша,она была поражена стоящим в его кабинете антикварным столом из ореховогодерева. Он был похож на стол ее отца, и часто во время долгого молчания оналовила себя на том, что пристально разглядывает его. Она никогда нерассказывала доктору Лэшу ни о столе и его секретах, ни о стихах, ни о долгоммолчании между ней и ее отцом.

Эрнст также спал очень плохо. Вновь и вновьон про­кручивал вголове то, как представил случай Мирны на группе по изучению контрпереноса,которая собиралась несколькими днями ранее на Коуч Роу16[16], как называли улицу Сакраменто.Первоначально на этих семинарах не было ведущего, и атмосфера в группестановилась все накаленное, пока не приобрела угрожающий характер. Поэтомунесколько месяцев назад они пригласили кон­сультанта, доктора Фрица Вернера,опытного психоана­литика, получившего признание благодаря трудам по контрпереносу.Отчет Эрнста о Мирне вызвал особенно оживленное обсуждение. Хотя его похвалилиза готов­ность такоткровенно раскрыться перед группой, доктор Вернер резко критиковал его терапиюи особенно заме­чание омайке.

— Откудатакое раздражение —спросил он, выбивая табак из трубки и вновь набивая ее. На первой жевстре­че онпредупредил, что трубка будет частью разговора.

— Значит,она повторяется —продолжал он. —Зна­чит, она жалуетсяИ она не внемлет твоим просьбам Значит, она критикует тебя и ведет себя нетак, как по­ложенохорошему, благодарному пациенту Господи, молодой человек, вы же только четыремесяца встречае­тесь сней! Что это —пятнадцать или шестнадцать сес­сий В настоящее время я наблюдаю пациентку, которая весь первый год — четыре раза в неделю, двести часов— просто повторяет сама себя. Снова и снова те же самые стенания:ожидание того, что изменятся ее родители, друзья, ее лицо, тело — бесконечный список того, чего унее никогда не будет. В конце концов, она пресытилась, слушая саму себя, сталасыта по горло собственным по­вторением. Она сама осознала, что тратила не только те­рапевтическое время, но и своюжизнь. Ты не можешь бросить правду своему пациенту в лицо: единственная правда— это та, которую мынаходим для себя сами.

Спокойное отстраненноевнимание, молодой чело­век, — твердо сказал он, — вот что необходимопациен­ту. Спокойноеотстраненное внимание — слова такие же актуальные сегодня, как и тогда, когда Фрейдвпервые употребил их. Вот что требуется от нас — относиться к словам пациента безпредубеждений, без личных реак­ций, ограничивающих наши взгляды. Это душа и сердце аналитическогоподхода. Убери это, и весь процесс пой­дет под откос.

Тут группа взорвалась, и все заговорили водин голос. Критика доктора Вернера, как молния, высветила то на­пряжение, которое копилось уженесколько месяцев. Участники, все стремящиеся усовершенствовать свои навыки,были раздражены тем, что они расценили как аристократическое высокомерие своегоконсультанта. Они почувствовали себя словно бригада чернорабочих. Ежедневно онисталкивалась с сильно ограничивающи­ми клиническими условиями, навязанными безжалост­ной машиной НМО, и их возмутилоочевидное безраз­личиедоктора Вернера к реалиям их практик. Один из тех счастливчиков, кого миновалстихийный поток ад­министративных требований, он просто продолжал ви­деться со своими обеспеченнымипациентами четыре раза в неделю, имея возможность быть неторопливым, позволяясопротивлению пациентов растворяться само­му по себе. Членов семинарарассердила его бескомпро­миссная поддержка жесткой психоаналитической ли­нии. И его уверенность исамодовольство, его безуслов­ное принятие установленных догм — тоже вызвало негодование,смешанное с досадой и завистью тревож­ных скептиков, испытывающих этичувства к сторонни­камоптимизма.

— Как выможете говорить, что Эрнст виделся с ней лишь на четырнадцати сессиях— вопрошал один.— Я радуюсь, если НМОдает мне возможность встретить­ся с клиентом восемь раз. И только если я смогу добить­ся от своего пациента одного изэтих магических слов —самоубийство, месть, поджогили убийство, — у меня есть шанс получитьразрешение на проведение еще не­скольких сессий от какого-нибудь клинически неподго­товленного судебного представителя,чья работа собст­веннозаключается в том, чтобы отклонить как можно больше таких запросов. Вступилдругой:

— В отличиеот вас, доктор Вернер, я не уверен в том что Эрнст сделал что-то неправильно.Возможно, заме­чание омайке и не было такой уж грубой ошибкой. Воз­можно, это именно то, что егопациентка должна была услышать. Мы говорили здесь о том, чтотерапевтичес­кая сессияявляется микрокосмом жизни пациента. Так что, если она надоедает Эрнсту иразочаровывает его, несомненно, так же она влияет и на других людей,окру­жающих ее. Можетбыть, ей было полезно узнать об этом. Может быть, у него нет двухсот часов для того, чтобы она вконце концов устала от себя.

И еще один:

— Иногдаэта отрегулированная аналитическая про­цедура слишком велика, докторВернер, она слишком изысканна, слишком отвлечена от реальности. Яабсо­лютно не согласенс тем, что, сопереживая, пациент бес­сознательно должен всегда улавливать чувства терапевта. Моипациенты в основном пребывают в критическом состоянии. Они приходят ко мне одинраз в неделю, а не четыре, как ваши, и слишком заняты собственными проблемами,чтобы подстраиваться под нюансы моего настроения. На это бессознательноесхватывание чувств терапевта у моих пациентов нет ни времени, нижела­ния.

Доктор Вернер не мог оставить эту репликубез от­вета.

— Я знаю,что этот семинар касается контрпереноса психотерапевта, а не психологическихтехник, но невозможно разделить эти две вещи. Один раз в неделю, семь раз— не имеет значения.Управление контрпереносом всегда влияет на терапию. На каком-то уровне чувства терапевта поотношению к пациенту неизбежно начина­ют передаваться последнему.Исключений не бывает! — сказал он, покачивая своей трубкой. — И именно поэто­му мы должны понимать, прорабатывать иослаблять наши невротические реакции на пациента.

Но здесь, в этом случае с майкой,— продолжалдок­тор Вернер,— мы говорим не онюансах, мы имеем дело не с каким-то тонким восприятием пациентом чувствтерапевта. Доктор Лэш открыто оскорбил ее, и здесь не требуется никакойдогадки. Я не могу уклониться от от­ветственности и не назвать это вопиющей терапевтичес­кой ошибкой — ошибкой, которая подрывает основытерапевтического союза. Не позволяйте калифорний­ской морали Учто бы ни происходило,все дозволеноФ оказывать негативное влияние на вашу терапию. Анар­хия и терапия несовместимы. Каковваш первый шаг в терапии Создание безопасного пространства. Каксмо­жет пациенткадоктора Лэша после этого случая свобод­но выражать свои ассоциации Какона может надеять­ся,что терапевт отнесется к сказанному ею непредвзято и отстраненно

—Свойственно ли такое непредвзятое и отстранен­ное отношение всем терапевтам— спросил Рон,боро­датый мужчина исильный терапевт, один из близких друзей Эрнста; они были связаны с медицинскойшколы совместной борьбой с предрассудками. — Уж точно не Фрейду. Вспомните егослучаи — Дора, человекс крыса­ми, маленькийГанс. Он всегда вмешивался вжизни моих пациентов. Я не верю, что человек в силах постоянно сохранятьпозицию нейтралитета —это же утверж­дается вновой книге Доналда Спенса. Вы никогда по-настоящему не понимаете реальныепереживания паци­ента.

— Это незначит, что вы должны отказаться от попы­ток слушать пациента, не позволяяличным чувствам за­грязнять сцену, — сказал доктор Вернер. — Чем больше в вас нейтралитета,тем ближе вы приближаетесь к под­линной сущности пациента.

— Подлиннаясущность Открытие подлинной сущ­ности другого человека — это иллюзия, — возразил Рон. — Взгляните, как строятсякоммуникации. Сперва некоторые чувства пациента облекаются в некие образы, азатем в подходящие термины...

— Почему тысказал УнекоторыеФФ —спросил док­торВернер.

— Многие изих чувств невыразимы. Но позвольте я закончу. Я сказал о том, что пациентытрансформируют образы в слова: даже этот процесс не безупречен — вы­бор слов во многом зависит от того,как пациент пред­ставляет себе взаимоотношения с аудиторией. И это лишь передающаячасть. Затем происходит обратное движение: если терапевты схватывают значениеслов, сказанных пациентами, они должны перевести слова в личные образы, а затемв собственные чувства. Какое взаимодействие возможно к концу процесса Каковаве­роятность того, чтоодин человек действительно сможет понять переживания другого Или, излагаяиначе, пой­мут ли дваразных человека третьего одинаково

— Этопохоже на детскую игру УИспорченный теле­фонФ, — вставил Эрнст. — Один шепчет соседу на ухопредложение, тот передает его шепотом другому, и так по кругу. Когда фразавозвращается к первому участни­ку игры, в ней мало что остается от оригинала.

Pages:     | 1 |   ...   | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 |   ...   | 33 |    Книги по разным темам