— ЖеланиеСтранно слышать это, — ответила Роза. —Помогать для нее так же естественно, как и дышать. Это чистая душа. Мнехотелось бы взять ее с собой или поехать к ней домой.
— Милая,— Магнолия широкоулыбнулась, обнажив зубы, — ты не можешь поехать ко мне домой. Их невозможно выкурить. Они всегдавозвращаются. —Очевидно, Магнолияговорила о насекомых из своих галлюцинаций.
— Вам,парни, стоило бы взять на работу Магнолию, — сказала Роза, поворачиваясь комне. — Вот ктодействительно помогает, и не только мне. Всем. Даже сестры приходят к Магнолиисо своими проблемами.
— Дитя, тыделаешь много шума из ничего. Ты очень худенькая и быстро сдашься. Но у тебябольшое сердце. Ты всегда готова прийти на выручку. Такой должна бытьмедицина.
— Такойдолжна быть медицина, доктор, — повторила Магнолия, глядя на меня. УВы должны позволить мне помочьлюдямФ.
На несколько мгновений я потерял дар речи.Я был очарован Магнолией — ее мудрыми глазами, приятной улыбкой, ее щедростью. А ее руки— они напоминали мнеруки моей мамы, с плотью, каскадом спадающей на локти. Каково это, наверное,когда тебя держат, укачивают в таких мягких шоколадных руках Я вспомнил все напряжениемоей жизни — книги,преподавание, консультирование, пациенты, жена, четверо детей и сейчас смерть мамы.Мне необходимо было расслабиться. Расслабление Магнолии — вот что мне было нужно, еемягкие, большие руки.В моей памяти всплыли строчки из старой песни Джуди Коллинз: УСлишком многогрустных дней...Слишком много плохих дней... Но если бы ты смог собрать все свои горести иотдать их мне... Ты бы избавился от них... Я знаю, как их использовать... Отдайих все мнеФ.
Я уже давно не вспоминал эту песню. Многолет назад, когда я впервые услышал приятный голос Джуди Коллинз: УСобери всесвои горести и отдай их мне...Ф, глубоко внутри зашевелилось желание. Я хотелдобраться до радио,найти эту женщину и отдать ей все мои проблемы и горести.
Роза вывела меня иззадумчивости:
— ДокторЯлом, вначале вы спросили, почему окружающие меня здесь люди лучше, чемя. Ну, я думаю, теперь вы понимаете, что я имела в виду. Взгляните, какая особеннаяМагнолия. И Мартин. Они оба заботятся о других. Люди — мои друзья, мои сестры— всегдаговорили, что яэгоистка. И они были правы. Мне не хочется делать ничего для других. Все, чегоя хочу, — чтобы людиоставили меня в покое.
Магнолия повернулась ко мне:
— Оналовкая.
УЛовкаяФ — странное слово. Я ждал, что онаскажет дальше.
— Вы быпосмотрели на салфетку, которую она вышила для меня на трудотерапии. Дверозы в центре, а вокруг них цветки фиалок, должно быть, штук двадцать вдоль края. Акрая вышиты нежно-розовым. Милая, — Магнолия повернулась к Розе, — ты могла бы принести этусалфетку на нашу следующую встречу А картину, которую тынарисовала
Роза покраснела, но кивнула в знаксогласия. Время шло. Я вдруг осознал, что группа ничего не предложила Магнолии.Я был слишком очарован ее щедростью и занят воспоминаниями песни: УТы быизбавился от них... Язнаю, как их использовать...Ф.
— Знаешь,Магнолия, тебе бы тоже стоило что-нибудь получить от группы. Ты хотеланаучиться быть хорошим слушателем, с этого ты начала встречу. И я поражен, действительно поражен, какимхорошим слушателем тыстала. Ты также хороший наблюдатель: посмотри, сколько ты рассказала о салфеткеРозы. Поэтому мнекажется, что тебе больше не нужна помощь в том, чтобы стать хорошим слушателем.Чем еще может тебе помочь наша группа
— Я незнаю, как группа можетпомочь мне.
— Я слышалмного добрых слов о тебе сегодня. Что ты чувствуешь
— Ну, этохорошо.
— Но,Магнолия, мне кажется, ты все это уже слышала — что люди любят тебя за то,сколько ты им даешь. Сестры сказали, что ты поставила на ноги сына и ещепятнадцать приемных детей и никогда не переставала всем помогать.
— Но тольконе сейчас. Я ничего уже не могу дать. Я не могу передвигаться на своих ногах, аэти жуки... — Онавдруг задрожала, но не переставала мягко улыбаться. — Я не хочу возвращатьсядомой.
— Я хочусказать, Магнолия, что не всегда полезно выслушивать от людей то, что ты уже осебе знаешь. Если ты хочешь помочь себе, мы должны постараться дать тебечто-нибудь. Может быть, мы поможем тебе узнать о себе больше, узнать о техвещах, которые ты в себе еще не открыла.
— Я жесказала, я получаю помощь, помогая другим.
— Я этознаю, и это то, что мне в тебе очень нравится. Но пойми: хорошо, когдалюбой человек полезенокружающим. Возьмем Мартина — подумай, сколько для него значило помочь Розе бытьпонятой.
— Мартин— это что-то! Он неможет хорошо передвигаться, но у него на плечах светлая, ясная голова.
— Тыпомогаешь людям и делаешьэто прекрасно. Ты чудо, и я согласен с Розой, что тебе надо работать вбольнице. Но, Магнолия, — я сделал паузу, чтобы придать словам большую весомость,— для других было бы полезно, если бы ты позволила им помочьтебе. Когда ты полностью отдаешь себя, ты непозволяешь остальным получить пользу, помогая тебе. Когда Роза предложилапоехать жить к тебе, я подумал, как было бы здорово получать от тебя поддержку в любоевремя. Мне бы тоже хотелось. Но потом, когда я начал больше об этомдумать, я осознал,что никогда бы не смог отплатить тебе, помочь тебе, потому что ты никогда нежалуешься; ты никогда не просишь ни о чем. Проще говоря, — я снова приостановился,— я бы никогда не испытал удовольствие, помогая тебе.
— Я никогдане думала об этом, —задумчиво сказала она. Улыбка сошла с ее лица.
— Но этоведь правда Может быть, нам следует помочь тебе научиться говорить освоих трудностях Может быть, тебе нужен опыт, когда тебя слушают.
— Моя мамаучила меня, что о себе нужно думать в последнюю очередь.
— Я невсегда согласен с матерями. По правде говоря, я обычно с ними не согласен. Но в данномслучае, я думаю, твоя мама была права. Так почему бы не попробовать пожаловаться Скажи нам,что тебя тревожит Что ты хотела бы изменить
— У меня нетакое хорошее здоровье... все эти штучки, ползающие по моей коже. И этиноги... Я не могу ходить.
— Вот мы иначали, Магнолия. Я знаю, что это настоящие проблемы твоей жизни. Мнебы хотелось, чтобы группа помогла тебе, но она не сможет. Попробуй поделиться снами трудностями, в которых мы могли бы тебе помочь.
— Яволнуюсь из-за своего дома. Он противный. Они не могут, а может быть, простоне хотят обкуривать его. Яне хочу возвращаться туда.
— Я знаю,что ты волнуешься из-за своего дома, ног, кожи. Но это не ты. Это все про тебя, а не ты настоящая. Посмотри вглубь себя. Что ты хочешь изменить там
— Ну, я несовсем довольна своей жизнью. У меня есть о чем сожалеть. Это то, о чем выговорили, Доктор
— Как разто, — энергичноподдержал я. Она продолжала:
— Яразочаровалась в себе. Я всегда хотела быть учителем. Это была моя мечта. Но ятак им и не стала. Иногда я задумываюсь и понимаю, что ничего не достигла.
— Магнолия,— взмолилась Роза,— подумай,сколько ты сделаладля Дарнела и для приемных детей. И это ты называешь ничего
— Иногдакажется, что ничего. Дарнел похож на отца, он достигнет многого.
Тут снова вмешалась Роза. Она говорила сомной так, будто я был судьей, а она — адвокатом,представляющим делоМагнолии.
— У нее небыло даже возможности учиться, доктор Ялом. Когда она была подростком, ее отецумер, а мать просто исчезла на пятнадцать лет.
Внезапно вступила Кэрол, также обращаясь комне:
— Ейпришлось почти в одиночку воспитывать семь сестер и братьев.
— Не одной.Мне помогали —пастор, церковь, многие люди.
Не обращая внимания на реплику Магнолии,Роза продолжала:
— Явстретила Магнолию в больнице около года назад. Потом, когда нас выписали, явзяла ее, усадила в машину, и мы катались весь день. Мы проехали через ПалоАльто, Стэнфорд, Менло Парк, потом наверх, в горы. Магнолия устроила мнеэкскурсию. Она все мне показывала и обо всем рассказывала, и не только то, чтоважно сейчас, но и то, что происходило тридцать-сорок лет назад. Это была самаялучшая поездка за всю мою жизнь.
— Что тыощущаешь, когда Роза рассказывает об этом, Магнолия
Магнолия смягчилась:
— Это оченьхорошо. Эта крошка знает, что я люблю ее.
— Похоже,Магнолия, — сказал я,— ты, несмотря ни начто, стала учителем. Хорошим учителем!
Теперь дело потихоньку стало налаживаться.Я гордо посмотрел на психиатров. Мои последние слова — великолепный пример рефреминга— были блестящейнаходкой. Надеюсь,они их слышали.
Магнолия точно слышала. Она была тронута доглубины души, и слезыкатились у нее из глаз. Мы почтительно молчали. Но фраза Магнолии вывела меня из оцепенения.Очевидно, я плохо слушал ее.
— Да,конечно, вы правы, доктор, — сказала она. — Вы правы и не правы. У меня была мечта. Я хотела стать настоящим учителем, получать зарплату,какую получают белыеучителя, иметь настоящих учеников, чтобы они звали меня Умиссис КлэйФ.Вот что яхотела!
— Но,Магнолия, —продолжала настаивать Роза, — подумай о том, что ты сделала, подумай о Дарнеле и тех пятнадцатидетях, которые называют тебя мамой.
— Это нето, о чем я мечтала, — сказала Магнолия резко и властно. — У меня тоже были мечты, как и убелых. Черные имеют право на мечты! Меня разочаровало мое замужество. Мне хотелось,чтобы оно продлилось всю жизнь, а оно продлилось всего четырнадцатьмесяцев. Я оказаласьв дураках; мне попался не тот мужчина. Он любил свой джин намного сильнее меня.Бог мне свидетель, —она продолжала, повернувшись ко мне, — я никогда прежде, до этойвстречи, не говорила о своем муже ни единого плохого слова. Я не хочу, чтобыДарнел слышал гадости о своем отце. Но, доктор, вы правы. Правы. У меня естьжалобы. Есть много вещей, которые я хотела получить, но никогда не получила.Моя мечта никогда не исполнилась. Есть от чего чувствовать горечь.
Она тихо рыдала, и слезы катились по еещекам. Вдруг она отвернулась от группы, уставилась в окно и начала щипать кожу,сначала мягко, а затем все сильней и сильней.
— Горечь,горечь, — повторялаона.
Я растерялся. Так же, как и Роза, явстревожился. Я хотел, чтобы вернулась прежняя Магнолия. Ее движения беспокоили меня. Может быть,она старалась избавиться от насекомых У меня было желание схватить ее руки идержать, пока она не расцарапала себя.
Наконец после долгой паузы онапроизнесла:
— Есть ещеи другие вещи, но они очень личные.
Магнолия разошлась. Я знал, что малейшийтолчок — и она все рассказала бы. Но мызашли уже далеко, слишком далеко. Обезумевшие глаза Розы говорили: УПожалуйста,не надо больше! Остановите это!Ф Для меня этого тоже было достаточно. Яобнаружил секретнуюдверь, но впервые не заглянул внутрь.
Через две или три минуты Магнолия пересталачесаться и рыдать.Постепенно вернулась ее улыбка, и голос снова стал мягким.
— Японимаю, что у господа есть свои причины каждому из нас давать свое бремя. Ноне будет ли справедливо выяснить эти причины
Группа молчала. Немного обеспокоенные, всеони — за исключениемДороти — смотрели вокно. Это, продолжалговорить я себе, и есть результативная терапия: Магнолия столкнулась снекоторыми из своих демонов и теперь, казалось, проделывала некоторуюпсихотерапевтическуюработу.
Я был уверен, что оскорбил ее. Наверное,все остальныечувствовали то же, хотя и молчали. Молчание становилось все тягостнее. Я ловил насебе пристальные взгляды участников и старался без слов убедить ихзаговорить. Наверное,я видел в Магнолии слишком много от вселенской матери. Возможно, только ялишился иконы. Изо всех сил я старался сказать что-то, что разрядило бы атмосферу и могло быстать полезным группе. Но ничего не происходило. Мой разум молчал.Признавая себяпроигравшим, я хмуро произнес фразу, которую произносил бесчисленноеколичество раз на бесчисленных групповых встречах:
— Магнолиямного рассказала. Какие чувства вызвали у вас ее слова
Я терпеть не мог говорить это, ненавиделзаурядность этих слов, их банальность. Стыдясь себя, я упал на стул. Я заранеезнал ответы членов группы и угрюмо ожидал их обычных комментариев:
— Воттеперь я по-настоящему знаю тебя, Магнолия.
— Мнекажется, теперь мы стали ближе.
— Теперь явижу в тебе личность. Даже один из ординаторов, выйдя из ролимолчаливогонаблюдателя, добавил:
— Магнолия,мне тоже кажется, что теперь я увидел в тебе цельную личность, того, с кемхочется иметь дело.
Наше время вышло. Мне нужно было как-нибудьподвести итог нашей встречи и высказать очевидную и обязательнуюинтерпретацию:
— Знаешь,Магнолия, это была короткая, но очень богатая встреча. Я уверен, что мы началиработать с твоим неумением жаловаться, скорее с чувством, что у тебя нетправа жаловаться. Твояработа сегодня не была приятной, но это было началом настоящего прогресса.Вопрос в том, что внутри тебя очень много боли, и, если ты научишься говорить оней напрямую, как тысделала сегодня, тебе не придется говорить о ней косвенно — например, через проблемы, связанные с домом, или с твоими ногами, а может быть, даже снасекомыми на твоей коже.
Магнолия ничего не ответила. Она лишьпристально посмотрела на меня, а в глазах у нее стояли слезы.
— Тыпонимаешь меня. Магнолия
— Конечно,понимаю, доктор, Я хорошо понимаю. — Она вытерла глаза тоненькимносовым платком. —Прошу прощения, что плакала так много. Я не сказала вам сразу, но завтра деньсмерти моей мамы. Завтра годовщина.
— Я понимаютвои чувства. Я потерял свою маму месяц назад.
Pages: | 1 | ... | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | ... | 33 | Книги по разным темам