У него хорошо получаются оскорбления.Запомнить бы некоторые его перлы. Мне понравилось, как он назвал Лу Саломелхищницей в шкуре домашней киски.
Ему это не составляет труда, чего нескажешь обо мне. Он совершенно прав: я не умею давать выход гневу. Так былопринято в моей семье. Мой отец, мой дядя. Сдерживание гнева помогает евреямвыжить. Я не могу даже заметить эту злость. Он настаивает на том, что я злюсьна Берту, но я уверен, что он путает это с собственной злостью на ЛуСаломе.
Как ему не повезло с ней! Мне хотелось быпосочувствовать ему.Только подумайте! Этот человек никогда не имел отношений с женщинами. И кого жеон выбирает в качестве объекта своей привязанности Самую властную женщину извсех, кого я когда-либо знал. И ей только двадцать один год! Господи, помогинам, когда она станет совсем взрослой! В его жизни есть еще одна женщина — его сестра Элизабет. Надеюсь,нам никогда не доведется встретиться. Судя по всему, она не уступает в силе ЛуСаломе, но превосходит ее в подлости!
...Сегодня он попросил меня представитьБерту младенцем виспачканных подгузниках и сказать ей, как она красива, представляя ее окосевшейи с перекошенной шеей....Сегодня он сказал мне класть в ботинок по крейцеру закаждую фантазию и не вытаскивать эти монеты весь день. Откуда он берет этиидеи Создается впечатление, что у него неисчерпаемых запас такихзадумок!
...Кричал Нет! и щипал себя, отмечалкаждую фантазию ификсировал в гроссбухе, ходил в полных монет ботинках, отдавал деньги Шонереру,наказывал себя за издевательства над собой. Безумие!
Слышал, что медведей учат танцевать истоять на двух лапах, ставя их на раскаленные кирпичи. В чем разница между этими двумя подходами Онпытается выдрессировать мой мозг этими забавными карательными методами.
Но я не медведь, и мой мозг слишком сложноустроен для того, чтобы реагировать на эти ухищрения дрессировщика. Эти усилия тщетны—и ониунизительны!
Но я не могу винить его. Я сам попросилвоздействоватьнепосредственно на мои симптомы.
Должен быть другой способ.
ВЫДЕРЖКИ ИЗ ЗАПИСЕЙ ФРИДРИХА НИЦШЕ ПО ДЕЛУДОКТОРА БРЕЙЕРА, 9-14 ДЕКАБРЯ 1882 ГОДА
Прелесть Системы! Сегодня я чувствовалсебя ее жертвой! Я был уверен в том, что подавление гнева лежало в основе всех проблем Йозефа, ия все свои силы потратил на то, чтобы раздразнить его. Возможно, длительное сдерживаниегнева обессиливает, изматывает его.
Он считает себя хорошим, ведь он неприносит вреда, разве что себе и природе! Я не должен позволять емуоставаться одним изтех, кто считает себя добрым только по причине отсутствия когтей.
Мне кажется, он должен научитьсяпроклинать, прежде чем я смогу поверить в его великодушие. Он неиспытывает гнева.Неужели он так боится, что кто-то причинит ему боль Может быть, именно поэтомуон не осмеливаетсябыть собой Почему он стремится лишь к скромному счастью Ион называет этосвоей добродетелью. А на самом деле это трусость!
Он воспитан, вежлив, с хорошими манерами.Его дикая сущность давно одомашнена, он превратил своего волка в спаниеля. И онназывает это умеренностью. На самом деле этопосредственность!
...Теперь он доверяет мне и верит в меня.Я дал ему слово, чтопопытаюсь исцелить его. Но врач, как мудрец, должен для начала вылечить себя сам.Только тогда перед глазами пациента предстанет человек, исцеляющий себя. Но я не вылечилсебя. Более того, я страдаю тем же, на что жалуется Йозеф. Не делаю ли я своиммолчанием того, что клялся никогда не делать Не предаю ли я друга
Стоит ли мне рассказать ему о своем недуге Он перестанет мнедоверять. Разве это не причинит ему боль Разве он не скажет, что я, не вылечивсебя, не должен браться за него Или он может сосредоточиться на моихстраданиях и забыть о том, что нужно бороться с его собственными. Может, лучше для негобудет, если я промолчу Или нам лучше узнать о том, что мы оба страдаем одним и тем женедугом и что нам нужно объединиться для решения нашей общейпроблемы
...Сегодня я заметил, как сильно онизменился... Стал более искренним... Он перестал льстить, он больше непытается сделать себясильнее, демонстрируя мою слабость.
...Эта лобовая атака на симптомы, которуюон попросил меняустроить, это жуткое барахтанье на мелководье! Ничего хуже я не делал. Ядолжен превозносить, а не унижать! Он как ребенок, которого нужно шлепать,когда он начинает плохо себя вести, когда это приводит к его деградации. И кмоей тоже! ЕСЛИ ВРАЧЕВАНИЕ УНИЖАЕТ ВРАЧА, МОЖЕТ ЛИ ОНО ПОЙТИ НА ПОЛЬЗУ ПАЦИЕНТУ
Должен быть более возвышенныйспособ.
ПИСЬМО ЛУ САЛОМЕ ОТ ФРИДРИХА НИЦШЕ, ДЕКАБРЬ1882 ГОДА
Дорогая моя Лу,
Не пиши мне такие письма! Зачем мне этагадость Надеюсь, ты сможешь вырасти в моих глазах и мне не придетсяпрезиратьтебя.
Но Лу! Что за письма ты пишешь Такоемогут писать мстительные похотливые школьницы! Зачем мне эта жалость Пойми, яхочу, чтобы ты выросла в моих глазах, а не упала в них. Как я могу проститьтебя, если я не смогу снова увидеть в тебе то существо, ради которого ты можешькогда-нибудь все-таки получить прощение
Прощай, моя дорогая Лу, мы не увидимсябольше. Береги свою душу от таких поступков и делай добро другим, особенномоему другу Рэ, раз уж ты не смогла сделать добро мне.
Не я создал этот мир, Лу. Жаль, иначе бы ясмог взять на себя всю вину за то, что с нами случилось то, чтослучилось.
Прощай, дорогая Лу, я не дочитал твоеписьмо до конца, но я и так прочел достаточно...
Ф.Н.
Глава 19
У НАС НИЧЕГО НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ, Фридрих. Мнестановится только хуже.
Ницше сидел за столом и писал; он неуслышал, как вошел Брейер. Теперь он обернулся, открыл было рот, чтобы что-тосказать, но передумал.
Я напугал вас, Фридрих! Должно быть,чудно видеть врача, входящего в твою палату с жалобами на то, что емустановится хуже! Особенно когда он безукоризненно одет и с профессиональнойнебрежностью несет свой черный врачебный чемоданчик!
Но, поверьте мне, мой внешний видобманчив. Мое белье влажное, рубашка прилипла к телу. Берта — это наваждение, это веретено вмоей голове. Оно затягивает любую светлую мысль!
Я не виню вас,— сказал Брейер,усаживаясь к столу.— Отсутствиепрогресса — этомоя вина. Я сампопросил васорганизовать лобовую атаку на это наваждение. Вы правы — мы недостаточно глубокопроникаем. Мы подстригаем листья, а должны бы выпалывать сорняки.
Да, мы ничего не выпалываем! — согласился Ницше. — Мы должны пересмотреть выбранныйнами подход. Я тожерастерялся. Наши последние сеансы были фальшивыми и поверхностными. Посмотрите,что мы пытались сделать: выдрессировать ваш мозг, взять под контроль поведение!Дрессировка и формирование навыков поведения! Так с людьми не работают! Мы же недрессировщики!
Да, да! После последнего сеанса мнеказалось, что я медведь, которого учат стоять и танцевать.
Вы совершенно правы! Учитель долженвозвышать людей. Вместо этого во время наших последних встреч я унижал вас, даи себя вместе с вами. Нельзя бороться с человеческими проблемами животнымиметодами.
Ницше встал и сделал приглашающий жест всторону камина, ждущих их стульев: Пойдемте Как только они сели, Брейерупришло в голову, что будущие лекари отчаяния откажутся от традиционных медицинских инструментов— стетоскопа,офтальмоскопа, отоскопа, — носо временем и они разработают свою собственную систему снаряжения,первостепенными экспонатами которой будут два удобных стула, стоящих у камина.
Итак, — взял слово Брейер, — вернемся туда, где мы были дотого, как я все испортил, предложив лобовую атаку на одержимость. Вы выдвинулитеорию, в соответствии с которой Берта есть отвлечение, а не причина, а истиннымлокусом моего Angstявляется терзающий меня страх смерти и безбожие. Может, так оно и есть! Я могудопустить, что вы правы! Вне всякого сомнения, одержимость Бертой позволяет мнеоставаться на поверхности бытия, не оставляя мне времени на мрачные или болееглубокие мысли.
Но, Фридрих, ваше объяснение не кажетсямне вполнеисчерпывающим. Во-первых, остается неразгаданной загадка Почему именноБерта. Почему изо всего многообразия механизмов защиты от Angst я выбрал именно этот дурацкийспособ Почему не какой-нибудь другой метод, не какая-нибудь другая фантазия
Во-вторых, вы утверждаете, что Берта сталавсего лишь средством, отвлечением моего внимания от основной проблемы — Angst. Но лотвлечение — слабое слово. Оно не способно сдостаточной долей объективности описать силу моей одержимости. Мысли о Бертеобладаютсверхъестественной притягательностью: в них заложен некий мощный потаенныйсмысл.
Смысл! — Рука Ницше резко опустилась наподлокотник стула. —Вот именно! Я думал об этом же с тех пор, как вы ушли вчера. Ваше последнееслово — смысл— может оказатьсяключевым. Может, с самого начала нашей ошибкой было то, что мы не уделяли должного внимания смыслу вашей одержимости. Вы говорили,что устраняли каждыйистерический симптом Берты через выявление первопричины его появления. А также о том, что этот методпоиска первопричины неприменим к решению вашей собственной проблемы, так как первопричина появления одержимости Бертойвам уже известна,— все началось свашей встречи, ситуация обострилась с вашим расставанием.
Но может оказаться и так, — продолжал Ницше, — что вы нашли неверное слово.Может, все зависит не от первопричины возникновения, то есть первого появления симптома, но от егосмысла! Может, — здесь Ницше почти перешел на шепот, словно собирался выдать тайну огромнойважности, —может, симптомы несут в себе послание смысла и могутисчезнуть только тогда, когда их смысл понят. Еслиэто действительно так, наша следующая задача ясна: если мы хотим справиться с симптомами, мы должны определить, какойсмысл несет в себевашаодержимость!
И что дальше, думал Брейер. Что нужноделать, как можно найти смысл одержимости Возбуждение Ницше передалось и ему, так что оножидал дальнейших инструкций. Но Ницше откинулся на спинку стула, вытащил гребешок и занялсярасчесыванием усов. Брейера охватило напряжение и раздражение.
Ну же, Фридрих, я жду! — Он потер грудь, глубоко дыша.— Это напряжениездесь, в груди, нарастает с каждой минутой. Скоро будет взрыв. Я не могуизбавиться от него.Скажите, с чего мне стоит начать Как я могу найти смысл, который я сам от себя испрятал
Не пытайтесь ничего обнаружить, непытайтесь ничегорешить! — отозвался вответ Ницше, не отрываясь от своего занятия. — Это моя забота. От вас требуетсятолько лишь прочистка дымоходов. Расскажите, что значит для васБерта.
Разве я недостаточно много говорил о нейвсе это время Мне что, опять нужно ковыряться во всех этих мыслях о Берте Выуже слышали все: как я касаюсь ее, как раздеваю, ласкаю ее, как горит мой дом,как огонь не щадит никого, как мы, влюбленные, бежим в Америку. Выдействительно хотите послушать еще раз эту чушь — Брейер резко вскочил и началходить взад-вперед за спиной Ницше.
Голос Ницше остался спокойным иразмеренным:
Меня особенно интригует упорство, которымхарактеризуется вашаодержимость. Словно рачок, прицепившийся к скале. Йозеф, разве нам не под силу оторвать ее намгновение и заглянуть внутрь Говорю вам, начинайте чистить дымоход. Попытайтесьвыскрести из него ответ на такой вот вопрос: какова была бы жизнь — ваша жизнь — без Берты Просто говорите. Непытайтесь говоритьумные, осмысленные вещи, не заботьтесь даже о том, как строить предложения.Рассказывайте все, что приходит вам в голову!
Я не могу. Я взвинчен, я как сжатаяпружина.
Прекратите носиться по комнате. Закройтеглаза и попытайтесь описать, что вы видите под вашими веками. Пусть мыслитекут, как им хочется, — не пытайтесь взять их под контроль.
Брейер остановился за спиной Ницше исхватился за спинку его стула. Его глаза были закрыты, он покачивался взад-вперед, как его отец вовремя молитвы, и начал медленно бормотать:
Жизнь без Берты — угольно-черная жизнь,бесцветная— кронциркули— шкалы — мраморные надгробные камни— все решено, раз инавсегда — я будуздесь — вы всегдасможете меня здесь найти — всегда! Прямо здесь, на этом самом месте, с этим врачебнымсаквояжем, в этой одежде, и это лицо, которое день за днем будет все темнее имрачнее.
Брейер сделал глубокий вдох. Он уженемного успокоился и вернулся на стул. Жизнь без Берты — Что еще — Я ученый, а наука бесцветна. Внауке можно только работать, не стоит пытаться жить ею. Мне нужны чудеса. Вот что Берта значит для меня, страсть и волшебство. Жизнь без страсти— кто бы вынес такуюжизнь — Его глазавнезапно распахнулись: — А вы смогли бы Кто-нибудь смог
Пожалуйста, прочистите дымоход напредмет страсти ижизни, — подтолкнулего Ницше.
Одна из моих пациенток — повивальная бабка, — продолжал Брейер. — Она старая, высохшая,морщинистая,одинокая. Сердце барахлит. Но она так страстно любит жизнь. Однажды я спросил унее, откуда берется эта страсть. Она ответила, что причина тому — момент между тем, как поднимаешь в воздухмолчащего новорожденного, и тем, как шлепаешь его, чтобы он задышал. Она сказала,что причастность к этому моменту, к этой тайне, разделяющей существование изабвение, обновляетее.
А вы, Йозеф
Я как эта повивальная бабка! Я хочуприблизиться к тайне. Моя страсть к Берте неестественна, онасверхъестественна, язнаю это, но мне нужна магия. Я не могу жить черно-белой жизнью.
Всем нам нужна страсть, Йозеф,— отозвалсяНицше. — Страсть дионисиев — это и есть жизнь. Но развестрасть непременно должна быть волшебной и унизительной Разве не можем мы найтиспособ стать хозяиномстрасти
Pages: | 1 | ... | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | ... | 51 | Книги по разным темам