Geum.ru

Галили клайв баркер перевод с английского Е. Болыпелапова и Т. Кадачигова. Перевод стихов Б. Жужунава. Ocr denis Анонс

Вид материалаДокументы

Содержание


Часть шестая
Подобный материал:
1   ...   21   22   23   24   25   26   27   28   ...   49
Глава VIII


1


Смею вас заверить, что к краже Мариетты мы еще вернемся, и вы увидите, что в ее преступлении соткались воедино несколько нитей повествования, что, разумеется, не могло обойтись без последствий, о которых меня предупреждала Цезария.

Но прежде хочу предложить вам вернуться на "Самарканд", на борту которого небезызвестная нам пара пребывала в безмятежном покое ночного сна.


***


Когда Рэйчел проснулась, за окном маленькой каюты едва брезжил рассвет, осветив робкими лучами спящего Галили, правая рука которого покоилась у него на лице, а левая лежала поперек ее тела. Умиротворенная этим зрелищем, она смежила веки, вновь отдавшись власти сна, и пробудилась лишь от его нежных ласк и поцелуев, которыми он щедро одаривал ее лицо и грудь. Рэйчел провела рукой вниз меж их слипшихся тел, слегка приподняв бедро, что нельзя было воспринять иначе, как приглашение, и его губы прошептали что-то невнятное, что-то нежно щекотавшее ей щеку, но, не желая выходить из упоительной дремоты, она не стала просить его повторить. Ее томило желание слиться с ним простейшим, завещанным природой образом, ощутить его в себе во всей полноте, она всецело отдалась его интимным прикосновениям и огню его поцелуев, которыми он осыпал ее веки, лишая возможности видеть его лицо, что ей было совсем ни к чему, ибо она созерцала его внутренним взором. Непревзойденный любовник, он подарил ей за одну ночь столько блаженства, сколько ей не приходилось испытывать за всю свою жизнь. Ее рука нежно ласкала его грудь, соски, подмышку, а затем взобралась на плечо и почувствовала, как упругие мышцы заиграли под ее пальцами. А он поглаживал внешней стороной пальцев ее лицо, а другой рукой ласкал ее лоно, чтобы она потекла и ему было легче войти в нее.

Едва он проник в нее, она застонала от удовольствия и молила его не покидать своего пристанища как можно дольше. Он не двигался, и ей показалось, что их тела срослись и его сердце теперь билось внутри ее тела. Наконец она начала двигаться, поначалу едва заметно, но этого было достаточно, чтобы по его телу прокатилась дрожь.

- Тебе хорошо? - прошептала она.

Вместо ответа издав хриплый звук, похожий на стон, он почти покинул ее упоительные недра, однако она не протестовала, ибо опустошенность показалась ей сладостной, поскольку была временной.

Слегка подавшись вперед и скрестив пальцы у него на затылке, она очень медленно двинулась ему навстречу, упреждая его движение обратно, и он снова застонал от наслаждения. Она различила слова:

- О господи...

Медленно, очень медленно она вобрала его в себя, - после ночи любви они оба были полны нежности, а грань между неловкостью и блаженством становилась безудержно хороша. Она возбуждалась все больше, и он начал двигаться ей навстречу, его образ, который она представляла мысленным взором, растворился в потоке блаженства. Сияющая чернота его тела нависла над ее закрытыми веками и заполнила собой все ее мысли. Он ускорил движения. Она попросила его двигаться еще быстрее, хотя не произнесла ни слова, но это было и не нужно - он понял. Ей не нужно было ни о чем просить его, он выполнял ее желания прежде, чем она успевала их осознать. А когда она чувствовала, что он вот-вот потеряет контроль и кончит, она сама замедляла движения, чтобы затянуть удовольствие.

Это длилось больше двух часов, почти около трех: они то впадали в неистовство и кричали и стонали, то затихали, и со стороны могло показаться, что они засыпают в объятиях друг друга. В этой поэме плоти не было места для признаний в любви, во всяком случае, слов они почти не произносили, даже не называли друг друга по имени, но не от недостатка чувств, а наоборот: окунувшись в сладостный до боли мир, который на некий священный миг превратил их в одно целое, они не могли даже помыслить о том, чтобы отделить себя друг от друга.


2


Но все это было временно.

Подобная иллюзия исчезла, едва любовники, насытившись друг другом и обмякнув от изнеможения, вернулись в свои покрытые мелкой дрожью вспотевшие тела.

- Я хочу есть, - сказала Рэйчел.

Сказать, что с начала их путешествия на борту "Самарканда" у них во рту не было ни крошки, пожалуй, нельзя; хотя Галили и в самом деле вернул рыбу в море в качестве жертвоприношения Кухаимуане, на лодке нашлись консервы с очищенными устрицами и персиками в коньяке, которые наши любовники принялись уплетать посреди ночи, слизывая их с тел друг друга, что утолило их голод, но разожгло аппетит иного рода.

Но уже наступило утро, о чем не преминул напомнить пустой желудок Рэйчел.

- Можно вернуться на остров. Если хочешь, через час мы причалим к берегу, - ответил Галили.

- Не хочу уезжать, - сказала Рэйчел. - Будь моя воля, осталась бы здесь навсегда. Вдвоем с тобой, ты и я.

- Тебя не оставят в покое, - возразил Галили, - и вскоре объявят поиски. Не забывай, ты все еще Гири.

- Можно было бы где-нибудь спрятаться, - продолжала она. - Люди подчас исчезают, и никому не удается их найти.

- У меня есть небольшой дом...

- Правда?

- В Пуэрто-Буэно. Это такая деревушка в Чили. Он стоит на вершине холма. С видом на пристань. Представляешь, там на деревьях сидят длиннохвостые попугаи.

- Поедем туда, - предложила она, на что Галили лишь рассмеялся, - Я серьезно.

- Ну, конечно.

- Заведем детей.

- А вот это мне кажется неразумным, - его веселости как не бывало.

- Почему?

- Потому, что на роль отца я не гожусь.

- Откуда тебе знать? - Она положила руку ему на кисть. - Не исключено, что тебе это понравится.

- В нашей семье плохие отцы, - сказал Галили. - Точнее, один отец, и он не достоин подражания.

- По ведь плохой отец был только один. А сколько их было всего?

- Всего один.

Немного поразмыслив и заключив, что ее слова были неправильно поняты, Рэйчел решила пояснить:

- Нет, я имела в виду дедушек и прадедушек.

- Их у нас не было.

- Хочешь сказать, они умерли.

- Нет, я хочу сказать, они никогда не существовали. Понимаешь, никогда.

- Не говори глупостей, - рассмеялась она. - Должны же у твоих матери и отца быть родители. Может, к тому времени, как ты появился на свет, их и не было в живых, тем не менее...

- У них не было родителей. - Галили отвел глаза в сторону. - Поверь мне.

Было что-то странное в том, как он произнес "поверь мне". Это была не просьба, это был приказ. Его не интересовало, поверит она ему или нет. Галили встал и начал одеваться.

- Пора возвращаться, - сказал он. - Пока тебя не хватились и не начали искать.

- Мне все равно, пусть ищут, - произнесла она, обвив его сзади руками и прижимая к себе. - Нельзя же нам так сразу уехать. Я хочу поговорить. Хочу узнать тебя лучше.

- Для этого у нас с тобой еще будет время. - Освобождаясь из ее объятий, он потянулся за сорочкой.

- Будет ли? - усомнилась она.

- Разумеется, - не оборачиваясь, отрезал он.

- Что тебя так задело?

- Ничего, - уклонился от ответа он, - просто я понял, что пора возвращаться, вот и все.

- А как же эта ночь...

- Она была прекрасна, - на миг его пальцы замерли на пуговицах сорочки.

- Тогда перестань быть таким, - в ее голос закралось раздражение, - Прости меня, если я что-нибудь ляпнула невпопад. Мало ли что мне взбредет в голову. Пошутить, что ли, нельзя?

- Это была не шутка, - вздохнув, сказал он. - Пусть ты всерьез об этом не думала, но все равно сказала правду. Ты и правда хочешь иметь детей.

- Да, - откровенно признала она, - от тебя.

- Мы едва знакомы, - бросил он, поднимаясь по лестнице на палубу.

Охваченная негодованием, она кинулась за ним вслед.

- Зачем тогда все это было? - не унималась она. - К чему были возвышенные речи, которые ты, глядя на меня, произносил на берегу? Помнишь, как ты говорил о море? Чего ты добивался? Может, тебе просто хотелось затащить меня сюда? - Поднявшись на палубу, она обнаружила, что он сидит на скамейке напротив штурвала, закрыв лицо руками. - Значит, все было устроено только ради одной ночи? И теперь, когда она позади, тебе больше от меня ничего не нужно?

- Я ничего не преследовал, - заупокойным голосом проговорил он, не отрывая головы от рук. - Ты ловишь меня на слове. Это несправедливо с твоей стороны. Несправедливо. Мне казалось, ты понимаешь...

- Понимаю что?

- ...что это другая история, - закончил он.

- Посмотри на меня, - сказала она, но он даже не шелохнулся, чтобы открыть лицо. - Посмотри на меня и скажи это еще раз! - требовала она.

С большой неохотой он поднял на нее мрачный взгляд, в котором ныне читалась безысходность, его лицо посерело.

- Ничего подобного у меня на уме не было, - твердо повторил он. - Я думал, ты понимаешь, что это другая история.

В глазах у нее защипало, в ушах застучало от хлынувшей к голове крови, и выступившие слезы скрыли от нее мир. Как мог он такое сказать? Как мог так просто заявить, что случившееся прошлой ночью было не более чем игра, меж тем как они оба знали, они несомненно знали, что произошло нечто необыкновенное?

- Ты лжец!

- Может быть.

- Ты знаешь, это неправда.

- Это правда. Как и все, что я говорил прежде, - заверил ее он, глядя в пол.

По части правды и лжи Рэйчел хотела было напомнить ему о его собственных рассуждениях, но, в смятении чувств начисто позабыв все доводы, которые он приводил в подтверждение своих слов, была вынуждена отказаться от этого намерения. Мысль о неминуемой разлуке завладела всем ее существом и отзывалась в ней такой болью, что она скорее предпочла бы слепо предаться иллюзии семейного блаженства в его домике на холме, которая ласкала ее воображение всего несколько минут назад, нежели поверить в суровую истину, исключавшую всякую возможность эти мечтания осуществить.

Не удостоив ее ни единым взглядом, Галили молча вошел в капитанскую рубку и, включив мотор, снял судно с якоря, а поскольку продолжать разговор при шуме двигателя и поднимающегося якоря не имело смысла, Рэйчел ничего не оставалось, как отправиться одеваться.

Среди царящего в каюте бедлама - раскиданных по кровати простыней, подушек и валяющейся везде одежды - ей не сразу удалось отыскать свои туфли. Это на пару минут отвлекло ее от подступающих к горлу слез, а ко времени завершения туалета плаксивое настроение и вовсе покинуло ее. Рэйчел взяла себя в руки и была способна нормально разговаривать.

Когда, одетая и обутая, она поднялась на палубу, "Самарканд" уже быстро рассекал зеркало воды, а в лицо дул холодный пронизывающий ветер.

- Смотри! - крикнул Галили, указывая на нос корабля, но она не увидела ничего примечательного. - Иди погляди!

Взобравшись через капитанскую рубку на верхнюю палубу, она увидела наконец, что приковало взор ее спутника: в непосредственной близости от лодки тем же курсом плыла стая дельфинов, трое или четверо из них едва не касались своими бархатными спинами носа "Самарканда". А один дельфин, наверное ребенок, решила Рэйчел, резвился вовсю, выпрыгивая из воды то с левого, то с правого борта и сопровождая свое показательное выступление шумным плеском, который нарочито производил хвостом и поворотом туловища.

Беспечность морских обитателей восхитила Рэйчел, и ей захотелось поделиться впечатлениями с Галили, но, обернувшись, она обнаружила, что взгляд его устремлен к возвышающейся на острове горе Вайалиль, над которой, как и в первый день ее приезда, сгущались темные тучи. Всего несколько дней назад Джимми Хорнбек привез ее на остров, и, стало быть, совсем недавно состоялся между ними разговор о Маммоне, демоне стяжательства; меж тем Рэйчел казалось, что с тех пор прошло уже несколько месяцев, и даже более того - целая жизнь, pi6o тогда она была совсем другой Рэйчел - не знавшей, что на земле есть Галили. К счастью или несчастью, но его появление изменило ее жизнь.


Глава IX


На пристани сидел человек, но, решив, что он просто ловит рыбу, Рэйчел не обратила на него внимания. Когда же они подплыли ближе, оказалось, что их с тревогой на лице поджидал Ниолопуа. Подойдя к лодке, он слегка наклонился и, не обращая внимания на своего отца, быстро заговорил с Рэйчел.

- Вам пришло срочное послание, - начал он, - из Нью-Йорка.

- Что случилось?

- Звонила какая-то дама и велела вас разыскать. Зачем вы ей понадобилась, она не сказала. Лишь утверждала, что это очень важно. Я жду вас с самого рассвета.

- А как представилась дама, с которой ты говорил?

- Миссис Гири.

- Да, но какая именно? Маргарет? - Ниолопуа затряс головой. - Лоретта? Господи, неужели Лоретта?

- Лоретта - это старая дама? - уточнил он.

Вместо Рэйчел, которая оказалась в некотором замешательстве, сомнения по поводу старой миссис Гири разрешил Галили.

- Может, она как-нибудь объяснила, в связи с чем вдруг возникла такая срочность?

- Нет... Она... то есть миссис Гири, просила вам передать, чтобы вы как можно скорей ей перезвонили, поскольку ей нужно от вас что-то узнать.

- Кадм, - после недолгих размышлений заключила Рэйчел. - Не иначе как старик умер. Пошли со мной, - последние слова она обращала к Галили.

- Идите вдвоем с Ниолопуа, а я вас догоню.

- Обещаешь? - спросила она.

- Конечно.

- Нам нужно поговорить.

- Да, конечно. Я скоро приду. Только пришвартую лодку.


***


Знали бы вы, какого труда ей стоило заставить себя ни разу не обернуться, пока они с Ниолопуа пробирались по горной тропе к дому: а вдруг возлюбленный ей солгал и, едва она скрылась из виду, тотчас поднял якорь и пустился на всех парусах в море? Собирая в себе остатки веры, последнего оплота всех надежд, она тщетно пыталась убедить себя в верности Галили своему обещанию, от которого зависело их будущее, ибо не сдержи он свое слово, им больше не на что было бы надеяться.

Чем ближе они подходили к скалистой, разделявшей бухты гряде, на дальнем выступе которой причал скрывался из виду, тем больше душевных терзаний приходилось претерпевать Рэйчел. Удерживая себя, чтобы не бросить мимолетный взгляд через плечо, она более всего опасалась развеять свои сомнения тем нежелательным образом, который мог обмануть ее ожидания, и, надо отдать ей должное, выдержала это испытание с честью, хотя и ценою немалых волнений, которые не укрылись от глаз Ниолопуа, не преминувшего сообщить ей о том, едва они вышли на песчаную тропу, откуда виднелся ее дом.

- Не беспокойтесь. Он обязательно придет, - успокоил ее он.

- Отчего ты так уверен? - искоса поглядев на него, удивилась она.

- Он есть он. А вы есть вы, - пожав плечами, пояснил тот.

- И как это понимать?

- Он сдержит свое слово.


***


Лишь добравшись до дома и ненадолго остановившись на пороге, Рэйчел впервые ощутила, как сильно пошатнулось ее душевное и физическое равновесие после того, как она покинула борт "Самарканда": пол уходил у нее из-под ног, а к горлу подступала странная тошнота - нечто вроде запоздалого приступа морской болезни. Ополоснув лицо холодной водой, она попыталась справиться с неприятными ощущениями, после чего, попросив Ниолопуа приготовить ей чашку горячего чая, чем тот охотно занялся, желая ей услужить, отправилась звонить в Нью-Йорк. Наконец, погрузившись в относительно спокойную обстановку кабинета, она набрала номер, подготавливая приличествующую случаю речь соболезнования и пытаясь предугадать впечатление Лоретты, по всей вероятности, не слишком ожидающей повергнуть Рэйчел в слезы своей трагической вестью.

Когда в телефонной трубке раздался незнакомый мужской голос, который, судя по говору, принадлежал жителю Бронкса и от которого потянуло ледяным холодом, Рэйчел в недоумении попросила пригласить Лоретту.

- Миссис Гири сейчас подойти не может. А кто ее спрашивает?

После того как Рэйчел представилась, на другом конце провода послышались приглушенные звуки - очевидно, мужчина пошел кого-то звать. Внезапный спазм поразил ее существо - нечто подобное неожиданному страху застрять в лифте, когда тот проходит между двумя этажами. Да, именно ужас перед неминуемой участью угодить в ловушку ощутила Рэйчел, когда услышала в трубке голос Митчелла.

- Мне передали, что Лоретта просила меня позвонить, - начала Рэйчел.

- Знаю.

- Кто со мной только что говорил?

- Следователь.

- Что случилось?

- Видишь ли, Марджи...

- Ну?..

- Ее больше нет, Рэйчел, - немного помедлив, сообщил Митчелл. - Ее убили. Застрелили.

Мир покачнулся.

- О боже, Митч...

- Говорят, это дело рук Гаррисона, - продолжал Митчелл. - Но все это чушь собачья. Его подставляют. Этого просто не может быть.

- Когда это произошло?

- Прошлой ночью. Должно быть, кто-то забрался в дом. Тот, кому она здорово насолила. У нее хватало врагов. Сама знаешь, Марджи умела смешивать людей с грязью.

- Бедняжка Марджи. О боже, бедная, бедная Марджи.

- Тебе придется вернуться, Рэйчел. Полиция хочет с тобой побеседовать.

- Но мне нечего сказать. Я ничего не знаю.

- Последнее время ты часто с ней общалась. Может, она что-нибудь тебе говорила...

- Я не хочу возвращаться, Митчелл.

- О чем ты говоришь? - В первый раз за время разговора он выказал некое подобие эмоции, нечто среднее между гневом и недоверием. - Ты обязана вернуться, слышишь? Где, черт побери, ты находишься?

- Тебя это не касается.

- Все еще на том проклятом острове? Да? - Гневные ноты в его голосе внезапно обрели большую силу. - Думала от меня это скрыть, да? Думала, это твой большой секрет? А я, оказывается, в курсе всего, что с тобой происходит.

- Давай не будем начинать все сначала, - примирительно произнесла она, очень рассчитывая твердостью тона урезонить неожиданно разбушевавшегося мужа.

- Если не вернешься сама, тебя начнет искать полиция. Ты этого добиваешься?

- Прекрати на меня давить. Теперь это бесполезно.

- Рэйчел...

- Я позвоню позже.

- Не вешай трубку.

Но в трубке уже раздались короткие гудки.

- Проклятый ублюдок, - тихо выругалась Рэйчел, после чего едва слышно добавила: - Бедняжка Марджи.

- Дурные новости? - На пороге показался Ниолопуа с чашкой горячего чая.

- Хуже не бывает, - ответила она. - Прошлой ночью убили жену Гаррисона. Это брат моего мужа.

- Как это случилось?

- Ее застрелил собственный супруг. - Облекая столь ужасную и невероятную весть в слова, она предназначала ее большей частью для себя, нежели для Ниолопуа.

- Хотите, я сообщу об этом отцу?

- Да, - сказала Рэйчел. - Если ты, конечно, не против. Будь любезен, попроси его поторопиться. Скажи, что он мне очень нужен.

- Чем еще я могу помочь?

- Спасибо, больше ничем.

- Мне очень жаль. Она была прекрасной женщиной, - искренне посочувствовал он и вышел из дома.

Сделав несколько глотков подслащенного медом чая, Рэйчел встала и направилась в кабинет с твердым намерением отыскать в одном из ящиков шкафа открытую пачку сигарет. Ей было необходимо затянуться разок-другой горьким, отравляющим легкие дымом в память о бедняжке Марджи и послать подальше все свалившиеся на ее голову напасти вместе с вытекающими из них последствиями.

Найдя сигареты там, где она и ожидала, Рэйчел, с чашкой в одной руке и пачкой - в другой, зашла на кухню за спичками. До конца не оправившись от охватившего ее неприятного состояния, она до сих пор ощущала не то чтобы слабость, но некоторую потерю равновесия, обыкновенно преследующую тех, кто тщетно пытается нащупать твердую почву под ногами. Отыскав наконец спички, она расположилась с чаем и сигаретой на веранде, обозревая близлежащие подступы к дому, откуда в любую минуту мог появиться Галили.

У сигареты был неприятный вкус, но Рэйчел продолжала курить, вспоминая, как много раз они с Марджи беззаботно болтали о всякой всячине, окутанные облаком табачного дыма. Случись это печальное событие с кем-нибудь другим, оно непременно пробудило бы в Марджи острый интерес, и она принялась бы обсуждать различные сценарии совершенного преступления. Как-то она сказала Рэйчел, что ей не грозит насилие. Она считала, что трагедии случаются только с теми, на кого наложено проклятие, а ей, Марджи, дескать, еще не встречался в жизни тот, кто был бы способен его наложить. Рэйчел не видела в ее доводах здравого смысла, о чем не преминула сообщить подруге, упомянув в подтверждение своих слов некоторых важных особ, встречавшихся с Марджи в повседневной жизни, которые искренне желали бы оказаться в том правиле исключением, но та упорно возражала, утверждая, что они все до единого мошенники, лгуны и воры. Однако вовсе не это горькое заблуждение заставило Рэйчел вспомнить о том разговоре, но глубокое разочарование, которое подруга вкладывала в свои слова, ибо под маской циничности Марджи оставалась обыкновенной женщиной, жаждущей разувериться в своей правоте относительно проклятых подонков, коими, по ее убеждению, являлись сильные мира сего.

Последнюю мысль она прежде всего адресовала Гаррисону, которого ни разу в жизни не поминала добрым словом и который, по ее мнению, наряду с ему подобными, был эгоистичным и самодовольным типом, не способным даже удовлетворить женщину в постели. Впрочем, столь нелестные, отзывы покойной жены не могли послужить достаточно веским основанием для подозрения в преступлении, которое ему вменялось в вину, и Рэйчел не могла вообразить себе столь серьезные обстоятельства, которые могли побудить его поднять оружие против своей супруги. Пусть они и питали друг к другу неприязнь, но их взаимная ненависть длилась уже долгие годы, а стало быть, вряд ли могла заставить Гаррисона пойти на столь рискованный шаг. Да захоти он и в самом деле расторгнуть с ней брак, в его распоряжении были куда более простые решения.

Рэйчел вновь вспомнила недавний разговор с Митчеллом, когда он требовал ее возвращения, а иначе за ней будет послана полиция. Поразмыслив над его словами, Рэйчел решила, что его угрозы не следует принимать всерьез, поскольку, вопреки утверждению мужа, она ничем не могла помочь следствию и, будучи вне подозрений, вовсе не обязана была ехать в Нью-Йорк. Если бы следователю понадобилось задать ей какие-то вопросы, он мог бы сделать это по телефону. Исходя из этих соображений, а также из чувства протеста она решила не уступать требованиям мужа и отложить свое возвращение, по крайней мере, до тех пор, пока у нее самой не возникнет желания вернуться.

Докурив сигарету и почти допив чай, Рэйчел решила не сидеть на веранде, а пойти переодеться. Она захватила в кухне печенье и отправилась в ванную принять душ.

Случайно взглянув на себя в зеркало, она удивилась: ее кожа пылала от солнца и ветра, а она чувствовала себя на удивление спокойно. Неужели события последних нескольких часов повергли ее в столь сильный шок, что это лишило ее чувствительности? Почему она не плакала? Ее лучшая подруга мертва, а она стоит и разглядывает себя в зеркале, так и не проронив ни слезинки. Рэйчел мрачно взглянула на свое отражение, точно оно могло ответить на ее вопросы и объяснить эту загадку, но ее отражение оставалось безмолвным.

Она сбросила на пол одежду и включила душ. Струя воды, слабая, но все равно приятная, смывая соль с ее загорелой кожи, пробудила в ней воспоминания о недавних прикосновениях Галили. О том, как его руки нежно ласкали ей лицо, грудь, живот, как его язык играл у нее между ног. Она опять захотела его. Чтобы он шептал ей, как в их первую ночь, сказки о любви и воде. Она была согласна даже на истории об акулах. Ей хотелось раствориться в нем.

Так мечтая, она вымыла волосы и смыла с себя остатки мыльной пены. Забыв заранее достать полотенце из шкафа, Рэйчел вышла из душа вся мокрая - и вдруг увидела, что в дверях ванной стоит Галили и смотрит на нее.

Она инстинктивно попыталась прикрыть свою наготу, но он так смотрел на нее, что Рэйчел сочла свой порыв бессмысленным. В его по-детски наивном взгляде не было и намека на похоть. Его глаза были широко открыты, а лицо отражало некую потерянность.

- Значит, теперь они взялись убивать своих, - сказал он. - Я так и знал, что рано или поздно это случится, - и, покачав головой, добавил: - Знаешь, Рэйчел, а ведь это начало конца.

- Что ты этим хочешь сказать?

- Нечто подобное предсказывал мой брат Люмен.

- Он знал, что произойдет убийство?

- Убийство не самое страшное. Марджи была мрачной особой, и, возможно, для нее было лучше...

- Не смей так говорить.

- Но это правда. Мы оба знаем, что это так.

- Я любила Марджи.

- В этом я не сомневаюсь.

- Тогда не смей говорить, что смерть для нее лучший выход. Это неправда. И несправедливо.

- Излечить ее было невозможно. Она слишком долго впитывала отравляющий душу яд этой семьи.

- И поэтому меня не должна трогать ее смерть?

- О нет, я не это имел в виду. Конечно, ты должна и будешь грустить и скорбеть по подруге. Но стоит надеяться, что восторжествует справедливость.

- Полиция уже арестовала ее мужа.

- Это не надолго.

- Это тоже предсказание твоего брата?

- Нет, на сей раз мое, - сказал Галили. - Гаррисон уйдет от расплаты. На то они и Гири, что всегда находят козлов отпущения.

- Откуда тебе о них столько известно?

- Они мои враги.

- Чем же я от них отличаюсь? - спросила Рэйчел. - Ведь я тоже купалась в том же яде.

- Верно, - подтвердил он. - И я уже ощутил его вкус.

Последние слова напомнили Рэйчел о ее наготе, и не случайно: когда он говорил о вкусе яда, его взор опустился на грудь и ниже.

- Пожалуйста, дай мне полотенце, - попросила Рэйчел.

Он достал с полки самое большое полотенце. Рэйчел протянула за ним руку, но Галили попросил:

- Пожалуйста, позволь мне, - и, расправив полотенце, стал ее вытирать.

Его прикосновения сразу подействовали на нее успокаивающе и заставили забыть обо всех неприятных моментах их последнего разговора, начавшегося на лодке и продолжившегося дома, и хотя их разделяла мягкая ткань полотенца, это ничуть не умаляло остроты ощущений. Едва он дотронулся до ее груди, как она застонала:

- Как хорошо!

- Правда?

- Да...

Придвинув ее ближе, он принялся тщательно вытирать пространство между ее грудей и спустился ниже, к ее лобку.

- Когда ты едешь в Нью-Йорк? - неожиданно спросил он.

Застигнутая врасплох, Рэйчел была не в силах сосредоточиться, чтобы сформулировать ответ.

- Не вижу... особой причины туда ехать.

- Мне казалось, она была твоей подругой.

- Да, была. Но больше я ничем не могу ей помочь. И будет лучше, если я останусь здесь, с тобой. Думаю, именно так Марджи и посоветовала бы мне поступить. Она сказала бы: если у тебя есть занятие поприятней, не упускай случая получить удовольствие.

- А тебе со мной приятно?

- Сам знаешь, что да, - промурлыкала она.

- Хорошо, - с каким-то особым ударением произнес он, будто это его обрадовало и насторожило одновременно.

Его руки теперь были между ее ног. Она забрала у него полотенце и отбросила его.

- Пошли в спальню, - сказала она.

- Нет. Здесь.

Его пальцы проникли внутрь ее тела, и Галили крепко прижал Рэйчел к стенке, впившись губами ей в рот. Его губы были странными на вкус, почти кислыми, а ласки отнюдь не нежными. В его порыве было что-то неловкое. Ей захотелось прекратить это, но она боялась, что тогда он уйдет.

Расстегивая брюки, он прижимался к ней сильней и сильней, ей даже стало трудно дышать.

- Подожди, - попыталась урезонить его она. - Прошу тебя. Не спеши.

Но он не обратил на это внимания, а лишь раздвинул ее бедра и грубо проник в нее. Она уговаривала себя расслабиться и довериться ему. Ведь прошлой ночью он подарил ей столько блаженства, он предугадывал все желания ее тела, как ни один из прежних мужчин в ее жизни.

Почему же теперь ей хотелось его оттолкнуть? Почему теперь его движения внутри ее тела причиняли ей боль? Ведь несколько часов назад он так восхитительно наполнял ее, а сейчас она едва сдерживала слезы? В этом не было ни малейшего удовольствия.

Она больше не могла сдерживаться. Крепко сомкнув губы под его поцелуями, Рэйчел уперлась руками ему в грудь и толкнула его.

- Мне это не нравится, - сказала она.

Он не обращал на нее внимания. Его член, огромный и твердый, был глубоко в ней, до самого основания.

- Нет, - вскричала она. - Нет! Пожалуйста, отпусти меня.

Она снова толкнула его изо всех сил, но Галили был слишком сильным, а его эрегированный член слишком неумолимым, он буквально пригвоздил ее к стене.

- Галили, - пытаясь поймать его взгляд, вновь взмолилась она. - Ты делаешь мне больно. Послушай меня! Ты делаешь мне больно!

Не знаю, что именно возымело на него действие - ее крики, отзывавшиеся громким эхом от кафельных стен, а может, ему надоела собственная жестокость, но он внезапно отпрянул от нее с брезгливым видом человека, которому пришелся по не вкусу предложенный обед.

- Убирайся, - сказала она.

Не глядя на нее, он развернулся и вышел из ванной. В тот момент она ненавидела в нем все - его ленивую походку, то, как он взглянул на свой член, и легкую улыбку, которую она заметила на его лице в зеркале прежде, чем он вышел. Закрыв дверь ванной, Рэйчел прислушалась к его удаляющимся шагам, и лишь услышав, как хлопнуло французское окно, она отправилась в комнату одеваться. К тому времени, как она привела себя в порядок, Галили уже исчез.

На лужайке перед домом сидел Ниолопуа и смотрел на океан. Рэйчел вышла веранду и подозвала его.

- Поссорились? - спросил он.

Она молча кивнула в ответ.

- Он не сказал мне ни слова. Промчался мимо, как грозовая туча.

- Побудешь со мной немного? Я не хочу, чтобы он возвращался.

- Конечно. Если вам так будет спокойней. Но он точно не вернется.

- Спасибо.

- Вот увидите, - воскликнул Ниолопуа. - Он сейчас наверняка готовится к отплытию.

- Пусть катится ко всем чертям, раз ему на меня наплевать.


***


Предчувствие не обмануло Ниолопуа: Галили не вернулся. Предавшись немому отчаянию и разом лишившись всех сил и желаний, Рэйчел до темноты не выходила из дома, почти не притрагивалась к пище, а если и пыталась что-нибудь съесть или выпить, то не получала от этого ни малейшего удовольствия. По просьбе Рэйчел Ниолопуа до позднего вечера просидел на лужайке, охраняя подступы к дому, и, не желая нарушать покоя хозяйки, на веранде показался только раз, чтобы выпить пива. Несколько раз звонил телефон, но Рэйчел не снимала трубку, чтобы не подвергаться давлению Митчелла, или Лоретты, очевидно намеревавшихся уговорить ее вернуться в Нью-Йорк. Правда, после ухода Галили мысль о возвращении к мужу больше не вызывала у нее протеста. У нее больше не было причин находиться вдали от семьи, к которой она еще принадлежала и в окружении которой, по крайней мере, могла обрести ясность чувств. После эмоционального хаоса, в который ее повергли события последних дней, определенность отношений в ненавистном ей семействе Гири, лишенная всякой двусмысленности и резких перепадов - от нежности до грубого насилия, - могла оказать на нее если не исцеляющее, то хотя бы укрепляющее действие. Ей хотелось напиться и начать жить как Марджи, бросить миру вызов из-под ее траурного покрывала.

Не самая радужная перспектива, но что еще ей оставалось? Этот остров был последней надеждой на восстановление ее души, на чудо, но он обманул ее. И она осталась ни с чем.


***


За горизонтом уже скрылся последний луч солнца, когда Рэйчел, откликнувшись на зов Ниолопуа, вышла на веранду и, следуя его жесту, взглянула в море. Хотя белые паруса маячили на темнеющем синем небе мелким пятном, Рэйчел знала, что это был "Самарканд". На одно болезненное мгновение она представила, что стоит на палубе рядом с Галили и смотрит на остров. Звезды светят над головой, а внизу их ждет постель. Усилием воли Рэйчел заставила себя не думать об этом.

Но повернуться спиной к морю было выше ее сил. Она смотрела, как белое пятно с каждой минутой становилось все меньше и меньше, пока совсем не растворилось во мраке ночи.

Вот и конец всему, подумала она. Мужчина ее мечты, ее принц ушел из ее жизни в безвестные дали вместе с отливом. Мыслимо ли было уйти более красиво?

Она по-прежнему не плакала. Ее принц исчез, а она не плакала. Конечно, она сожалела об этом. Очень сожалела. Но она так и не смогла представить, какую жизнь они могли бы вести под крышей его дома на холме, научись она вовремя обходить порожистые места его бурной натуры.

Надо сказать, что помимо сожаления в ее сердце была злость. Именно она сдерживала слезы. Рэйчел злилась на жизнь, неоднократно наносившую ей сокрушительные удары. Злость иссушала ее слезы, едва они выступали у нее на глазах.

Надеюсь, вы уже заметили, что Рэйчел стала склоняться к философии своей покойной подруги? Облекать злобу в изящную форму и во всеуслышание заявлять о бессмысленности жизни - вот что составляло суть существования Марджи, и теперь оно же пустило корни в разочарованной душе Рэйчел.

Так или иначе, но обстоятельства вынуждали ее идти по стопам Марджи, ибо иного выхода она для себя не видела. Да поможет Господь им обеим.


Часть шестая


Вода и чернила