В. Ф. Гегель лекции по философии истории перевод А. М. Водена Гегель Г. В. Ф. Лекции

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 22 23 24 25 26 27 28 29 ... 33

Глава перва

ПЕРЕСЕЛЕНИЕ НАРОДОВ

Об этом периоде в общем можно ограничиться немногими словами, потому что он представляет мало материала для размышлений. Мы не намерены ни последовать за германцами в их леса, ни искать первопричины переселения народов. Эти леса всегда считались местопребыванием свободных народов, и Тацит вложил в свое знаменитое изображение Германии какую-то любовь и пристрастие в противоположность испорченности и искусственности того мира, к которому он сам принадлежал. Но мы не можем ввиду этого высоко ценить такое состояние дикости и разделять, например, заблуждение Руссо, который представлял себе состояние американских дикарей как такое, в котором человек обладает истинной свободой. Конечно, дикарю совершенно неизвестны очень многие бедствия и страдания, но это имеет лишь отрицательное значение, между тем как свобода по существу дела должна иметь утвердительное значение. Блага утвердительной свободы суть лишь блага высшего сознания.

Всякий индивидуум существует у германцев как свободный для себя, и все-таки существует известная общность, хотя еще и нет политического состояния. Затем мы видим, что германцы наводняют Римскую империю. Их побудили к этому отчасти плодородие земель, отчасти стремление поискать для себя других мест для жизни. Несмотря на войны, которые они вели с римлянами, отдельные лица и целые племена поступали на военную службу к римлянам: уже при Цезаре германская конница сражалась на Фарсальских полях. На военной службе и благодаря сношениям с просвещенными народами они познакомились с их благами, с благами, способствующими наслаждению жизнью и житейскому комфорту, но главным образом и с благами духовной культуры. При последующих переселениях некоторые народы целиком, а другие частично остались на своей родине.

367

Итак, следует различать те германские народы, которые остались на своих прежних местах, и те, которые поселились в Римской империи и смешались с покоренными нациями. Так как в походах в другие страны германцы свободно присоединялись к вождям, то обнаруживается своеобразное отношение, а именно — германские народы как бы удваиваются (ост- и вестготы; готы повсюду на земле и в своем отечестве; скандинавы, норманны в Норвегии и затем как рыцари в чужих странах). Судьба этих народов была различна, но их общая цель заключалась в том, чтобы завладеть территорией и сформироваться в государство. Это развитие свойственно в одинаковой мере всем им. На западе, в Испании и Португалии, сперва поселяются свевы и вандалы, но затем их покоряют и вытесняют вестготы. Образовалось большое вестготское государство, в состав которого входили Испания, Португалия и часть южной Франции. Вторым государством было государство франков. Этим общим именем с конца II века называются истевонские племена между Рейном и Везером; они поселились между Мозелем и Шельдой и дошли под предводительством Хлодвига в Галлию до Луары. Затем он покорил еще франков на берегах Нижнего Рейна и алеманнов на берегах Верхнего Рейна, а его сыновья покорили тюрингов и бургундов. Третьим государством было государство остготов, которое было основано Теодорихом и процветало особенно при нем. Ученые римляне Кассиодор и Боэций были высшими чиновниками при Теодорихе. Но это остготское государство существовало недолго; его уничтожили византийцы под предводительством Велизария и Нарзеса; затем во второй половине (568 г.) VI века в Италию вторглись лангобарды и господствовали в ней два века, пока и это государство не было покорено франками при Карле Великом. Впоследствии в южной Италии поселились еще норманны. Затем следует упомянуть еще о бургундах, которые были покорены франками и государство которых образует как бы перегородку между Францией и Германией. Англы и саксы двинулись в Британию и покорили ее. Впоследствии и там появляются норманны.

Таким образом, эти страны, которые прежде составляли часть Римской империи, были покорены варварами. Немедленно обнаружился резкий контраст между уже просвещенными жителями этих стран и победителями, но этот контраст перестал существовать, когда образовались новые нации, носящие следы двоякого происхождения. Во всем духовном наличном бытии таких государств обнаруживается отсутствие цельности, и даже в самом внутреннем обнаруживается нечто внешнее. Наружно это различие тотчас бросается в глаза благодаря языку, который представляет собой продукт взаимодействия древнеримского языка, который сам уже смешался с местными языками, и германского

368

языка. Мы можем сгруппировать эти народы как романские, и мы причисляем к этой группе Италию, Испанию с Португалией и Францию. Им противостоят три другие нации, говорящие на языках, более или менее приближающихся к немецкому, у которых сохранилось цельное глубокое чувство, а именно сама Германия, Скандинавия и Англия, из которых последняя, хотя и входила в состав Римской империи, но подобно самой Германии подвергалась влиянию римской культуры преимущественно лишь на окраинах и затем опять была германизирована англами и саксами. Собственно Германия осталась свободной от всякого смешения, лишь южная и западная окраины у Дуная и у Рейна находились под властью римлян; в части, расположенной между Рейном и Эльбой, вполне сохранился народный дух. Эта часть Германии была населена несколькими племенами. Кроме рипуарских франков и тех франков, которых Хлодвиг поселил на берегах Майна, следует назвать еще четыре главных племени: алеманнов, бойоариев, тюрингов и саксов. Скандинавы также остались на своей родине свободными от всякой примеси, но впоследствии они под именем норманнов прославились своими набегами. Они предпринимали рыцарские походы почти во все страны Европы; часть их направилась в Россию и основала там русское государство, часть поселилась в северной Франции и в Британии; другая часть основала княжества в южной Италии и в Сицилии. Таким образом, одна часть скандинавов основала государства в других странах, а другая сохранила свою национальность в отечестве.

Кроме того, в Восточной Европе мы находим огромную славянскую нацию, обитавшую на западе вдоль Эльбы до Дуная; затем между ними поселились мадьяры (венгры); живущие в Молдавии и Валахии и в северной Греции болгары, сербы и албанцы — также азиатского происхождения, и при столкновениях между народами они остались там как уцелевшие остатки варваров. Правда, эти племена основали государства и мужественно боролись с различными нациями; иногда они как авангард, как народы, находившиеся между враждебными силами, принимали участие в борьбе христианской Европы и нехристианской Азии, — поляки даже освободили осажденную Вену от турок, и часть славян приобщилась к западному разуму. Однако вся эта масса исключается из нашего обзора потому, что она до сих пор не выступала как самостоятельный момент в ряду обнаружений разума в мире. Здесь нас не касается, произойдет ли это впоследствии, так как в истории мы имеем дело с прошлым.

Германской нации было свойственно чувство естественной цельности в себе, и мы можем назвать это чувство G e m ii t h (душа). Это та сокровенная, неопределенная цельность духа по отношению к воле, в которой человек находит столь же общее

369

и неопределенное удовлетворение в себе. Характер есть определенная форма воли и интереса, которая получает свои проявления; но задушевность (Gemuthlichkeit), не имеет никакой определенной цели вроде приобретения богатства, достижения почета и т. п., вообще она относится не к какому-нибудь объективному состоянию, а к состоянию в целом, как общее самоудовлетворение. Итак, в ней содержится лишь воля вообще как формальная воля и чисто субъективная свобода как своенравие. Для задушевности важна всякая особенность (Besonderheit), потому что душа целиком вкладывает себя в каждую из них; но так как, с другой стороны, она не задается определенными частными целями, как таковыми, она и не изолируется при этом, в ней не оказывается злых страстей, проявляющихся в насилии, зла вообще. В душе не обнаруживается этого обособления, но в общем ей свойственно доброжелательство. Характер есть нечто противоположное этому чувству.

Таковы абстрактный принцип германских народов и субъективная сторона, противоположная объективной в христианстве. В душе нет никакого особого содержания, наоборот, в христианстве дело идет именно о предмете, о содержании как объекте. Но в душе заключается именно это желание найти удовлетворение в совершенно общей форме, и именно это желание найти удовлетворение тождественно с вышеуказанным содержанием принципа христианства. Неопределенное как субстанция объективно, есть совершенно всеобщее, бог; но то, что единичная воля умилостивляет бога, есть другой момент в христианском, конкретном единстве. Абсолютно всеобщее есть то, что содержит в себе все определения и постольку оказывается неопределенным; субъект есть безусловно определенное; они тождественны. Сперва это было обнаружено как содержание в христианстве, а затем субъективно как душа. Субъект должен теперь принять и объективную форму, т. е. развернуться и стать предметным. Существует потребность в том, чтобы для неопределенной чувствительности души абсолютное стало и объектом, для того чтобы человек дошел и до сознания своего единства с этим объектом. Для этого нужно очищение субъекта в нем, чтобы он стал действительным, конкретным субъектом, чтобы у него как мирского субъекта появились общие интересы, чтобы он действовал, стремясь к общим целям, знал о законе и находил в нем удовлетворение. Итак, эти два принципа взаимно соответствуют друг другу; и, как уже было упомянуто, германские народы обладают способностью быть носителями более высокого принципа духа.

Затем мы должны рассмотреть германский принцип в его непосредственном существовании, т. е. первоначальное историческое состояние германских наций. Задушевность в ее первом

370

проявлении совершенно абстрактна, не развита, не имеет особого содержания, потому что субъективные цели не содержатся в душе, как таковой. Там, где состояние целиком проявляется в форме задушевности, оно представляется чем-то бесхарактерным и бесчувственным. Душа, рассматриваемая совершенно абстрактно, оказывается бесчувственностью, и, таким образом, мы видим в первоначальном состоянии германцев варварскую бесчувственность, беспорядок и неопределенность в себе. Мы немного знаем о религии германцев. Друиды, галльские жрецы, были истреблены римлянами. Правда, существовала своеобразная северная мифология; но уже было упомянуто, до какой степени неглубоко укоренилась религия немцев в их сердцах, и об этом свидетельствует то, что немцы легко обратились в христианскую веру. Хотя саксы оказали сильное сопротивление Карлу Великому, но эта борьба была направлена не столько против религии, сколько против угнетения вообще. В их религии, равно как и в их правовых понятиях, не было ничего глубокого. Убийство не считалось преступлением и не наказывалось; искуплением за него являлось денежное взыскание. Это свидетельствует о недостаточной глубине чувства при отсутствии разлада в душе, которая видит в том, что кого-нибудь убивают, лишь ущерб для общины и ничего больше. Кровавая месть у арабов основана на том чувстве, что оскорблена честь семьи. У германской общины не было власти над индивидуумом; ведь элемент свободы ставился выше всего при их объединении, при котором возникали общественные отношения. Древние германцы славятся своей любовью к свободе, и римляне с самого начала совершенно правильно поняли это. В Германии свобода являлась знаменем до новейшего времени, и даже союз государей, во главе которого стоял Фридрих II, возник из любви к свободе. При переходе к общественному отношению этот элемент свободы не допускает ничего кроме образования народных общин, так что эти общины составляют целое, и каждый член общины, как таковой, оказывается свободным человеком. Дело об убийстве могло улаживаться денежным взысканием, потому что человек считался и оставался свободным, что бы он ни сделал. Это признание абсолютного значения индивидуума составляет основное определение, как заметил уже Тацит. Община или ее совет с участием членов общины разбирал частноправовые дела в целях обеспечения прав личности и собственности. Для общих дел, войн и т. д. нужны были общие совещания и решения. Второй момент заключается в том, что благодаря добровольному товариществу и свободному присоединению к военачальникам и князьям образовались центры. Здесь связь основана на верности, и верность является вторым знаменем германцев, как свобода была их первым знаменем. Индивидуумы добровольно присоединяются к субъекту и

371

сами делают это отношение ненарушимым. Этого мы не находим ни у греков, ни у римлян. Отношение, существовавшее между Агамемноном и подчинявшимися ему царями, не было отношением короля к его свите, но являлось свободной ассоциацией, составившейся лишь для достижения определенной цели, гегемонией. А в немецких товариществах существует не только объективное, но и духовное, субъективное, интимнейшее личное отношение. Сердце, душа, вся конкретная субъективность, не отрешающаяся от содержания, но в то же время делающая его условием, так как она ставит себя в зависимость от лица и от предмета, делает это отношение соединением верности и послушания. Для соединения двух отношений, индивидуальной свободы в общине и связи в товариществе, необходимо образование государства, в котором обязанности и права уже не предоставлены произволу, но установлены как правовые отношения; при этом государство является как бы душою целого и сохраняет власть над ним, так что им устанавливаются определенные цели и права как по отношению к делам, так и для властей, причем основою в них остается общее определение. Но в германских государствах в этом отношении обнаруживается та особенность, что, наоборот, общественные отношения не носят характера общих определений и законов, а сплошь раздробляются на частные права и частные обязательства. В них, конечно, имеются общие черты, но нет ничего всеобщего; законы сплошь партикулярны, и права оказываются привилегиями. Таким образом, государство слагается из частных прав, и лишь впоследствии, после напряженной борьбы, возникает рациональная государственная жизнь.

Было упомянуто, что назначение германских наций заключалось в том, чтобы быть носителями христианского принципа и осуществлять идею как абсолютно разумную цель. На первых порах существует лишь смутная воля, за которой скрыты истинное и бесконечное. Истинное является лишь задачей, потому что душа еще не очищена. Лишь благодаря продолжительному процессу она может настолько очиститься, чтобы стать конкретным духом. Религия противопоставляет насилиям, вызываемым страстями, свои требования и вызывает неистовство тех, которые совершают эти насилия; их нечистая совесть доводит их до ожесточения и бешенства, до которого они, может быть, не дошли бы, если бы ничто не противоречило им. Мы видим страшное зрелище ужаснейшей разнузданности страстей во всех тогдашних королевских домах. Хлодвиг, основатель франкской монархии, совершает ужаснейшие преступления. Черствость и жестокость характеризуют всех его преемников из Меровингов; та же картина повторяется в тюрингенском и других королевских домах. Конечно, христианский принцип является заданием в их душах, но непосредственно они еще грубы. Воля, которая в себе истинна,

372

не узнает самой себя и удаляется от истинной цели, ставя себе партикулярные конечные цели; но в этой борьбе с самой собой и против своей воли она осуществляет то, к чему она стремится; она борется против того, к чему она на самом деле стремится, и таким образом осуществляет это, потому что она в себе примирена. Дух божий живет в общине; это внутренний дух, побуждающий к деятельности; но дух должен быть реализован в мире, причем приходится пользоваться материалом, еще не соответствующим его требованиям, но этим материалом является сама субъективная воля, в которой таким образом оказывается внутреннее противоречие. Мы часто видим переход на сторону религии, выражающийся в том, что человек, в действительности всю жизнь дравшийся и рубившийся, со всею силою характера и страсти добивавшийся успеха в мирских делах и предававшийся мирским наслаждениям, вдруг отвергает все это и становится религиозным отшельником. Однако вышеупомянутый процесс не прекращается в мире, но требует своего осуществления, и в конце концов оказывается, что дух находит именно в том, чему он сопротивлялся, конечную цель своей борьбы и свое удовлетворение и что мирская деятельность есть духовный процесс.

Итак, мы находим, что христианские народы считают своим величайшим счастьем то, в чем заключается их несчастье, и, наоборот, борются как против своего величайшего несчастья против того, в чем заключается их счастье (La verite, en la repoussant, on 1'embrasse) . Европа приходит к истине, отвергнув ее и поскольку она отвергнула ее. Именно этим движением управляет провидение в собственном смысле, так как оно путем несчастья, страданий, благодаря стремлению к достижению частных целей и благодаря бессознательной воле народов с достоинством осуществляет свою абсолютную цель.

Итак, если на Западе начинается этот продолжительный всемирно-исторический процесс, необходимый для очищения, благодаря которому дух становится конкретным, то, наоборот, очищение, благодаря которому дух становится абстрактным, происходит одновременно на Востоке, причем оно совершается быстрее. Это очищение не нуждается в продолжительном процессе, и мы видим, что оно быстро и внезапно совершается в первой половине VII века в магометанстве.

Отталкивая истину, обнимают ее.

373

Глава втора

МАГОМЕТАНСТВО

В то время как, с одной стороны, европейский мир принимает новую форму, народы поселяются в нем, чтобы создать всесторонне развитый мир свободной действительности; они начинают свою деятельность с того, что определяют все отношения как партикулярные и со смутным несвободным чувством обращают в множество случайных зависимостей то, что по природе своей должно быть всеобщим и имеет значение правила, устанавливают сложную связь между тем, что должно определяться простым принципом и законом; одним словом, в то время как на Западе начинают господствовать случайность, сложные отношения и партикуляризм, — в мире должно было обнаружиться противоположное стремление к интегрированию целого, и это произошло в совершившейся на Востоке революции. Эта революция уничтожила всякий партикуляризм и всякую зависимость, а также просветила и вполне очистила душу, она сделала лишь абстрактно Единого абсолютным предметом и чистое субъективное сознание, знание лишь этого Единого — единственною целью действительности, она сделала то, что не находится ни в каких отношениях ни с чем, — отношением существования.

Мы уже рассмотрели выше природу восточного принципа и выяснили, что то, что он ставит выше всего, оказывается лишь отрицательным и что утвердительное начало означает погружение в естественность и в реальное рабство духа. Только у евреев мы заметили, что принцип простого единства возвысился до мысли, потому что только у них почитался Единый, сущий для мысли. Это единство сохранилось в очищении, благодаря которому дух становится абстрактным, но оно было освобождено от партикуляризма, свойственного культу Иеговы. Иегова был лишь богом этого единичного народа, богом Авраама, Исаака и Иакова; этот бог заключил союз лишь с евреями, он открылся лишь этому народу. Партикуляризм, проявившийся в этом отношении, устранен в магометанстве. В этой духовной всеобщности, в этой чистоте без пределов и без определения, у субъекта нет иных целей кроме осуществления этой всеобщности и чистоты. Для Аллаха уже не существует положительной ограниченной цели еврейского бога. Поклонение Единому есть единственная конечная цель магометанства, и содержанием деятельности для субъективности являются лишь это поклонение и намерение покорить Единому мирское. Хотя этому Единому свойственно определение духа, но так как субъективность поглощается в предмете, из этого Единого исчезают все конкретные определения, и ни само оно не становится для себя духовно свободным, ни самый предмет

374

его не оказывается конкретным. Однако магометанство не является ни индийским, ни монашеским погружением в абсолютное, но в нем субъективность оказывается жизненною и бесконечною, — деятельностью, которая, проявляясь в мирском, лишь отрицает его и клонится лишь к тому, чтобы существовало чистое поклонение Единому. Предмет поклонения магометан чисто интеллектуален, Аллаха нельзя ни изображать, ни представлять; Магомет есть пророк, но человек, и он не выше человеческих слабостей. В основных чертах магометанства выражается то, что в действительности ничто не может стать неизменным, но что в мире все деятельно, полно жизни и уходит в бесконечную даль, так что поклонение Единому остается единственною связью, которая должна все соединять. В этом просторе, в этой мощи исчезают все границы, всякое национальное и кастовое различие; ни одно племя, никакие политические права, обусловленные происхождением и владением, не имеют ценности, но человек имеет ценность лишь как верующий. Поклоняться Единому, веровать в него, поститься, отказаться от плотского чувства обособления, раздавать милостыню, т. е. отказываться от частного владения, — таковы простые предписания; но высшая заслуга заключается в том, чтобы умереть за веру, и тот, кто гибнет в битве за веру, наверное попадет в рай.

Магометанская религия возникла у арабов; здесь дух совершенно прост, и здесь распространена склонность к бесформенному, потому что в этих пустынях нет ничего такого, что могло бы быть формируемо. Магометане ведут свое летосчисление от бегства Магомета из Мекки в 622 году. Еще при жизни Магомета под его руководством, а затем, в особенности после его смерти, под предводительством его преемников арабы завоевали обширные территории. Сначала они напали на Сирию и завоевали главный город Дамаск в 634 году; затем они перешли через Евфрат и Тигр и напали на Персию, которая вскоре была завоевана ими; на Западе они завоевали Египет, северную Африку, Испанию и вторглись в южную Францию, где они дошли до Луары и были побеждены Карлом Мартеллом при Туре в 732 г. Так распространилось господство арабов на Западе, на Востоке же они, как было упомянуто, покорили Персию, Самарканд и юго-западную часть Малой Азии. Эти завоевания, равно как и распространение религии, совершаются с необыкновенной быстротою. Тот, кто обращался в ислам, получал совершенно такие же права, как и все мусульмане. Тех, которые не обращались, на первых порах убивали; однако впоследствии арабы обращались с побежденными мягче, так что, если последние не хотели принять ислам, они только должны были ежегодно платить подушную подать. Города, которые тотчас же сдавались, должны были уступать победителю одну десятую долю всего

375

имущества; те города, которые приходилось брать приступом, — одну пятую.

У магометан господствовала абстракция: их целью было торжество абстрактного культа, и они стремились к этому с величайшим воодушевлением. Это воодушевление являлось фанатизмом, т. е. воодушевлением, вызванным абстрактным, абстрактною мыслью, которая относится отрицательно к существующему. Фанатизм существен лишь в том отношении, что он опустошает, разрушает конкретное; но магометанский фанатизм был в то же время способен на все возвышенное, и эта возвышенность свободна от всяких мелочных интересов и соединена со всеми добродетелями, свойственными великодушию и мужеству. Здесь принципом было la religion et la terreur1, подобно тому как у Робеспьера la liberte et la terreur2. Однако действительная жизнь конкретна и в ней ставятся частные цели: благодаря завоеванию возникают господство и богатство, права царствующей фамилии, связь индивидуумов. Но все это лишь случайно и построено на песке: сегодня оно есть, а завтра его нет; магометанин при всей его страстности равнодушен к этому, и в жизни его происходят резкие перемены судьбы. При своем распространении магометанство основало множество государств и династий. В этом бесконечном море все движется дальше; нет ничего устойчивого, то, что приобретает определенные очертания, остается прозрачным и так же расплывается. Династиям у арабов была чужда прочная органическая связь, поэтому государства лишь вырождались, индивидуумы лишь исчезали в них. Но там, где благородная душа фиксируется, как волна в морской зыби, она выступает с такою свободою, что не существует ничего более благородного, великодушного, мужественного, безропотного. То особенное и определенное, которое охватывает индивидуум, всецело им овладевает. В то время как у европейцев существует множество отношений и они представляют собой комплекс сложных отношений, в магометанстве индивидуум оказывается лишь этим индивидуумом и притом в превосходной степени, жестоким — коварным, храбрым, великодушным в высшей степени. Там, где есть чувство любви, она оказывается глубочайшею любовью и ни перед чем не останавливается. Властитель, который любит раба, возвеличивает предмет своей любви тем, что окружает его пышностью, дает ему власть, осыпает его почестями и забывает скипетр и корону; но и, наоборот, он затем столь же бесцеремонно приносит его в жертву. Это ни перед чем не останавливающееся глубокое чувство обнаруживается и в пламенной поэзии арабов и сарацинов. Это пламенное воображение

1Религия и террор

2Свобода и террор

376

проявляется в полной свободе фантазии от всего, так что она совершенно отождествляется с жизнью изображаемого предмета и с его чувствами и в ней исчезает всякий эгоизм.

Никогда энтузиазм, как таковой, не совершал столь великих подвигов. Индивидуумы могут восхищаться возвышенным во многих формах; и у энтузиазма народа, внушаемого ему стремлением к независимости, еще оказывается определенная цель; но абстрактное и в силу этого всеобъемлющее, ничем не сдерживаемое и нигде не находящее себе предела, ни в чем не нуждающееся воодушевление свойственно магометанскому Востоку.

Столь же быстро, как совершились завоевания арабов, и искусства и наука достигли у них высшего расцвета. Сначала эти завоеватели разрушали все, что имело отношение к искусству и к науке: по преданию, Омар уничтожил великолепную александрийскую библиотеку. Или, сказал он, в этих книгах содержится то же, что в коране, или их содержание оказывается иным; и в том и в другом случае они излишни. Но вскоре после этого арабы начали заботиться о процветании искусств и наук и повсюду распространять их. Высшего процветания государство достигло при калифах Аль-Мансуре и Гарун-аль-Рашиде. Во всех частях государства возникли большие города, в которых процветали торговля и промышленность, строились пышные дворцы и открывались школы, ученые государства собирались при дворе калифа, и двор блистал не только внешним великолепием драгоценнейших камней, утвари и чертогов, но главным образом расцветом поэзии и всех наук. Сначала калифы еще сохраняли всю ту простоту и прямоту, которые были свойственны арабам пустыни (особенно славился в этом отношении калиф Абубекр), и не признавали никаких различий, обусловливаемых общественным положением и образованием. Всякий сарацин и самая простая женщина обращались к калифу как к равному им. Бесцеремонная наивность не нуждается в образованности; всякий благодаря свободе своего духа относится к властителю как к равному себе.

Великое государство калифов существовало недолго, потому что на почве всеобщности ничто не прочно. Великое арабское государство распалось почти одновременно с франкским; троны были низвергнуты рабами и вторгшимися народами, сельджуками и монголами, и были основаны новые государства; на престол были возведены новые династии. Наконец османам удалось упрочить свою власть, а именно благодаря тому, что они создали себе прочную опору в янычарах. После того как фанатизм остыл, в душах не осталось никакого нравственного принципа. В борьбе с сарацинами европейская храбрость идеализировалась и возвысилась до прекрасного, благородного рыцарства; наука и знания, в особенности философия, перешли от арабов на Запад;

377

благородная поэзия и свободная фантазия воспламенились у германцев на Востоке, и Гете обратился к Востоку и дал в своем «Диване» ни с чем несравнимый по своей задушевности и обворожительности фантазии ряд жемчужин. Но сам Восток, после того как энтузиазм мало-помалу прошел, погряз в пороках: стали господствовать ужаснейшие страсти, и так как уже в первоначальной формулировке магометанского учения идет речь о чувственном наслаждении и оно возвещается как награда в раю, оно и заняло место фанатизма. Оттесненный в настоящее время в Азию и Африку и терпимый лишь в одном уголке Европы вследствие соперничества христианских держав, ислам уже давно сошел со всемирно-исторической арены и вновь возвратился к восточному покою и неподвижности.

Blog

В. Ф. Гегель лекции по философии истории перевод А. М. Водена Гегель Г. В. Ф. Лекции

Содержание