М. В. Крах конного блицкрига. Кавалерия в Первой мировой войне

Вид материала

Документы

Содержание Личный состав кавалерии. Лошадь – роскошь или средство передвижения? Стратегическая кавалерия в Восточной Пруссии (1914). Конная армия в Свенцянском прорыве (1915). Генерал-инспектор кавалерии Верховный Главнокомандующий великий князь Николай Николаевич.

Подобный материал:

• План-конспект урока по теме: «Россия в первой мировой войне», 71.37kb.
• Россия в первой мировой войне причины Первой мировой войны, 84.83kb.
• Тест №2 «Мир в первой мировой войне» Блок №3 «Европа после первой мировой войны», 740.79kb.
• Ю. Ф. Леманс Ферлаг. Мюнхен-Берлин. 1941 г. Введение. Неправильный выбор супружеских, 938.92kb.
• Дисциплина «Отечественная история», 14.88kb.
• Тема : Первая мировая война Урок1 Начало войны, 19.37kb.
• 1. 1 сентября 1939 года вторжением Гитлера в Польшу началась вторая мировая война, 64.49kb.
• Тема: Россия в Первой мировой войне, 27.21kb.
• Советско-американские и российско-американские двусторонние режимы (1945-2005 гг.), 548.73kb.
• Общественные настроения в период Первой мировой войны (на материалах Московской губернии), 970.72kb.

Оськин М.В. Крах конного блицкрига. Кавалерия в

Первой мировой войне.

М., Яуза: Эксмо, 2009, 448с.

[предоставлено автором сайту Юрия Бахурина ссылка скрыта]


Введение.


Первая мировая война стала последней войной между первоклассными государствами Старого Света, ведшейся традиционными родами войск. Зарождение и становление авиации переносило борьбу в воздушные пространства. Появление на полях сражений танков коренным образом изменило соотношение значения наступления и обороны в оперативном искусстве. Даже на море – строительство подводных лодок и авианосцев – уже несло в себе зародыш ухода со сцены орудийного линейного флота. Химическое оружие опрокинуло любые представления о гуманности вооруженной борьбы, основанной на мало-мальском подчинении международному законодательству, касавшемуся войны. Именно Первая мировая война высветила всю ту жестокость якобы «цивилизованных» наций, кичившихся своим «превосходством» над прочими народами, что не снилась никакому Чингисхану, Аттиле или любому другому азиатскому властителю. Европейское искусство массовой жестокости в двадцатом веке превзошло любой геноцид, что до того вообще смогла бы придумать человеческая мысль.

Но все это происходило уже в ходе войны, хотя, бесспорно, подготавливалось задолго до первых выстрелов. В войну же великие державы Европы, боровшиеся за гегемонию, вступили с той традицией, что осталась в наследство от прошлых столетий. Кавалерия, артиллерия, пехота – вот те три кита, на которых базировалась мощь любых армий. Ставки изменялись, но база оставалась прежней.

Триада родов войск сухопутных Вооруженных Сил, великих держав Европы к июлю 1914 года состояла из пехоты, артиллерии и кавалерии. Войны последнего полувека высветили явную тенденцию упадка конницы как одного из трех основных родов войск. Прежде всего, это произошло вследствие развития техники вооружения. Современное дальнобойное оружие, отличавшееся высокой скорострельностью и выдающейся поражаемостью живой силы на поле боя, сделало поля сражений «пустыми». Там, где всего лишь столетие, даже полстолетия назад, развертывались густые колонны войск, конница проводила сабельные атаки, а артиллерийские батареи били прямой наводкой, все изменилось коренным образом.

Теперь пехота продвигалась вперед исключительно цепями, причем, чем цепи были разреженнее, тем меньше она несла потерь и могла лучше выполнять свои боевые задачи. Густые пехотные цепи были свойственны только малообученной и нестойкой пехоте, которую приходилось не столько вести в бой, рассчитывая на инициативу не только младших офицеров, но и низших чинов, сколько «подталкивать». Артиллерийские орудия укрывались за складками местности, ведя стрельбу с закрытых позиций при помощи угломера. Конечно, ничто не могло измениться в одночасье, и в условиях маневренной войны нет-нет да все еще повторялись тенденции ведения боя, присущие Крымской войне 1853-1856гг., если не наполеоновским временам. Однако, как только пехота применяла самоокапывание хотя бы в малой степени, или укрывалась в населенных пунктах, подготовленных к обороне, как шрапнель легкой 3-дм артиллерии уже пропадала впустую, и главная роль переходила к гранатному типу снаряда, и гаубичным батареям.

Наметился бесспорный упадок конницы как основного рода войск. В новых условиях кавалерист стал представлять собой слишком большую, заметную и малоподвижную цель на поле боя. Говоря о «малоподвижности», имеется в виду не скорость передвижения конника, а невозможность всадника и лошади укрыться от огня противника посредством сооружения элементарных полевых укреплений – окопов. Последней «соломинкой, сломавшей спину верблюда», окончательно изменившей роль кавалерии в сражении, стал пулемет. Плотность пулеметного огня, даже при небольшой насыщенности пехотной цепи этим видом оружия, сделал оборону пехоты практически непреодолимой для кавалерии. Отныне конный удар, именуемый «шоком» мог быть произведен лишь на расстроенную и потрясенную пехоту. Если орудие не всегда может находиться в пехотной цепи, да и ведение контрбатарейной борьбы собственно артиллерии существенно понижает эффективность орудийного огня неприятеля, то пулемет всегда был при пехоте.

Рассматривать действия родов войск отдельно друг от друга нелегко. Однако же общая характеристика, перемежаемая примерами из истории войны, есть вещь вполне посильная. Именно этим образом, и будет представлена деятельность кавалерии Российской империи в период Первой мировой войны 1914-1918гг.

Традиционная роль конницы в бою – это открытая атака, имевшая наименование «конного шока». То есть – удар холодным оружием по вынужденному обороняться неприятелю, его опрокидывание в кратковременной яростной атаке и последующее уничтожение. Пулемет сделал революцию в военном деле – теперь кавалерия фактически не имела возможности для выполнения своей задачи открытого удара. В связи с этим, в ходе войны тактика ведения боя кавалерией постепенно изменялась, приспосабливаясь к существующим условиям. Еще в 1906-1908гг., командуя 2-й гвардейской кавалерийской дивизией, будущий командарм-8 (1914-1915гг.), главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта (1916г.), Верховный Главнокомандующий (1917г.) ген. А. А. Брусилов приказывал: «обращаюсь к гг. офицерам с настойчивой просьбой – сбросить с себя неуважительное отношение к стрелковому делу. Современное состояние военного искусства требует от конницы умения владеть огнестрельным оружием не хуже, чем холодным оружием, и не хуже, чем конем»¹.

При этом, на Западном (Французском) фронте, где насыщенность боевых порядков, а потом и укрепленных линий, огневыми средствами была высокой, кавалерия уже после трех месяцев войны была переведена в резерв. На Восточном (Русском) фронте, отличавшемся большой пространственной протяженностью, а также невысоким уровнем огневых средств на единицу площади, конница использовалась более активно. Однако, и здесь уже на второй год войны стало ясно, что конница, к сожалению, становится второстепенным родом войск, уступая свое место даже как разведки – молодой авиации. Британский автор так пишет о кавалерии и ее роли в Первой мировой войне: «Истина заключается в том, что, начиная с 50-х годов XIX века, когда на вооружение пехотинцев поступило надежное ударно-капсюльное нарезное оружие, роль кавалерии была сведена до выполнения боевых задач пехоты, посаженной на лошадей, и других перспектив у нее не было и не будет, пока какой-нибудь ученый-генетик не создаст пуленепробиваемый вид лошадей… Однако нельзя сказать, что к 1914 году кавалерийские части совсем уж устарели. Они использовались для разведки, при преследовании отступающего противника, и, кроме того, лошади в то время все еще являлись единственным средством быстрого развертывания войска при отсутствии дорог. Кавалерия оказалась полезной в период ведения “ближнего боя”, характерного для начального и конечного этапов войны, и она также пережила краткий период возрождения на других фронтах этой войны… Однако, говоря о Западном фронте, справедливо считать, что большую часть войны кавалерия здесь играла “ограниченную” роль»².

Действительно, процент кавалерии на Западном (Французском) фронте в ходе войны неумолимо понижался:

Род войск	1914 год			1918 год
	Франция	Англия	Германия	Франция	Англия	Германия
Пехота Артиллерия Кавалерия	61,6 18,5 4,6	54,0 16,5 7,5	62,3 17,0 4,7	50,5 29,7 3,3	46,4 28,0 1,0	48,9 28,6 1,6

Однако мы говорим о Восточном (Русском) фронте. Здесь, хотя генеральная тенденция упадка кавалерии и обозначилась, но значение кавалерии в общевойсковом бою еще оставалось высоким. Это и русские удары в Восточной Пруссии, Галиции и Польше. Это и немецкие удары в Литве и Румынии. Конница воюющих держав с 1916 года стала спешиваться, используясь в окопной войне, однако процент кавалерии не спешил понижаться. Так, в начале войны в немецкой армии насчитывалось одиннадцать кавалерийских дивизий по шесть полков в каждой. В том числе на Восточном фронте – лишь одна. Итого – шестьдесят шесть полков армейской кавалерии (без войсковой конницы армейских корпусов и пехотных дивизий). К октябрю 1917 года немцы имели лишь семь кавалерийских дивизий по четыре полка, и пять отдельных кавалерийских бригад по три полка. Итого – сорок три полка. Однако, последняя германская кавалерийская дивизия убыла на Восточный фронт из Франции в июле 1916 года.

То есть, если в августе 1914 года на Восточном фронте немцы имели шесть полков армейской кавалерии, то к моменту выхода России из войны – более сорока полков. И лишь после Брестского мира, в апреле 1918 года были расформированы еще три немецкие кавалерийские дивизии, оставив в строю только четыре: баварская, 1-я, 2-я и 4-я. В свою очередь, русская Действующая армия в начале войны получила 124 полка армейской кавалерии, а к концу 1917 года русские имели до двух с половиной сотен кавалерийских полков (в основном – казачьих). Таким образом, если русская конница и не выполнила всех тех задач, что ставились перед ней, то тому виной не сокращение численности кавалерии, а, во многом, несостоятельность конного командования.

Правда, российские кавалерийские начальники в подавляющем своем большинстве оказались не на высоте исполнения поставленных перед ними боевых задач. Прежде всего, это обстоятельство объясняется несоответствием реальных условий ведения современного боя с той подготовкой, которая практиковалась в русской кавалерии перед войной. Перестроиться, как это сделали многие пехотные начальники, кавалеристы, как правило, не смогли. Характерно, что данная тенденция всплыла еще в период русско-японской войны 1904-1905гг. В итоге, русская конница – самая многочисленная, сильная и подготовленная не только в Европе, но и в мире – в ходе Первой мировой войны не выполнила в полной мере и того, что могла и должна была выполнить. Упреки по этому поводу следует адресовать как довоенной практике подготовки русской кавалерии к современному бою, так и конным начальникам, не сумевшим воспользоваться опытом войны, а вернее всего, не пожелавшим это сделать.

Именно поэтому, с расширением боевых действий, в составе конницы русской Действующей армии все больший процент стали занимать казачьи соединения, так как казаки традиционно воевали в конном строю. Природная сметка и инициатива казаков побуждали использовать их для разведки в большей степени, нежели армейскую кавалерию. Кубанские пластунские бригады и попытка образования донских пластунов есть то исключение, которое подтверждает правило. Исследователь пишет, что «На 1 января 1917 года казачья конница, с учетом казачьих полков в дивизиях регулярной конницы, составляла почти семьдесят процентов всей кавалерии русской армии на театрах военных действий»³. В 1917 году это число еще увеличилось. Причина этому – нежелание русского командования увеличивать численность регулярной конницы, вследствие изменения роли кавалерии в войне. Теперь уже конница, не могла как раньше, быть использована в качестве тарана по неприятельской пехоте, для чего регулярная кавалерия была более подходящей, нежели казачья. Помимо того, русская конница уже в первый год войны стала использоваться, как правило, в качестве своеобразной «ездящей пехоты». То есть, конные части бросались на трещавшие участки фронта с целью придержать наступление противника до подхода собственной пехоты.

Русские военачальники, естественно, пытались сделать все от них зависящее, чтобы повысить коэффициент полезного действия от кавалерии. Так, в ходе войны было предпринято три попытки образования стратегической кавалерии – по разу в каждый год войны. Однако и здесь конные массы не сыграли той роли, какую должны были сыграть. В итоге, оперативное значение, когда таковое бывало, играли лишь сравнительно небольшие конные соединения – от дивизии до корпуса. Причина этому, повторимся, и еще не раз будем говорить об этом во 2-й части, – несоответствие начальства превосходному составу своего рода войск. А. А. Керсновский отлично охарактеризовал это обстоятельство, резюмировав: «В общем, если характеризовать боевую работу русской конницы, то надо сказать, что корнеты совершали блестящие подвиги, а генералы упускали блестящие возможности…»⁴.

Одной из главнейших задач конницы перед войной считалось ведение разведки. Причем – не только ближней, перед фронтом своих общевойсковых соединений, но и дальней – в тылу неприятеля. Тем не менее, участник войны сообщает, что наша конница не умела вести разведку в реальных боевых условиях: «Русская армейская конница вела разведку в течение всей кампании при самых разнообразных условиях перед фронтом и на флангах армии. Всегда и везде замечается одна и та же основная ошибка: разведка основывалась на действиях разведывательных эскадронов и разъездов, причем ядро конницы не стремилось боем очистить этим разведывательным органам дорогу через передовые и охраняющие части неприятеля. Разведывательные органы доходили только до этих передовых частей и дальше, в большинстве случаев, проникнуть не могли. Вообще в русской кавалерии не было твердо установлено, что только боем можно проникнуть до расположения крупных сил неприятеля и получить ценные сведения»⁵. Здесь имеется в виду та разведка, что предоставляет командованию ценную информацию оперативного характера. В последующем же роль кавалерии как разведки была уничтожена развитием авиации. Повышение значения техники (фоторазведка, превосходство германцев в воздухе, дирижаблестроение, устарелые самолеты русских летчиков) переломило ситуацию с получением разведданных в пользу неприятеля. Противопоставить этому равноценное средство русские не сумели: «Ошеломляющие успехи авиационной разведки в первые же недели войны привели к полному перевороту в оценке этого нового рода войск. То, о чем в мирное время и не помышляли, случилось: авиация почти совершенно вытеснила кавалерию как средство дальней разведки»⁶.


Глава 1.

Предвоенная подготовка русской конницы.


Известная военная максима гласит, что войну выигрывает тот, кто лучше подготовится к ней в мирное время: «Хочешь мира – готовься к войне». Генералиссимус А. В. Суворов писал: «Тяжело в учении – легко в бою». В то же время, не менее известным является тот факт, что любая армия всегда готовится к прошлой войне. Для противоборства Первой мировой войны 1914-1918гг. эта аксиома стала как нельзя более верной: если на войну противоборствующие армии выходили, следуя принципам чуть ли не франко-прусской войны 1870-1871гг., то заканчивалась война в том же разительном отличии армий образца 1918 года от армий образца 1914 года, в каком эта последняя к моменту первого выстрела отличалась от армий образца Крымской войны 1853-1856гг.

Войны государей окончательно переросли свои рамки, превратившись в войны народов. По итогам мирового противостояния рухнули монархические режимы великих держав. Прежде всего – пали те традиционные режимы, что стояли на пути развития мирового капитала – Россия, Германия, Австро-Венгрия. Развалившаяся на куски Австро-Венгрия, разоренная и обкорнанная Россия, урезанная и униженная Германия – вот итог Первой мировой войны для монархий, сцепившихся друг с другом в смертельной схватке во имя торжества буржуазных режимов капиталистической Западной Европы и Соединенных Штатов Америки.

К войне готовились все, и, конечно, старались готовиться как можно более тщательно. Наиболее подготовившаяся к схватке держава – Германия – форсировала развязывание агрессии, не дожидаясь укрепления мощи своих потенциальных противников. Именно немцы лучше всех подготовились к войне, и только нехватка ресурсов (прежде всего – человеческих), величайшая самонадеянность, переросшая в гордыню, и объединение почти всего мира для борьбы с германским империализмом, не позволили Германии одержать победу в войне.

К Большой Европейской войне готовились и русские. Уже после Боснийского кризиса 1909 года стало ясно, что рано или поздно Австро-Венгрия бросит вызов Российской империи, а за спиной австрийцев будут стоять немцы, рвущиеся к мировой гегемонии посредством сокрушения экономической мощи Великобритании, политического веса Франции и потенциального могущества России. Капиталистическая модернизация, лихорадочно проводимая правительством П. А. Столыпина, заклинавшего императора Николая II обеспечить стране два десятилетия внешнего мира, укрепила экономику страны. Тем не менее, к июлю 1914 года, хотя и было сделано немало, но не было сделано еще больше. Логичным, хотя и не закономерным итогом, как ныне это пытаются представить некоторые ученые, стало падение монархии, революция и скатывание в Гражданскую войну, в которой всегда побеждает наиболее беспринципный и наименее гуманный.

В начале двадцатого века стало ясно, что один из основных родов войск в существующей триаде – пехота, кавалерия, артиллерия – постепенно откатывается на позиции вспомогательного рода войск. Относится это к кавалерии, вынужденной сдать свои позиции перед лицом совершенства современной техники, выразившейся в мощи дальнобойного огнестрельного оружия. Все это стало понятно уже в период русско-японской войны 1904-1905гг. Например, перед Мировой войной военное ведомство проектировало увеличить численность конницы на двадцать шесть полков. Оперативный отдел Генерального штаба возражал: «Падение в минувшую войну значения кавалерии как самостоятельного рода оружия наиболее ярко подчеркивает всю несуразность проектированной меры, особенно в русской армии, всегда страдавшей избытком кавалерии в ущерб прочим более нужным родам оружия»⁷.

Другое дело, что это увеличение должно было коснуться не кавалерийских дивизий, а войсковой конницы (!). Подробнее о важности войсковой конницы для ведения боя будет сказано в 6-й главе. Однако, сделать этого, так или иначе, до начала войны не успели. В любом случае, смены коннице – маневренному роду войск – пока еще не находилось. До изобретения и применения танков еще оставалось время. Следовательно, кавалерия также должна была готовиться к войне, и готовиться, как казалось бы, наиболее активно и современно, дабы окончательно не подтвердить тезис о своей второстепенности.

Русские Вооруженные Силы имели наиболее многочисленные и подготовленные конные войска в Европе и в мире. Для Восточного фронта, громадного в пространстве, слабого в инфраструктурном отношении и, наконец, выгодного в географическом отношении для действий больших конных масс, кавалерия продолжала оставаться основным родом войск. Хотя бы и на последнем месте в триаде. Как ни странно, именно конница оказалась подготовленной к Большой Европейской войне самым наихудшим образом. Участник войны – сумской гусар справедливо замечает: «Русско-японская война в прямом смысле потрясла нас множеством изменений, и за девять лет, прошедшие с ее окончания до начала Первой мировой войны, были проделаны серьезные шаги по модернизации русской армии. Кавалерии, в силу особой специфики, эти изменений коснулись в наименьшей степени. И хотя в 1914 году Россия могла противостоять Западу, она не была готова к продолжительной войне»⁸.

А как раз ведь кавалеристам необходимо было подтвердить свой пошатнувшийся статус в структуре Вооруженных Сил государства. Произошло ровным счетом наоборот, что имело следствием падением престижа кавалерии как одного из главных родов войск и сокращение его относительной численности ближе к концу войны. Как и почему так случилось – проблема данной главы.

В кавалерии, как в никаком другом роде войск, громадную роль играет личность руководителя. Для русских Вооруженных Сил, изначально выстроенных на принципах патернализма в отношениях между солдатами и офицерами, а также в связи с выдающейся ролью придворных связей в воинской карьере, этот тезис особенно применим. Нельзя забывать, что конница, как главный род войск Средневековья, то есть торжества дворянского сословия, в первую очередь наводнялась представителями аристократии. Рядовой состав в конницу также подбирали наиболее тщательно. Отсюда и важность личности начальника, которому под командование передавались лучшие кадры. Офицер-эмигрант А. Сливинский пишет: «…Нельзя не отметить и того, что если в былое время история конницы слагалась из истории ее начальников, то в современных условиях войны необходимость кавалерийскому начальнику обладать исключительными личными дарованиями и даже военным талантом, сделалась абсолютной. Таланты же рождаются редко. С другой стороны, в начале Великой войны после первых боевых столкновений обнаружился перевес в качествах и боевой подготовке русской конницы над кавалерией противника. Ни германцы, ни, тем более, австрийцы, не осмеливались вступать в единоборство с нами, уклонялись от массовых конных схваток и в большинстве случаев переходили к пешему бою»⁹. Причина столь высокого требования к начальникам проста. Она заключается в том, что конный бой требует высокого морального напряжения и отличной подготовки войск. Конный бой менее управляем, нежели огневая стычка, и несет в себе гораздо больше риска, ибо исход боя решается в чересчур короткое время.

Руководство русской кавалерией с 1895 года (то есть, в течение девятнадцати лет перед Первой мировой войной) принадлежало дяде императора Николая II – великому князю Николаю Николаевичу Младшему. Эта должность, согласно существовавшей в России традиции шефства членов императорской фамилии над отдельными родами войск, досталась ему в наследство от его отца – великого князя Николая Николаевича Старшего. Это – тот самый великий князь, брат императора Александра II, что являлся Верховным Главнокомандующим в период русско-турецкой войны 1877-1878гг., веденной русской военной машиной с весьма значительной долей бездарности командования на фоне доблести войск.

История повторяется. Великий князь Николай Николаевич Младший стал первым Верховным Главнокомандующим (июль 1914 – август 1915гг.) в Первой мировой войне. И точно таким же образом, он внес свою немалую лепту в тот бардак стратегического и оперативного руководства, что так часто властвовал в русской Действующей армии в 1914-1917гг. Однако, Турция в 1877 году – это не Германия в 1914 году. И если великий князь-отец имел в своем распоряжении И. В. Гурко, Ф. Ф. Радецкого, М. И. Драгомирова и, главное – М. Д. Скобелева, то великий князь-сын не мог похвастаться такими командными кадрами. Отсюда и смещение великого князя с поста Верховного Главнокомандующего в 1915 году – вряд ли император Николай II горел особым желанием лично возглавить Действующую армию, если бы не требовалось в короткие сроки переломить хаос управления.

Таким образом, подготовка русской конницы к Большой Европейской войне в определяющей степени зависела от великого князя Николая Николаевича. Об этом человеке (именно как о руководителе кавалерии, что интересует нас в данном контексте) существуют диаметрально противоположные точки зрения. Как ни странно, все они по-своему справедливы. Постараемся разобраться в этом, дабы выяснить уровень подготовки конницы к современной войне. Прежде всего, приведем два различных высказывания.

Яростный критик всего того бедлама, что царил в командовании русской Действующей армией в годы войны пишет, что русская кавалерия с 1895 года, то есть со вступления в должность генерал-инспектора кавалерии великого князя Николая Николаевича, учила порядки «линейные, фигурные и малопригодные для современной войны». При нем русская кавалерия «в течение десяти лет проделывала то, чего она не может делать в современной войне, и вряд ли делала это и прежде, если не принимать Фридриховских «плацевых» упражнений, которыми он развлекал иностранцев, за действительность. Но критика в военном мире не процветала, а тем более критика действий Великого Князя… [который] держал себя сурово и неприступно, как человек не от мира сего, как полубог, и как единственный носитель каких-то кавалерийских истин и откровений»¹⁰.

Другой участник войны – кавалерист, сообщает: «Русская кавалерия – это создание Великого князя Николая Николаевича, который долгое время был ее генерал-инспектором. Это он вывел нашу кавалерию из состояния покоя, учений на шагу и рыси, воспитал в ней смелость и способность быстро покрывать пространство. Она единственная [в Европе] поэтому сохранила конный дух и дерзала атаковать в конном строю»¹¹.

Примечательно, что оба высказывания сделаны людьми, в годы войны воевавшими в кавалерии. Генерал Краснов (один из лидеров Белого движения на Дону) командовал 2-й казачьей сводной дивизией, а затем 3-м кавалерийским корпусом. Генерал Залесский, в годы Гражданской войны старавшийся держаться в стороне от братоубийственной бойни – начальник штаба 6-го армейского корпуса, а затем – 1-го кавалерийского корпуса, также командовал 8-й и 6-й кавалерийскими дивизиями. То есть оба этих человека – конники. И вот такие разные, противоположные отзывы о шефе русской кавалерии. Главным же является тот факт, что именно великий князь Николай Николаевич есть тот человек, под решающим влиянием которого русская конница участвовала в Первой мировой войне. Именно те порядки, что вводились им в коннице и (с 1905 года) в войсках Гвардии и столичного военного округа, распространялись на всю русскую армию. Совмещая эти два поста – генерал-инспектора кавалерии и командующего войсками Гвардии и Петербургского военного округа (не говоря уже о Совете Государственной обороны в 1905-1908гг.) – великий князь определяющим образом влиял на подготовку русской военной машины к войне.

Конечно, какие-то его инициативы блокировались его личным врагом военным министром ген. В. А. Сухомлиновым, какие-то – Генеральным штабом, какие-то – командующими другими военными округами. Однако, никакая другая личность так сильно не повлияла на русскую военную машину перед июлем 1914 года. Прежде всего, это относится к кавалерии. Генерал-квартирмейстер Генерального штаба ген. Ю. Н. Данилов, бывший в годы войны одним из сотрудников великого князя, так пишет о нем и его ближайшем помощнике ген. Ф. Ф. Палицыне: «…великий князь учил конные части в поле – его начальник штаба на основании результатов этих работ подготовлял разного рода приказы, инструкции, чертежи и схемы, которые получали неофициальное распространение не только во всей гвардейской кавалерии, но и в тех армейских полках, во главе которых стояли более восприимчивые и деятельные командиры. Так как весьма многими полками командовали офицеры, проведшие свою первоначальную службу в гвардейских частях или в Генеральном штабе, то приемы и навыки, рекомендуемые великим князем, стали распространяться во всей армии довольно широко… Великий князь оставался в этой должности десять лет, и, таким образом, при его кипучей энергии личное влияние его на развитие русской конницы вылилось в совершено исключительные формы»¹².

Подготовка каждого рода войск к войне проводится в двух направлениях. Во-первых, в подготовке личного состава – как офицерского, так и солдатского. Во-вторых, в проведении общевойсковых маневров, дабы рода войск умели взаимодействовать друг с другом на войне. Нельзя забывать, что в проблеме взаимодействия родов войск на поле боя, новому генерал-инспектору кавалерии досталось нелегкое наследство. И переломить его великий князь Николай Николаевич до конца не сумел (а, быть может, и не хотел, считая что-то правильным). А. И. Деникин, начинавший службу в девятнадцатом столетии, вспоминал, что в девяностые годы предшествовавшего века в тактике войск все еще господствовали тенденции наполеоновской эпохи. Конечно, делалась поправка на изменение качества вооружения и, следовательно, его огневой мощи, но все-таки принцип сомкнутого строя еще имел силу. Впрочем, до применения пулемета оставалось совсем немного – да и одиночные стрелки, разбросанные по местности, превосходно уничтожали сомкнутые строи, что отлично выказала англо-бурская война 1899-1902гг. А. И. Деникин сообщает: «Как в пехоте «чувство локтя», так и в коннице «чувство стремени», понимаемые не в смысле моральной близости и поддержки, а в буквальном – приводило к предпочтению «ящиков» разомкнутым строям. Боем в спешенном строю и стрельбою пренебрегали. Не скоро совершился переход к полевому галопу, к втягиванию конского состава, к полю, к новым разреженным строям»¹³.

Вот в этом и заключается соль данного вопроса – о роли великого князя Николая Николаевича в подготовке русской кавалерии, с которой конница и вышла на войну. С 1882 года кузницей кавалерийских кадров стала Офицерская кавалерийская школа. Первоначально, эта подготовка ограничивалась обыкновенным набором – теорией тактики и практикой конной езды. Постепенно, дело подтягивалось к обучению офицеров кавалерии умению действовать на войне. А с назначением на пост начальника школы А. А. Брусилова (1902-1906гг.) дело было окончательно поставлено на основу подготовки кавалериста к войне. Современник так характеризует деятельность нового начальника Офицерской кавалерийской школы: «Главным образом именно ему, генералу Брусилову, Школа, а потом и вся кавалерия, были обязаны введением, взамен существующей “бессистемности”, новой системы выездки лошадей (системы Филлиса), имевшей вначале много недоброжелателей… Старым кавалеристам тех времен и не снилось, что можно было требовать от коня. Энергия Брусилова вызывала зависть, и Брусилов приобрел репутацию беспринципного карьериста и интригана»¹⁴. Последнее замечание относится к распространенному мнению, что именно А. А. Брусилов убрал с поста своего предшественника.

С другой стороны, не менее справедливым мнением является и тот факт, что Офицерская кавалерийская школа учила офицера, в первую голову, как кавалериста, а не как офицера. То есть – выдающийся конник, не умевший командовать конным подразделением в современной войне. Русско-японская война 1904-1905гг. отчетливо выявила данную тенденцию. Ряд кавалерийских начальников в преддверии Мировой войны пытался бороться со сложившейся практикой обучения, однако никто не преуспел в этом. В качестве примера можно привести выдержку из брошюры лучшего (по мнению участников войны) русского кавалерийского военачальника 1914-191гг. – графа Ф. А. Келлера. В войне генерал Келлер командовал 10-й кавалерийской дивизией, а затем 3-м кавалерийским корпусом. В 1910 году он писал: «Меня причисляют к заклятым врагам Офицерской Кавалерийской школы, но это неправда, я враг не школы, а постановки дела в Офицерской школе, и враг потому, что вместо той громадной пользы, которую школа должна была бы принести, она приносит отечественной коннице вред… С легкой руки школы последних времен, когда руководителями и начальниками явились люди почти не служившие в строю и специализировавшиеся только на прыжках и в езде, не знающие и не желающие считаться с нуждами и требованиями строевых частей, явилось шатание во всех полках кавалерии… К тому же, школа забыла, что она воспитывает не берейторов, а строевых офицеров и средство (например, хорошую езду, преодолевание препятствий и т.д.) превратила в цель»¹⁵.

Также, граф Келлер считал, что Офицерская кавалерийская школа должна проводить однообразие в требованиях Устава. Незадолго до войны, в 1912 году армия получила хороший кавалерийский устав (по сравнению с предшествующим Уставом), в котором пеший и конный бой признавались равноценными. Строевой кавалерийский устав 1912 года определял главную задачу конницы в «содействии другим родам войск в достижении общей цели». В данном Уставе впервые было сказано о подвижности в бою крупных сил – маневр группами на поле боя как средство подготовки последнего удара конной массой – «шока». Как считал участник войны, «Устав 1912 года – первая брешь в толще вековых “регулярных” предрассудков, и в этом его огромная историческая заслуга. Другая состоит в том, что им принципиально уничтожается (в тактическом отношении) понятие о регулярной и иррегулярной коннице»¹⁶.

Конечно, переучить конницу за остававшиеся полтора года уже не удалось, а в отношении не желавших переучиваться кавалерийских начальников это было и вообще невозможно. Так, служивший в 5-м драгунском Каргопольском полку И. В. Тюленев вспоминал, что во время учений и маневров «Выигрыш боя приписывался тому, кто хорошо покажет “шок”, а не тому, кто сочетает маневр с огнем артиллерии, кто искусно организует бой»¹⁷. Поэтому, Устав одновременно был дополнен. Именно – различными инструкциями, положениями и прочими военными нормативно-правовыми документами, долженствовавшими внедрить в среду командиров новейшие достижения в отношении вождения конных масс на войне. «Наставление для занятий в кавалерии» 1912 года гласило, что кавалерийское подразделение считается подготовленным, если оно в состоянии выполнить все предстоящие ему в военное время задачи. Среди этих задач особо выделялись следующие умения:

1.атаковать в конном строю все рода войск противника;

2.подготовить успех конной атаки огнем;

3.свободно маневрировать на всякой местности, не нарушая порядка движения, преодолевая препятствия и применяясь к местности;

4.действовать в спешенном порядке наступательно и оборонительно;

5.совершать походные движения, как днем, так и ночью;

6.нести службу охранения и разведки, как на походе, так и на бивуаке.

Характеризуя базу предвоенной подготовки, выраженную в Уставе 1912 года, Б. М. Шапошников в труде «Конница (кавалерийские очерки)» писал: «…комбинированный бой будет наиболее часто применяемым способом действия крупных сил конницы. Такой вид боя конницы нашим уставом был признан до мировой войны и только лишь не привился прочно в армии. Конница еще по-прежнему стремилась главным образом конной атакой большей части своих сил завершить удары, придавая пешему бою второстепенное значение. И, не видя благоприятно складывающейся обстановки для конной атаки, не развивала натиск своих пеших частей, оставляя конные свои части в бездействии, в результате чего проигрывала бой или сводила его на нет»¹⁸.

Повторимся, что за остававшееся до войны время даже и по одним только объективным причинам сделать мало что удалось. Поэтому, основную роль в войне играли те кавалерийские начальники, что готовились к современной войне и до 1912 года, а также молодые офицеры Генерального штаба, находившиеся при старых военачальниках – начдивах и комкорах. Впрочем, большая часть этих начальников долгое время (а то и до конца войны) оставалась на своих постах, пользуясь поддержкой в «высших сферах». Ответственность за этих людей, прежде других, должен нести их непосредственный шеф – великий князь Николай Николаевич. Выдающийся отечественный военный ученый А. А. Свечин впоследствии указывал, что «Ужасный подбор русских кавалерийских начальников – творчество великого князя Николая Николаевича, в бытность его инспектором конницы»¹⁹.

Говоря о подготовке русской кавалерии перед войной, мы неизбежно проецируем этот вопрос на те события, что происходили в войну. Зная, что конница не сыграла и четверти той роли, что могла и должна была сделать в военных действиях, следует констатировать, что эта подготовка была неудовлетворительной. Как ни странно, основная тенденция, проявившаяся еще в 1904-1905гг., относилась к той сфере, что вообще странна для военного человека. А именно – к чрезвычайно болезненному отношению кавалерийских начальников к потерям своих войск. Если пехота бросалась в штыки, сражаясь до остатков взвода в каждом батальоне, если артиллеристы часто били «на картечь», останавливая атаки противника, то конница, как правило, оставалась в стороне от больших потерь даже в тех случаях, когда обстановка властно повелевала, «умереть, но выстоять». Конечно, были и исключения. Но, как правило, конные атаки на пехоту неприятеля производились соединениями не свыше полка. А также, когда велись оборонительные действия в кризисные моменты развития операции.

Гораздо же чаще конница старалась уйти «за пехоту» и держаться в тылах, нежели позволить собственным пехотинцам получить немного передышки в непрерывных боях. А ведь именно конные удары наиболее чувствительны для пехоты в маневренных боях. Причина такого поведения – соответствующая постановка взаимодействия пехоты и кавалерии на предвоенных маневрах, чем еще будет идти речь. Так, М. Мураховский писал, что ознакомление войск во взаимодействии конницы с пехотой на маневрах играет большую роль, «ибо самую дисциплинированную пехоту волнует одно появление конницы вблизи района ее действий. И один раздавшийся откуда-либо крик: “Кавалерия!”, вселяет панику в самые крепкие части. Спокойная и выдержанная пехотная часть, находящаяся до конца в руках своих начальников, недоступна для самой энергичной конницы, но зато дрогнув хоть на момент, она становится легкой и лакомой добычей для последней»²⁰.

Еще в 1910 году бывший главнокомандующий Маньчжурской армией ген. А. Н. Куропаткин, основываясь на опыте русско-японской войны 1904-1905гг., указывал: «Главная реформа в коннице должна, по моему мнению, заключаться не во внешних преобразованиях, а в перемене воспитания. Пока конница не будет воспитана в мысли, что она должна сражаться так же упорно, как и пехота, расходы на конницу не окупятся. Если пехота, теряя двадцать пять процентов, еще совершенно свободно продолжает бой, если пехота, потеряв даже свыше половины своего состава, все еще держится на занятых ею позициях или повторяет атаки, то необходимо, чтобы тот же масштаб был применен и к коннице. Мы слишком берегли конницу в бою и слишком мало вне боя. Целые полки при первых близких разрывах шрапнели уже отводились назад, не потеряв еще ни одного человека»²¹. Практика войны показала, что чрезмерность потерь, даже в требуемых случаях – это не для кавалерии. Причем, этот подход являлся наиболее характерным для действий против немцев – то есть, самого сильного противника. Деятельность кавалерии в Варшавско-Ивангородской наступательной, Лодзинской оборонительной, Августовской оборонительной операциях маневренного периода войны это ярко подтверждает. Неумело действовала кавалерия и в Восточно-Прусской наступательной и Виленско-Свенцянской оборонительной операциях, где задействовались по численности целые конные армии. А в позиционный период (кампания 1916 года) конница вообще ничего не смогла сделать.

Какая же именно подготовка клалась в основу воспитания русской кавалерии перед войной? Понятно, что в идеале такая подготовка должна охватывать все те сферы, что необходимы для боевой деятельности. К примеру, в пехоте делался упор на стрелковую подготовку, что позволяет утверждать приоритет русского кадрового стрелка перед всеми прочими армиями (возможно, на равном уровне стол только солдат немногочисленной британской армии). Соответственно, маневрирование пехотными массами уже проводилось с затруднением, что с удовлетворением отмечалось перед войной германскими разведчиками – «тяжеловесность маневрирования и управления» русскими войсками.

Точно так же обстояли дела и в артиллерии. Стрельба русских батарей и отдельных орудий в русской артиллерии были доведены до совершенства. Превосходная подготовка личного состава – как офицерского, так и солдатского – позволили русской артиллерии, уступавшей австро-германцам и в количестве орудий вообще, и в тяжелой артиллерии – в огромной степени – сравнительно успешно противостоять противнику всю войну. Если австро-германцы брали огневой мощью тяжелых гаубиц, то русские – ювелирной стрельбой с закрытых позиций. Зато в управлении массированным огнем нескольких батарей русские командиры уступали немцам. Все это разбирается в соответствующих частях нашей работы.

Таким образом, как можно видеть, подготовка родов войск русской военной машины осуществлялась поодиночке – без взаимодействия друг с другом на поле боя. Другим важнейшим упущением предвоенной подготовки стал факт превосходного обучения отдельного бойца на фоне неумения управлять большой массой этих самых бойцов. Иными словами, начиная со штаб-офицерского уровня, русские войска уже начинали уступать противнику. Конечно, были и исключения, но все-таки правилом являлся именно данный тезис – чем выше был уровень управления, тем все больше и больше русская сторона отставала от подготовки неприятеля.

Все эти выводы в полной мере относятся и к кавалерии. Тем более, что уже в XIX веке стало ясно, что кавалерия постепенно сходит на нет в качестве самостоятельного рода войск. Советский ученый пишет: «…Изменилась роль кавалерии. Она потеряла значение самостоятельной ударной силы и все более приобретала роль вспомогательного рода войск, обеспечивающего глубокую разведку и ведущую бой как в конном, так и в пешем строю. В связи с этим, и в кавалерии [как и в пехоте] также обозначалась тенденция к унификации»²². Наверное, было бы странно, если бы один из родов войск готовился не так, как прочие. Правда, большая зависимость рода войск от воли высокопоставленного лица, заправлявшего им (например, генерал-фельдцейхмейстером артиллерии был великий князь Сергей Михайлович, также оказавший определяющую роль на развитие и подготовку русской артиллерии перед Первой мировой войной), вполне могла привести к иным методам обучения войск.

Однако, этого не произошло. И проведение маневров в довоенный период отчетливо выявляет тенденцию, о которой мы говорили – лучшая в Европе подготовка войск на низшем уровне (солдатский и обер-офицерский уровень) и худшая – на уровне высшем (со штаб-офицерского уровня). Это относится, конечно, к общевойсковым маневрам, где каждый род войск действовал как бы сам по себе, без осознанного понимания того простого факта, что в бою все рода войск будут драться бок и бок и, следовательно, они должны уметь сражаться таким образом. Но условия маневров готовились так, что победившей стороной считался не тот общевойсковой командир, кто сумел организовать победу, а тот, кто в максимальной степени использовал сильные стороны каждого рода войск по отдельности. Участник войны – гвардеец, вспоминал: «…дело с тактической подготовкой нашей кавалерии вообще обстояло несколько хуже, нежели в пехоте, ибо с конницей у нас весьма часто занимались меньше, чем следовало бы […] невольно досадуешь на то, сколько времени и труда тратили мы на освоение техники встречных лобовых конных атак, производимых всегда в сомкнутом развернутом строю, когда с пиками наперевес вихрем налетали друг на друга целые кавалерийские бригады и даже дивизии, сшибаясь друг с другом врукопашную. Разомкнутым строем атаковывали лишь пехоту. Такие картинные бои конницы были уместны, быть может, столетие назад, но при современной технике и вооружении вряд ли можно было ожидать практического применения подобной тактики в условиях настоящей большой войны. А между тем, ни одно наше учение на военном поле, ни одни маневры никогда не обходились без подобных атак, коими традиционно завершались всякие маневры, будь то бригадные, дивизионные или даже корпусные»²³.

Таким образом, если пехота училась, в первую голову, вести огневой бой с пехотой противника, а артиллерия – к контрбатарейной борьбе, то конница готовилась, прежде всего, к конному бою с кавалерией противника. Приведем громадную цитату из В. Рогвольда, который в своих работах, посвященных его личному опыту войны, усиленно исследовал именно этот вопрос – предвоенную подготовку русской кавалерии. В отношении обучения конных частей В. Рогвольд пишет: «Здесь, прежде всего, готовились к поединку с неприятельской кавалерией, который представлялся, как столкновение конных масс исключительно в конном строю. Все было направлено к тому, чтобы иметь на своей стороне всевозможные выгоды в таком столкновении, которое большей частью представляли себе как встречный бой». Выгоды:

1. быстрота развертывания походных колонн;

2. искусство выстраивания в оптимальный боевой порядок полков, бригад и дивизий;

3. умение менять направление и фронт в боевом порядке;

4. темпы и четкость спешивания войск и их посадки на коней;

5. соблюдение строгого порядка в частях;

6. соблюдение молчания вплоть до столкновения.

«В отношении движения и маневрирования больших масс конницы дошли до виртуозности: было обычным явлением, что кавалерийская дивизия двигалась и перестраивалась на полевом галопе по знаку шашкой своего начальника… В итоге, русская кавалерия представляла страшное оружие на случай конных столкновений, но при условии действовать в сомкнутых порядках, в зрительной связи между частями. Как только зрительная связь нарушалась, отдельные начальники, не приученные действовать самостоятельно и согласованно для достижения указанной общей цели, терялись, не проявляли должной инициативы или задавались своими целями, ждали приказаний, бездействовали или старались восстановить зрительную связь в зависимости от характера данного лица. Обучение не приучало к поддержанию связи между частями, не давало необходимых навыков и привычек ни старшим начальникам, ни подчиненным; это было очень просто при зрительной связи и нормальных боевых порядках, и совершенно не удавалось, как только боевой порядок расчленялся на самостоятельные группы, действующий на больших расстояниях друг от друга»²⁴.

Как видим, именно одиночная подготовка всадника и коня перед войной стояла на большой высоте. Предвоенные маневры заключались в конном столкновении на заранее избранной ровной местности. В итоге, по условиям игры, побеждал тот, кто успевал раньше развернуться. Подвижные же сборы, проводимые в приграничных округах, были редки и непродолжительны. Но и здесь военачальники не умели организовать взаимодействие конницы с пехотой и артиллерией, причем потому именно, что это было бы минусом для инспекторов, которых зачастую возглавлял великий князь Николай Николаевич.

Что значит – «настоящий кавалерист», по восприятию идиом начала двадцатого века? Это тот боец, который превосходно использует особенности своего оружия. Именно так и воспитывались русские кавалеристы. То обстоятельство, что данный подход берет свое начало в первой половине Средневековья, когда один конный рыцарь вполне мог разогнать целую толпу пехотинцев, не учитывался. Не в последнюю очередь благодаря тому, что, как уже говорилось, конница считалась самым аристократичным родом войск. И это, несмотря на то, что наиболее великий полководец Европы, с которого брали пример, и который на протяжении десятилетий успешно противостоял всем европейским монархиям вместе взятым, все же являлся артиллеристом.

Критиковать предвоенную подготовку стали уже по окончании войны, когда стало ясно, что велась она не так, как того требует современная война. Соответственно, те теоретические установки, что проповедывались высшими начальниками (личный опыт русско-турецкой войны 1877-1878гг.!), неизбежно накладывались и на молодых офицеров: «Перед Первой мировой войной мы все еще испытывали романтическое отношение к ярким сражениям прошлого. Хотя огромное количество времени было отведено изучению пеших боев, упор делался на сражениях в седле. Вот почему мы так легкомысленно относились к занятиям по тактике и всему тому, что имело отношение к современной войне. В конечном счете, нас постигло жестокое разочарование, но зимой 1913\14г. считали, что основным оружием кавалериста является лошадь»²⁵.

А что значит лошадь как основное оружие кавалериста? Это понималось примерно так же, как перед Второй мировой войной существовало увлечение танками «поддержки пехоты». То есть – не танковые силы сами по себе, как могучая сила современной операции, а огневая поддержка пехоты (немцы решили эту проблему созданием такого рода подвижной артиллерии как штурмовые орудия). То есть, лошадь являлась тем фактором, что позволял кавалеристу добиться победы. Это и понятно, ведь каждому коннику было ясно, что в бою сабля против винтовки пехотинца – все-таки уступает. Поэтому считалось, что конница, если ей придется действовать против пехоты, должна как можно быстрее домчаться до последней и принудить к бою холодным оружием. Странно только, что данная точка зрения могла господствовать в то время, когда все европейские армии активно насыщались таким страшным оборонительно-наступательным оружием как пулемет. Тем не менее, изжить консерватизм не удалось. Участник войны вспоминает: «Конница перед мировой войной упорствовала в своем излюбленном способе конной атакой искать решающего успеха даже над нерасстроенной пехотой, почему практическое обучение конницы далеко отставало от совершенно правильных выводов военно-научной теории. Стремление уменьшить время губительного действия огня, пока шашки переносятся к противнику, быстрота движения, вот тот прием, который был избран конницей для состязания с пехотой наших дней»²⁶.

Уже после войны ее участники и исследователи в отношении подготовки и действий кавалерии столкнулись в спорах о вопросе использования опыта гражданской войны в США в 1861-1865гг. В этой войне активно использовались большие конные массы, которые, благодаря географии, сыграли большую роль в ведении военных действий. Опыт этой войны был взят европейскими странами на вооружение, в том числе и в России. Другое дело – каким именно образом он был взят. Так, А. А. Керсновский справедливо пишет: «Увлечение ковбоями американской междоусобицы – Шерманом и Шериданом – повлекло за собой то, что мы по опрометчивости сделали второй шаг, не сделав первого – стали заводить стратегическую конницу, упустив создать войсковую». Но дело даже не в этом. Дело в том, что под влиянием гражданской войны в США русские кавалерийские руководители взяли лишь то, что для Европы являлось совершенно неверным – использование конницы как ездящей пехоты (не надо забывать, что сами американцы считали важнейшим оружием конного боя не саблю, а револьвер). То есть, опыт гражданской войны в США, по правильному замечанию старого конница М. Баторского, учил «двум весьма существенным вещам: первое – массирование конницы и второе – действиям на тыл противника, как самостоятельным актам»²⁷.

В России этого не поняли, а увлеклись лишь внешней стороной – ездящей пехотой, о чем и говорит А. А. Керсновский. Между тем, опыт американской войны должен был дать Европе и правильный вывод – использование конницы как огневой силы в большой массе. Ведь в Первую мировую войну конница всех европейских армий вступила, используя учение «шока». Иными словами – конных «мясорубок» времен Фридриха II и Наполеона. Это был тот предрассудок, который так и не удалось изжить. А ведь гражданская война в США давала тип современной кавалерии, возглавляемой Стюартом (южане) и Шериданом (северяне). Это должна была быть конница инициативных кавалеристов, которые отлично действуют как в конном, так и в пешем строю; маневрируют так же умело, как и стреляют.

И, как будто бы на смех, в отличие от прочих европейских держав, именно Россия имела таких кавалеристов, не зависимых ни от сомкнутого строя, ни от личного примера офицеров, гибнущих в бою в первую очередь. Речь, конечно, идет о казаках – «природной коннице» нашей страны. А вот немцы поняли американский опыт лучше русских, хотя не имели столь многочисленной кавалерии, предпочитая делать ставку на тяжелые гаубичные батареи, ни казаков. Как считает исследователь, оценивая Свенцянский прорыв сентября 1915 года, «…Германские генералы ориентировали свои вооруженные силы на маневренные наступательные боевые действия, поэтому кавалерийские соединения предназначались для выполнения оперативных или стратегических задач – глубоких рейдов в тылу противника, введения в прорыв неприятельских позиций и организации полномасштабного преследования. Такую стратегию применения кавалерии пруссаки заимствовали из опыта Гражданской войны в США»²⁸.

Представляется, что делать столь далеко идущие выводы о предвоенной подготовке германской конницы на основании всего лишь единственного Свенцянского прорыва было бы несколько опрометчиво. Однако, против фактов идти нельзя – немцы лучше русских применяли конные массы в оперативном масштабе, и в этом Ю. Ю. Ненахов совершенно прав. Русские до войны учили конницу взаимодействовать с пехотой непосредственно на поле боя. И то – взаимодействовать в качестве конного «шока» на позиции условного противника. Иными словами, русские командиры действовали по тому правилу, что главная задача кавалерии – конная атака на поле сражения. Немцы же уже в ходе военных действий перестроились, правильно осознав, что при современной технике роль конницы – удары по флангам и тылу неприятельских армий в оперативном масштабе. Участник войны с горечью отметил: «Превосходная подготовка германских кавалерийских начальников и умелое использование конницы высшим командованием сделали то, что слабая германская конница принесла гораздо больше пользы своей армии, чем сильная русская»²⁹.

В 1906 году первый начальник реорганизованного Генерального штаба и верный сотрудник великого князя Николая Николаевича ген. Ф. Ф. Палицын учредил четыре кавалерийских корпуса, которые были временно уничтожены после русско-японской войны 1904-1905гг. Эти корпуса были упразднены военным министром ген. В. А. Сухомлиновым (генерал Сухомлинов также являлся кавалеристом!) в 1910 году. Итог – отсутствие штабов для стратегической конницы, перевод всех кавалерийских дивизий в армейскую кавалерию, тяжелейшая нехватка (и по качеству, и по количеству) войсковой конницы. Это – невзирая на то, что накануне войны русская конница имела 129 полков, а пехота продолжала оставаться в бою «слепой», вследствие отсутствия разведки.

То есть, до войны кавалеристы практически не учились действовать вместе с пехотой, раз в качестве войсковой кавалерии должны были стать казаки 2-й и 3-й очереди. Иными словами, проводимая перед войной реорганизация сухопутных сил не затронула кавалерию. И не последняя причина здесь – личная вражда между генерал-инспектором кавалерии великим князем Николаем Николаевичем и военным министром ген. В. А. Сухомлиновым, которому протежировал император Николай II. А ведь все кавалерийские теоретики говорили, что упразднение кавалерийских корпусов – неверное деяние. Так, профессор А. Ф. Матковский писал, что для Европейской войны обязательно нужны кавалерийские корпуса, причем они должны быть созданы уже в мирное время³⁰.

Вероятно, еще и поэтому, конница воспитывалась сама по себе, не получая навыков действий в современном общевойсковом бою. Ведь даже и в артиллерийском отношении конница взаимодействовала не столько с артиллерийскими бригадами армейских корпусов, сколько со своими собственными конными батареями. Число же последних было весьма невелико: перед войной их насчитывалось двадцать три единицы в пятнадцати кавалерийских дивизиях. Во время войны было сформировано еще четыре конные батареи, что ясно показывает на приоритет обычной артиллерии. Все тот же В. Рогвольд пишет: Немецкая кавалерия уклонялась от конного боя за собственной пехотой. «Между тем, подготовка в мирное время русской кавалерии велась исключительно (выделено нами – Авт.) в направлении подготовки ее к бою с конницей противника. Отсюда, каждый большой маневр начинался непременно с действий конных сил обоих противников, по окончании которых никто больше кавалерией не интересовался. Конница приучалась действовать сама по себе, вне зависимости от интересов всей армии, да и пехота приучалась к тому же, мало интересуясь тем, что и как делает кавалерия; последняя сплошь и рядом появлялась у своей пехоты только к заключительному аккорду маневра – общему бою – и производила более или менее эффектную атаку, больше для зрителей маневра. Примерно по этой схеме представляли себе настоящую военную операцию как командование, так и кавалерийские начальники».

Мирное обучение выражалось:

«а).в исключительном внимании к конному бою и к маневрированию в конном строю на небольших пространствах;

б).в привычке действовать, маневрировать и принимать решения, только видя неприятеля;

в).в недооценке комбинированного боя, неумении его вести;

г).в неумении управлять боем на больших пространствах, когда зрительная связь между частями терялась…

з).в непривычке действовать широко расчлененным боевым порядком, без точных сведений о расположении неприятеля и, как следствие – непривычка рисковать, ставить определенные задачи подчиненным начальникам, настойчиво преследовать поставленные цели, продолжительное время бесконечной разведки, отсутствие инициативы у частных начальников, когда они попадали в необычную обстановку»³¹.

Такое положение вещей в подготовке кавалерии делало невозможным использование больших конных масс в той системе управления, что сложилась перед войной. Косвенно об этом свидетельствует расформирование кавалерийских корпусов после русско-японской войны (а затем вторично – в 1910 году), где русская сторона также не сумела использовать превосходство в коннице над японцами. Ведь русские военачальники так и не смогли приспособить тактику кавалерийского боя к требованиям современной войны. В итоге, кавалерийские корпуса стали спонтанно создаваться уже через после начала Первой мировой войны, а в 1916 году конные корпуса уже приняли устоявшуюся структуру – от двух до четырех кавалерийских дивизий. До этого широко использовались сводные отряды, в которых начальники кавалерийских бригад и дивизий старались сохранить как можно больше самостоятельности, хотя и были обязаны подчиняться штабам кавалерийских корпусов, создаваемых на время той или иной операции командованиями фронтов или Ставкой. Отсюда во многом проистекала нерешительность применения конницы в Варшавско-Ивангородской и Виленско-Свенцянской операциях 1914-1915гг., в которых широкомасштабные действия кавалерии были призваны сыграть важную роль.

Таким образом, единственное, что умела делать русская кавалерия – это драться против кавалерии противника в открытом сражении, то есть то, что совершенно не могло пригодиться в современной войне. Конница должна была принимать то участие в операции, что способствовало бы общей победе, однако приоритет тактики в обучении над оператикой, достиг чрезмерно непреодолимых масштабов. Удивительно, но с этим русские столкнулись уже в войне с Японией, где также не было крупных конных боев, так как японцы имели на театре войны всего лишь две кавалерийские бригады против многочисленной русской конницы. Никаких серьезных выводов по итогам русско-японской войны сделано не было: «…в основу всех действий конницы было положено ее участие в сражении, а оперативная работа на театре войны, хотя и не умалялась, но не превалировала над тактикой. В выполнении же чисто боевых задач, встававших перед конницей, последняя стремилась разрешать их преимущественно ударом в конном строю, видя в этом наиболее полное использование своей сильной стороны. Действия с винтовкой в руках были побочным способом достижения поставленной цели»³². Одним словом, многочисленный и весьма квалифицированный род войск – кавалерия – был совершенно не подготовлен к современной войне.

Так что вовсе не странно, что в сентябрьских боях на левом берегу Вислы кавалеристы лучше оборонялись, чем наступали. Что конница старалась оставаться в стороне от общевойскового боя, переваливая тяжесть ведения боев на пехоту и артиллерию, в том числе и тогда, когда следовало атаковать во что бы то ни стало (брезинский прорыв немцев). Что еще и в 1916 году конница наблюдала как победоносная пехота Юго-Западного фронта гонит врага, но участвовать в преследовании не могла, так как не умела. Вообще, преследование разбитого противника стало одним из наиболее слабых мест действия русской кавалерии в Первой мировой войне.

Кавалерийские начальники оказались самыми рьяными ретроградами: пехотинцы и артиллеристы (не говоря уже об инженерных войсках, переживших настоящее второе рождение) учились, пусть и на собственных ошибках. Кавалеристы учиться не желали (вспомним, в связи с этим, что и в Советском Союзе перед Второй мировой войной самым консервативным родом войск стала кавалерия, а «кавалеристами» именовали наиболее ретроградную группу советского военного руководства, группировавшегося вокруг К. Е. Ворошилова и С. М. Буденного), а широкое применение конницы в Гражданской войне зависело от «нерегулярности» военных действий: даже против только что обретшей независимость Польши этот номер уже не прошел; на каждом театре – своя специфическая тактика.

Стремясь выделить несомненные положительные моменты, А. А. Керсновский пишет, что русской конницей «было произведено до 400 атак в конном строю…», в ряде сражений «некоторые конные дела имели не только тактическое, но и стратегическое значение», наконец, «сколько раз наши пехотные дивизии и корпуса выручались беззаветными атаками ничего не боявшихся и все сметавших сотен и эскадронов»³³. Все это так. Однако, надо сказать о том, что кавалерия проявила себя в войне как вспомогательный род войск, но не как основной. Вот в чем, на наш взгляд, главный вывод данной части нашей работы.

Первая мировая война окончательно утвердила то обстоятельство, что отныне главной становится не тактика, а оперативное искусство как метод ведения боевых действий (стратегия есть вещь более высокого порядка). А, следовательно, на первое место неизбежно выдвигались не атаки небольшими соединениями (как правило, это и было в числе тех четырех сотен атак, о которых сообщает А. А. Керсновский), а умелые действия конных масс – от дивизии и выше. И вот как раз в этом отношении руководство русской конницей оказалось весьма и весьма неудовлетворительным. Отсутствие надлежащим образом организованных кавалерийских корпусов (и, добавим, столь же надлежащим образом подготовленных начальников этих корпусов) в мирное время, приводило к тому, что русским постоянно не хватало конницы в самый нужный момент:

- при преследовании австрийцев после боев под Варшавой и Ивангородом в сентябре 1914 года;

- при попытке пленения группы Шеффера в боях под Лодзью в ноябре 1914 года;

- под Шавли весной 1915 года;

- под Свенцянами.

Поэтому же конные корпуса занимали растянутые окопы в 1916 году, а главкоюз ген. А. А. Брусилов и его командармы (прежде всего, в 8-й и 9-й армиях) не сумели использовать свою довольно многочисленную конницу для довершения поражения противника, разгромленного на первом этапе Брусиловского прорыва в мае-июне 1916 года.

Выходит, что великий князь Николай Николаевич великолепно подготовил конницу как самостоятельный род войск, но в современной войне надо тесно взаимодействовать с пехотой и артиллерией. Нужна гибкая тактика конницы в общевойсковой операции. Этого не было сделано в том числе и потому, что в военной теории не существовало отдельного вида военного искусства – оперативного искусства. Поэтому конница готовилась только в тактике, плюс теории стратегической конницы, как глубокие рейды во вражеские тылы. Противник же более безболезненно перешел к новой тактике, ввиду сохранения при пехотных корпусах огромного числа войсковой конницы, в то время как у русских все ушло на стратегическую конницу. Кроме того, отсутствие хороших кавалерийских начальников (за редкими исключениями) не позволило коннице переучиться уже в ходе войны, как это сделали пехота и артиллерия, достигшие к 1916 году пика своего могущества.

Повторимся, именно на Восточном фронте в период Первой мировой войны кавалерия могла в последний раз подтвердить свой статус самостоятельного рода войск, равного по положению пехоте и артиллерии. То есть – как основного рода войск. Этого русские кавалеристы сделать не сумели, скатившись в характеристику вспомогательного рода войск. Да, были отдельные всплески. Но все это не мешало главному – переходу кавалерии к ведению боевых действий в спешенных порядках, неумению маневрировать большими массами для достижения победы в операции, нежеланию кавалерийских начальников учиться на собственных ошибках и активно взаимодействовать с прочими родами войск.