Н. И. Милевская
| Вид материала | Документы |
СодержаниеЗачем раскаиваться Ефрем Сириянин |
Н. И. Милевская
Томский государственный педагогический университет
МОТИВ ПОКАЯНИЯ
В РАННЕМ ТВОРЧЕСТВЕ М. Ю. ЛЕРМОНТОВА
Одна из первые теоретических истин Лермонтова провозглашена им в “Испанцах” (1830): “Знай, что есть на свете Бог и только, я сам не знаю больше этого”.
Но одной веры, основанной на познавательной функции ума, недостаточно. На смену четко провозглашенному credo приходит сомнение, высказанное в 1831 году в “Странном человеке” устами автобиографического героя:
Белинский. Разве ты не веришь в провидение? Разве отвергаешь существование бога, который все знает и всем управляет?
Владимир (смотрит на небо). Верю ли я? верю ли я?1
А как проверить эту веру, взятую под сомнение? Как укрепить или отринуть? Каким знанием? Опытом? Как постигнуть эту истину?
В стихотворении “Исповедь” (1831) Лермонтов обозначает способы познания истины: “вера теплая”, “опыт хладный”, “безотрадный ум”, говорит об их “противуречии” и невозможности достичь “желанной цели” — постижение жизни.
На наш взгляд, догматы религиозного вероучения Лермонтов пытается проверить опытным путем. Так, догмат о загробной жизни Лермонтов “проверяет” через мистический опыт: во сне душе, отделившейся от тела, встречаются светозарный ангел или книга и называют герою место его загробной жизни (Циклы стихотворений 1830—1831 годов “Смерть” и “Ночь”).
По библейскому учению, вкушение от древа познания добра и зла привело к тому, что грех и смерть вошли в жизнь человека. Греховная суть сделала его смертным, но оставался один выход, одна возможная надежда — жизнь человека после
______
© Милевская Н. И., 1998
1 Лермонтов М. Ю. Собрание сочинений: В 4 т. Л., 1979—1981. Т. III. С. 178. Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием тома римской и страницы — арабскими цифрами. Здесь и далее курсив наш, разрядка — цитируемых исследователей и Лермонтова.
223
смерти в блаженстве или мучении (“Как можно чувствовать блаженство Иль горькие страдания далеко От той земли, где в первый раз я понял, Что я живу…”; I, 268). Смерть разделяет жизнь человека на две неравные части: прошлое — жизнь на земле, духовный путь, подвиг (“Но ты свершил свой подвиг, мой отец, Постигнут ты желанною кончиной”; I, 217) и грядущее — загробная жизнь человека в блаженстве или в мучении в зависимости от того, как выстроит человек свой путь при жизни на земле. Таким образом, религиозный смысл темы “двух путей” — устроение человеком своей души и своего тела. Вся жизнь рассматривается как приготовление к жизни будущей, вечной, блаженной.
В критике по-разному решается вопрос о представлении Лермонтовым возможной судьбы человека в загробной жизни. Из большого количества разных точек зрения исследователей по этому вопросу привлечем внимание к рассуждениям С. Шувалова, который писал: “Неопределенные представления о жизни за гробом, как о какой-то идеальной стране, чередуются с церковно-христианскими взглядами о рае и аде; вера в сохранение своей личности и после смерти сменяется опасением утратить ее, лишиться индивидуального бытия”2. И далее: “Но нигде в творчестве Лермонтова мы не найдем прямого отрицания потусторонней жизни; вера в духовность и, следовательно, в неуничтожимость своего существа является у него фактом непосредственного сознания, и потому отказаться от этой веры он не мог, если бы даже хотел”3.
Для нас важно — признание Лермонтовым потусторонней жизни как факта его сознания.
Другая религиозная истина, догма — воля Творца, Его всеведенье — также берется под сомнение. Лермонтов проводит мысленный эксперимент: герои его ранних произведений опытным путем проверяют эту веру во всезнающего и всемогущего Бога. В “Menschen und Leidenschaften” и в “Странном человеке” героев к самоубийству приводит проклятие отца, измена (мнимая или настоящая) возлюбленной и неверие во всеведенье Бога:
Юрий. …Бог всеведущий! зачем Ты не отнял у меня прежде этого зренья… зачем попустил видеть, что я Тебе сделал, Бог!… О! (с диким стоном) во мне отныне нет к Тебе ни веры, ничего нет в душе моей!.. (III, 178)
______
2 Шувалов С. В. Религия Лермонтова // Венок М. Ю. Лермонтову. М.; Пг., 1914. С. 143.
3 Там же.
224
Перед смертью герой еще сомневается в возможности так легко прекратить свое существование, оставить жизнь — Божий дар:
Юрий. …Как подумать, что эта ничтожная вещь победит во мне силу творческой жизни? что белый порошок превратит в пыль мое тело, уничтожит создание Бога?.. Но если Он точно всеведущ, зачем не препятствует ужасному преступлению, самоубийству; зачем не удержал удары людей от моего сердца?.. зачем хотел Он моего рожденья, зная про мою гибель?.. где Его воля, когда по моему хотенью я могу умереть или жить?.. о! человек несчастное, брошенное созданье… он сотворен слабым; его доводит судьба до крайности… и сама его наказывает… о! если б я мог уничтожить себя! но нет! да! нет! душа моя погибла. Я стою перед Творцом моим. Сердце мое не трепещет… я молился… не было спасенья… ничто не могло Его тронуть!.. (III, 188)4
Подвергает сомнению Лермонтов и особую благодать, очищающую грехи, — таинство покаяния. Преп. Ефрем Сирин писал: “Покаяние — праздник Богу, ибо Евангелие говорит, что Бог радуется более о “едином грешнике кающемся, нежели о 99 праведниках…” (Лк. 15:7). От прародительского греха освободились мы чрез Св. крещение, от тех же грехов, на которые дерзали мы по крещению, освобождаемся не иначе, как посредством покаяния”5.
В стихотворении “Земля и небо” (1830—1831) Лермонтов писал:
Как землю нам больше небес не любить?
<…>
Страшна в настоящем бывает душе
Грядущего темная даль;
Мы блаженство желали б вкусить в небесах,
Но с миром расстаться нам жаль… (I, 285)
Во многом догмат о загробной жизни основывался как раз на страхе: “Если не мерзость греха, не изящество добродетели, не любовь Зовущего, то страх злосчастной вечности да побудит нас к исправлению и улучшению жизни. Ибо аще не покаемся, то все погибнем”6. И страх этот должен
______
4 В неоконченном романе “Вадим” подобные мысли о воле Творца и Его всеведенье обуревают Вадима после убийства им Федосея вместо Юрия. Здесь “проверяется” уже Божий промысел, провидение, судьба.
5 Христианская жизнь по Добротолюбию. Избранные места из творений Отцов и Учителей Церкви. Издание Казанско-Богородицкого мужского монастыря. Харбин, 1930. С. 38.
6 Не приидох призвати праведники, но грешники на покаяние / Христианское чтение. Ч. XXXV. СПб., 1829. С. 231.
225
был способствовать устроению души, совершенствованию подвига земной жизни, достойного духовного пути каждого человека на земле.
Самый верный способ устроить душу — не грешить вообще, не брать, по возможности, грех на душу, устроить душу при земной жизни, чтобы не оказалось слишком поздно7.
Ну а если грех совершен? Можно ли избежать наказание или хотя бы его смягчить?
Устроить душу после свершенного греха можно раскаянием, покаянием8. В “Кратком уставе жизни православного христианина” покаяние характеризуется как: “1. Сознание своих грехов, — для чего нужно припомнить свои грехи и познать степень их тяжести (пс. 50:5). 2. Сокрушение, или печаль о свершенных грехах (2 Кор. 7:10), каковая печаль приводит кающегося в страх и трепет перед правосудием Божиим: “множество содеянных мною лютых, помышляя, окаянный, трепещу страшного дня судного…” 3. Решимость избежать греха, бороться с ним, так как кающийся ясно видит, что грех — его враг, его мучитель, который держит его в плену…”9
Мотив покаяния перед смертью, раскаяния за свершенное — центральный в сюжете “Странного человека”, и не случайно он заявлен Лермонтовым в небольшом вступлении перед началом этой “романтической драмы”:
Лица, изображенные мною, взяты с природы; и я желал бы, чтоб они были узнаны, тогда раскаяние, верно, посетит души тех людей… Но пускай они не обвиняют меня: я хотел, я должен был оправдать тень несчастного!.. (III, 193)
В первом же монологе пьесы отец главного героя — Владимира Арбенина, Павел Григорич, вспоминает о своей жене, которой он “мстит”, наказывая ее тем, что она умрет
______
7 С мотивом покаяния связан мотив спасения души. В тексте “Странного человека” и в неоконченном романе “Вадим” — частые упоминания о возможном избежании греха как средстве спасения души, ее устроения для жизни грядущей. В пьесе “Menschen und Leidenschaften” Лермонтов цитирует евангелистов. Как установил Л. Семенов, это — Лука (23:32-34), Матфей (23:27, 28, 32, 33), Марк (11:24, 25). Цитаты эти связаны с толкованием наказания за грехи и спасения души человека в будущей жизни.
8 Покаяние и раскаяние — это реализация человеческой потребности в очищении души, но между ними отличие: при раскаянии нет обращения к Богу. Эту разницу понимал и Лермонтов: ср. его стихотворения — “Покаяние” (I, 27) и “Раскаянье” (I, 242).
9 От святой купели и до гроба. Краткий устав жизни православного христианина. М., 1994. С. 23—24.
226
“в бедности, с раскаяньем в душе и без надежды на будущее…” (III, 195).
Владимир просит отца за мать свою:
О! батюшка! эта душа заслужила прощение и другую участь! Батюшка! я видел горькие слезы раскаяния, я молился вместе с нею… (III, 196)
Получив отказ от отца, он рассуждает:
Боже! Никогда Тебе не докучал я лишними мольбами; теперь прошу: прекрати эту распрю! Смешны для меня люди! Ссорятся из-за пустяков и отлагают час примиренья, как будто это вещь, которую всегда успеют сделать! (III, 197)
С “часом примиренья” можно опоздать. Опоздать на суд Божий. В “Слове о втором пришествии Господа нашего Иисуса Христа” преподобного Отца Ефрема Сириянина говорится, что грешники, видя себя оставленными, без надежды, потому что поздно и никто уже не умолит за них, будут стенать: “Там Бог говорил через Писание, и мы не внимали: здесь сами вопием, и Он отвращает от нас лицо Свое. Какую нам принес пользу весь мир? где отец, родивший нас? где мать, чревоносившая? где братия? где дети? где друзья? где богатство? <…> Почто из всех их никто спасти нас не может, и сами мы пособить себе не в состоянии; но совершенно оставлены и Богом и Святыми. Что делать? — Теперь нет места более покаянию, недействительна молитва, бесполезны слезы, не видно, чтоб нищие и бедные продавали здесь елей, — кончился торг! Мы имели некогда время и силы; — продающие со слезами вопияли: купите! — мы, заткнув уши свои, не слушали и не покупали: теперь сами ищем и не находим. Нет нам злощастным искупленья; нет милости; да мы ее и недостойны. Праведен суд Божий!”10
Именно такое объяснение — сойти в могилу примиренной, раскаявшейся, покаявшейся перед смертью, чтобы не оставалось никаких долгов на листах совести перед встречей со Всевышним — имеет мотив покаяния в этой пьесе. И Марья Дмитревна, и Владимир одинаково понимают необходимость этого покаяния для устроения души:
О раскаяние! Зачем за мгновенный проступок ты грызешь мою душу. …собрание глупцов и злодеев есть мир. Ничего не прощают, как будто святые (III, 209).
______
10 Преподобный О. н. Ефрем Сириянин. Слово о втором пришествии Господа нашего Иисуса Христа / Христианское чтение. Ч. XLV. СПб., 1932. С. 220.
227
Он уговорит отца! Я уверена… о! как сладко примириться перед концом: теперь я не стыжусь встретить его взор (III, 231).
Вам нечего бояться: моя мать нынче же умрет. Она желает с вами примириться не для того, чтобы жить вашим именем; она не хочет сойти в могилу, пока имеет врага на земле. Вот вся ее просьба, вся ее молитва к Богу (III, 228).
Отказывает отец в прощении матери Владимира (а умерла она непрощенная), и сын говорит: “Для такой души, для такой смерти слезы ничего не значат…” (III, 234). Владимир говорит об опоздании с “часом примирения”, о незначащих ничего слезах для умершей матери.
В “Слове о покаянии” Отец Ефрем Сириянин увещевает: “Прольем слезы, пока еще могут быть приняты слезы наши: дабы пришедши в будущую жизнь не плакать тщетно; ибо слезы там ни во что уже не вменяются”11.
Грех отца (в нежелании примирения с женою перед ее смертью, отпущения ей ее греха, прощения ее) повлек за собой новый — теперь отец проклинает сына. Проклятье кого-либо — тяжкий грех именно потому, что проклятым нет места в блаженном будущем. И проклятие привело Владимира к самоубийству, что, в свою очередь, также является тяжким грехом.
В автографе этой пьесы есть разночтения с окончательным вариантом. В них усилен акцент обращения к Творцу: вместо сцены XI — пространный монолог героя, который представляет собой общение со Всевышним, рассуждения по поводу рождения и смерти, цели жизни и всепрощении Спасителя:
Владимир. — Мой отец меня проклял! — И в ту самую минуту, когда я, лежавший без чувств на полу, открывал глаза… Я мог бы умереть от слов его! Вот мщение! — но я собой доволен; я сделал должное! — Оно меня оправдает перед лицом Всевышнего! — Однако… буду ли я здесь счастлив? Как, ужели я не могу выбить из головы этой ничтожной мысли? Нет, я требовал от света больше, чем он мне дать мог! Я безумец! — Но испытаю последнее: женскую любовь! — Боже! как мало Ты мне оставил! — Последняя нить, привязывающая (меня) к жизни, оборвется, и я буду с Тобой; Ты сотворил мое сердце для Себя; Ты утолишь его жажду. — Да, я скоро умру и буду забыт. Где мои необъятные планы? Ужели мечты, принимаемые мною за предчувствие, были только приманки злого духа, который поныне преследует меня, показывает обольстительный призрак на другой стороне пропасти, чтоб я скорее в нее
_____
11 Святой О. н. Ефрем Сириянин. Слово о покаянии / Христианское чтение. Ч. XXXIII. СПб., 1829. С. 236.
228
повергнулся. — К чему служила эта жажда к великому? где исполнятся мои замыслы? Ах! не я исполню! — Творческая сила, оживляющая эту грудь, истощилась, воображения — нет; существенность подавила все; люди, люди!.. А разве я не человек? — Отчего же они забавляются всякой малостью, счастливы без всякой причины, а я ношусь мыслью в каком-то чуждом мире, страдаю, молюсь, молюсь… и все напрасно. — И мой отец меня проклял. Ха-ха-ха! — Кто другого смел бы ожидать? Но разве точно проклятие отца есть проклятие Божие? — Нет, мой создатель! Я чувствую, что Ты меня примешь и теперь, как принял бы прежде. Эта луна, эти звезды, это синее небо мне порукой за твое прощение! Как они глядят на меня, как они стараются уверить меня, что жизнь ничего не значит!12
Из всех героев пьесы раскаяние терзает душу еще только одного героя — княжны Софьи: она пытается охладить сердце Наташи, возлюбленной Арбенина, и добивается в этом успеха. Но вот это-то ее и мучит. Она для себя старается определить, насколько ее поступок — грех:
Мы лучше любим видеть радость в будущем, нежели в минувшем. Она счастлива… а я? Зачем раскаиваться? Люди не виновны, если судьба нечаянно исполняет их дурные желанья: стало быть, они справедливы; стало быть, мое сердце должно быть покойно, должно быть покойно! (III, 239)
Княжна Софья себя успокаивает, что нет никакого греха в ее действиях. Но вместе с тем какое-то тяжелое предчувствие гнетет ее, она не может успокоиться от содеянного, которое нельзя уже будет оправдать тем, что так распорядилась судьба, виновной будет она. Но и опять она пытается себя утешить тем, что виноваты люди:
Кн. София. — Все идет по-моему, — отчего же я беспокоюсь? Что такое внутреннее самодовольствие? Разве не все идет, как я хочу? Все. Нет! …Как это подействует на Владимира? я желала бы знать. Ну, если он не перенесет? Если… если я себя назову его убийцею? Если я должна буду себя называть так? Раскаянье — теперь? Ужели это предчувствие? Боже! как мне душно в этой толпе людей, которые так холодно рассуждают о пустяках и не замечают, что каждая минута отнимает у меня по надежде, и каждая минута увеличивает мою муку! И все так счастливы! все так счастливы… О, если бы мне хоть раз увидеть в его глазах любовь! Один раз!13
______
12 Лермонтов М. Ю. Полное собрание сочинений: В 6 т. М., 1914. Т. VI. С. 257—258.
13 Там же. С. 258.
229
В этой пьесе Лермонтова покаяние имеет то же значение, что и в вероучении — прощение грехов, примирение со Всевышним, получение Его прощения, “второе рождение от Бога” (как определяют его иноки Каллист и Игнатий в Добротолюбии). Значит, это таинство со всем значением для устроения души человеком было хорошо знакомо Лермонтову. Но в то же время — здесь много романтических страстей, аффектов. Достаточно сказать, что Владимир заканчивает жизнь самоубийством, чтобы похороны его по времени совпадали с венчанием возлюбленной, изменившей ему. Не увидев ни в ком раскаянья, он смертью своей поселил только “угрызения совести” в сердцах людей, которых изучал. Все это можно рассматривать как факт признания Лермонтовым отсутствия в людях покаяния — средства искупления грехов, непонимания ими греха и различения добра и зла.
В пьесе “Menschen und Leidenschaften” (1830) Лермонтов также несколько раз использует в сюжете мотив покаяния: здесь он свидетельствует о том, как неправильно понимают это таинство или забывают о его значении, или думают, что любой грех может быть прощен покаянием.
Так, знаменательно явление I Действия 2-го, где после чтения Дарьей отрывков из Евангелий, которые Марфа Ивановна толкует и в толковании которой много правды, потому что речь там идет о спасении души:
Дарья (читает). “Дополняйте же вы меру злодеяния отцов ваших. Змеи, порождение ехиднины, как убежите от огня и суда геенны?”
Марфа <Ивановна>. Не убежит она… (III, 150) —
происходит разбирательство с мальчиком, разбившим любимую кружку барыни:
Марф<а> Ив<ановна>. Как ты это сделал, мерзавец… знаешь ли, что она 15 рублей стоит? — эти деньги я у тебя из жалованья вычитаю. Как ты ее уронил, — отвечай же, болван?.. Ну — что ж ты? Говори.
(Мальчишка хочет говорить.)
Как? ты еще оправдываться хочешь… эх! брат, в плети его, в плети на конюшню…
(Мальчик кланяется в ноги.)
Вздор! я этим поклонам не верю… убирайся с чертом, прости, Боже, мое согрешение… (III, 150—151)
Марфа Ивановна, желая отомстить внуку за то, что он якобы ее бросает и уезжает вместе со своим отцом, понимает свой грех, но неправильно считает, что его легко можно будет замолить:
230
…прости, Боже, мое согрешенье… не в силах, Мать Богородица и святые угодники, — простите мне… поеду в Киев, половину именья отдам в церковь, всякое воскресенье 10-фунтовую свечу перед каждым образом поставлю… только теперь помогите отомстить… теперь простите мне!.. (III, 169)
Это все тот же лермонтовский “опыт хладный”, который “противуречит каждый миг” “теплой вере”, показывая все лицемерие людей, неискренность их раскаянья, их покаяния перед Богом.
Так же, как и Марфа Ивановна, неправильно понимает покаяние и следующую за ним ступень очищения — исповедь — ее горничная Дарья:
…мне скажут, грех тяжкий эти сплетни, Бог накажет… как бы не так… я слыхала от господ старых, что если на исповеди все скажешь попу да положишь десять поклонов земляных — и дело кончено, за целый год поправа. Да и что за грех — шутка теперешняя, я не понимаю, — поссорить отца с сыном… хи! хи! хи! (III, 169—170)
С мотивом покаяния связана дважды повторяющаяся в тексте романа “Вадим” (1833—1834) надпись в церкви:
Направо между царскими и боковыми дверьми, был нерукотворный образ Спасителя удивительной величины; позолоченный оклад, искусно выделанный, сиял как жар, и множество свечей, расставленных на висящем паникадиле, кидали красноватые лучи на возвышающиеся части мелкой резьбы или на круглые складки одежды; перед самым образом стояла железная кружка, — это была милость у ног Спасителя, — и над ней внизу образа было написано крупными, выпуклыми буквами: приидите ко мне вси труждающиеся и аз успокою вы! (IV, 52)
С горькой улыбкой Вадим вторично прочел под образом Спасителя известный стих: приидите ко мне вси труждающиеся и аз успокою вы! что делать — он верил в Бога — но также и в дьявола! (IV, 53)
Сами слова апостола Матфея (Мф. 11:28) означают, что покаянная душа встретит успокоение. Но в тексте романа она как по контрасту четче высвечивает происходящее в душах героев.
Надпись, по толкованию Отца Ефрема Сириянина, означала: “упокою там — где все тихо и безмятежно, светло и благоприятно; где нет греха, ни раскаяния; упокою там — где нет разделения между мужским и женским полом, где нет диавола, нет смерти, нет глада, нет печали: но где радость и мир, покой и веселие”14.
_____
14 Ефрем Сириянин. Слово о втором пришествии… С. 234.
231
Монастырь занимает в романе значительное место.
Начало — завязка всех последующих событий — встреча у ворот монастыря Вадима и Палицына, нанимающего горбача к себе в слуги: “…из вольного он согласился быть рабом — ужели даром? — и какая странная мысль принять имя раба за два месяца до Пугачева” (IV, 9).
Примечательно, что непосредственно перед этой встречей Вадим рассматривал “…дьявола, изображенного поблекшими красками на св. вратах, и внутренно сожалел об нем; он думал: если бы я был черт, то не мучил бы людей, а презирал бы их; стоят ли они, чтоб их соблазнял изгнанник рая, соперник Бога!..” (IV, 8)
Лермонтов описывает сам монастырь, в котором было… “что <-то> величественное, заставляющее душу погружаться в себя и думать о вечности, и думать о величии земном и небесном…” (IV, 10)
Детство Вадима прошло в монастыре. Но ни смирение и покорность были воспитаны там в Вадиме, а ненависть к людям и особенно к роду Палицына; ни благодарность за приют, а одни проклятия.
Вадим принимает окончательное решение убить все семейство Палицыных.
Теряясь в таких мыслях, он сбился с дороги и (был ли то случай) неприметно подъехал к тому самому монастырю, где в первый раз, прикрытый нищенским рубищем, пламенный обожатель собственной страсти, он предложил свои услуги Борису Петровичу… (IV, 48)
Если это случай привел Вадима вновь к монастырю, то случай распорядился так, что Вадим был проклят в ограде монастыря нищенкой, проклят страшными проклятиями:
— Проклят! проклят! проклят! — кричала в бешенстве старуха: — чтобы тебе сгнить живому, чтобы черви твой язык подточили, чтоб вороны глаза поклевали, — чтоб тебе ходить, спотыкаться, пить, захлебнуться… — горбатый, урод, холоп… проклят, проклят!.. (IV, 50)
Вадим оттолкнул старуху так, что она, ударившись головой, разбила ее и умерла. Два страшных греха совершаются в монастыре: проклятие и убийство. Хотя в монастыре люди должны каяться, просить прощение и получать его для дальнейшего устроения души, для жизни без греха. Но проклятие и убийство в ограде монастыря — это только предверие страшных кровавых событий, которые здесь произойдут. Все события в романе, связанные с монастырем, заканчиваются кровавой
232
развязкой. Описание событий сопровождается авторскими размышлениями:
…он поспешно взошел в церковь, где толпа слушала с благоговением всенощную. Эти самые люди готовились проливать кровь завтра, нынче! и они, крестясь и кланяясь в землю, подталкивали друг друга, если замечали возле себя дворянина, и готовы были растерзать его на месте; — но еще не смели; еще ни один казак не привозил кровавых приказаний в окружные деревни (IV, 50—51).
Здесь, в монастыре, во время всенощной, перед надписью на стене, призывающей покаяться, чтобы быть успокоенным, Вадиму “…одно мучительно-сладкое чувство ненависти, достигнув высшей своей степени, загородило весь мир, и душа поневоле смотрела сквозь этот черный занавес” (IV, 52).
После убийства “походя” старушки за проклятие его, после рассуждений о дьяволе — душа, закрытая этой завесой, уже не могла принимать в себя просветленные, очищенные помыслы, не могла каяться. Вместо раскаянья — новый гнев, злоба овладевают душой Вадима. Так в романе надпись о покаянии четче обозначает контраст всего происходящего, подчеркивает противоречие чувств, мыслей и действий: Бог и дьявол, молитва и проклятие, чудесное и мрачное, добродетели и пороки, благоговение и злоба, гнев, убийство.
Глава XV повествует о страшных событиях после всенощной: “И все это происходило в виду церкви, где еще блистали свечи и раздавалось молитвенное пение” (IV, 54).
Впоследствии в других произведениях Лермонтов вновь и вновь будет обращаться к теме монастыря.
Вера в Бога, в его всеведенье, всепрощение подвергалась сомнению, порой отрицалась наблюдениями над жизнью, личным опытом, проводимым экспериментом с героями, приводила к осознанию противоречия между верой и опытом, не в пользу первой, вызывала отчаянные хулы:
Владимир. Бог! Бог! во мне отныне к Тебе нет ни любви, ни веры! (III, 250)
В то же время сомнение не означало отрицание Бога. Как справедливо писал И. А. Ильин: “…сомнение возможно только при известном, хотя бы минимальном отношении к предмету”15. И далее: “Не всякий человек способен иметь религиозное сомнение, но только тот, кто живет религиозным строительством своей личности. …Религиозное сомнение
______
15 Ильин И. А. Аксиомы религиозного опыта. Исследования. Т. I. Париж, 1953. С. 169.
233
есть состояние автономного опыта”16. И не случайно из четырнадцати глав большой монографии “Аксиомы религиозного опыта” И. Ильин в литературных добавлениях опирается на творчество Лермонтова именно в главе “О религиозном сомнении”: “Лермонтов, обличавший свое поколение: “И ненавидим мы, и любим мы случайно, — Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви”, поставил перед нами скептический вопрос: “Но кто знает наверное, убежден ли он в чем, или нет?” (Герой нашего времени. Фаталист)”17.
Раннее познание людей и света, созревание сердца “прежде ума”, морщины на челе в пятнадцать лет, превращение юноши в “старика без седин” — все это результат сомнения, но не отрицания. Дальнейшее постижение людей, мира, себя в мире, Богопознание приводило поэта к состоянию умиротворенности, гармонии:
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе, —
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога… (I, 379)
Сомнение приводило не к отрицанию Бога, а к его признанию. И. Ильин писал: “…тем больше надежды на успех, чем интенсивнее, чем глубже, чем подлиннее и искреннее его (человека. — Н. М.) сомнение. Тогда оно становится зовом, исканием, просьбой, молитвой. …Он “просит” и ему “дается”, он “ищет” и “находит”; он “стучит” и ему “отворяют” (Мф. 7:7—8). Настоящее религиозное сомнение есть, прежде всего, интенсивная и подлинная жажда узреть Бога”18.
Как свидетельство правильности наблюдений исследователя можно привести в пример стихотворение Лермонтова “Молитва” (“В минуту жизни трудную”) (1839), где отринуто сомнение, оно обращено в молитву, в которой звучит вера:
С души как бремя скатится,
Сомненье далеко —
И верится, и плачется,
И так легко, легко… (I, 415)
______
16 Там же. С. 171.
17 Там же. С. 292.
18 Там же.