Москва Смысл 2001

Вид материала

Документы

Содержание Проклятие профессии Проклятие профессии Проклятие профессии Проклятие профессии Проклятие профессии Проклятие профессии Проклятие профессии

Подобный материал:

• 2001 Утвержден Минтопэнерго России, 1942.6kb.
• Пособие для логопедов Москва 2001 бек 74. 3 Удк 371. 927, 514.36kb.
• Целевая программа правительства москвы " развитие единой образовательной информационной, 432.71kb.
• Для поколения всеобщей интернетизации чтение потеряло смысл, 38.78kb.
• Золотом Кубке Европы семинар, 18.18kb.
• Об административных правонарушениях, 28099.94kb.
• Об административных правонарушениях, 27974.85kb.
• Полный курс Джек Швагер Москва 2001, 2909.89kb.
• Концепции, проблемы, 1204.14kb.
• Идентификационных структур в современной под редакцией Т. Г. Стефаненко россии., 889.1kb.

* * *

Последний день перед матчем. День исключительно важный, потому что необходимо решить сразу несколь­ко задач: в последней тренировке уточнить спортивную форму каждого, не перегрузить спортсмена, дать ему до­статочно времени для отдыха, чтобы он успел полностью восстановиться, и еще очень желательно, чтобы это сво­бодное время не было пустым.

Я делюсь этими опасениями с тренером, но он успока­ивает меня тем, что все продумано. Утром будет трениров-

164

Проклятие профессии

Погоня

165


ка, а вечером — кино. Но кино сорвалось и получилось так, что ребята «проболтались» практически весь день. Ничего не предложили мы им взамен, и постепенно, кто в одиночку, кто — группами, разбрелись кто куда.

Да, это был брак в нашей работе. У нас, и в этом я виноват тоже, не было точного плана проведения этого важного предсоревновательного дня. А план — это поря­док в жизни человека и в его психике, которая, как изве­стно, отражает жизнь.

Весь день меня мучило одно — сохранится ли у ребят тот настрой, который был вчера?

День приближается к концу, а как узнать, что про­исходит с человеком? Что скрыто за невозмутимым вы­ражением лица, за вежливой улыбкой? Сегодня, когда я не видел спортсмена в деле, день малоинформативный для меня. Но впереди опрос, и я очень надеюсь на него. Среди приготовленных вопросов есть такой: «Настрой сохраняем? »

И что бы спортсмен ни ответил мне, я все равно узнаю истину, и основанием для ее диагноза будут на этот раз не сами слова, а то, как они будут сказаны, с какой интона­цией, с какой уверенностью в голосе, не отведет ли глаза человек, когда, задав вопрос, я внимательно посмотрю ему в лицо.

И снова Шота Окропирашвили успокаивает меня, когда я слышу от него:

— Максимыч, все в порядке. — Сказал он это спокой­
но и уверенно, и не отвел глаз, и еще — успокаивающе
тронул меня рукой за плечо.

Да, ветераны были на месте в час отбоя. И опрос прохо­дил совсем не так, как в первые дни. После обсуждения оценки проведенного дня мы переходили на другие темы — на темы жизни, темы нефутбольных проблем.

Но в номере Мачаидзе тревога вернулась.

— Ну, как, Манучар, сегодня?

• «Четверка», — отвечает он.
  
• Почему?
  
• Настроение плохое.
  
• А что случилось?
  

Сижу без дела. И мысли всякие невеселые.

Да, это следствие того, что у человека много свободно­го времени, и он активизирует свой мыслительный про­цесс. Человек много думает о том, о чем лучше не думать в этот день накопления сил и положительных эмоций.

Но еще более опасным врагом может быть память че­ловека! Многое может приказать себе человек, но не может приказать одного: забыть! Забыть то, что у него на сердце, забыть тех, разлука с кем стоит ему очень дорого. Сколько я видел тоскующих глаз спортсменов, находящихся вдали от дома, особенно тех, у кого далеко жены и дети. Попро­буйте успокоить их! Это почти невозможно. Есть один путь — как-то отвлечь. Поэтому и надо было занять сегод­няшний, свободный от нагрузки день мероприятиями и — предел мечтаний — провести его интересно.

Но мы не смогли решить эту задачу, и получился от­дых, от которого можно только устать.

Мы продолжаем разговор с Манучаром. Говорим о жизни, о религии, о космосе, о вселенной. Футболист го­ворит:

— Я сейчас читаю Иммануила Канта. Он говорит, что
мир непознаваем. И так же трудно доказать, что Бог есть,
как и то, что его нет.

И потом он спрашивает:

— А у Вас никогда не бывает страха смерти?

И выходя из номера, я сказал себе: «Вот до каких проблем дошел человек в своих раздумьях в день, когда мы ему дали время для отдыха, но об отдыхе не позаботи­лись».

Спешу к другим. Боюсь, что все уже спят, и я не успею опросить их. Все наоборот: двери открыты, никто еще не ложился, а некоторых нет в гостинице. «И это следствие "отдыха"», — говорю я себе.

Теймураз Цнобиладзе лежит и смотрит телевизор. Се­годня перед матчем дублеров я впервые делал ему «сеанс погружения*. Он стал спокойнее и потом, перед началом игры, подошел и сказал:

Я хочу после игры с Вами поговорить. Что-то я вообще нервничаю.



166

Проклятие профессии

Погоня

167


Я помню эту его фразу, поэтому и зашел к нему, хотя дублеров не опрашиваю в конце дня, просто не успеваю. Но к Теймуразу я обязан зайти, хотя бы для того, чтобы сказать:

— Извини, но до завтрашнего матча я занят с основ­ным составом. А потом мы с тобой поговорим. . — Да-да, конечно, — отвечает он.

Около двенадцати ночи, а шесть человек я так и не нашел в гостинице. А ведь завтра такой матч...

Да, снова решающий матч. Утром команда садится в автобус, чтобы поехать в парк на зарядку. Я сижу рядом с Шелия и думаю: «Всех ли я обо­шел, не упустил ли кого-нибудь?* Я не могу войти в автобус и громко сказать:

— Надо хорошо размяться! Это будет ошибкой, потому что это неадекватно моему образу, который в сознании спортсменов утвердился как образ человека, с которым молено поговорить тихо, пого­ворить о личном, интимном, и даже о самом сокровенном. И сегодня я вышел на зарядку пораньше, чтобы по очереди успеть каждому тихо сказать:

— Надо хорошо поработать сейчас, ведь вчера нагруз­
ки фактически не было.

И поработали хорошо. Вова Шелия, садясь рядом со мной, сказал:

— Даже ускорились несколько раз.

На обратном пути, будь то с игры или с тренировки, мы с ним беседуем. Но когда едем «на работу», я молчу, боюсь «сбить с настроя». Чтобы не обижать и не напря­гать его своим молчанием без причины, эту «причину» готовлю заранее. Когда автобус трогается, открываю кни­гу или журнал и говорю:

— Вова, ты не против, если я почитаю?
И вижу, как он облегченно соглашается.

Да, ему нужно помолчать, но как-то неловко предложить:

— Давайте помолчим.

И чтобы освободить его от этой «нагрузки», я беру инициативу «организации молчания» на себя.

Да, умение молчать — тоже непростая штука.

А сейчас, после зарядки, когда он «сделал свое дело», я предлагаю ему подумать об аспирантуре.

Говорю:

• Институт ты закончил. Обязательно должно быть
  что-то кроме футбола. Ты согласен?
  
• Да, — отвечает он.
  

Таким образом я строю перспективные отношения со спортсменом. Очень важно для моей работы, чтобы спортсмен не считал меня «временным» человеком в своей жизни.

А с Манучаром мы решили вместе после окончания сезона поехать в Москву на турнир фигуристов, где меня ждет Лена Водорезова, с которой я начал работать в прошлом году. Перспективы отношений имеют большое значение в жизни спортсмена, который постоянно меня­ется в зависимости от достигнутых результатов. И пото­му особенно дороги спортсмену люди, с которыми он связан постоянно, прочно, независимо от своих спортив­ных результатов. Особенно важно это для ветерана, пер­спективы которого чаще всего не очень ясны.

После завтрака обхожу номера. Начинаю, как всегда, с вратаря и застаю у него компанию играющих в карты.

Спортсмены часто спрашивают меня, как я отношусь к картам? И я не сразу отвечаю, потому что вижу в этом «феномене» и плюсы и минусы.

Я не против карт по двум причинам:

1. За картами быстро проходит время, а это, как изве­
   стно, в день игры немаловажный положительный факт.
   
2. Карты — азартная игра, и значит, сам процесс игры
   этот азарт сохраняет и даже усиливает.
   

Но я и против карт. Потому, что в большинстве случа­ев играют на деньги (без денег неинтересно, то есть нет того азарта). И, во-вторых, в картах почти все зависит от карт. А значит, это игра несправедливая.

168

Проклятие профессии

Погоня

169


Эти свои соображения я обычно излагаю в ответ на вопрос о картах. И всегда добавляю, что чисто интуитивно считаю карты чем-то нечистым, по своему духу неблаго­родным делом, занятием, не украшающим мужчину. И потому сам в карты не играю.

Многого я еще не осмыслил в спорте, но кое в чем убежден абсолютно. В частности, в том, что спорт по сво­ему духу, по самой задумке прежде всего благороден!

И очень хорошо подчеркнул это один никому не изве­стный тренер, когда в моем присутствии он сказал своим ученикам — юным боксерам:

— До соревнований еще два часа. Идите погуляйте.
Поговорите о чем-нибудь постороннем, о женщинах. Толь­
ко без пошлостей.

А когда ребята ушли, я подошел к тренеру и спросил:

— А почему Вы сделали акцент на словах: «только без
пошлостей»?

И он ответил твердым голосом человека, абсолютно убежденного в том, что он говорит:

— Потому, что это неблагородно! А боксер должен быть
благородным.

Это было лет пятнадцать тому назад, но я запомнил все в том разговоре: и лицо тренера, и каждое его слово, и его глаза. Это осталось у меня в памяти как воспоми­нание о встрече с человеческой чистотой. И чем больше я работаю в спорте, тем больше соглашаюсь с ним: преж­де всего все должно быть благородно, это — один из источников той красоты, которую я вижу в личности спортсмена, в процессе его борьбы с противником, нет, не с противником, а просто с другим человеком, а в идеале — с другом, ведь в словах «друг» и «другой» один корень.

* * *

Но совсем категорично я против карт, если процесс игры сопровождается курением. Авто не курит, но полу­чает от меня замечание в дружеской форме.

Я приглашаю его в коридор и говорю, когда мы оста­емся одни:

. Хы не должен стесняться выгонять посторонних.

Когда ты пропустишь гол, не исключено, что на тебя будут кричать ребята, правда?

Да, — соглашается вратарь.

В этом случае ты же не будешь объяснять им, что в

твоем номере было накурено, и у тебя не было возможно­сти отдыхать?

Да, — соглашается вратарь.

• Авто, — я кладу ему руку на плечо, — запомни
  навсегда: все в футболе занимаются командным видом
  спорта, один ты — индивидуальным. Как боксер. Бить
  будут в тебя, в твои ворота. И ты будешь отвечать за все.
  Согласен?
  
• Да, — соглашается вратарь.
  

* * *

Опережая события, скажу, что больше Авто Кантария не давал поводов для подобных бесед, и расстались мы с ним большими друзьями.

Итак, я прошел по коридорам гостиницы и все увидел. И иду к тренеру, чтобы успокоить его.

Иду в его номер и думаю: «Каждый тренер — тайна». Как проникнуть в эту «святая святых» — в душу тренера? Туда, где охраняются этой тайной сведения о людях, об их прошлом, которого я еще не знаю, их истинных и мнимых ценностях, о планах тренера в отношении этих людей.

До этих глубин мне добираться и добираться. И это дело будущего. А сегодня меня интересует то, что ближе к поверхности, хотя бы состав команды на сегодняшний матч. И я пришел к тренеру обсуждать этот вопрос, пото­му что у меня есть свое мнение, которое я считаю долгом сообщить тренеру.

И я говорю:

— Мурад Иванович, Гурам Чкареули рвется в бой, чувствует себя отлично, говорит, что не знает, почему его не ставят.

Тренер задумчиво смотрит на меня, потом говорит:

170

Проклятие профессии

Погоня

171


— Ну а кто, на Ваш взгляд, лучше готов сегодня к
игре: Чкареули или Квернадзе? Обоих я ставить не могу в
нападении, играем на чужом поле.

Я тоже задумываюсь и говорю себе: «Отбрось личные симпатии, которые вызвал за эти дни Гурам». И я отбра­сываю их, но все равно я — за Гурама. Но мой вывод построен не на интуиции, а на основе логических компо­нентов анализа, сформировавшихся в процессе наблюде­ния за этими людьми.

И я отвечаю тренеру:

• Думаю, что на Чкареули можно положиться, потому,
  что он более серьезно ждет матча. А Квернадзе не о том
  думает, где-то гуляет каждый день до позднего вечера.
  
• Я посоветуюсь с самими ребятами, — принимает
  решение тренер.
  

Потом мы обсуждаем сегодняшние оценки ребят и тре­нер говорит:

• Наверное, это очень хорошо, что по сравнению с
  Одессой оценка готовности выросла до 4,7?
  
• Да, конечно!
  
• Что это значит, — продолжает тренер, — улучши­
  лось состояние?
  
• И уверенность, — отвечаю я, — которая не могла не
  усилиться после такой трудной победы в Одессе.
  

Тренер изучает лист с оценками и медленно произно­сит:

— Да... и уверенность.

Потом, как бы приняв решение, говорит:

• Знаете что? Я хочу использовать эти данные по
  установке. Скажу: «Молодцы, ребята!..* Вы приходите
  тоже.
  
• Нет, Мурад Иванович, я не приду, потому что я не
  был на установке в Одессе. Ребята все это замечают. А
  лист с оценками я оставляю Вам.
  
• Спасибо, — говорит тренер, провожает меня до ко­
  ридора и там говорит тихо:
  
• Скажите Вы Гоче, что ему надо прибавить в трени­
  ровочной работе. Он в плохой форме, а мне неудобно ска­
  зать ему об этом, ведь мы с ним — ровесники.
  

И снова автобус, который отвезет команду на матч. Я прихожу первым, смотрю на пустой пока автобус с откры­тыми дверьми и вспоминаю слова из рассказа Юрия Вла­сова: «И штанга ждет как бессердечие целого мира!»

Как метко замечено, вернее испытано великим штан­гистом: «Штанга ждет». Да, это для большинства людей она не ждет, а просто лежит. А Юрия Петровича Власова она ждала как живая, как живой противник.

И сейчас я тоже не вижу, а чувствую, что этот метал­лический автобус тоже не просто стоит, а ждет! Ждет нашу команду и меня тоже ждет. Я тоже имею право сказать, что я это чувствую, а не вижу. Я тоже отвечаю за резуль­тат того, что случится сегодня. Отвечаю перед руковод­ством, перед ребятами, перед собой. И мне вдруг показа­лось, что автобус не просто стоит и не просто ждет, а боль­ше того — знает что-то о нас и о том, чем все сегодня кончится. И даже может каким-то таинственным образом на это повлиять. И, наверное, на уровне подсознания че­ловек опасается каким-нибудь нарушением отрицательно повлиять на этого неодушевленного свидетеля и участни­ка предстоящего испытания. Не потому ли строжайше соблюдается молчаливо установленный порядок при по­садке в автобус, и каждый занимает в нем свое место? Доказать здесь что-либо трудно. Но я уважаю приметы спортсмена, а приметы победы тем более. Их желательно сохранять, потому что они напоминают спортсмену об удачном дне его жизни. Приметы, которые складываются в стереотип поведения человека, в его отношение к своему делу — это не суеверие, а в первую очередь, столь необхо­димый в любом серьезном деле порядок в форме жизни, которая обязательно связана с ее содержанием.

В раздевалке снова изучаю лица ребят и сейчас, в от­личие от Одессы, вижу в этих лицах волнение. А может быть, дело в том, что еще три дня назад эти лица, этих людей я просто плохо знал и потому они казались мне бесстрастными. Но сегодня я знаю всех не только по име­нам и чувствую, что внутренне готов подойти к любому и сделать то, что считаю нужным.

172

Проклятие профессии

Погони

173


Да, сегодня во многом решающий матч, потому что и «Локомотив» играет на выезде, где играть всегда трудно, а ничья очков им не принесет. Мы же, если сделаем ни­чью, приблизимся на целое очко, а после Львова будем играть у себя дома, где наверняка возьмем все. Но взять сегодня очко будет очень трудно, потому что команда Ивано-Франковска находится в опасной зоне и у себя дома сделает все, что может.

И я принимаю решение действовать сейчас, когда еще есть время усилить мотивацию каждого человека. Ребята разминаются, а я выбираю момент, когда футбо­лист делает паузу между упражнениями, и тогда подхо­жу. Всего на несколько секунд, но успеваю сказать то, что задумал:

— Дуру, давай посвятим матч твоей будущей семье.
Он поднимает голову, смотрит на меня вопросительно

и серьезно, потом молча кивает. Губы его плотно сжаты, и смотрит он куда-то вдаль. Почему-то я был уверен, что попал в цель. Он не так уж молод, а живет один. Во вся­ком случае, принял он это серьезно. И сказано это было ему тоже серьезно.

• Шота, посвящаем матч твоим детям, хорошо?
  В ответ капитан широко улыбается и говорит:
  
• Как раз у одного из них сегодня день рождения.
  

• Тогда ему — сегодняшний, а второму — матч во
  Львове.
  
• Спасибо, — ответил капитан.
  

И вроде бы удалось найти слова для каждого. Я не стал подходить только к Манучару, потому что поднимать его мотивацию в этих играх не нужно. Помочь команде войти в высшую лигу — последняя цель в его спортивной жизни. И никакой — ни моральный, ни материальный — дополнительный стимул ему не нужен.

Вижу, что его брат чем-то встревожен. Он подходит ко мне и говорит, показывая на незнакомого человека в на­шей раздевалке:

— Доктор, у этого человека несчастливая нога. Как он
приезжает, так мы проигрываем. Сделайте что-нибудь, Вы
умеете.

По одному ребята выходят на поле. Один Манучар за­держивается, жонглируя мячом в углу коридора. Подхо­жу ближе, но ничего не говорю. Он чувствует мой взгляд, смотрит на меня и говорит:

• Нужно два очка.
  Я отвечаю:
  
• Все будет в порядке, ребята настроены предельно.
  

Какой это был тайм! Первый тайм этого матча!

— На поле была команда высшей лиги, — так я скажу завтра в разборе. Но гол забить не удалось. А во втором тайме уступили инициативу, и мы уже мечтали о ничьей. Ноль — ноль. Мы получили очко и напряженно ждем про­грамму «Время», в которой регулярно оповещают обще­ственность о делах московского «Локомотива».

Но и там ничья. А значит, мы еще больше сократили дистанцию. Теперь только бы не проиграть во Львове.

Поздний вечер. Не в лучшем настро­ении сел я за свой дневник подвести ито­ги прошедшего дня. Весь день наблюдал за ребятами и к вечеру опять вернулось никогда не обманывающее меня чувство тревоги. Я не получил сегодня той ин­формации, которая бы «разгрузила» меня. Я опять не видел ребят в деле. А что было? Затянув­шийся завтрак, неорганизованный, с опозданием, отъезд, тяжелый путь в автобусе, долгое и суматошное устройство во львовскую гостиницу. Это и есть цена «чужих стен». Вот почему труднее выступать на «чужом» поле! Дело не только в зрителях и в менее привычных условиях незна­комого стадиона. Человека выматывает дорога! И чем больше трудностей испытывает он в ней, тем чаще вспо­минает уют дома, привычные условия своей базы. А потом уже добавляется предельно настроенный противник, недо­брожелательные зрители, и, к сожалению, как правило,

174

Проклятие профессии

Погоня

175


судьи. Бее это суммируется и отнимает у спортсмена силы, у одного — десять процентов, а у другого — все пятьдесят. Вот почему на чужом поле мы часто не узнаем свою ко­манду. Вот почему даже киевское «Динамо» придумало свою осуждаемую прессой «выездную модель».

А что касается нашей команды, то перед матчем с «Карпатами» против нас работает еще один фактор — дли­тельность этой поездки. Обычно на выезде команда играет два матча, а в этой поездке нам предстоит третий матч подряд. Виновен в этом только календарь, но от этого не легче.

Но что же делать? Смириться и ждать неминуемой расплаты за это смирение? Нет. Путь один — сделать наш быт еще более организованным. Должен быть четкий рас­порядок дня, обязательно интересные тренировки и, глав­ное, никакого пустого времяпрепровождения.

Но я пока мало что могу сделать в этом плане сам. Могу одно — поделиться своими сомнениями с тренером. После обеда я подошел к нему и сказал:

• Боюсь пустого вечера.
  Но он ответил:
  
• Пусть отдохнут от нас. Мы им тоже надоели.
  Частично он прав. Они устали, точнее — не от нас, а от
  

постоянного напряжения всех этих игр, каждая из кото­рых теперь имеет все большее значение. И они с удоволь­ствием отдохнули бы и от нас, и от футбола. Но как отдох­нешь, если послезавтра такая игра? То самое постоянное напряжение и не даст возможности отдохнуть, переклю­читься, забыть о футболе. И спортсмен вместо полноцен­ного отдыха, который невозможен, начинает «болтаться». И это «болтание» началось еще вчера после игры. Чело­век не может сосредоточиться на книге, на экране телеви­зора, не может просто полежать (мешает та самая доми­нанта предстоящего испытания) и начинает ходить. Хо­дит из номера в номер, спускается в холл гостиницы по­смотреть на людей, выходит на улицу, постоит там минут пять—десять и возвращается в гостиницу, чтобы продол­жить это «болтание». И в результате опустошается и еще больше устает.

В «военной обстановке», в которой оказалась наша ко­манда, свободное время должно быть только в одной фор-_ме — б форме небольшой паузы между запланированны­ми заранее мероприятиями. Тогда в свободное время со­храняется нужное для основного дела рабочее состояние и настроение. В этом случае можно не бояться «отельной» болезни, или, как еще более сильно сказано — «смерти в отеле».

И я спрашиваю тренера:

— Может быть, собрать команду после ужина?

Но он тоном человека, убежденного в свое правоте, отвечает:

— Завтра.

И его уверенность успокаивает меня. Я говорю себе: «Ты еще недостаточно знаешь ребят, да и саму ситуацию тоже. Ведь тренер, в отличие от тебя, видел свою команду в такой ситуации десятки раз».

И с небольшой группой ребят ухожу в кино. Мы сто­яли в холле кинотеатра в окружении людей, и ребята рас­сматривали этих людей. Действительно, в каждом городе люди какие-то особенные.

Но я смотрел на лица футболистов. Они интересовали меня больше, чем жители города Львова, с которыми я через два дня надолго расстанусь.

И постепенно тревога вернулась. Не видел я того, что хотел бы увидеть. Не видел внутренней бодрости, запаса энергии, которая прячется внутри глаз, но выдает себя в желании человека в любой момент улыбнуться, пошутить и ответить на шутку. Ребята молчали. И я вспомнил Кон­стантина Ивановича Бескова, который однажды сказал мне:

— Футболист — это человек без праздников. Он посто­
янно травмируется, когда за общим ужином в ресторане
видит танцующие пары.

И, проследив за некоторыми взглядами ребят, я согла­сился с ним. Мне и самому было нелегко видеть проходя­щую мимо счастливую пару людей.

Ближе всех ко мне Дмитрий Гоголадзе. И я спраши­ваю его:

Проклятие профессии

Погоня

177

• Ну, как, Дима, оценим твою вчерашнюю игру?
  Он думает, потом доверительно-тихо говорит:
  
• Не очень.
  
• Почему?
  
• Во втором тайме устал и хуже все получилось.
  

Но сейчас мне хочется сказать футболисту что-нибудь хорошее, и я говорю:

• Но ты играл лучше, чем в Одессе. Это не только мое
  мнение. Согласен?
  
• Да, — отвечает Дима.
  

И я чувствую, что сам не выдерживаю этого внутрен­него напряжения и задаю спортсмену вопрос, который, по-моему, не задавал никогда раньше. И признаюсь себе, что обращаюсь к спортсмену за помощью.

Вздохнув (мне нелегко задать этот вопрос), говорю:

— Ну что, Дима, как сыграем с «Карпатами»?

Но он не удивляется вопросу, и, как бы войдя в роль психолога, тихо, но с твердостью в голосе отвечает:

— По-моему, выиграем.

И мысленно я поблагодарил его.

А перед сном повторил этот вопрос в комнате, где жи­вут Авто Кантария и Гурам Чкареули. И снова услышал уверенное:

— А что «Карпаты»? Сейчас это слабая команда. Лишь
бы мы были серьезными.

И я пошел спать в свой номер. Спортсмены успокоили меня.

И еще один долго тянущийся день. И снова к вечеру у меня тревожное предчувствие. И это опять результат