Дело №23. «Об изъятии церковных ценностей и колоколов». Список документов
| Вид материала | Документы |
- История колоколов, 23.46kb.
- Регламент по учету документов на оплату, оприходование товарно-материальных ценностей,, 40.51kb.
- Архивы кремля политбюро и церковь 1922-1925, 4560.63kb.
- Список вопросов итогового контроля по курсу, 46.32kb.
- I. Исторические и религиозные аспекты борьбы за Иерусалим, 274.44kb.
- Общий конкурс Список абитуриентов, рекомендованных к зачислению, 377.07kb.
- Общий конкурс Список абитуриентов, рекомендованных к зачислению, 655.42kb.
- Список документов для оформления удостоверения «Ветеран труда Российской Федерации», 7.67kb.
- Одаренный ребенок в школе, 116.97kb.
- Этапы выполнения межевания земельного участка, 42.22kb.
Казалось, долгожданная основа совместной борьбы властей и церкви со страшным бедствием наконец создана. Однако пройдет совсем немного дней — и власти поспешат разрушить эту основу. Этот новый (относительно только новый, конечно) поворот в партийной политике будет оформлен документом за подписью того человека, который в тогдашнем руководстве менее всего его желал. Но председатель ВЦИК, кандидат в члены Политбюро ЦК РКП(б) М. И. Калинин послушно подчинился партийной дисциплине, крайне затруднив тем самым положение тех, кто сегодня хотел бы преувеличить реальное значение индивидуальных мнений в монолите партийного единства.
Речь идет, понятно, о чреватом столькими расстрельными приговорами декрете ВЦИК от 23 февраля 1922 г. — главном партийном инструменте широкой кампании тех лет по разгрому религии вообще, Русской Православной Церкви в особенности [ 5 ]. (Мы указали традиционную датировку этого документа по дате, указанной при его публикации в “Известиях”; иногда в делах того времени встречается и его наименование по дате принятия ВЦИК — 16 февраля.)
Этим декретом центр тяжести решительно переносился с церковного участия на насильственное изъятие властью церковных ценностей. На деле главным неизбежно становилось не спасение жизней голодающих, а ускоренная ликвидация церкви как таковой.
Декрет ВЦИК от 16(23) февраля 1922 г. был отнюдь не первым в ряду советских мер по экспроприации, наоборот — он базировался на уже накопленном новой властью солидном опыте. С самого начала своей деятельности большевистское правительство проявляло немалую энергию в деле изъятия собственности и сокровищ “старого мира”, хотя это рвение вовсе не означало сколько-нибудь разумного использования захваченного в интересах достижения провозглашенных целей. Оптимизацией этого дела не раз занималось Политбюро [ 6 ], входя подчас в мельчайшие детали, иной раз вполне криминального свойства.
Очень характерна в этом отношении одна из записок в Политбюро наркома внешней торговли Л. Б. Красина. Почтенный Леонид Борисович, выполняя волю партии и правительства, должен был тогда организовывать весьма деликатного свойства операции по нелегальной реализации за рубежом экспроприированных драгоценностей. Он лучше многих членов Политбюро видел, пребывая в Западной Европе, многочисленные нелепости в диктуемых Политбюро принципах постановки этого дела, критиковал явно завышенные представления Троцкого о размерах возможной прибыли от тайной продажи экспроприированного. Если внутри страны большевики, захватив власть, смогли, наконец, беспрепятственно насытить свою давнюю страсть к “эксам”, то за пределами России приходилось считаться с законодательной ответственностью за сбыт похищенного, за подпольный ввоз драгоценностей, с судебными исками бывших владельцев. К тому же, как видно из сдержанной критики Красина (получавшего время от времени выволочки от Политбюро) [ 7 ], реализация товара часто поручалась отбывающим за рубеж посланцам Коминтерна. Между строк читается — выручка тратилась на “мировую революцию”. Красин же предлагал сосредоточить все дело продажи в Наркомате внешней торговли, т. е. в советском правительстве.
В записке с грифом “Совершенно секретно (подлежит уничтожению)”, озаглавленной “Организация продажи драгоценностей заграницей”, Красин писал:
“Сейчас это дело стоит ниже всякой критики. Обыкновенно этот товар попадает в руки товарищей из Коминтерна, что абсолютная бессмыслица, так как людям являющимся в данную страну по большей части нелегально и для работы с такого рода торговлей ничего общего не имеющей, поручается продажа товара, на котором при современных условиях свободно могут проваливаться даже легальные профессиональные торговцы.
В лучшем случае продажа ведется по диллетантски через случайных знакомых и по ценам значительно ниже тех, которые могли бы быть выручены при более деловой постановке сбыта.
Для продажи более крупных партий, подбираемых сейчас Гохраном эти архаические методы уже совершенно недопустимы и опасны” [ 8 ].
Красин предлагал, чтобы вывозом и продажей драгоценностей занимался только Внешторг, удовлетворявший бы из выручки за проданное “валютные требования Коминтерна”. Призывая покончить с опасной и малодоходной “продажей из под полы”, Красин не предлагал и не мог предложить полностью легальной схемы действий. Это относилось как к перевозу, так и к реализации ценностей:
“Драгоценности (по его проекту.— Я.Л.) перевозятся заграницу Внешторгом через надежных курьеров Коминдела или ответственных работников не подвергающихся пограничным осмотрам и хранятся при соответствующих миссиях”.
“Продажа ведется отдельными сравнительно некрупными партиями через своих ювелиров и продавцов находящихся заграницей под нашим контролем и за ответственностью Внешторга.
Эти продавцы и ювелиры не состоят в какой либо оффициальной связи с нашими миссиями, а работают как частные скупщики. Связь устанавливается негласная [...] Имена лиц сообщаются Председателю Особого Отдела В. Ч. К. и дальнейшему сообщению кому либо не подлежат” [ 9 ].
14 февраля 1921 г., когда Политбюро рассматривало предложения Красина “о способах реализации бриллиантов”, непростой этот вопрос было постановлено “передать на разрешение Оргбюро”. 16 февраля 1921 г. Политбюро вернулось к данному делу и приняло предложение Красина о сосредоточении всей продажи драгоценностей за границей исключительно во Внешторге, поручив Красину конкретную “постановку дела” [ 10 ]. Политбюро и в дальнейшем будет неоднократно возвращаться к трудноразрешимой задаче создания полулегальной сети для нелегальной торговли драгоценностями; по предложениям Ленина и Троцкого Политбюро будет всячески торопить Красина с реализацией ценностей, дважды “ставить ему на вид”, настоятельно требовать от него “большей энергии в проведении этого неотложного дела”. Троцкий и Красин будут разрабатывать (уже в мае 1922 г.) планы создания “французско-бельгийско-армянского синдиката” для этой торговли [ 11 ]. Однако, как известно, обеспечение высоких цен при распродаже старой России окажется непосильным для большевиков и много позднее, в годы первой пятилетки.
История организации этой распродажи крайне запутана и еще ждет своего исследователя, хотя первые шаги здесь уже сделаны [ 12 ]. Теперь необходимо будет детально сопоставить материалы фонда Политбюро АПРФ, свидетельствующие о неустанной заботе боевого штаба партии о скорейшем сбыте экспроприированного, с секретными документами многих других фондов и архивов. Правда, в столь деликатном деле далеко не все документировалось для вечного хранения.
В 1922 г. Политбюро одну за другой создавало различные комиссии и тройки по сбору и реализации ценностей. Компетенция таких комиссий зачастую перекрещивалась, они дублировали друг друга, меняли состав, а иногда и названия. Мы не ставим сейчас задачу в сколько-нибудь полной мере отразить историю их деятельности, тем более что последняя имела лишь частичное отношение к кампании 1922 г. по изъятию ценностей у церкви. От Политбюро работу всех этих комиссий как правило курировал Троцкий, независимо от того, входил ли он формально в их состав.
В деле 12 фонда Политбюро АПРФ отражено руководство высшего партийного органа работой двух таких комиссий. В те дни, когда неспешно решался вопрос о возможности допуска духовенства к сбору средств для голодающих, Политбюро приняло постановление от 12 января 1922 г. (протокол № 89, п. 28) [ 13 ] о создании в Москве и Петрограде особых фондов предметов роскоши для продажи за рубежом. Для руководства этим делом создавалась особая комиссия из членов Политбюро Зиновьева, Каменева, Троцкого (с правом замены соответственно Беном, Арутюнянцом, Лежавой).
Хотя в этом постановлении говорилось кратко о “выделении” фонда (т. е., следовало понимать, из уже собранного), когда Политбюро опять вернулось к этому вопросу на заседаниях 20 и 26 января, оказалось, что речь идет о новом “сборе предметов роскоши”, причем находящихся “вне соответственных государственных хранилищ (музеи, дворцы, монастыри и проч.)”. К причинам причисления монастырей к “учреждениям Гохран” вернемся несколько ниже, а сейчас подчеркнем, что эти предложения Троцкого (принятые с небольшими поправками 26 января) предусматривали, что в создаваемые фонды для экспорта не войдут золото, серебро и бриллианты (после изъятия их следовало сдавать в Гохран), а также обнаруженные предметы музейного хранения, кои должны были передаваться в государственные музеи. Но одновременно давалось “поручение” Президиуму ВЦИК (!) особо “обсудить вопрос о возможности продажи предметов роскоши, богатой одежды и проч., имеющихся в музеях и других государственных хранилищах, специально для помощи голодающим” [ 14 ]. Напомним, что в число “других” попадали и монастыри.
В первоначальном проекте постановления Политбюро, составленном от имени только что созданной комиссии Л. Д. Троцким, предлагалось особо определить позднее, на что именно пойдут (кроме помощи голодающим) “вырученные суммы от продажи предметов роскоши” из создаваемых в Москве и Петрограде фондов. Но из окончательного текста постановления этот пункт о целях очередного изъятия было решено вообще исключить и цели эти никак не определять [ 15 ].
Однако наряду с этим в документах упоминается “комиссия по изъятию ценностей” (или “по учету, изъятию и сосредоточению ценностей” — уникальный вклад в русскую стилистику); комиссия эта во главе с Троцким осуществляла руководство экспроприацией ценностей у самых разных социальных групп населения, отнюдь не ограничиваясь столицами и не обделяя своим вниманием драгоценные металлы и камни. Эта комиссия Троцкого интенсивно работала еще до начала кампании по изъятию церковных ценностей, видимо — со средины ноября, но в дальнейшем деятельность обеих комиссий тесно переплетается. Среди главных задач второй комиссии было стягивание в Гохран реквизированных ценностей независимо от места их временного (после реквизиции) хранения. Троцкий получал новый титул “Особоуполномоченного СНК по учету и сосредоточению ценностей”. В этом своем качестве он телеграммой от 12 января 1922 г. за № 389/д распорядился о создании в губерниях особых троек, руководящих всем делом “сосредоточения” ценностей. Согласно утвержденной 23 января 1922 г. инструкции, эти местные органы должны были обследовать все хранилища — склады ЧК, музеи, губфинотделы, закрытые ранее монастыри и церкви. Главным помощником Троцкого в этой комиссии (как и позднее в изъятии церковных ценностей) был его выдвиженец по Реввоенсовету Георгий Дмитриевич Базилевич, боевой командир, руководивший одно время снабжением Красной Армии. В документах первой половины 1922 г. он подписывался “Замособоуполномоченного СНК по учету и сосредоточению ценностей”.
30 января 1922 г. Троцкий, посылая Ленину доклад Базилевича о ходе всего “сосредоточения” ценностей, подчеркивал, что эта деятельность “не затрагивает действующих церквей и вообще всех действующих религиозных учреждений и заведений. Изъятие ценностей из этих учреждений является особой задачей, которая ныне подготовляется политически с разных сторон” (на решение этой “особой задачи” и был направлен декрет ВЦИК об изъятии церковных ценностей от 16(23) февраля 1922 г.) [ 16 ].
На заседании 26 мая 1922 г. Политбюро приняло к сведению заявление Троцкого о завершении работы комиссии “по сосредоточению и учету ценностей”, которой он руководил “по поручению Политбюро и Совнаркома”; ликвидацию комиссии было решено “провести в советском порядке” [ 17 ]. Троцкий подчеркивал, что преемственность в этой работе будет соблюдена и впредь благодаря тому, что его “главный сотрудник и заместитель по сосредоточению ценностей” Базилевич по просьбе Наркомфина переходит в ведение этого учреждения [ 18 ].
Одновременно действует и особая комиссия по реализации изъятых ценностей. В деле № 12 имеется “протокол № 9 заседания комиссии по реализации ценностей” от 22 марта 1922 г. [ 19 ] На этом заседании присутствовали Троцкий, Красин, Фрумкин, Литвинов, Шейман, Туманов — люди, связанные с внешней политикой страны, и обсуждали они проблемы создания “синдиката по реализации ценностей” за рубежом .
Пленум ЦК РКП(б), обсудив доклад Троцкого “о кампании по извлечению ценностей”, был обеспокоен тем, как обеспечить “максимальное ускорение реализации ценностей”. Метод был избран традиционный: накачка Красину и создание новой “комиссии по реализации ценностей” в составе Троцкого, Сокольникова и Красина (“с заменой тов. Фрумкиным”) [ 20 ]. Уже через два дня Политбюро специальным постановлением от 18 мая 1922 г. требовало от комиссии и персонально от Фрумкина “максимально ускорить опыт реализации” (протокол № 7, п. 4) [ 21 ].
На том же заседании пленума ЦК РКП(б), на котором была создана эта комиссия Фрумкина, была утверждена еще одна комиссия — в составе Сокольникова, Рыкова и Цюрупы. Этой комиссии поручалась наиважнейшая, заключительная операция всей технологической цепочки: изъятие — продажа — потребление. Комиссия должна была обеспечить передачу “Военному Ведомству” (Реввоенсовету) Троцкого 5% всех собранных ценностей. Детализируя эту директиву, Политбюро постановило 18 мая (приложение к п. 4 протокола № 7), что, не дожидаясь оценки всех “сосредоточенных” сокровищ, Реввоенсовет немедленно получит из их числа драгоценностей (какие-то вещи натурой) на 25 миллионов рублей (каких рублей, не указано, но из сопутствующих документов ясно, что речь идет о золотых). Позднее будет произведен окончательный перерасчет. Сумма эта “предназначена [...] на мобилизационные запасы, не облагается налогами и при определении военной сметы не учитывается” [ 22 ].
Все перечисленные комиссии занимались не специально церковными ценностями, а вообще всем “изъятым” и нуждающимся поэтому в “сосредоточении” и “учете”. Еще предстоит на всем массиве документов (включая материалы местных архивов) изучить, как после декрета ВЦИК от 16(23) февраля 1922 г. соотносилась деятельность этих экспроприационных органов с работой комиссий, созданных специально для изъятия церковных ценностей в соответствии с декретом.
В связи с постоянными заботами Политбюро о реализации экспроприированного и о скорейшем выделении 5% драгоценностей для Реввоенсовета, среди документов Политбюро отложилось несколько свидетельств острого спора, возникшего в мае 1922 г. по вопросу о предварительной оценке всех изъятых ценностей между Троцким и Базилевичем с одной стороны и Красиным и Сокольниковым с другой. Если первые настаивали на цифре порядка 1 млрд золотых рублей, то вторые считали реалистичной сумму в десять раз меньшую [ 23 ]. Речь шла прежде всего об огромных ценностях русских государей, включая знаменитые коронационные регалии. Документы упоминают в этой связи “романовские ценности”, “романовское золото”. Учитывались ли при этом церковные ценности, изъятие которых было еще в самом разгаре,— неясно, скорее всего, нет. Но вряд ли такие детали тогда особенно волновали спорящих, ибо полученная к концу года сумма церковных ценностей не составляла и 1% от цифры, называвшейся Базилевичем и Троцким в мае. Из приведенных выше данных о предварительном исчислении 5% для Реввоенсовета видно, что Политбюро остановилось 18 мая в первом приближении на компромиссной общей оценке всего изъятого в 500 млн. золотых рублей.
В связи с этим спором появился и один из наиболее любопытных документов далекого от обыденности дела № 93 фонда Политбюро. Эксперты Гохрана “т.т. Фаберже [А. К.], Масеев, Бос, Франц” в письме от 19 мая 1922 г. на имя Базилевича сообщили о принципах произведенной ими “оценки драгоценностей бвш. Императорского Двора”. Они подчеркивали, что их оценка ни в коем случае не является завышенной, ибо в первую очередь бралась во внимание “действительная ценность камней”, их подбор, художественность выполнения и лишь затем — “их историческое значение”. Эксперты оценили в 375 млн. золотых рублей одни только коронационные регалии (большая и малая короны, скипетр, держава, цепь Андрея Первозванного, орден). Они подчеркивали, что даже при недопустимой оценке “как товар или лом” “этот сказочный подбор бриллиантов во главе с историческим камнем “Орлов” (описанный в целом ряде научных изысканий) и крупным шпинелем (каковый по своей величине первый в мире)” пойдет за огромные миллионы. Из документа следует, что А. И. Рыков уже интересовался “возможностью реализации коронационных ценностей на заграничном рынке” у Фаберже и акад. Ферсмана. Он получил ответ, что это “безусловно возможно при особо осторожном подходе к этой операции, не торопясь” [ 24 ].
Нельзя не отметить, завершая этот краткий обзор документов Политбюро об общем руководстве всеми изъятиями, что публикуемые материалы содержат интересное свидетельство об идейном обосновании Троцким необходимости крайней спешки при реализации за границей добычи партии и правительства. 23 марта 1922 г. Троцкий пишет Ленину, Красину и Молотову: “...для нас важнее получить в течение 22-23 г. за известную массу ценностей 50 миллионов, чем надеяться в 23-24 гг. получить 75 мил[лионов]”. Причину этой спешки Троцкий видит даже не в ужасах голода, а в близости победоносной мировой революции: “Наступление пролетарской революции в Европе, хотя бы в одной из больших стран, совершенно застопорит рынок ценностей: буржуазия начнет вывозить и продавать, рабочие станут конфисковывать и пр. и пр.” (№ П-57). Это одно из самых поразительных свидетельств готовности большевистских лидеров идти в разрушении своей страны до конца ради верности призраку перманентной мировой революции.
Следует отметить, что ко времени появления декрета ВЦИК от 16(23) февраля 1922 г. в насильственном изъятии церковных ценностей партия накопила уже изрядный опыт не только по части общих, так сказать, всесословных (по бывшему статусу владельцев) конфискаций, но и по части экспроприации имущества религиозных организаций.
Законодательная база для этой любимой партией деятельности была заложена с первых же шагов советской власти. Знаменитый ленинский декрет от 23 января 1918 г. “Об отделении церкви от государства и школы от церкви” решительно провозглашал принцип полного лишения религиозных организаций любой собственности: “Никакие церковные и религиозные общества не имеют права владеть собственностью. Прав юридического лица они не имеют”. Остальное было делом техники, хотя и непростым.
Сразу же экспроприировать имущество более 50 тысяч приходских храмов, 1 120 монастырей, лавр, пустынь, скитов новая власть не решалась, да и пока не имела для этого достаточной силы. И хотя к осуществлению столь грандиозной задачи приступили немедленно, сперва предпочитали действия частичные, а не всеобщие. Начали с закрытия уже в 1918 г. духовных семинарий, епархиальных училищ с их храмами [ 25 ], вообще любых домовых церквей и храмов в любых учреждениях. Значительные средства были получены к концу 1918 г. в результате экспроприации имущества Священного Синода. 4 марта 1918 г. Совнарком под председательством Ленина обсуждал вопрос о передаче в ведение НКВД кредитов ликвидируемых церковных учреждений [ 26 ].
Характерно, что созданная в Наркомюсте в апреле 1918 г. комиссия (затем — VIII отдел) по осуществлению декрета об отделении церкви от государства стала называться “ликвидационной”. Подготовленная этим отделом инструкция от 24(30) августа 1918 г. о порядке применения декрета предусматривала уже целый ряд жестких конфискационных мер, включая изъятие капиталов, ценностей, другого имущества церквей и монастырей. Имущество это передавалось на баланс местных советов [ 27) ].
На практике такое изъятие началось значительно раньше. Уже в январе 1918 г. произошел вооруженный захват Александро-Невской и Почаевской лавр. Переезд правительства в Москву дал повод для осуществления мер, направленных против функционирования кремлевских монастырей и соборов, — якобы под предлогом безопасности правительства. Затем эта практика стала распространяться на другие столичные храмы и обители. Экспроприации, сопровождаемые расстрелами духовенства и мирян, быстро вышли за пределы столиц.
Вскоре власти пришли к выводу о желательности предпринять все же попытку полной национализации имущества церквей и монастырей уже в 1918 г. на основе декрета от 23.01 1918 г. И хотя в глобальном виде, с реальным изъятием национализированного имущества, это тогда еще не было осуществлено, руководитель VIII отдела НКЮ П. А. Красиков слал на места одно приказание за другим, требуя ускорить передачу всего церковного имущества советам. При этом в апреле 1918 г. поступило разъяснение VIII отдела НКЮ: так как имущество монастырей переходит в ведение советов, сами монастыри должны быть ликвидированы. В 1918-1920 гг. удалось осуществить ликвидацию нескольких сотен монастырей. Действия эти обычно сопровождались конфискацией монастырского имущества, хотя, как правило, проследить дальнейшую судьбу изъятых монастырских ценностей по источникам невозможно.
Одновременно партия стремилась ликвидировать как можно больше церквей. Уже в силу одного этого факта невозможно было позднее, во время всеобщей кампании по изъятию церковных и монастырских ценностей якобы в помощь голодающим, выполнить директиву Политбюро о проведении изъятия по дореволюционным описям имущества.
Трудно сказать, отыщут ли когда-нибудь историки достаточно надежный массив источников для достоверного определения размеров этой грабиловки 1918-1921 гг. Жалобы духовенства и прихожан на насильственное закрытие храмов и обителей, другие материалы об изъятиях этих лет — один из массовых источников, лишь ныне становящийся доступным [