Шок будущего

Вид материала

Книга

Содержание Глава 3. ТЕМП ЖИЗНИ Люди будущего Ожидаемая длительность Концепция временности

Подобный материал:

• Шок будущего, 8203.82kb.
• Шок будущего, 6312.95kb.
• Тоффлер Э. Т50 Шок будущего: Пер с англ. / Э. Тоффлер, 6595.74kb.
• Структура постиндустриального хозяйства, 43.29kb.
• The Mass Media in Post-Soviet Russia, 553.75kb.
• «Чувашия из будущего для будущего», 27.81kb.
• «Чувашия из будущего и для будущего», 38.71kb.
• Немногие школьники знают значение слова «футурология», 42.3kb.
• «Роль моей семьи в реализации Послания Президента Н. В. Фёдорова Государственному Совету, 23.91kb.
• Лекция травматология 3 тема повреждение сосудов кровотечение и кровопотеря. Шок и синдром, 92.25kb.

Глава 3. ТЕМП ЖИЗНИ

До недавнего времени его изображение было повсюду: его показывали по телевизору, он смотрел на вас с реклам­ных щитов в аэропортах и на железнодорожных вокзалах, с листовок, спичечных коробков и обложек журналов. Он был вдохновенным созданием Мэдисон-авеню — выдуманный персонаж, с которым миллионы людей могли себя подсоз­нательно отождествлять. Молодой и аккуратно подстрижен­ный, он нес портфель-«дипломат», бросал взгляд на часы и выглядел как обычный бизнесмен, спешащий на очеред­ную деловую встречу. Однако на спине у него был какой-то огромный нарост. Сзади, между лопатками, у него торчал огромный ключ в форме бабочки, вроде тех, которыми за­водят механические игрушки. Сопровождающий текст при­зывал заведенных руководителей «ослабить пружину» — расслабиться — в отелях Шератон. Этот заведенный, по­стоянно занятой человек был и остается убедительным сим­волом людей будущего, миллионы которых чувствуют, что их подстегивают и подгоняют, как будто у них в спине тоже торчит огромный ключ.

Простой человек знает мало и беспокоится еще меньше о цикле технологических инноваций или связи между при­обретением знаний и темпом перемен. Но в то же время он

49

остро ощущает темп своей собственной жизни — каким бы он ни был.

Простые люди часто говорят о темпе жизни. Но стран­но, что ему практически не уделяют внимания ни психоло­ги, ни социологи. Эта несостоятельность наук, изучающих поведение человека, удивительна, ибо темп жизни глубоко влияет на поведение, вызывая сильные и противоречивые реакции у разных людей.

Действительно, не будет преувеличением сказать, что темп жизни прочерчивает линию по человечеству, разделяя нас на лагеря, вызывая горькое непонимание между роди­телями и детьми, между Мэдисон-авеню и Мейн-стрит, между мужчинами и женщинами, между американцами и европейцами, между Востоком и Западом.

ЛЮДИ БУДУЩЕГО

Жители Земли разделены не только по расовому, ре­лигиозному или идеологическому признаку, но также в ка­ком-то смысле и во времени. Изучая нынешнее население земного шара, мы обнаруживаем небольшую группу людей, которые еще живут охотой и собирательством, как тысячи лет назад. Другие, их большинство, полагаются не на мед­вежью охоту или сбор ягод, а на сельское хозяйство. Они живут во многих отношениях так же, как жили их предки столетия тому назад. Эти две группы вместе составляют около 70% жителей Земли. Это люди прошлого.

Более 25% населения Земли живут в промышленно раз­витых странах. Они живут современной жизнью. Они про­дукт первой половины XX в., сформированные механизацией и массовым образованием, воспитанные на оставшихся в памяти воспоминаниях о сельскохозяйственном прошлом своей страны. Они — люди настоящего.

Оставшиеся 2—3% населения планеты нельзя назвать ни людьми прошлого, ни людьми настоящего. Ибо в главных

50

центрах технологических и культурных перемен, в Санта-Монике (Калифорния) и Кембридже (Массачусетс), в Нью-Йорке, Лондоне и Токио о миллионах мужчин и женщин можно уже сказать, что они живут в будущем. Эти перво­проходцы, часто неосознанно, сегодня живут так, как дру­гие будут жить завтра. И хотя сегодня они составляют только несколько процентов населения земного шара, они уже формируют международную нацию будущего. Они развед­чики человечества, самые первые граждане мирового рож­дающегося в муках супериндустриального общества.

Что отличает их от остальных людей? Разумеется, они богаче, лучше образованы, более мобильны, чем большин­ство. Они также дольше живут. Но что особенно отличает людей будущего — это то, что они уже попали в новый, ускоренный темп жизни. Они «живут быстрее», чем люди вокруг них.

Некоторые глубоко привязаны к этому высокоскорост­ному темпу жизни. Они всячески пытаются вызвать его и чувствуют тревогу, напряжение или дискомфорт, когда темп замедляется. Они отчаянно хотят быть там, «где происходят события». (Действительно, некоторых едва ли волнуют со­бытия, которые происходят в удобно быстром темпе.) Джеймс А. Уилсон обнаружил, например, что притягатель­ность быстрого темпа жизни — один из скрытых мотивов широко дискутируемой «утечки мозгов» — массовой мигра­ции европейских ученых в Соединенные Штаты и Канаду¹. Исследовав 517 английских ученых и инженеров, которые мигрировали, Уилсон пришел к заключению, что их при­влекли не только более высокая заработная плата и лучшие условия для проведения исследований, но также более бы­стрый темп. Мигранты говорят, пишет он, что их «не отпу­гивает «более быстрый темп» Северной Америки; напротив, они явно предпочитают этот темп другому». То же сообща­ет ветеран движения за гражданские права в Миссисипи: «Люди, которые привыкли к ускоренному темпу городской жизни... не могут долго выносить жизнь на сельскохозяй­ственном Юге. Вот почему люди всегда куда-то едут без особой причины. Путешествие — это наркотик нашего Дви-

51

жения». Эти разъезды, на вид бесцельные, служат компен­саторным механизмом. Понимание сильной притягатель­ности определенного темпа жизни для человека помогает во многом объяснить иначе необъяснимое или «бесцель­ное» поведение.

Но если некоторые получают мощную подпитку от но­вого быстрого темпа, у других он вызывает неприязнь, они ни перед чем не останавливаются, чтобы «избавиться от этой карусели», как они говорят. Принимать участие в зарожда­ющемся супериндустриальном обществе — значит прини­мать участие в мире, движущемся все быстрее, чем когда-либо, но они предпочитают не участвовать, а бездей­ствуют на собственной скорости. Не случайно несколько сезонов назад в Лондоне и Нью-Йорке огромной популяр­ностью пользовался мюзикл под названием «Остановите мир — Я хочу сойти».

Квиетизм и поиски новых способов «делать выбор» или «улизнуть», который характерен для некоторых (хотя не всех) хиппи, может быть менее мотивированным их громко вы­ражаемым неприятием ценностей технологической циви­лизации, чем бессознательной попыткой убежать от темпа жизни, который многие находят невыносимым. Не случай­но они применяют к обществу специфический термин «бе­шеная гонка».

Люди старшего поколения еще сильнее реагируют на всякое дальнейшее ускорение перемен. Для сделанного на­блюдения имеется прочная математическая основа: возраст часто коррелирует с консерватизмом, так как для пожилых время идет быстрее.

Когда пятидесятилетний отец говорит своему пятнадца­тилетнему сыну, что ему придется подождать два года, преж­де чем он сможет иметь собственную машину, этот интервал в 730 дней составляет только 4% от жизни отца к данному моменту и более 13% от жизни мальчика. Поэтому мальчи­ку отсрочка кажется в три-четыре раза длиннее, чем отцу. Два часа в жизни четырехлетней девочки может ощущаться как эквивалент 12 часов в жизни ее двадцатичетырехлетней матери. Просить ребенка подождать два часа, пока будет

52

готов пирог, все равно что попросить ее мать подождать 14 часов, пока сварится кофе.

Субъективная реакция на время имеет биологическое обо­снование. «С возрастом, — пишет психолог Джон Коэн из Манчестерского университета, — календарный год кажется все меньше. В ретроспективе каждый год кажется короче, чем только что прошедший, возможно, это результат постепенно­го замедления процессов метаболизма»². Поскольку собствен­ные биологические ритмы замедляются, пожилым людям кажется, что мир движется все быстрее.

Какими бы ни были причины, любое ускорение перемен, которое дает эффект втискивания все большего количества ситуаций в канал опыта в данный интервал времени, увели­чивается в восприятии более старого человека. По мере уско­рения перемен в обществе все большее число пожилых людей становятся аутсайдерами, замыкаясь в частном окружении, обрывая контакты с быстро движущимся снаружи миром, по­гружаясь в собственное субъективное восприятие времени, в котором они пребывают до самой смерти. Мы можем никогда не решить психологические проблемы пожилого возраста, пока не найдем средство — с помощью биохимии или повторного образования — изменить их чувство времени или обеспечить для них структурированные группы, в которых темп жизни контролируется и даже, возможно, регулируется в соответствии с календарем со «скользящей шкалой», который отражает их собственное субъективное восприятие времени.

Причины большей части иначе непостижимых конф­ликтов — между поколениями, между родителями и деть­ми, между мужьями и женами — можно найти в разных реакциях на ускорение темпа жизни. То же самое верно о конфликтах между культурами.

Каждая культура имеет свой характерный темп. Ф. М. Эсфандиари, иранский романист и эссеист, рассказывает о коллизии между двумя по-разному движущимися система-ми. Немецкие инженеры перед Второй мировой войной помогали построить железную дорогу в этой стране. Иранцы и жители Ближнего Востока обычно более спокойно относятся к времени, чем американцы или западноевропей-

53

цы. Когда бригады рабочих-иранцев постоянно появлялись на работе с десятиминутным опозданием, немцы, сами сверх­пунктуальные и всегда спешащие, увольняли их толпами. Иранским инженерам с трудом приходилось им объяснять, что по ближневосточным стандартам рабочие проявляли чудеса пунктуальности и что, если увольнения будут про­должаться, скоро придется набирать на работу женщин и детей³.

Подобное безразличие к времени может сводить с ума тех, кто то и дело поглядывает на часы. Так, итальянцы из Милана или Турина, промышленных городов Севера, свысока смот­рят на сравнительно медлительных сицилийцев, жизнь кото­рых еще приспособлена к более медленным ритмам сельского хозяйства. Шведы из Стокгольма или Гётеборга чувствуют то же самое по отношению к лапландцам. Американцы с издев­кой говорят о мексиканцах, для которых тапапа значит до­вольно скоро. В самих Соединенных Штатах северяне считают южан неповоротливыми, а негры, принадлежащие к средне­му классу, осуждают негров, принадлежащих к рабочему классу с Юга, за то, что они живут по «В. Ц.» — Времени Цветных. Напротив, по сравнению с почти всеми остальными белые американцы и канадцы считаются толкающимися, спешащи­ми предприимчивыми дельцами⁴.

Население иногда активно противостоит изменению темпа. Это объясняет патологический антагонизм к «аме­риканизации» Европы. Новая технология, на которой ос­нована супериндустриализация, большая часть которой создана в американских исследовательских лабораториях, приносит с собой неизбежное ускорение перемен в обще­стве и сопутствующее убыстрение темпа индивидуальной жизни. Хотя антиамериканские ораторы выбирают мише­нью для своего остроумия компьютеры или кока-колу, дей­ствительное возражение может вызывать вторжение в Европу чуждого чувства времени. Америка как передовой отряд супериндустриальности показывает новый, более быстрый и весьма нежелательный темп.

Именно темп вызвал сердитые протесты парижан про­тив появления в городе аптек в американском стиле. Для

54

многих французов они — символ зловещего «культурного империализма» со стороны Соединенных Штатов. Амери­канцам трудно понять такую страстную реакцию на совер­шенно невинный фонтанчик с содовой. Это объясняется тем, что в аптеке испытывающий жажду француз торопли­во проглатывает молочный коктейль, хотя еще совсем не­давно он часок-другой потягивал аперитив на веранде кафе. Следует отметить, что так как новая технология распрост­ранилась за последние годы, около 30 000 кафе повесили замки на свои двери навсегда, став жертвами, по словам журнала «Time», «культуры быстрого заказа». (Действитель­но, вполне возможно, что широко распространенная не­приязнь европейцев к самому «Time» не чисто политического свойства, а бессознательно связана с коннотацией его на­звания. «Time» со своей краткостью и напряженным стилем экспортирует не только американский образ жизни. Он воп­лощает и экспортирует американский темп жизни.)

ОЖИДАЕМАЯ ДЛИТЕЛЬНОСТЬ

Чтобы понять, почему ускорение темпа жизни может оказаться разрушительным и вызывать дискомфорт, важно понять идею «ожидаемой длительности».

Восприятие времени человеком тесно связано с его внутренними ритмами⁵. Но его реакции на время куль­турно обусловлены. Уже у ребенка есть внутреннее ожи­дание длительности событий, процессов или отношений. В самом деле одной из наиболее важных форм знаний, ко­торую мы вкладываем в ребенка, является знание о ходе привычных вещей. Этому знанию обучают тонко, нефор­мально и часто неосознанно. Без богатого набора социально адекватных ожиданий длительности невозможно жить.

С самого детства ребенок знает, например, что когда папа уходит на работу утром, это значит, что он не вернется в течение многих часов. (Если он возвращается, что-то слу-

55

чилось; порядок нарушился. Ребенок это чувствует. Даже живущая в доме собака, зная набор ожиданий длительнос­ти, понимает, что привычный ход вещей «сломался».) Ре­бенок вскоре узнает, что «время для еды» — это не одна минута, не пять часов, а от пятнадцати минут до часа. Он узнает, что поход в кино длится от двух до четырех часов, но что посещение педиатра редко длится более часа. Он узнает, что школьный день обычно длится шесть часов. Он узнает, что отношение с учителем обычно не прекра­щается по окончании учебного года, но что его отноше­ние со своими дедушкой и бабушкой имеет гораздо большую продолжительность. Некоторые отношения, как предполагается, должны длиться всю жизнь. В поведении взрослого человека практически все, что мы делаем — от отправки письма до занятия любовью, — исходит из опре­деленных выраженных или невыраженных предположений относительно длительности.

Эта ожидаемая длительность, разная в каждом обще­стве, но воспринятая с ранних лет и глубоко укоренившая­ся, сотрясается, когда изменяется темп жизни.

Этим объясняется решающая разница между теми, кто остро страдает от убыстрившегося темпа жизни, и теми, кто явно подпитывается этим. Если индивид не адаптирует свои ожидания длительности к продолжающемуся ускорению, он, вероятно, может предположить, что две ситуации, похожие в других отношениях, также будут похожи по длительности. Однако сила ускорения предполагает, что по крайней мере некоторые виды ситуаций будут сжаты во времени.

Индивид, который внутренне чувствует принцип уско­рения, который понимает и умом, и сердцем, что вещи дви­жутся быстрее в мире вокруг него, автоматически, неосознанно компенсирует сжатие времени. В результате предвидения, что ситуации будут длиться меньше времени, его реже можно застать врасплох, чем человека, чьи ожида­ния длительности застыли, и он обычно не предвидит час­тое сокращение длительности ситуаций.

Короче говоря, темп жизни — это не только и не столько разговорная фраза, источник шуток, вздохов, жалоб или

56

этнических записей, это решающе важная психологическая переменная, которая практически игнорируется. В течение прошлых эпох, когда изменение во внешнем обществе было медленным, люди могли не осознавать, и не осознавали, эту переменную. В течение всей жизни одного человека темп мог измениться мало, однако сейчас сила ускорения иная. Возросший темп жизни, возросшая скорость широких на­учных, технических и социальных изменений влияют на жизнь индивида. Поведение человека в значительной сте­пени мотивировано привлекательностью или отрицанием темпа жизни, который навязывает индивиду общество или группа, в которые он включен. К сожалению, образование и психология еще не способны понять этот принцип и под­готовить людей к плодотворным ролям в супериндустри­альном обществе.

КОНЦЕПЦИЯ ВРЕМЕННОСТИ

Большая часть наших теоретических рассуждений о со­циальных и психологических переменах дает верный образ человека в сравнительно статичных обществах, но образ истинно современного человека искажен и неполон, по­скольку не учитывается существенное различие между людь­ми прошлого или настоящего и людьми будущего. Это различие суммируется в слове «временность».

Концепция временности дает давно отсутствующее зве­но между социологическими теориями перемен и психоло­гией отдельных индивидов. Объединяя и то, и другое, она позволяет нам по-новому анализировать проблемы высо­коскоростных изменений. И, как мы увидим, она дает нам метод — неразработанный, но мощный — измерить темп потока ситуаций.

Временность — это новая «краткость» в каждодневной жизни, она вызывает чувство непостоянства. Философы и теологи, разумеется, всегда понимали, что человек эфеме-

57

рен. В этом великом смысле временность всегда была час­тью жизни. Но сегодня чувство непостоянства более остро и глубоко. Так, персонаж Эдварда Олби, Джерри в пьесе «Зоопарк», характеризует себя как «постоянного временно­го жильца». А критик Харольд Клерман, комментируя Олби, пишет: «Никто из нас не занимает безопасное жилище — настоящий дом. Мы все равно являемся «везде людьми в сдающихся квартирах», отчаянно и яростно пытаясь уста­новить удовлетворяющие душу связи с нашими соседями». Мы все фактически граждане Века Временности⁶.

Однако не только наши отношения с людьми кажутся все более хрупкими и непостоянными. Если мы разделим опыт общения человека с окружающим миром, мы можем идентифицировать определенные классы отношений. Так, помимо связей с другими людьми, мы можем говорить об отношении индивида с вещами. Мы можем выделить для рассмотрения его отношения с местами. Мы можем про­анализировать его связи с институциональным или органи­зационным окружением. Мы можем даже исследовать его отношение к определенным идеям или к потоку информа­ции в обществе.

Эти пять отношений — плюс время — формируют ткань социального опыта. Вот почему вещи, места, люди, органи­зации и идеи являются основными компонентами всех си­туаций. Именно характерное отношение индивида к каждому из этих компонентов составляет структуру ситуации.

И именно эти отношения, по мере того как в обществе происходит ускорение, являются в перспективе, просмат­риваются через телескоп времени. Отношения, которые когда-то продолжались длительное время, теперь становят­ся более короткими. Это сокращение, эта сжатость порож­дают почти осязаемое чувство, что мы живем без корней и уверенности среди зыбучих песков.

Временность можно ощутить достаточно конкретно, если измерить темп наших связей и отношений. Хотя может быть трудно доказать, что ситуации быстрее проходят через наш опыт, чем раньше, можно разбить их на компоненты и из­мерить темп, при котором эти компоненты появляются и

58

исчезают из нашей жизни, — измерить, другими словами, длительность отношений.

Понять концепцию временности нам поможет, если мы будем думать в терминах идеи «оборота». В гастрономе, на­пример, молоко оборачивается быстрее, чем, скажем, кон­сервированная спаржа. «Пропускная способность» быстрее. Внимательный бизнесмен знает темп оборота каждого про­даваемого им предмета и общий темп для всего магазина. Он знает, что его темп оборота — ключевой показатель нор­мального функционирования предприятия.

Мы можем по аналогии думать о временности как ско­рости оборота разных отношений в жизни индивида. Более того, каждый из нас может быть охарактеризован в терми­нах этого темпа. Для некоторых жизнь отмечена гораздо более медленным темпом оборота, чем для других. Люди прошлого и настоящего ведут жизнь с относительно «мед­ленной временностью» — их отношения имеют тенденцию длиться долго. Но люди будущего живут в условии «высо­кой временности» — условии, при котором длительность отношений сокращается, пропускная способность отноше­ний чрезвычайно ускорена. В их жизни вещи, места, люди, идеи и организационные структуры — все «расходуется» быстрее.

Это безмерно влияет на их ощущение реальности, их чувство вовлеченности и их способность — или неспособ­ность — справляться с ситуациями. Эта ускоренная про­пускная способность в сочетании с возрастающей новизной и сложностью в окружении вызывает сильную нагрузку на способность адаптироваться и создает опасность шока бу­дущего.

Если мы можем показать, что наши отношения с внеш­ним миром становятся все более временными, мы имеем убедительное доказательство для предположения, что по­ток ситуаций ускоряется. И мы можем по-новому, прони­цательно, взглянуть на себя и других. Итак, давайте исследуем жизнь в обществе с высокой степенью времен­ности.

59

¹ Данные об утечке мозгов взяты из: Motivation Underlying the Brain Drain [131], с. 438, 447.

² Ощущение течения времени разными возрастными группа­ми обсуждается в: Subjective Time by John Cohen в [342], с. 262.

³ Беседы автора с Ф. М. Эсфандиари.

⁴ Более подробно о культурных различиях в отношении к вре­мени см.: White People's Time, Colored People's Time by Jules Henry // Trans-action, March — April, 1965, c. 31-34.

⁵ О биологических ритмах человека см.: «The Physiological Control of Judgments of Duration: Evidence for a Chemical Clock» by Hudson Hoagland в [339].

Понятие «ожидаемой длительности» подтверждается изуче­нием привычек питания тучных людей. Психолог Стенли Шехтер показал с помощью воображаемых часов, идущих со скоростью, рав­ной половине нормальной, что голод частично обусловлен восп­риятием времени. См.: «Obesity and Eating» by Stanley Schachter // «Science», August 23, 1968, c. 751-756.

⁶ Олби и Клерман цитируются по эссе последнего о первом The New York Times, November 13, 1966.