Жорж батай история глаза
| Вид материала | Документы |
- Палеолог Морис Жорж Paléologue Maurice Georges Царская Россия во время мировой войны, 2713.45kb.
- Глаз. Оптическая микроскопия. Оптика глаза. Вопросы к занятию: Основные морфологические, 64.93kb.
- Габриэль Гарсиа Маркес. Глаза голубой собаки, 86.77kb.
- Оптических сред глаза, 328.15kb.
- Сказка о «яндекс», 116.82kb.
- Искусство управления / Февраль, 65.91kb.
- План урока-путешествия Тема: Копытные, 39.74kb.
- Методическая разработка урока По рассказу А. И. Куприна «Чудесный доктор», 83.45kb.
- Перечень научных публикаций и докладов сотрудников Волгоградского филиала, 177.5kb.
- 1. Что означает слово «псевдоним», 27.05kb.
ЖОРЖ БАТАЙ
ИСТОРИЯ ГЛАЗА
ГЛАЗ КОТА
Я воспитывался один, и с тех пор, как себя помню, секс занимал мое воображение. Мне было почти шестнадцать, когда на пляже городка Х... я познакомился с Симоной, девушкой примерно моего возраста. Наши семьи связывало дальнее родство, что способствовало нашему быстрому сближению. Через три дня после знакомства Симона и я остались одни у нее на вилле. На ней был черный халатик с накрахмаленным воротником. Я смутно чувствовал, что она разделяет мою тоску, а в тот день на ней, кроме халата, явно ничего не было.
Черные шелковые чулки закрывали ее колени. Я еще не видел ее попку (это слово мы часто употребляли с Симоной, и оно казалось мне самым притягательным изо всех связанных с сексом слов). Я только мысленно представлял себе, как, приподняв халат, увижу ее голый зад.
В коридоре стояла тарелка с молоком для кота.
- Тарелки существуют для того, чтобы в них садиться, - сказала Симона. - Спорим? Я сяду в тарелку.
- Спорим, что ты не решишься, - ответил я, затаив дыхание.
Было жарко. Симона поставила тарелку на скамеечку, встала передо мной, уставившись мне в глаза, и села, окунув зад в молоко. Некоторое время я оставался стоять неподвижно, кровь бросилась мне в голову, я весь дрожал, а она наблюдала, как мой член натягивает ткань брюк. Я лег у ее ног. Она не двигалась, и я впервые увидел ее "розовую и черную плоть", купающуюся в белом молоке. Долгое время мы не решались пошевелиться, причем и она, и я покраснели.
Вдруг она поднялась: молоко стекало по ее бедрам на чулки. Она подтерлась носовым платком, поставив ногу на скамеечку прямо у меня над головой. Я сжимал свой член и извивался на полу. Мы кончили одновременно, даже не прикоснувшись друг к другу. А когда вернулась ее мать, я уселся в низкое кресло и в тот момент, когда девушка находилась в материнских объятиях, тихонько приподнял халат и провел рукой между ее горячих ляжек.
Домой я вернулся бегом, мне не терпелось подрочить еще. На следующий день у меня под глазами были черные круги. Симона, взглянув на мое лицо, положила голову мне на плечо и сказала: "Я не хочу, чтобы ты дрочил без меня."
Так начались наши любовные отношения, настолько сблизившие и поглотившие нас, что мы и недели не могли обойтись друг без друга. Вообще-то, мы на эту тему никогда не говорили. Я знал, что она испытывает в моем присутствии чувства, сходные с моими, выразить которые было практически невозможно. Помню, однажды мы стремительно мчались на машине. Я наехал на юную красивую велосипедистку, которой колесами раздробило шею. Мы долго рассматривали мертвую девушку. Ужас и отчаяние, охватившие нас при виде этой обезображенной и нежной плоти, напоминали чувства, испытываемые нами при взгляде друг на друга. Симона обычно держалась очень просто. У нее, такой высокой и привлекательной, ни во взгляде, ни в голосе не было ни малейшего намека даже на грусть. Но она была настолько чувственна, что любое, едва ощутимое влечение делало ее лицо кровожадным, устрашающим, жестоким, не имеющим ничего общего с ее обычными благодушием и безмятежностью. В первый раз я заметил в ней эту потрясшую все ее существо безмолвную судорогу - нечто подобное испытывал и я сам в тот день, когда она погрузила свой зад в тарелку. В такие мгновения все наше внимание было сосредоточено друг на друге. По-настоящему же успокоиться и отвлечься нам удавалось лишь в краткие минуты разрядки после оргазма.
Тут я должен признаться, что непосредственно к занятиями любовью мы приступили не сразу. Мы использовали любую возможность, чтобы предаться нашим играм. Нельзя сказать, что мы были совсем бесстыдны, вовсе нет, но что-то, вроде недуга, заставляло нас забывать обо всем. Итак, после того, как она попросила меня не дрочить в одиночку (мы находились тогда на вершине скалы), она сняла с меня штаны, заставила лечь на землю, задрав юбки, уселась мне на живот и впала в беспамятство. Я засунул ей в задницу смоченный в собственной сперме палец. Потом она улеглась головой к моему члену, и, опираясь коленями о мои плечи, подняла зад, подтянув его ко мне так, что моя голова оказалась на его уровне.
- Ты можешь пописать вверх и достать до моей попки? - спросила она.
- Да, - ответил я, - но писанье потечет тебе на платье и лицо.
- Почему бы и нет, - сказала он, и я сделал то, о чем она просила, но, стоило мне это сделать, как я затопил ее снова, на сей раз белой спермой.
Запах моря смешивался с запахом мокрого белья,
наших обнаженных животов и спермы. Темнело, а мы по-прежнему оставались в этом положении, как вдруг послышались легкие шаги по траве.
- Не двигайся, - взмолилась Симона.
Шаги притихли, мы не могли видеть, кто это подошел, и, затаив дыхание, ждали. Мне казалось, что выставленный таким образом зад Симоны (а так оно и было на самом деле) воспринимается как страстная мольба, и он был превосходен: глубоко разрезанный, с узкими и нежными ягодицами. И я был уверен, что незнакомец или незнакомка не устоит и обязательно тоже разденется. Снова послышались шаги, почти бег, и я увидел очаровательную Марселлу, самую невинную и трогательную из наших подруг. Мы лежали так, что не могли пошевелить даже пальцем, но вдруг наша несчастная подружка споткнулась и упала и мы, высвободившись, набросились на ее беззащитное тело. Симона задрала ей юбку, сорвала трусы и в опьянении продемонстрировала мне еще один зад, не уступающий по красоте ее собственному. Я исступленно поцеловал его, не забывая при этом теребить рукой попку Симоны, ноги которой сомкнулись вокруг талии ошеломленной Марселлы, которая уже не скрывала своих слез.
- Марселла, - воскликнул я, - умоляю, перестань плакать. Я хочу, чтобы ты поцеловала меня в губы.
А Симона тем временем ласкала ее прекрасные гладкие волосы, покрывая поцелуями все ее тело.
Между тем небо покрылось грозовыми тучами: стемнело и крупные капли дождя, падая, принесли облегчение и успокоение знойному душному дню. С моря доносился сильный шум, заглушаемый долгими раскатами грома, а вспышки молний озаряли ласкаемые мною ягодицы двух примолкших девушек. Три наши тела были охвачены грубыми исступлением. Два невинных рта по очереди ласкали мой зад, мошонку и член, а я все шире раздвигал свои мокрые от слюны и спермы ноги. Я как будто хотел высвободиться из объятий чудовища и этим чудовищем была дикая необузданность моих собственных движений. Потоки теплого дождя стекали с наших тел. Сильные удары грома, обрушиваясь на нас, увеличивали наше неистовство, при каждой вспышке молнии освещавшей наши половые органы, мы начинали истошно вопить. Симона, обнаружив грязную лужу, повалилась в нее: она терлась о землю и наслаждалась, хлестал ливень, моя голова была сжата ее испачканными грязью ногами; лицо ее было погружено в лужу, в которой уже елозила своей задницей Марселла, охваченная рукой Симоны за талию, в то время как другой рукой она с силой раздвигала ее ноги.
