Лютера Кинга «Путь к свободе»

Вид материала

Документы

Содержание Возвращение на юг Монтгомери до событий Решающий арест День 5 декабря Движение набирает силу Методы противника Отчаявшиеся люди перешли к действиям Наконец-то десегрегация

Подобный материал:

• Мартина Лютера Кинга биография, 136kb.
• „словарь ненасилия доктора кинга подготовлен Центров за ненасильственные социальные, 83.24kb.
• Stephen King "Danse Macabre", 6196.62kb.
• Смерти в современном искусстве». Теперь вот до кучи его «личностью мирового масштаба», 38.72kb.
• Интервью с, 6165.42kb.
• "Сравнительный анализ концепций Бога в системах Пауля Тиллиха и Генри Нельсона Вимэна",, 70.66kb.
• Содержание: 1 Искусство свободы, 2033.22kb.
• О мальчике, который умел летать, или путь к свободе, 5911.15kb.
• О мальчике, который умел летать, или путь к свободе вступление, 15160.48kb.
• Игорь Акимов и Виктор Клименко о мальчике, который умел летать, или путь к свободе, 6919.05kb.

ИСТОРИЯ МОНТГОМЕРИ


Эта часть знаменитой книги Mapтина Лютера Кинга «Путь к свободе» повествует о том, как в небольшом городке Монтгомери зародилось движение за гражданские права чернокожею населения Соединенных Штатов, движение привело к ненасильственной гражданской кампании, охватившей сперва южные штаты, а затем и всю страну, и увенчавшейся успехом через несколько лет после ее начала принятием в середине 60-х годов законов о гражданских и избирательных правах. Начиналось же все в 1955 году с бойкота сегрегированных автобусов в городе Монтгомери, штат Алабама.


ПРЕДИСЛОВИЕ

Эта книга – рассказ о нескольких годах, изменивших жизнь Юга, написанный одним из участников событий. Хотя здесь и делается попытка объяснить, что тогда произошло, автор, однако, не ставил перед собой задачи дать всесторонний анализ исторической и социальной стороны событий в Монтгомери. Поэтому оценка событий неизбежно оказалась субъективной.

Хотя сам характер этого рассказа заставляет меня там, где речь идёт о наиболее значительных событиях, часто прибегать к местоимению „я», следует подразумевать «мы». Это отнюдь не драма с одним актёром. Правильнее назвать её хроникой событий, показывающей, как 50 тысяч негров прониклись принципами тактики ненасильственного сопротивления и в процессе борьбы по-новому оценили свою человеческую сущность. Это история негритянских руководителей различных
религиозных взглядов и убеждений, объединённых делом, в которое они верили. Примкнувшие к движению негры предпочитали проходить за день двенадцать миль пешком, но не пользоваться сегрегированными автобусами, в которых они подвергались унижению. Большинство негров, принявших участие в бойкоте автобусов в Монтгомери, длившемся около года, были бедны и необразованны, но они поняли сущность этого движения. Одна старая женщина, которую через несколько недель после начала бойкота спросили, не устала ли она ходить столь далеко пешком, так выразила общее мнение: «Ноги-то устали, зато душа отдыхает».

Имеется и другая сторона проблемы: это общество белых в Монтгомери, которых расистские экстремисты долгое время запугивали и склоняли на свою сторону, но которые, в конечном счёте, с отвращением отвернулись от виновников преступлений, совершаемых во имя сегрегации. Эту перемену настроений, конечно, не следует преувеличивать. Советы белых граждан всё ещё действуют. Суды оправдывают и освобождают преступников. Всё ещё сильна оппозиция интеграции. Однако к концу борьбы стало ясно, что подавляющее большинство белых в Монтгомери предпочитает мир и закон эксцессам, совершаемым во имя сегрегации. И хотя многие по традиции оправдывают сегрегацию, всегда находятся смелые люди, которые видят её несправедливость и вместе с неграми борются против неё.

После Монтгомери протест против сегрегации в автобусах распространился в Таллахаси и во многих других южных городах. Негры на Юге серьёзно отнеслись также и к своему праву регистирироваться в списках избирателей и голосовать. После Литл-Рока негритянские дети с чувством собственного достоинства прошли в Центральную среднюю школу сквозь ряды белых школьников, часто настроенных враждебно. Движение в Монтгомери придало силу и смелость неграм других городов. Монтгомери, Литл-Рок и Таллахаси явились продолжением одного и того же дела. Но в этом пусть разберутся будущие историки. И какова бы ни была конечная оценка этих событий, уже сейчас ясно, что Монтгомери стал частью чего-то большего, перерос самого себя. Выразить признательность 50 тысяч участникам таких действий – почётная задача. Но как оценить заслуги каждого из этих 50 тысяч?


ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ЮГ

Насколько я помню, ещё ребенком меня бесконечно оскорбляла сегрегация, и я настойчиво расспрашивал о ней своих родителей. Я ещё был слишком мал, чтобы идти в школу, но я уже знал кое-что о дискриминации. Три-четыре года моими неразлучными друзьями были два белых мальчика; у их родителей был магазин напротив нашего дома в Атланте. Потом что-то вдруг изменилось. Когда я пошел к ним, их родители сказали, что мальчики не будут играть со мной больше. Я не почувствовал тогда враждебности; они даже извинились. Я спросил об этом свою маму.

Всем родителям рано или поздно приходится объяснять своему ребенку некоторые стороны жизни. У родителей негров неизбежно наступает момент, когда они должны объяснить своим детям, что такое сегрегация. Моя мать посадила меня на колени и начала рассказывать о рабстве, и как оно прекратилось после гражданской войны. Она старалась объяснить существующую на Юге систему – сегрегированые школы, рестораны, театры, таблички на фонтанчиках для питья, вывески в залах ожидания и в туалетах – социальными условиями, сложившимися в стране, а не как результат естественного порядка вещей. Затем она произнесла слова, которые слышит почти каждый негр, прежде чем он сможет понять существующую несправедливость: «Ты такой же, как все».

Моя мать, дочь преуспевающего священника, выросла в сравнительно хороших условиях. Она училась в лучшей тогда школе, а затем в колледже; от многих аспектов дискриминации она была ограждена.

Отцу же моему, сыну испольщика, пришлось непосредственно столкнуться со всей жестокостью дискриминации, и он начал бороться с ней еще в раннем возрасте. Его бесстрашная честность и здравый ясный ум, его энергия и слово завладевали вниманием людей.

Я вспоминаю, как однажды, когда я был совсем маленьким, мы пошли с ним в обувной магазин. Мы сели на первые попавшиеся свободные кресла у витрины с обувью. К нам подошел продавец и вежливо сказал: «Я с удовольствием обслужу вас, если вы пересядете вон на те места сзади». Мой отец ответил: «Ничего не случится с этими креслами. К тому же нам здесь очень удобно». «Извините, – повторил продавец, – но вам лучше пересесть туда». «Либо мы купим обувь, сидя здесь, – сказал отец, – либо мы вообще ничего у вас не купим». С этими словами он взял меня за руку, и мы вышли из магазина.

Я впервые увидел отца таким разгневанным. До сих пор помню, как он тихо сказал, когда мы шли по улице: «Сколько мне ни придется жить при таком положении вещей, я никогда не смирюсь с этим». И он действительно не смирился.

Вспоминаю, как мы ехали с ним в машине, и он случайно проехал знак остановки. Подошел полицейский и сказал: «Ну-ка, парень, покажи свои права». Отец с негодованием ответил: «Я не парень». И указывая на меня, сказал: «Вот парень. А я – взрослый человек. И пока вы не будете обращаться ко мне, как подобает, я не буду разговаривать с вами». Полицейский так смутился, что, быстро выписав квитанцию, немедленно отошёл от машины.

Став ещё до моего рождения свидетелем грубых выпадов против негров-пассажиров, отец перестал ездить на городских автобусах. Он возглавил в Атланте борьбу за установление равного жалования учителям и способствовал ликвидации раздельных лифтов для белых и негров в здании суда. Как настоятель баптистской церкви Эбинезер, где он до сих пор возглавляет конгрегацию, насчитывающую свыше 4 тысяч человек, он завоевал огромный авторитет среди негров и уважение белых. Против него никогда не применяли насилия, факт, который удивлял моего брата, сестру и меня самого, особенно в той напряженной обстановке, в которой мы росли.

Не удивительно поэтому, что в такой семье я научился ненавидеть сегрегацию, считая, что с точки зрения разума её объяснить невозможно, а с точки зрения морали невозможно оправдать. Когда я подрос, я не мог примириться с фактом, что должен ездить в заднем конце автобуса или сидеть в сегрегированной части поезда. В первый раз, когда меня посадили за занавеской в вагоне-ресторане, мне показалось, что занавеска падает на меня, принижает моё человеческое «я».

Как и все мальчишки моего возраста, я любил кино, но только один раз я пошёл в кинотеатр в Атланте. Одна только мысль, что придется входить через заднюю дверь и сидеть на грязной галерке, была мне так отвратительна, что я уже не получал никакого удовольствия от кино. Я не мог привыкнуть к раздельным залам ожиданий, ресторанам, комнатам отдыха частью оттого, что всё раздельное всегда неравно, а также потому, что сама идея разделения всегда принижала чувство собственного достоинства и самоуважения.


МОНТГОМЕРИ ДО СОБЫТИЙ

...Современный Монтгомери – известный рынок хлопка, скота, жёлтой сосны и твёрдой древесины, один из важных центров по производству удобрений. Это крупнейший пункт торговли скотом к востоку от Форта Уорт (штат Техас) и к югу от реки Огайо. Но в Монтгомери ощущается отсутствие тяжелой промышленности. Это одна из причин того, почему так много негров там поступает в услужение: 63% негритянок Монтгомери – прислуги и 48% мужчин-негров либо чернорабочие, либо тоже находятся в услужении. Это также одна из причин огромной разницы в условиях жизни белых и негров. В 1950 году средний годовой доход 70 тысяч белых в Монтгомери составил 1730 долларов по сравнению с 970 долларами у 50 тысяч негров. Если даже не говорить о сегрегации, оказывающей влияние на разные стороны жизни негров, факт остается фактом – экономическое положение негров в Монтгомери чрезвычайно тяжёлое.

Жизнь белых и цветных текла по разным руслам. Школы, конечно, были сегрегированны, и принятое в мае 1954 года решение Верховного Суда Соединенных Штатов об интеграции школ, как оказалось, не повлияло на решимость властей Монтгомери оставить всё по-прежнему. Если бы белый и негр захотели вместе поехать в такси, им бы не удалось этого сделать, так как по закону белые шоферы обслуживают исключительно белых пассажиров, а негры ездят только в отведенных для них машинах.

Белые и негры встречались как работодатели и рабочая сила. Они ехали на работу вместе, но в разных концах одного и того же автобуса, всегда ощущая резкую границу, разделяющую эти две группы. Они пользовались одними торговыми центрами, хотя негры были иногда вынуждены ждать, пока не обслужат всех белых, и с ними очень редко обращались вежливо. В нескольких частях города кварталы белых и негров примыкали друг к другу, в других они переплетались, как пальцы обеих рук. Но каждая часть была обращена стеной к соседу, лицом стояла к своим, к общественной и культурной жизни своего общества.

В городе не существовало межрасовых профессиональных организаций врачей, адвокатов, учителей и так далее, но даже когда эти специалисты оказывались членами одних и тех же национальных организаций, домой они возвращались разными путями. В Монтгомери никогда не существовало никакого межрасового союза священников. Не существовало никакой организации, которая могла бы объединить негров и белых на межрасовой основе, а активными членами НАСПЦН – Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения – в Монтгомери были только негры... Фактически только местное отделение Алабамского «Совета по урегулированию отношений между людьми» объединило белых и негров в их попытке решить свои проблемы.

Закон Алабамы и её администрация свели до минимума право негров на голосование. К 1940 году во всей Алабаме насчитывалось не больше 2 тысяч негров-избирателей. Сегодня их число приближается к 50 тысячам, но хотя это и свидетельствует о прогрессе, тем не менее, составляет менее 10 процентов всех негров штата, достигших избирательного возраста. В 1954 году в округе Монтгомери насчитывалось около 30 тысяч негров избирательного возраста, а зарегистрировано было немногим более 2 тысяч человек. Эта низкая цифра частично объяснялась отсутствием интереса у самих негров либо отсутствием настойчивости в преодолении воздвигнутых против них барьеров, действительно весьма трудно преодолимых. Закон в Алабаме предоставляет чиновникам-регистраторам очень широкие полномочия. В бюро регистрации избирателей стоят разные столы и существуют раздельные очереди для избирателей с разным цветом кожи. Регистраторы, обслуживающие негров, работают нарочито неторопливо, и из пятидесяти негров, стоящих в очереди, к концу дня регистрируются не более пятнадцати. Все избиратели должны заполнить длинную анкету, это своего рада проверка грамотности. Часто негры заполняют анкету по нескольку раз в разное время, пока им не сообщат, что они заполнили её правильно. В свете всех этих фактов не удивительно, что ни в одном выборном органе города или округа Монтгомери вы не встретите негра...

...До моего приезда в Монтгомери и ещё в течение ряда лет большая часть финансовых средств и энергии членов местной организации НАСПЦН была направлена на защиту Иеремии Ривза. Ривз – барабанщик из негритянского джаза – был арестован, когда ему было 16 лет, по обвинению в изнасиловании белой женщины. Один из представителей власти привел его в камеру смертников, угрожая, что, если он не сознается сразу же, его все равно убьют здесь позже. Впоследствии Ривз отказался от вырванного у него подобным образом „признания» и в течение семи лет, пока тянулось дело и решался вопрос, будет ли он жить, продолжал отрицать не только предъявленное обвинение, но и вообще какую-либо связь с пострадавшей.

НАСПЦН наняла адвокатов и увеличила сумму гонорара защитникам Ривза. Местный суд признал его виновным и приговорил к смерти. Приговор был утвержден разными инстанциями в судах Алабамы. Затем дело дважды направлялось в Верховный Суд Соединённых Штатов. В первый раз Верховный суд отменил приговор и направил дело на вторичное рассмотрение в Верховный Суд штата. Во второй раз Верховный Суд Соединённых Шатов согласился слушать дело, но затем отказался, тем самым оставив в силе первое решение Алабамского суда. После того, как была отклонена последняя апелляция к губернатору, полицейские власти сдержали обещание. 28 марта 1958 года Ривз был казнен на электрическом стуле.

Дело Ривза – типичный пример несправедливости судов на Юге. За годы, что он сидел в тюрьме, несколько белых в Алабаме были обвинены в насилии, но пострадавшими были негритянские девушки. Обвиняемых редко задерживали, а если их и арестовывали, то вскоре освобождали по решению Большого жюри. Ни один из них не предстал перед судом. Не без основания негры на Юге стали бояться суда и не доверять справедливости белых.

Но до 1954 года как негры, так и белые принимали установленный порядок как нечто само собой разумеющееся. Едва ли кто-нибудь мог бросить вызов существующей системе сегрегации. Монтгомери был спокойным городом, его даже можно было отнести к числу мирных городов. Но мир здесь был добыт ценой рабства.

Много месяцев спустя один влиятельный житель Монтгомери торжественно заявил мне: «В течение многих лет у нас здесь были такие мирные расовые отношения. Для чего вам и вашим товарищам понадобилось нарушить эту столь давно существовавшую традицию?»

Я ответил просто: «Сэр, – сказал я, – в Монтгомери никогда не было подлинного мира. Здесь был своего рода отрицательный мир, когда негры слишком часто соглашались со своим зависимым положением. Это ведь не настоящий мир. Подлинный мир – это не просто отсутствие напряжённой обстановки, он подразумевает наличие справедливости. Напряженная обстановка в Монтгомери сегодня – это неизбежное состояние, которое возникает, когда угнетённые поднимаются и начинают идти вперед к прочному, положительному миру.»

...Одним из примеров того, какой мир царил в Монтгомери, было положение в городских автобусах. Здесь негров ежедневно подвергали унижению сегрегации. Среди водителей автобусов не было негров и, хотя некоторые белые водители были вежливы, слишком многие из них позволяли себе оскорбления и ругательства по отношения к неграм. Совершенно естественно было услышать в автобусе, как они кричали неграм: «черные коровы», «ниггеры», «черные обезьяны». Нередко негры платили за проезд у входа, а затем были вынуждены сойти, чтобы снова сесть в автобус с задней площадки, и очень часто автобус уходил до того, как негр успевал подойти к задней двери, увозя его плату за проезд.

Негра заставляли стоять, хотя в автобусе были свободные места «только для белых». Даже если в автобусе и было белых пассажиров, а негров набивалось много, им не разрешалось садиться на первые четыре места. Но и это было ещё не всё. Если все места, предназначенные для белых, уже были ими заняты, а в автобус вошли новые белые пассажиры, негры, сидящие не нерезервированных местах, находящихся позади мест, предназначенных для белых, должны были встать и уступить им место. Если негр отказывался это сделать, его арестовывали. В большинстве случаев негры подчинялись этому правилу без возражения, хотя время от времени встречались такие, которые отказывались подчиниться этому унижению.

Через несколько месяцев после моего приезда 15-летнюю школьницу Клодетт Колвин сняли с автобуса, надели на неё наручники и доставили в суд за отказ освободить место белому. Этот случай взволновал всё негритянское население города. Заговорили о том, чтобы в знак протеста бойкотировать автобусы. Был создан комитет граждан, который должен был вести переговоры с представителем автобусной компании и городскими властями, требуя установления новых правил в автобусах и более вежливого обращения со стороны водителей.

Меня попросили войти в этот комитет. Мы встретились днём в марте 1955 года в конторе Дж. Е. Бэгли, управляющего городскими автобусными линиями в Монтгомери, Дейв Бирмингем, тогдашний полицейский комиссар, представлял городские власти. Оба они были очень любезны и выразили глубокую озабоченность по поводу случившегося. Бегли даже признал, что водитель был неправ, арестовав мисс Колвин, и обещал вынести ему выговор. Комиссар Бирмингем согласился с требованием о том, чтобы городской прокурор принял специальное решение о правилах занятия мест в автобусах. Мы ушли, полные надежды, но всё осталось no-старому. Городской прокурор не внёс никаких изменений в существующий закон. Дело Клолетт Колвин было замято.

Несмотря на то, что городские власти и автобусная компания ничего не сделали, что-то всё-таки изменилось. Долго сдерживаемые неграми чувства негодования и возмущения начали прорываться. Страх и апатия, которые так долго царили в жизни негритянского населения города, начали постепенно исчезать, и стал рождаться новый дух – смелости и самоуважения. Бездействие городских властей и автобусной компании после дела Колвин привело к тому, что через несколько месяцев им пришлось встретиться с новым, более решительным комитетом. В следующий раз перед ними предстанет коми


тет, который будет поддерживать страстное стремление 50 тысяч уставших людей, твёрдо решивших продемонстрировать, что в конечном счёте лучше ходить пешком, сохраняя чувство собственного достоинства, чем ездить в автобусах, подвергаясь унижению.


РЕШАЮЩИЙ АРЕСТ

Первого декабря 1955 года негритянка миссис Роза Парке, миловидная швея из Монтгомери, села в автобус на Кливленд-авеню. Проведя на ногах много часов, она села сразу же за отделением, отведённым для белых пассажиров. К этому времени все места в автобусе были уже заняты. Если бы миссис Парке выполнила приказание водителя, ей пришлось бы встать, чтобы уступить место вошедшему белому. Трое других негров поспешили выполнить такое требование. Но миссис Парке спокойно отказалась. В результате её арестовали.

Было много разговоров о том, почему миссис Парке не подчинилась приказу. Многие белые утверждали, что всё это было подстроено НАСПЦН, и с первого взгляда такое объяснение могло показаться вполне правдоподобным, так как в своё время она была секретарем местного отделения НАСПЦН... Позднее, когда я устраивал пресс-конференции по три раза в неделю, первым вопросом неизбежно было: действительно ли НАСПЦН организовала бойкот? Но это обвинение полностью отпало, когда стали известны показания и миссис Парке, и представителей НАСПЦН. Нельзя понять поведение миссис Парке, пока не станет ясным, что пришло время, когда чаша терпения переполнилась, и человек начинает кричать: «Белые, так продолжаться не может». Отказ миссис Парке уступить место – смелое тому подтверждение. Один человек выразил бесконечное стремление всех негров к свободе и уважению. Это не было подстроено ни НАСПЦН, ни какой-либо другой организацией. Это было «подстроено» её собственным чувством самоуважения и достоинства. Место в автобусе принадлежало ей по праву всех оскорблений и унижений, которые перенес её народ, по праву беспредельного стремления будущих поколений к самоуважению и свободе...

К счастью, миссис Парке оказалась идеальным человеком для роли, предназначенной ей историей. Это – обаятельная личность, с мягким безупречным характером, спокойная и выдержанная в любой ситуации. Все эти черты поставили её в ряд самых уважаемых людей среди негритянского населения...

...К полудню стало известно об аресте миссис Парке. Слух об этом распространился, подобно молнии. Непрерывно звонили телефоны. К двум часам дня группа энтузиастов отпечатала на мимеографе листовки, сообщающие об аресте и предлагающие объявить бойкот, а к вечеру эти листовки уже широко циркулировали по городу...

...Последний призыв был короче, чем в первых листовках, но сущность была та же. В нем говорилось:

«Не ездите на автобусах на работу, в город, в школу или любое другое место в понедельник, 5 декабря.

Ещё одна негритянка арестована и брошена в тюрьму за отказ освободить место в автобусе.

Не ездите на автобусах на работу, в город, в школу или любое другое место в понедельник. Если вы работаете, берите такси или идите пешком. Те, у кого есть машина, подвезите других.

Приходите на массовый митинг в понедельник, в 7 часов вечера, в баптистскую церковь на Холт-стрит. Вы получите дальнейшие указания».

...Всего было отпечатано 7 тысяч листовок. В одиннадцать часов армия женщин и молодёжи начала распространять их в городе.

Члены комитета, которые были связаны с компаниями такси, принялись за работу в субботу утром, а к вечеру они связались практически со всеми компаниями и с радостью сообщили, что компании согласились поддержать бойкот и согласны перевозить пассажиров с работы и на работу за обычную десятицентовую автобусную плату.

Тем временем, совершенно неожиданный случай помог нам довести до сведения всего негритянского населения сообщение о предполагаемом бойкоте. Одна служанка, которая, вероятно, не умела читать, получив листовку и не поняв, что в ней написано, отдала её своему хозяину. Прочитав её, он немедленно передал её в местную газету .Монтгомери Эдвертайзер», которая поместила её на первой странице своего утреннего субботнего выпуска. Оказывается, «Эдвертайзер» напечатала её, чтобы поставить в известность о предполагаемых событиях белое население города. А на деле всё это обернулось в пользу негров, так как через газету сотни людей, которые до сих пор оставались в неведении, узнали о нашем плане. К полудню воскресенья было оповещено всё негритянское население Монтгомери.

После напряжённого дня работы я отправился вечером домой и стал читать утреннюю газету. В ней была помещена длинная статья о предполагаемом бойкоте. Моё внимание в этой статье привлекла мысль о том, что негры собираются решать свою проблему так же, как её пытались решить союзы белых граждан. Такая предполагаемая параллель могла иметь серьёзные последствия. Советы белых граждан, и появившиеся в штате Миссисипи спустя несколько месяцев после решения Верховным Судом вопроса о десегрегации школ, ставили своей задачей сохранить сегрегацию. Советы быстро распространились по всему Югу, официально стремясь достичь своей цели легальными методами «посредничества» и «аннулирования». Однако действия их вышли далеко за рамки закона. Их методом был прямой и скрытый террор, грубое запугивание и угрозы довести путём увольнений и сгона с земли до голодной смерти негритянских мужчин, женщин и детей. Они предпринимали открытый экономический бойкот и в отношении белых, осмеливающихся выступать против неповиновения их закону, причем целью такого бойкота было не только оказать давление на свою жертву, но и уничтожить её, если возможно.

Обеспокоенный тем, что наши действия отождествляются с методами действий союзов белых граждан, я впервые серьёзно задумался о природе бойкота...

Я должен был признать, что этим методом союзы белых граждан лишили многих негров и белых некоторых жизненно важных вещей. Но, конечно, сказал я себе, наши будущие действия нельзя рассматривать в этом свете. Наши цели различны. Мы прибегаем к этому методу, чтобы добиться справедливости и свободы. Советы белых граждан использовали бойкот, чтобы увековечить несправедливость...


ДЕНЬ 5 ДЕКАБРЯ

...Стало очевидным, что вместо ожидаемого нами участия в кампании 60 процентов негритянского населения города мы добились участия в ней почти 100 процентов. Произошло чудо. Негритянское население, казавшееся сонным и апатичным, теперь всё как бы всколыхнулось.

Это продолжалось целый день. В полдень, в часы пик, в автобусах не было негров, как не было их и утром. Студенты колледжа в Алабаме, которые всегда битком набивались в автобусы, идущие в район Саут Джексон, весело шли пешком или останавливали проезжающие автомобили. Служащие городских учреждений также либо добирались пешком, либо находили иные виды транспорта. В то время как некоторые ехали в такси или в частных машинах, другие пользовались менее удобным транспортом. Добирались люди на работу на мулах, можно было встретить и тележки, запряжённые лошадьми. В часы пик тротуары запрудила толпа, в которой было много пожилых людей. Они терпеливо шли на работу и с работы, проходя иногда за день более двенадцати миль. Они знали, почему им приходилось идти пешком, это было ясно по их виду. И когда я смотрел на них, я видел, что нет ничего более величественного, чем твёрдая решимость человека страдать и жертвовать во имя свободы и чувства собственного достоинства.

На автобусных остановках собралось много народу, чтобы посмотреть, что же происходит. Сначала они стояли спокойно, но к концу дня начали отпускать шутки и смеяться над пустыми автобусами. Шумная молодёжь кричала: «Сегодня никто не ездит в автобусах». Каждый автобус, шедший через негритянский квартал, сопровождали по приказу городских властей двое полицейских на мотоциклах. Полиция заявила, что организованы «группы головорезов-негров», не допускающих остальных негров в автобусы. Однако в течение дня полиции удалось арестовать только одного человека – студента колледжа, который помогал пожилой женщине перейти улицу. Его обвинили в «запугивании пассажиров». Но «группы головорезов» существовали лишь в воображении полицейских. Никто никому не угрожал и никого не отговаривали ездить в автобусах; единственным «агитатором», с которым сталкивался каждый, было его самосознание.

Утром, около половины десятого, я отправился в переполненное здание полицейского суда. Здесь судили миссис Парке за отказ подчиниться закону о сегрегации в автобусах. Её защитник Фред Грей, молодой негр, ставший впоследствии главным адвокатом всего движения протеста, находился рядом с ней. Выслушав показания против обвиняемой, судья признал миссис Парке виновной и присудил ее к штрафу в 10 долларов плюс судебные издержки (всего 14 долларов). Она подала апелляцию. Это был первый случай, когда негра судили за отказ подчиниться закону о сегрегации. Раньше в подобных случаях негра либо освобождали, либо обвиняли в нарушении порядка. Поэтому фактически арест и признание вины миссис Парке имели двойное значение: это был факт, заставивший негров перейти к действию, и, кроме того, он явился проверкой законности самой сегрегации. Я уверен, что сторонники судебного преследования действовали бы по-другому, если бы смогли предвидеть последствия...

Многие неизбежно захотят задать вопрос, почему это случилось именно в Монтгомери (штат Алабама) в 1955 году? Некоторые предполагали, что решение Верховного Суда о десегрегации в школах, принятое менее двух лет назад, дало неграм надежду на окончательную справедливость, вселило в них смелость подняться против притеснения. Но, хотя так можно было бы объяснить, почему имел место подобный протест, непонятно всё же, почему он вспыхнул именно в Монтгомери.

Несомненно, объяснение этому можно найти в слишком долгой истории несправедливости, царившей в автобусах Монтгомери. Этот протест возник не вдруг, подобно Афине, родившейся из головы Зевса. Арест миссис Парке скорее ускорил протест, чем оказался толчком к нему. Причина коренится глубоко в фактах подобной несправедливости. Почти каждый мог указать случай, участником или свидетелем которого был он сам.

Но приходит время, когда народ, наконец, не может больше терпеть притеснения. Приходит время, когда народ больше не хочет находиться под гнётом эксплуатации и несправедливости. История событий, развернувшихся в Монтгомери, – это история 50 тысяч негров, которые предпочли ходить пешком по улицам Монтгомери, пока не рухнут стены сегрегации под натиском сил справедливости.

Но и это не объясняет полностью причин возникновения движения протеста. Негры и в других местах находились в подобных, а подчас и в ещё худших условиях. Поэтому мы не можем объяснить события в Монтгомери просто плохим обращением с неграми. Более того, их нельзя объяснить и существовавшим здесь ранее единством в руководстве, так как мы видели, что негритянское население Монтгомери ещё до начала протеста оказалось под влиянием разных групп и было настроено благодушно и индифферентно. Нельзя их также объяснить появлением нового руководства. События в Монтгомери имели бы место, даже если бы руководители, вставшие во главе движения протеста, никогда не появились бы на свет...


ДВИЖЕНИЕ НАБИРАЕТ СИЛУ

...Пожертвования стали поступать от многих граждан, как белых, так и негров, в стране и за рубежом. Часто с ними приходили письма, которые поднимали наш дух и помогали побороть чувство изоляции, которая окружала нас в нашем собственном обществе. Из Пенсильвании поступил чек на 100 долларов и записка, написанная старческим почерком. Женщина писала: «Ваше дело... выдающееся и беспрецедентное в истории нашей страны. Оно поистине составит целую эпоху и, несомненно, окажет огромное влияние...»

Бывший федеральный судья писал: «Вы показали, что в конечном счете восторжествуют выдержка и смелость... Вы не добились еще результатов, но ваша вера и решимость, несомненно, победят, и ваши гонители к тому времени должны будут понять, что они тратят много сил, то безрезультатно. Вся страна приветствует вас и молится за ваш скорый триумф».

...Команда одного из кораблей радировала: «Мы молимся за вас и выражаем свою симпатию вашей борьбе за справедливость». А одна женщина из Швейцарии, друзья и муж которой не понимали нас, откладывала свои личные деньги и, собрав большую сумму, послала их нам. Это было самое большое пожертвование. «Так как у меня нет возможностей, – писала она, – непосредственно помочь вам активным участием, и угрызения совести не покидают меня, мне бы страшно хотелось что-то для вас сделать, и я посылаю эти 500 долларов ...Вы доставите мне огромное удовлетворение, если примете их, [потому что это единственное, чем я могу помочь?]»


МЕТОДЫ ПРОТИВНИКА

...После того как нашим противникам не удалось склонить нас к компромиссу, они обратились к более тонким методам для подавления движения бойкота, попытавшись сыграть на разобщении его руководителей. По городу поползли грязные слухи о лидерах движения. Некоторым неграм-рабочим их белые хозяева говорили, что их вожаки думают только о том, как бы выколотить побольше денег за их счет. Другим говорили, что негритянские лидеры ездят в больших автомобилях, в то время как они ходят пешком. Именно тогда прошёл слух, что я купил себе прекрасный новый Кадиллак, а жене – бьюик-фургон. Все это, конечно, было ложью.

Это была обдуманная попытка оклеветать негритянских руководителей движения и добиться того, чтобы их последователи потеряли в них веру. Кроме того, была сделана попытка вызвать разлад между самими лидерами. Видные белые граждане приходили ко многим пожилым негритянским священникам и говорили: «Если уж надо организовать движение протеста, то руководителем должны быть вы. Позор, что негры, среди которых вы прожили столько лет, выбрали своими руководителями не вас, а этих молодых выскочек».

Некоторые белые пытались убедить другую группу негритянских руководителей, что вопрос можно было бы решить, если бы меня устранили от руководства. «Если бы один из вас, – говорили они, – взял на себя руководство движением, вопрос был решён сегодня же вечером».

...22 января, в воскресенье, была сделана новая попытка расколоть движение, на которую белые возлагали большие надежды. В местной газете сообщалось, что представители городских властей встретились с группой видных негритянских священников и выработали с ними соглашение. Условия так называемого соглашения были следующие: 1) даётся гарантия вежливого обращения с пассажирами-неграми; 2) отделение для белых остаётся в передней части автобуса, для негров – в конце автобуса; в средней незанятой части автобуса место занимает тот, кто входит первый; 3) будут курсировать специальные автобусы для негров в часы пик. Фактически, за исключением первого пункта, это «соглашение» не давало ничего нового, а просто повторяло условия, которые существовали и до протеста. Некоторые пункты представляли собой даже шаг назад. Тем не менее, многие подумали, что бойкот окончен.

Вскоре, однако, стало ясно, что это объявление – просто манёвр, рассчитанный на то, чтобы негры уже в воскресенье утром начали пользоваться автобусами. Городские власти были уверены, что, коль скоро значительное число негров начнёт ездить в автобусах, бойкот окончится.

Нам удалось отбить этот удар довольно своеобразно. Хотя газета «Монтгомери Эдвертайзер», очевидно, согласилась напечатать это объявление в воскресенье, агентство Ассошиэйтед Пресс сообщило о нём в субботу вечером. Сотрудник газеты «Миннеаполис Трибюн» негр Карл Т. Роуэи получил переданное агентством сообщение и был страшно удивлён, что негры уступили, практически ничего не получив взамен. Мистер Роуэн был в Монтгомери за несколько недель до этого, и у него установились хорошие отношения с руководителями Ассоциации улучшения положения в Монтгомери (АУПМ). Около восьми часов вечера в субботу он позвонил мне, чтобы проверить это сообщение. Когда он упомянул о встрече и вынесенном решении, то удивился уже я, а когда он сообщил, что в этой встрече участвовало три видных негритянских священника, я был просто поражён. Я ответил ему, что ничего не слышал об этом, и подумал, что кто-то из моих сотрудников предал меня и за моей спиной договорился с властями. Я сказал: «Этого не может быть, так как я был сегодня на оперативной встрече, и все «видные священники» были там...».

Вскоре мне представилась возможность лично поговорить с каждым из «трех видных негритянских священников». Все они как один утверждали, что не соглашались ни с каким решением. Они сообщили, что оказались на встрече потому, что их пригласили принять участие в обсуждении нового вида городского страхования, что на самом деле оказалось обманом. Все трое публично опровергли заявление властей.

С провалом и этого маневра «отцы города» совсем потеряли лицо. Их не только разоблачили, но была поставлена под сомнение правдивость их заявлений. Положение их стало весьма незавидным. В ответ они прибегли к «жёсткой» тактике. Мэр города выступил по телевидению, с негодованием осудил бойкот и угрожал, что власти прекратят церемониться с его участниками.

«Жёсткая» тактика обернулась серией арестов за незначительные, а подчас и вообще придуманные нарушения правил уличного движения... Негров-водителей останавливали посередине дороги и требовали предъявить водительские права, страховой документ, сообщить сведения о месте работы. Полицейские тщательно все записывали, очевидно, надеясь использовать эти сведения для того, чтобы состряпать дело. Некоторым неграм, ожидавшим, чтобы их кто-нибудь подвёз, говорили, что существует закон, запрещающий бесплатно пользоваться попутными машинами. Другим говорили, что их арестуют за бродяжничество, если они «будут толкаться в кварталах белых».

Я не подозревал, что сам вскоре окажусь жертвой этой «тактики». Однажды в середине января после нескольких часов службы в церкви я поехал на машине домой с одним из своих друзей и секретарем церкви миссис Лили Томас. Прежде чем выехать из района, расположенного в центре города, я решил завернуть на стоянку автомашин, чтобы захватить тех, кому было со мной по пути. Когда мы подъехали, я заметил, что несколько полицейских что-то спрашивают у водителей. Я захватил трёх пассажиров и только подъехал к краю стоянки, как меня остановил один из полицейских. Пока он рассматривал мои права и задавал вопросы, кому принадлежит машина, я услышал, как полицейский на другой стороне улицы крикнул ему: «Это и есть тот проклятый Кинг». Выехав со стоянки, я заметил, что за мной следуют двое полицейских на мотоциклах. Один из них продолжал ехать за нами ещё три квартала. Когда я сказал об этом своему другу, он предупредил меня: «Соблюдай точно все правила уличного движения». Мы ехали медленно и аккуратно, а за нами продолжал двигаться полицейский. Наконец, когда я остановился, чтобы выпустить моих пассажиров, он подъехал и сказал: «Выходите, Кинг. Вы арестованы за превышение скорости. Вы ехали со скоростью 30 миль в час, а здесь разрешена скорость не выше 25 миль». Не говоря ни слова, я вышел из машины, попросив друзей проехать домой и предупредить жену. Вскоре подъехала полицейская машина, из неё вышли двое, обыскали меня с головы до ног, втолкнули в машину, и она тронулась.

Пока мы ехали (по-видимому, в городскую тюрьму) меня начала охватывать паника. Мне всегда казалось, что тюрьма находится в центре Монтгомери. Однако вскоре я заметил, что мы едем в противоположном направлении. Чем дальше мы ехали, тем дальше удалялись от центра. Через несколько минут мы завернули в тёмную, грязную улицу, которую я никогда раньше не видел, и направились к старому мосту. К этому времени я уже был уверен, что они едут в какое-нибудь заброшенное место, чтобы покончить со мной. «Не может этого быть, – говорил я себе, – они люди закона». Затем я начал думать, что меня везут к ожидающей меня толпе, чтобы затем принести извинения за превышение власти. Внутри у меня все дрожало. Молча я просил у Бога сил вынести все, что мне предстоит.

К этому времени мы проезжали под мостом. Теперь я был уверен, что встречу смертный час на другой стороне. Но тут я увидел вдали свет и слова: «Городская тюрьма Монтгомери». У меня сразу отлегло от сердца, и я уже не мог без иронии отнестись к своему положению – тюрьма в тот момент казалась мне надёжным, безопасным местом. В сопровождении полицейского я вошёл в здание тюрьмы. После того как у меня отобрали вещи и я ответил на необходимые вопросы, меня отвели в грязную, вонючую камеру. Распахнув тяжелую железную дверь, тюремщик сказал: «Посидишь здесь со всеми остальными». На мгновение меня охватил странный порыв, подобный порыву холодного ветра в прериях. Впервые в жизни меня бросили за решетку.

Как только я вошёл в переполненную камеру, я сразу встретил двух знакомых; один из них был учителем тоже арестованным в связи с протестом. В тюрьме строго соблюдалась демократия, поэтому в одну камеру поместили и бродяг, и пьяниц, и серьезных преступников. Один находился здесь по обвинению в оскорблении с применением насилия, другой – по обвинению в мошенничестве. Но тюремная демократия этим и ограничивалась – правила сегрегации строго соблюдались и здесь. Белые и негры томились в двух особо отгороженных местах.

Когда я огляделся, то пришёл в такой ужас от условий, в которых находились тут люди, что совершенно забыл о своём собственном положении. Люди лежали на твердых деревянных нарах или на койках с изорванными матрацами. Туалет был здесь же, в углу камеры, ничем не отгороженный. Я подумал, что какое бы преступление не совершили эти люди, с ними нельзя так обращаться.

Они обступили меня, чтобы узнать, почему я здесь оказался, и удивились, узнав, что власти зашли так далеко, что арестовали меня. Один за другим они рассказывали мне, как и за что попали в тюрьму, и спрашивали, не смогу ли я помочь им выйти оттуда. Выслушав третью такую просьбу, я повернулся ко всем и сказал: «Ребята, прежде чем я смогу помочь каждому из вас выйти отсюда, мне нужно самому выбраться из тюрьмы». Они все дружно рассмеялись.

Вскоре после этого за мной пришел надзиратель. Когда я выходил из камеры, размышляя, куда он собирается меня вести, один из людей в камере крикнул мне вслед: «Не забудь о нас, когда тебя выпустят». Я обещал, что не забуду. Надзиратель повёл меня по длинному коридору и привёл в комнату, расположенную в передней части тюрьмы. Я подумал, что меня собираются выпустить, но вскоре понял свою ошибку. Надзиратель приказал мне сесть, а сам начал тереть мои пальцы о чернильную подушку. У меня собирались снять отпечатки пальцев, как у преступника.

К этому времени новость о моём аресте распространилась по городу, и несколько человек направились к тюрьме. Первым туда прибыл мой близкий друг Ральф Абернети. Он тут же хотел взять меня на поруки, но тюремная администрация потребовала представить свидетельство из суда, подтверждающее, что он располагает деньгами для залога. Ральф сказал, что уже половина седьмого вечера и суд закрыт.

Представитель администрации бесстрастно ответил: «Ну что ж, придется подождать до завтрашнего утра».

Тогда Ральф спросил, может ли он увидеть меня.

Тюремщик ответил: «Нет, только завтра в 10 часов».

«Тогда, – сказал Ральф – может быть, можно внести залог наличными?»

Тюремщик неохотно согласился. Ральф бросился в свою церковь, находившуюся в нескольких кварталах от тюрьмы, чтобы достать у кого-нибудь нужную сумму.

А в это время перед тюрьмой собралась толпа. Вскоре толпа так увеличилась, что тюремщик испугался. Вбежав в комнату, где у меня снимали отпечатки пальцев, он сказал: «Кинг, вы можете быть свободны», и прежде чем я успел надеть пальто, он поспешно выпроводил меня из тюрьмы под мой собственный залог. Он вернул мне мои вещи и сказал, что суд состоится в понедельник в половине девятого утра...


ОТЧАЯВШИЕСЯ ЛЮДИ ПЕРЕШЛИ К ДЕЙСТВИЯМ

После того как с помощью «жёсткой» тактики не удалось остановить движения, расисты разозлились ещё больше, и мы стали ждать от них новых эксцессов. Почти тотчас же после начала движения протеста мы стали получать письма с угрозой расправы, нам угрожали по телефону. Довольно редкие в начале, угрозы со временем увеличились. К середине января их бывало уже до тридцати-сорока в день.

В открытках, часто подписанных «ККК», просто говорилось: «Убирайтесь вон из города» Во многих письмах, написанных с грамматическими ошибками и в грубой форме, была представлена религиозная полуправда, с помощью которой авторы хотели доказать, что «Бог не допускает, чтобы белые и негры шли вместе; если бы он этого захотел, мы бы тоже захотели». Другие присылали отпечатанные материалы, содержащие антисемитские и антинегритянские выпады. В одном из таких отпечатанных на мимеографе писем была сделана рукой приписка: «Вы, черномазые, плохо кончите».

Телефон звонил целый день и почти всю ночь. Часто Коретта была одна в доме, когда раздавались звонки, но хулиганы не щадили её. Сколько раз человек на другом конце провода просто ждал, пока мы не ответим, и вешал трубку... Иногда мы выключали телефон, но надолго этого делать не могли, так как знали, что нам могут позвонить по важному делу.

Когда начались звонки, я подумал, что мы легко перешагнём и через это, что это дело рук незнакомых горячих голов, которые скоро остынут, когда увидят, что мы не реагируем. Но шли недели, и я увидел, что многие угрозы были серьёзны. Однажды я вздрогнул и почувствовал страх. Один из моих белых друзей сообщил, что из вполне надежных источников узнал о существовании плана убить меня. Впервые в жизни я подумал, что со мной может что-то случиться.

Однажды вечером на массовом митинге я сказал: «Если когда-нибудь вы найдёте меня мёртвым, я не хочу, чтобы в ответ на это вы применили силу. Я настоятельно требую, чтобы вы продолжали протест с тем же самым достоинством и дисциплиной, которую вы проявляли и поддерживали до сих пор».

После митинга я пытался объяснить взволнованным людям, собравшимся вокруг меня, что я не имел в виду какую-то определенную опасность, а что мои слова следует рассматривать как формулировку принципа которым следует руководствоваться в случае любого несчастья. Но Ральфа Абернети это не удовлетворило. Когда он отвозил меня вечером домой, он сказал: «Что-то у тебя неладно. Тебя что-то волнует». Я старался уклониться от ответа, повторяя то, что уже говорил людям в церкви. Но он сказал: «Мартин, ты говоришь не о возможной случайности вообще. Ты имеешь в виду что-то определённое».

Будучи не в состоянии больше отрицать, я сказал ему правду. Впервые я рассказал ему об угрозах, нависших над моей семьёй. Я передал ему разговор с моим белым другом. Сказал ему о страхе, закравшемся в душу. Ральф старался успокоить меня, но мне было страшно.

Угрозы продолжались. Почти ежедневно кто-нибудь предупреждал меня о готовящемся покушении. Каждую ночь я ложился спать, не будучи уверен, что в эту ночь ничего не произойдет. По утрам я смотрел на Коретту и ребенка и говорил себе: «Их могут забрать у меня в любой момент. Меня могут отнять у них». Но ни разу не сказал я Коретте о мучивших меня опасениях.

Однажды ночью в конце января, после напряженного дня, я поздно лег спать. Коретта уже спала, и я сам начинал засыпать, когда раздался телефонный звонок. Сердитый голос сказал: «Послушай, черномазый, мы получили от тебя всё, что хотели. К концу недели ты пожалеешь, что вообще приехал в Монтгомери». Я бросил трубку, но не мог заснуть. Казалось, что на меня напали все мои страхи и опасения. Я был на грани отчаяния.

...Спустя три дня, 30 января, я выехал из дома около семи часов вечера, чтобы успеть на вечерний массовый митинг в Первой баптистской церкви. Одна из моих прихожанок, миссис Мэри Люси Вильяме, пришла посидеть с моей женой, пока меня не будет дома. Уложив ребенка спать, Коретта и миссис Вильяме пошли в столовую смотреть телевизор. Около половины десятого они услышали грохот, как будто кто-то бросил кирпич, и вслед за этим раздался взрыв, потрясший весь лом. Бомба попала в крыльцо.

Звук взрыва был слышен за несколько кварталов, и известие о случившемся тут же дошло до церкви, где проходил митинг. К концу митинга, когда я стоял на сцене, помогая собирать пожертвования, я заметил, как сторож подбежал к Ральфу Абернети и передал ему какую-то записку. Абернети бросился к лестнице. Вскоре он вернулся, очень взволнованный. Какие-то люди вбегали и снова выбегали из церкви. Собравшиеся в церкви смотрели на меня и отводили глаза. Несколько человек, казалось, хотели мне что-то сказать, но не решались. Сторож подозвал меня к краю сцены, чтобы передать записку, но С.С.Сей не дал ему сделать это. Теперь я уже знал, что случившееся касается меня. Я позвал Ральфа Абернети, С.С.Сея и Э.Френча и попросил их сказать, что произошло. Ральф посмотрел на Сея и Френча, обернулся ко мне и сказал нерешительно: «В твой дом брошена бомба». Я спросил, живы ли жена и ребенок. Они ответили: «Мы это сейчас выясняем».

...Мэр Гейл, комиссар Селлерс и несколько белых репортеров прибыли раньше меня, и теперь стояли в столовой... Убедившись, что жена и дочь живы, я вышел к ним. И Гейл, и Селлерс выразили сожаление, что «этот несчастный случай произошел в нашем городе». Один из дьяконов моей церкви, работающий в системе образования в Монтгомери, стоял возле меня, когда я разговаривал с мэром и комиссаром. Повернувшись к ним, он сказал: «Вы можете выражать свои сожаления, но нужно смотреть фактам в лицо: ваши публичные заявления создали атмосферу для подобных случаев. Это результат вашей «жестокой» тактики». Ни мэр, ни комиссар не смогли ничего ответить.

К этому времени толпа у дома вышла из повиновения. Полицейские не смогли разогнать её; а наоборот, каждую минуту появлялись всё новые люди. Репортеры хотели выйти из дома, чтобы передать по телефону сообщения о случившемся, но не решились встретиться лицом к лицу с разгневанной толпой. Мэр и комиссар, хотя и не признались бы в этом, тоже были охвачены страхом.

В такой обстановке я вышел на крыльцо и попросил тишины и порядка. Через минуту воцарилось полное молчание. Я спокойно сказал людям, что у меня всё в порядке, жена и ребенок целы. «Не будем создавать панику, – продолжал я, – если у вас при себе оружие, отнесите его домой, если его у вас нет, не старайтесь достать его. Мы никогда не решим нашу проблему ответными насильственными действиями. На насилие мы должны ответить ненасилием. Помните слова Иисуса: «Тот, кто приходит с мечом, от меча и погибнет»». Я попросил их мирно разойтись.

...Затем к толпе обратился полицейский комиссар. Сразу же начались крики и свист. Полицейские пытались добиться порядка и внимания толпы, крича: «Успокойтесь, комиссар говорит». Толпа отвечала еще более громкими криками. Я снова подошел к краю крыльца и поднял руку. «Помните, что я вам только что сказал. Давайте послушаем комиссара». В наступившей тишине комиссар начал говорить. Он предложил награду тому, кто сможет сообщить что-нибудь о преступниках. Затем толпа начала расходиться.

Положение оставалось напряжённым всю ночь. Чаша терпения переполнилась. Негры готовы были на насилие ответить насилием. Один полицейский рассказывал мне потом, что если бы какой-нибудь негр споткнулся в ту ночь о камень и упал, начался бы расовый бунт, так как негры были бы убеждены, что это белый толкнул его. Вполне вероятно, что это была самая мрачная ночь за всю историю Монтгомери. Но что-то всё-таки предотвратило бунт.

...После нападения на мой дом многие служители моей церкви и другие преданные друзья старались уговорить меня держать телохранителя и вооруженных сторожей, которые бы охраняли дом. Я пытался объяснить им, что не боюсь теперь и, следовательно, не нуждаюсь в защите. Но они настояли, и я согласился подумать об этом. Я также пошел к шерифу за разрешением держать в машине оружие, но мне отказали...

...Меня поддерживали и мои белые друзья. Они часто заходили к Коретте, чтобы подбодрить её, а когда дом был разрушен бомбой, многие знакомые и незнакомые нам люди приходили к нам выразить свое сожаление. Время от времени мы получали письмо от какого-нибудь белого жителя Монтгомери, в котором говорилось: «Продолжайте, мы с вами на все сто процентов». Часто в конце письма просто стояла подпись: «белый друг»...

...Когда наши противники поняли, что насилием не остановить движения протеста, они прибегли к массовым арестам. 9 января прокурор Монтгомери обратил внимание прессы на старый закон штата, направленный против бойкотов. Он сослался при этом на пункт 14 раздела 54, который предусматривает, что когда двое или более людей входят в сговор с целью воспрепятствовать деятельности законного бизнеса без достаточного на то оправдания и юридического основания, им будет предъявлено обвинение в совершении преступления. 13 февраля было созвано Большое жюри округа Монтгомери, которое должно было решить, нарушают ли негры, участвующие в бойкоте, этот закон. После обсуждения, длившегося около педели, жюри в составе 17 белых и одного негра признало бойкот автобусов противозаконным и привлекло к суду более ста человек. Моя фамилия была, конечно, в этом списке...

В тюрьме царила почти праздничная атмосфера. По дороге Ральф Абернети рассказывал мне, как люди накануне смело шли навстречу арестам. Никто не боялся. Никто не старался избежать ареста. Многие негры добровольно пошли в контору шерифа, чтобы узнать, есть ли в списках их фамилии, и если их не было, уходили разочарованные. Когда-то запуганный народ сразу преобразился. Те, кто когда-то дрожал перед законом, теперь испытывали чувство гордости, если их должны были арестовать за участие в борьбе за свободу. Окрылённый этим чувством солидарности, я твёрдым шагом исправился к черному ходу тюрьмы. После того как мне дали номер, сфотографировали и сняли отпечатки пальцев, один из прихожан моей церкви уплатил за меня залог, и я отправился домой.

Суд был назначен на 19 марта. Друзья со всех концов страны съехались в Монтгомери, чтобы быть рядом с нами во время процесса. Приехали священники даже из Нью-Йорка. Негр-конгрессмен Чарльз Диггз тоже был здесь. Десятки репортеров, представляющих прессу Соединенных Штатов, Индии, Франции и Англии, приехали в Монтгомери, чтобы освещать события. Более 500 негров заполнили дома и улицы, прилегающие к маленькому зданию суда.

..Пожалуй, наиболее сильные показания дала миссис Стелла Брукс. Её муж сел в автобус. Когда он заплатил за проезд, водитель приказал ему сойти и снова войти через заднюю дверь. Оглянувшись и увидев, что в конце автобуса полно людей, он ответил, что сойдёт и пойдёт пешком, если водитель вернёт ему деньги. Водитель отказался, разгорелся спор, и он позвал полицию. Подошёл полицейский и начал ругать Брукса, который отказывался выйти из автобуса, пока ему не вернут его деньги. Полицейский выстрелил в него. Это произошло так неожиданно, что все замерли. Брукс умер от ран.

Миссис Марта Уокер рассказала, как она ехала со своим слепым мужем в автобусе. Она сошла и начал сходить её муж, но в это время водитель захлопнул дверь, и автобус тронулся. Дверь зажала ногу Уокера. Миссис Уокер начала кричать, но шофер продолжал ехать, и автобус тащил её мужа, пока ему самому не удалось вытащить ногу. Они сообщили об этом случае, но компания ничего не сделала...

В четверг, 22 марта, все взоры были обращены на судью Картера, который без остановки зачитал решение: «Я признаю подсудимого виновным в нарушении закона штата против бойкота». Наказание предусматривало штраф в 500 долларов и судебные издержки или 386 дней принудительных работ в округе Монтгомери. Судья Картер заявил, что он выносит минимальное наказание, так как суд принимает во внимание мою деятельность по предотвращению насилия.

...В тот пасмурный мартовский день судья Картер признал виновным не просто Мартина Лютера Кинга, подсудимого но делу N 7399, он признал виновным каждого негра Монтгомери. Не удивительно, что движение нельзя было остановить. Оно слишком разрослось. Его звенья были слишком хорошо связаны в единую мощную цепь. Удивительная сила таится в единстве. Там, где есть настоящее единство, всякая попытка разобщить его только ещё больше усиливает его. А этого и не увидели наши противники...


НАКОНЕЦ-ТО ДЕСЕГРЕГАЦИЯ

...4 июня 1956 года судьи объявили своё решение, принятое двумя голосами против одного. Судья Лини из Бирмингема согласился с тем, что законы штата Алабама о сегрегированных городских автобусах являются неконституционными. Прокуратура города немедленно заявила, что будет апеллировать в Верховный Суд Соединенных Штатов...

...Во вторник утром мы снова предстали перед судьёй Картером. Городской иск был направлен против АУПМ, некоторых церквей и отдельных граждан. Городские власти утверждали, что они потеряли более 15 тысяч долларов в результате бойкота автобусов (город получает 2% с дохода автобусных компаний).

..Как главный обвиняемый, я сел за первый стол рядом с представителями защиты и обвинения. Около 12 часов – во время короткого перерыва – я заметил необычное оживление в суде. И комиссара Селлерса и мэра Гэйла вместе с двумя городскими прокурорами попросили пройти в заднюю комнату. Репортёры входили и выходили из комнаты.

Я повернулся к Фреду Грею и Питеру Холлу и сказал: «Что-то там у них происходит». Не успел я произнести это, как Рекс Томас, репортер Ассошиэйтед Пресс, подошел к нам с какой-то бумагой в руках и сказал: «Вот решение, которого вы ожидаете. Читайте о своем освобождении».

Быстро, со смешанным чувством волнения и надежды, я прочитал:

«Верховный Суд Соединенных Штатов подтвердил сегодня решение, принятое специальным окружным судом (в состав которого вошли три судьи) о том, что законы города Монтгомери и штата Алабама о сегрегации в автобусах являются неконституционными. Верховный Суд принял это решение, не заслушав никаких аргументов, он просто утвердил решение суда».

В ту ночь начал действовать Ку-клукс-клан. Радио сообщило об их плане организовать демонстрацию в негритянских кварталах, и стало известно об их угрозах. Я опять стал получать письма, в которых мне грозили, что «если черномазые снова начнут ездить в автобусах и садиться на передние места, мы сожжём пятьдесят домов за одну ночь, включая и твой». Другое письмо обрушивалось с руганью на Верховный Суд и угрожало «этому проклятому Хьюго Блэку»: «Когда он вернется в Алабаму, мы повесим вас вместе на одном дереве».

Обычно после угроз Ку-клукс-клана негры запирали двери домов, закрывали ставни и тушили свет. Но в этот раз они подготовили сюрприз. Когда приехали клановцы, по сообщениям газет, примерно на сорока грузовиках, одетые в свои балахоны и капюшоны, двери домов были открыты, везде горел свет. Когда куклуксклановцы проезжали по улицам, негры вели себя так, словно они смотрят цирковое представление. Многие выходили и шли по улице как обычно, некоторые просто стояли на ступеньках крыльца. Проехав несколько кварталов, машины свернули в переулок и скрылись в ночи...

...20 декабря наконец-то был получен приказ о десегрегации автобусов в Монтгомери. Немедленно был созван массовый митинг, на котором людям сообщили, как им следует вести себя, когда они наутро должны будут начать вновь пользоваться автобусами...