Дунаев видение № … александр блок в «бродячей собаке»
| Вид материала | Документы |
- Блок, Александр Александрович, 319.1kb.
- Александр Александрович Блок (1880 1921) биография, 26.49kb.
- Блок Александр Александрович (1880г. 1921г.), 187.55kb.
- Александр Арнольдович Блок (литературный псевдоним Жан Бло Jean Blot ) я могу чувствовать,, 47.29kb.
- Блок Александр Александрович 28. 11. 1880 07. 08. 1921, 103.03kb.
- Блок Александр Александрович 28. 11. 1880 07. 08. 1921 биография, 105.05kb.
- 7slov com Александр Александрович Блок, 47.2kb.
- Андреев Леонид Николаевич. Иуда Искариот Андреев Леонид Николаевич. Кусака. Блок Александр, 263.64kb.
- Александр Блок рассвет, 14.47kb.
- Блок Александр Александрович Двенадцать, 89.91kb.
Юрий ДУНАЕВ
ВИДЕНИЕ № …
АЛЕКСАНДР БЛОК В «БРОДЯЧЕЙ СОБАКЕ»
Фантазия для театра
Никогда не бывал в «Бродячей собаке» Блок, вопреки распространенным утверждениям.
Георгий АДАМОВИЧ
МЕСТО ДЕЙСТВИЯ
Кабаре «Бродячая собака». Чадный подвальный уют. Сколоченная из теса эстрада, на ней рояль. Низкие столы, соломенные табуретки.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
ПРОНИН, хозяин кабаре,
сам подает на столы, сам убирает, сам встречает посетителей.
СТОЛ ФУТУРИСТОВ
МАЯКОВСКИЙ, в желтой кофте,
КРУЧЕНЫХ, играют в карты
ХЛЕБНИКОВ
СТОЛ АКМЕИСТОВ
ГУМИЛЕВ,
АХМАТОВА,
МАНДЕЛЬШТАМ,
ИВАНОВ
ЗА РОЯЛЕМ
КУЗМИН
СРЕДИ ПОСЕТИТЕЛЕЙ
ГОСПОДИН В ШЛЯПЕ, низко надвинутой, и в наглухо застегнутом пальто,
БЕЛЫЙ, поэт
РЕДАКТОР
АКТРИСА
ПРИХОДЯТ
МУЖЧИНА,
ЖЕНЩИНА,
СЕВЕРЯНИН,
ТРОЕ ЮНЫХ ПОЭТОВ
На эстраде возбужденный Белый.
БЕЛЫЙ. Таким образом, все течения в современной русской поэзии суть только отсветы одной высоко стоящей звезды, имя которой… символизм!
Крики негодования.
Да, да, сим-во-лизм!! И глупо спорить с истиной…
Свист из-за стола футуристов.
БЕЛЫЙ (футуристам). Если вы не чувствуете этого, вы не поэты, а сборище пьяных сатиров…
За столом акмеистов.
МАНДЕЛЬШТАМ. … И вакханок. Анна Андреевна, вы вакханка.
АХМАТОВА (смеясь). Мандельштам меня все время смешит.
БЕЛЫЙ (размахивая бумагой). Истина дороже всего! Я предлагаю подписать манифест, провозглашающий эту неоспоримую…
Его голос тонет в криках и свисте.
БЕЛЫЙ (надрываясь). Неблагодарные дети, пинающие вскормившую вас мать… вы еще придете… вы попросите… но слепой никогда не увидит солнца… ворота истины не откроются для стада баранов…
Блеянье за столом футуристов.
БЕЛЫЙ (бросаясь к футуристам). Такова и ваша поэзия! Блеянье, а не стихи. У футуризма нет будущего. Это тупик. Вы на краю пропасти, а я подаю вам спасение. Маяковский, подпишите манифест!
МАЯКОВСКИЙ. Я не считаю себя символистом.
БЕЛЫЙ. Бросьте позу! Вы сын, а я мать.
МАЯКОВСКИЙ. Я не любитель кровосмесительных связей.
РЕДАКТОР (актрисе). Как он сказал?
АКТРИСА (садясь около него). Я не люблю кровосмесительных связей.
Редактор записывает.
Пронин, дайте вина!
БЕЛЫЙ (подбегая к столу акмеистов). Гумилев, вы должны подписать!
ГУМИЛЕВ. Скажите, Белый, вы по-прежнему настаиваете на том, что Пушкин был первым символистом?
БЕЛЫЙ. Да.
ГУМИЛЕВ. И Некрасов был символистом?
БЕЛЫЙ. Конечно.
ГУМИЛЕВ. Вы хотите записать в символисты всех русских поэтов?
БЕЛЫЙ. Глупо спорить с истиной.
ГУМИЛЕВ (высокомерно). Мы считаем Некрасова предтечей акмеизма. Никто из нас не подпишет ваш манифест.
БЕЛЫЙ (потрясая кулаками). Анафема!
Кузмин тихо импровизирует на рояле. Пронин разносит вино.
РЕДАКТОР (Белому). Борис Николаевич, дайте мне манифест, я опубликую его в своем журнале.
БЕЛЫЙ (разрывая манифест). Смотрите, как ранят материнскую грудь… (Бросая обрывки бумаги.) С неба падают кровавые хлопья…
ПРОНИН (господину в шляпе). Что-нибудь закажете?
Господин в шляпе делает отрицающий жест.
ГУМИЛЕВ. Символизм давно исчерпал себя.
МАНДЕЛЬШТАМ. В бездонном колодце на дне нашли черпачок.
АХМАТОВА (смеясь). Осип Эмильевич, я заболею от смеха.
БЕЛЫЙ (ходя между столами).
Но он потребует ответа,
Подъемля засветлевший меч,
И канет темная комета…
Слышите?
Канет темная комета!..
За столом футуристов.
ХЛЕБНИКОВ (медленно и громко). Я устаю от пророчеств.
Из-за стола акмеистов встает Мандельштам и почтительно кланяется Хлебникову.
АКТРИСА (закуривая). Белый, еще стихов!
БЕЛЫЙ (на эстраде).
Золотому блеску верил,
А умер от солнечных стрел.
Думой века измерил,
А жизнь прожить не сумел.
Не смейтесь над мертвым поэтом:
Снесите ему цветок:
На кресте и зимой и летом
Мой фарфоровый бьется венок.
Цветы на нем побиты.
Образок полинял.
Тяжелые плиты.
Жду, чтоб их кто-нибудь снял.
Любил только звон колокольный
И закат.
Отчего мне так больно, больно!..
(Рыдает.)
Опомнитесь! Блудному сыну прощенье стократное…
ФУТУРИСТЫ (одновременно встав из-за стола).
Символизм прогнил,
провонял,
протух!
Белый забивается в угол и плачет, кто-то из публики его утешает.
РЕДАКТОР (записывая). Я назову фельетон «Блудный сын здорово отделал своего папашу, или избиение символизма в «Бродячей собаке».
ПРОНИН. Прошу внимания! Итоги конкурса шуточных стихов. У Георгия Иванова созрел шедевр.
На эстраду поднимается Иванов.
ИВАНОВ. Задание предписывало, чтобы в каждой строчке были звуки ЖО-РА. Итак…
Обжора вор арбуз украл
Из сундука тамбурмажора.
«Обжора, - закричал капрал,-
Ужо расправа будет скоро».
АХМАТОВА. Браво, Георгий!
МАНДЕЛЬШТАМ. Браво, Жора!
ПРОНИН. Осип Эмильевич, а вы?
МАНДЕЛЬШТАМ (взошедши на эстраду).
Свежо рано утром. Проснулся я наг.
Уж орангутанг завозился в передней…
КРИКИ. Браво! Браво!
ПРОНИН. Победил в конкурсе Осип Мандельштам. (Открывает шампанское.)
Актриса бросает на сцену цветы.
МАНДЕЛЬШТАМ (поет фальшиво).
Отцвели уж давно хризантемы в саду…
КРИКИ. Долой! Невыносимо!
Кузмин «безобразничает» на рояле.
ПРОНИН (актрисе). Ольга Афанасьевна, покажите кино.
Тут же сколачивается творческий коллектив: Кузмин – тапер, Иванов и Мандельштам под руководством актрисы разыгрывают пантомиму.
ИВАНОВ (объявляет). Часть первая. Встреча влюбленных в саду у статуи Купидона. Часть вторая. Виконт подозревает жену в измене. Часть третья. Кровавая месть.
Входят мужчина и женщина.
ПРОНИН (бросаясь к ним навстречу). Нет мест! Нет мест!
МУЖЧИНА. Мы хотим видеть крах символизма…
ЖЕНЩИНА. Да-да, и услышать Александра Блока. Блок здесь?
МУЖЧИНА. Крах уже наступил?
ПРОНИН. Нет мест!
МУЖЧИНА. Плачу три рубля с человека.
Пронин получает деньги, мужчина и женщина проходят в зал. На эстраде Гумилев.
ГУМИЛЕВ. Сегодня нас пытались опутать туманным символизмом, но это напрасная затея. Мы, акмеисты, вернули поэзии простоту, а словам - первоначальный смысл. С этого пути мы не свернем… не смешаются чистые воды ручья с затхлой водицей болота…
КРИКИ. Хватит манифестов!
АКТРИСА. Гумилев, читайте стихи!
ГУМИЛЕВ.
Я, верно, болен – на сердце туман.
Мне скучно все: и люди, и рассказы.
Мне снятся королевские алмазы
И весь в крови широкий ятаган.
Мой предок был татарин косоглазый
Или свирепый гунн. Я веяньем заразы,
Через века дошедшей, обуян.
Я жду, томлюсь, и отступают стены…
Вот океан весь в клочьях белой пены,
Закатным солнцем залитый гранит
И город с голубыми куполами,
С цветущими жасминными садами…
Мы дрались там… Ах да, я был убит.
АКТРИСА. Браво, Гумилев!
БЕЛЫЙ (бросаясь к эстраде). Я протестую! Акмеисты, вы выступаете в чужом платье…
МАНДЕЛЬШТАМ (Ахматовой). Анна Андреевна, немедленно разденьтесь!
Ахматова смеется.
ГУМИЛЕВ. В чем вы нас обвиняете? Конкретно.
БЕЛЫЙ. Символизм - весь предчувствие…
ГУМИЛЕВ. Поэзия вся - предчувствие!
БЕЛЫЙ. В таком случае подпишите манифест.
ГУМИЛЕВ (сходя с эстрады). Вы его разорвали.
БЕЛЫЙ (доставая бумагу). У меня есть еще экземпляр.
ГУМИЛЕВ. Поэзия не лошадь, чтобы ее запрягать в ярмо, да еще с разными… (Указывает на футуристов.)
РЕДАКТОР (актрисе). Как он сказал?
АКТРИСА. Он сказал «с разными»…
За столом футуристов.
МАЯКОВСКИЙ (вставая). Это кто разные? Это мы разные? Да! Мы разные. Он – Крученых, он – Хлебников, я - Маяковский. А вы все дудите в одну дудку, чего уж тут греха таить! В старую скрипучую дудку символизма! Гумилев и компания, не обижайте Белого, подпишите манифест!
ХЛЕБНИКОВ (вставая). Дайте, я подпишу.
Все смотрят на Хлебникова. Тишина.
МАЯКОВСКИЙ (тихо). Хлебников, вы в своем уме?
Пронин подает вино мужчине и женщине.
МУЖЧИНА. Правда, что Хлебников - полный идиот?
ПРОНИН. Он сумасшедший в пятом колене, но стихи у него гениальные.
ЖЕНЩИНА. Блок здесь? Я не вижу его.
ХЛЕБНИКОВ (Белому). Дайте, я подпишу.
Белый отдает манифест Хлебникову, тот пишет на нем.
РЕДАКТОР. Фельетон будет называться «Не долго брыкался, или возвращение блудного сына».
ХЛЕБНИКОВ (подавая бумагу Маяковскому). Я подписал свое завещание. Прошу огласить.
МАЯКОВСКИЙ (читает). Завещание. Заклинаю художников будущего вести точные дневники своего духа: смотреть на себя, как на небо, и вести точные записи восхода и захода звезд своего духа. Председатель Земного Шара Велимир Хлебников.
Крики. Улюлюканье.
БЕЛЫЙ. Это не смешно. Это гадко. Все ваши стихи сотканы из подобных маленьких подлостей. (Рвет манифест из рук Маяковского.)
РЕДАКТОР. Маяковский, дайте мне завещание, я опубликую его в своем журнале.
Маяковский тащит на эстраду Хлебникова.
МАЯКОВСКИЙ. Считаю своим долгом заявить, что мы, футуристы, считали и считаем Велимира Хлебникова одним из наших поэтических предшественников, искренним и твердым борцом в битве, которую ведет современная поэзия.
АКТРИСА. Хлебников, стихов!
ХЛЕБНИКОВ.
Ла-ла сов ли-ли соб!
Жун-жан – соб леле.
Соб ле-ле! ла, ла соб.
Жун-жан! жун-жан!
Крики, свист, смех. Мандельштам встает, кланяется Хлебникову.
АХМАТОВА (смеясь). Мандельштам, когда вы перестанете меня смешить?
ХЛЕБНИКОВ.
Ио, иа, цолк.
Ио, иа, цолк.
Пиц, пац, пацу,
Пицц, пац, паца.
Ио, иа цолк, ио иа цолк…
КРИКИ. Долой! Долой!
МАЯКОВСКИЙ (громогласно). Вдохновение поэта - это семена будущего!
КРУЧЕНЫХ (взбираясь на эстраду). Да здравствует футуризм!
Дыр, бул, щил
Убещур
Р, И поэц…
КРИКИ. Долой! Долой!
Крики смолкают, когда раздается музыка, а актриса начинает «волхвовать», грациозно извиваясь.
АКТРИСА (поет). А-а-а… О-о-о… И-и-и… Э-э-э… У-у-у… Ио, иа, цолк-цолк… Паца ио, иа, паца…
КРИКИ. Браво! Браво!
БЕЛЫЙ. Ведьма!
МАНДЕЛЬШТАМ (восторженно). Женщина! (Целует у актрисы руки.)
Футуристы занимают свой стол. Пронин разносит вино.
КУЗМИН (поет).
Если завтра будет солнце,
Мы во Фьезоле поедем;
Если завтра будет дождик,
То останемся мы дома.
Если денег будет много,
Мы закажем серенаду;
Если денег нам не хватит –
Нам из Лондона пришлют.
Если ты меня полюбишь,
Я тебе с восторгом верю;
Если не полюбишь ты, -
То другую мы найдем…
РЕДАКТОР (Иванову). Господин Иванов, дайте мне стихи про обжору, я опубликую их в своем журнале
ИВАНОВ. Я их забыл. Попросите стихов у Мандельштама.
АКТРИСА (Кузмину). Михаил Алексеевич, сыграйте Скрябина.
Кузмин играет. Иванов подходит к столу футуристов, наблюдает за карточной игрой.
БЕЛЫЙ (подходит к господину в шляпе). Скажите, как вы относитесь к символизму?
Господин в шляпе съеживается и делаtт отрицающий жест.
А к Блоку?
Тот же жест.
РЕДАКТОР. Мандельштам, дайте мне стихи про орангутанга…
МАНДЕЛЬШТАМ. Которого? Уж не в желтой ли кофте?
АХМАТОВА. Я сегодня умру от смеха!
За столом футуристов.
КРУЧЕНЫХ. Маяковский, ответьте решительно: кто из поэтов символисты?
МАЯКОВСКИЙ. Те, кто начинаются на букву Б: Брюсов, Бальмонт, Блок, Белый…
КРУЧЕНЫХ. Так ведь есть и несимволисты на Б: Батюшков, Баратынский…
МАЯКОВСКИЙ. Это предтечи символистов. А самый матерый символист - Белый, потому что он и Белый, и Борис…
ИВАНОВ. Настоящая фамилия Белого Бугаев.
МАЯКОВСКИЙ. И Бугаев!
РЕДАКТОР (актрисе). Ольга Афанасьевна, что завтра дают в театре?
АКТРИСА. «Незнакомку» Блока.
ЖЕНЩИНА (между прочим). Баронесса Таубе принимает, сидя в гробу, окруженная скелетами.
МУЖЧИНА (Пронину). Эй, любезный, вина! Кузмин, сыграйте что-нибудь повеселее.
БЕЛЫЙ (господину в шляпе). Вы любите гашиш?
Господин в шляпе делает утвердительный жест.
Я угадал. В вашей фигуре есть что-то… Приходите ко мне, мне прислали дивный. Что за сказочные грезы!..
КУЗМИН (озорно поет).
Я маленькая Лизка,
Я гимназистка,
Тру-ля-ля!
Тру-ля-ля!
А вот мои учителя!
Обучалась я прилежно
Всем урокам вашим нежным
Тру-ля-ля!
Тру-ля-ля!
А вот мои учителя!
БЕЛЫЙ. Прекратите пошлость!
КУЗМИН (продолжая петь).
Тру-ля-ля!
Тру-ля-ля!
БЕЛЫЙ (вскакивая на сцену). Я не позволю! Мне стыдно слушать такое, когда на свете есть Блок! (Кузмину.) И вам должно быть стыдно, Михаил Алексеевич! Стыдно перед титанической музыкой Скрябина.
КУЗМИН (бренча по клавишам).
Довольно таять, мы не бабы
И не эстеты, черт возьми!
Крики восторга.
КУЗМИН (поет).
Тру-ля-ля!
Тру-ля-ля!
Белый бросается к выходу. У выхода курят Гумилев и Иванов.
ГУМИЛЕВ. В нашем современном мире я чувствую себя гостем.
ИВАНОВ. Поэт - гость, в том смысле, что он пришелец, пророк…
ГУМИЛЕВ. Поэт - всегда пророк.
БЕЛЫЙ. А как, по-вашему, господа, Блок – пророк?
ГУМИЛЕВ. Блок - самый великий пророк.
Белый кидается к нему на шею, потом бежит в зал и уже поет вместе со всеми:
Тру-ля-ля!
Тру-ля-ля!
На эстраде актриса поет:
Я скрипочку имею,
Ее я не жалею,
И у кого хорош смычок,
Пусть поиграет тот разок.
Тру-ля-ля!
Тру-ля-ля!
МАНДЕЛЬШТАМ (поймав за руку Пронина). Попросите Гумилева, он умеет показывать цирк.
ПРОНИН (подойдя к Гумилеву). Николай Степанович, покажите цирк, очень вас просим.
Гумилев идет к эстраде, за ним Иванов, Мандельштам, Ахматова.
ГУМИЛЕВ (с эстрады).
Уважаемая публика!
Заплатите по два рублика
И увидите необыкновенное чудо –
Дрессированного верблюда.
Иванов и Мандельштам изображают верблюда, Гумилев выступает в роли наездника. Публика аплодирует.
ГУМИЛЕВ.
Рассеется у любого тоска,
Кто увидит трюков каскад!
Верьте слову или я – не я.
Перед вами женщина-змея.
Ахматова показывает чудеса гибкости. Гром аплодисментов.
АКТРИСА. Ахматова, стихов!
АХМАТОВА (читает).
Угадаешь ты ее не сразу,
Жуткую и темную заразу,
Ту, что люди нежно называют,
От которой люди умирают.
Первый признак - странное веселье,
Словно ты пила хмельное зелье.
А потом печаль, печаль такая,
Что нельзя вздохнуть, изнемогая.
Только третий признак настоящий:
Если сердце замирает слаще
И мерцают в темном взоре свечи.
Это значит – вечер новой встречи.
Ночью ты предчувствием томима:
Над собой увидишь серафима,
А лицо его тебе знакомо…
И накинет душная истома
На тебя атласный черный полог.
Будет сон твой тяжек и недолог…
А наутро встанешь с новою загадкой,
Но уже не ясной и не сладкой,
И омоешь пыточною кровью
То, что люди назвали любовью.
БЕЛЫЙ. Ахматова, вы пьете из родника истинных поэтов. Подпишите манифест!
АХМАТОВА. Борис Николаевич, я с удовольствием выпью с вами… и не из родника. Только оставьте ваши притязания!
БЕЛЫЙ (в ярости). Запомните, Ахматова, с предателями я не пью!
ГУМИЛЕВ. Это уж слишком. Объяснитесь!
БЕЛЫЙ (кричит). И не пью с цирковыми фиглярами!
ГУМИЛЕВ (распаляясь). Вы ответите за оскорбление!
БЕЛЫЙ. Когда и где вам будет угодно.
Поднимается шум. Гумилева и Белого разводят в разные стороны.
РЕДАКТОР. Фельетон будет называться «Цирк, или способ – как скорее получить в морду».
МАЯКОВСКИЙ (взобравшись на эстраду). Эй, вы! Бросьте петушиться, мы не в цирке. Нате вам стихов!
Через час отсюда в чистый переулок
Вытечет по человечку ваш обрюзгший жир,
А я вам открыл столько стихов шкатулок,
Я - бесценных слов мот и транжир.
Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста
Где-то недокушанных, недоеденных щей;
Вот вы, женщина, на вас белила густо,
Вы смотрите устрицей из раковин вещей.
Все вы на бабочку поэтиного сердца
Взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош.
Толпа озвереет, будет тереться,
Ощетинит ножки стоглавая вошь.
А если сегодня мне, грубому гунну,
кривляться перед вами не захочется - и вот
я захохочу и радостно плюну,
плюну в лицо вам
я - бесценных слов транжир и мот.
Крики негодования переходят в вопль восторга, потому что в кабаре вошел Северянин.
ЖЕНЩИНА. Северянин! Северянин!
МУЖЧИНА. Маяковский, освободите место гению.
МАЯКОВСКИЙ. Вы хотели сказать - вше.
Свист, улюлюканье.
МАЯКОВСКИЙ (спускаясь с эстрады). Ухожу, чтобы не подхватить заразу.
На эстраде Северянин.
СЕВЕРЯНИН (декламирует).
Я, гений, Игорь Северянин…
Крики восторга, буря аплодисментов.
СЕВЕРЯНИН (продолжает).
Мой стих серебряно-брильянтовый
Живителен, как кислород.
- О, гениальный! О, талантливый! –
Мне возгремит хвалу народ.
И станет пить ликер гранатовый
За мой ликующий восход.
Пусть на турнирах славоборчества
Стиха титаны и кроты
Берлинства, Лондонства, Нью-Йорчества
Меня сразить раскроют рты:
Я – я! Значенье эготворчества -
Плод искушенной Красоты.
В публике исступление:
- Браво! Браво!
Свист и хохот. Пронин угощает Северянина и стучит в поднос, требуя тишины.
СЕВЕРЯНИН (закурив сигару).
Карета куртизанки, в коричневую лошадь,
По хвойному откосу спускается на пляж.
Чтоб ножки не промокли, их надо окалошить,
Блюстителем здоровья назначен юный паж.
Кудрявым музыкантам предложено исполнить
Бравадную мазурку. Маэстро, за пюпитр!
Удастся ль душу дамы восторженно омолнить
Курортному оркестру из мелодичных цитр?
Цилиндры солнцевеют, причесанные лоско,
И дамьи туалеты пригодны для витрин.
Смеется куртизанка. Ей вторит солнце броско.
Как хорошо в буфете пить крем-де-мандарин!
Зачем же дело стало? – к буфету, черный кучер!
Гарсон, сымпровизируй блестящий файв-о-клок…
Каретка куртизанки опять все круче, круче,
И паж к ботинкам дамы, как фокстерьер, прилег…
В публике восторг.
ПРОНИН. Господа, предлагаю устроить выборы короля поэтов.
ЖЕНЩИНА. К черту выборы! Северянин - король поэтов!
КРИКИ:
- Гумилев!
- Маяковский!
- Белый!
Все кричат наперебой.
БЕЛЫЙ. Символизм - питательная почва русской поэзии…
МАЯКОВСКИЙ.
Я сошью себе черные штаны
Из бархата голоса моего.
Желтую кофту из трех аршин заката…
ГУМИЛЕВ.
Да, я знаю, я вам не пара,
Я пришел из иной страны,
И мне нравится не гитара,
А дикарский напев зурны…
Кузмин яростно бренчит на рояле. Из хаоса звуков рождается мелодия. На эстраде актриса.
АКТРИСА (когда шум стихает).
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плачь.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины,
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной,
Как я, смирен и оглушен.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«Ин вино веритас!» кричат.
И каждый вечер, в час назначенный
(иль это только снится мне?)
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине!
Господин в шляпе стоит перед эстрадой, обнажает голову.
ГОСПОДИН (кланяясь актрисе). Благодарю вас.
ШЕПОТ УЗНАВАНИЯ. Блок… Блок… Блок…
ПРОНИН. Александр Александрович… Как же я вас не узнал?
МАЯКОВСКИЙ. Мы сегодня бьем символистов - присоединяйтесь!
БЛОК (решительно). Никаких символизмов! Я больше не школьник. Один отвечаю за себя.
БЕЛЫЙ. Саша, ты пьян!
ЖЕНЩИНА. Объясните, Блок! Объясните!
Блок поднимается на эстраду.
БЛОК (говорит тихим голосом, с паузами). Никакие тенденции не властны над поэтом… Он свободен в своем творчестве… Никто не имеет права требовать от него, чтобы зеленые луга нравились ему больше, чем публичные дома...
Восторженные крики.
КРУЧЕНЫХ. Блок, выпейте с нами!
МАЯКОВСКИЙ. Записывайтесь в футуристы, Александр Александрович!
БЛОК (продолжая). Поэты интересны тем, чем они отличаются друг от друга, а не тем, в чем они подобны друг другу…
Снова крики восторга.
БЛОК (грустно улыбаясь). Поэзия - не кабак, где все лица стерты…
ГУМИЛЕВ. А как же школа? Вы отрицаете школу!
БЛОК. Я не отрицаю школу. Но вопрос о школах в поэзии - вопрос второстепенный… Я за личное творчество.
Крики посетителей. Пронин откупоривает шампанское.
КРИКИ. Стихов! Стихов!
БЛОК (читает).
О, весна, без конца и без краю -
Без конца и без краю мечта!
Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!
И приветствую звоном щита!
Принимаю тебя, неудача,
И удача, тебе мой привет!
В заколдованной области плача,
В тайне смеха - позорного нет!
Принимаю бессонные споры,
Утро в завесах темных окна,
Чтоб мои воспаленные взоры
Раздражала, пьянила весна!
Принимаю пустынные веси!
И колодцы земных городов!
Осветленный простор поднебесий
И томления рабьих трудов!
И встречаю тебя у порога –
С буйным ветром в змеиных кудрях,
С неразгаданным именем бога
На холодных и сжатых губах…
Перед этой враждующей встречей
Никогда я не брошу щита…
Никогда не откроешь ты плечи…
Но над нами - хмельная мечта!
И смотрю, и вражду измеряю,
Ненавидя, кляня и любя:
За мученья, за гибель - я знаю –
Все равно: принимаю тебя!
КРИКИ. Браво! Браво! Еще! Читайте еще!
БЕЛЫЙ (подойдя к Блоку). Александр Александрович, простите ли вы когда-нибудь меня?
БЛОК (с нежностью). Поэт! Ты много ошибался, ты много падал, но я слышу, что ты идешь в меру своих сил, что ты бескорыстен и, значит, - можешь стать больше себя. И поэтому я оправдываю тебя и благословляю, - иди вперед!
ЖЕНЩИНА (кричит). Блок - король поэтов!
КРИКИ. Ура Блоку!
В кабаре врываются трое лохматых юнцов.
ПРОНИН (им навстречу). Мест нет! Мест нет!
ПЕРВЫЙ ПОЭТ. Пустите, мы знаем, что здесь Блок.
ВТОРОЙ ПОЭТ. Пустите гениев!
ТРЕТИЙ ПОЭТ. Мы должны сделать историческое заявление.
Проходят в зал.
ПЕРВЫЙ ПОЭТ. Все вы, аплодирующие генералам от поэзии, и вы, генералы! Слушайте наши молодые голоса!
ВТОРОЙ ПОЭТ. Манифест новой поэзии!
ТРЕТИЙ ПОЭТ (взобравшись на эстраду). Мы, поэты новой поэзии, заявляем, что вступаем в непримиримую борьбу с жалкой трухой старой поэзии, которую представляют из себя символизм, акмеизм, футуризм…
ВТОРОЙ ПОЭТ (кликушески). Долой ржавчину с великой русской литературы!
ТРЕТИЙ ПОЭТ. Мы свободны, молоды, и только вселенская катастрофа остановит нас на избранном нами пути…
Среди посетителей ропот недоумения.
ПЕРВЫЙ ПОЭТ. Слушайте! Эти слова будут вписаны в историю золотыми буквами.
ТРЕТИЙ ПОЭТ. Сегодняшняя ночь объединила нас…
ВТОРОЙ ПОЭТ. Мы поклялись кровью…
ПЕРВЫЙ ПОЭТ. Долой традиции, от них воняет плесенью…
ТРЕТИЙ ПОЭТ. Наши стихи пишутся для потомков и потомков потомков, поэтому они будут вечно новыми…
ВТОРОЙ ПОЭТ. Долой Северянина!
ПЕРВЫЙ ПОЭТ. Долой Гумилева и Маяковского!
ТРЕТИЙ ПОЭТ. Мы сильны отрицанием, а наше утверждение - в нашей молодости!
ПЕРВЫЙ ПОЭТ. Ура новой поэзии!
ВТОРОЙ ПОЭТ. Ура нам!
ТРЕТИЙ ПОЭТ. Мы сильны, и мы победим! (Обращаясь к первому и второму.) Три-четыре: «Мы победим!»
ПЕРВЫЙ
ВТОРОЙ (хором). Мы победим! Мы победим! Мы победим!..
ТРЕТИЙ
Все посетители кабаре застыли на месте.
КУЗМИН (тихо напевает).
Тру-ля-ля!
Тру-ля-ля!
ЗАНАВЕС.
(С) Дунаев Юрий Петрович
/495/ 572-97-12, /926/265-92-77
e-mail: jourimj@mail.ru