Geum.ru

Мирча Элиаде

Вид материалаДокументы

Содержание


Йога и тантризм
Подобный материал:
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   ...   38

ЙОГА И ТАНТРИЗМ

ПРИБЛИЗИТЕЛЬНЫЕ ОЧЕРТАНИЯ


Тантризм нелегко поддается определению. Из множества значений слова тантра (корень тан, «простираться», «пребывать», «увеличивать») некоторые нас будут интересовать в особенности, а именно «непрерывность», «развертывание», «длящийся процесс». Тантрой является «то, что расширяет знание». Ряд философских систем использовали этот термин в таком значении. Неизвестно, почему и при каких обстоятельствах он стал обозначать мощное религиозно-философское движение, которое, появившись в IV веке новой эры, начиная с VI века приняло масштабы общеиндийской моды. В самом деле, это походило на моду: довольно быстро тантризм становится чрезвычайно популярен, причем не только в среде философов и теологов, но и у активных религиозных подвижников (аскетов, йогинов и др.); его престиж повышается и в «народных» слоях. В сравнительно короткий срок индийская философия, мистицизм, ритуалистика, этика, иконография и даже «художественная» литература оказываются под влиянием тантризма. Это было поистине паниндийским движением, т. к. его разделяли все великие индийские религии и все «сектантские» школы. И в буддизме, и в индуизме тантризм занял значительное место. Джайнизм тоже применял некоторые тантрические приемы (за исключением методов «левой руки»). Сильное влияние тантризма можно заметить в кашмирском шиваизме, в великом движении панчаратринов (ок. 550 г.), Бхагавата-пуране (ок. 600 г.) и в других мистических вишнуитских направлениях. Согласно буддийской традиции, тантризм был впервые введен Асангой (ок. V в.), выдающимся наставником йогачары, и Нагарджуной (II в.), блестящим представителем мадхьямики и одним из самых знаменитых и таинственных фигур в средневековом буддизме. Однако проблема исторического происхождения буддийского тантризма все еще далека от разрешения. Есть основания считать, что ваджраяна («алмазная колесница»; под этим именем и известен буддийский тантризм как таковой), появилась в начале IV в. и достигла своего апогея в VIII в. Гухъясамаджа-тантра, которую некоторые ученые приписывают Асанге, является, вероятно, самым ранним текстом ваджраяны и, безусловно, наиболее важным. Буддийские тантры подразделяются на четыре класса: крия-тантры, чарья-тантры, йога-тантры и ануттаратантры; первые два относятся к ритуалам, а другие — к йогическим способам достижения высшей истины. Но в реальности почти все тантрические тексты содержат ритуальную проблематику наряду с йогическими инструкциями и философскими размышлениями. В соответствии с тибетской традицией, четыре класса тантр коррелируют с основными социальными и психологическими типами: так, тексты крия-тантр подходят для брахманов и в целом для всех тех, чей ум склонен к ритуализму; чарья-тантры — для купцов и т. п. Заслуживает внимания тот факт, что тантризм развивался в двух приграничных районах Индии — на северо-западе, вдоль афганской границы, а также на западе Бенгалии и в Ассаме. С другой стороны, как гласит тибетская традиция, Нагарджуна был уроженцем Андхры (Южная Индия), т. е. он жил в самом сердце дравидийских земель. Из всего этого можно заключить, что тантризм, особенно вначале, развивался в тех провинциях, которые были не очень индуизированы, где духовное контрнаступление туземных обитателей происходило в полную силу. Фактически тантризм служил как бы перевозочным средством, с помощью которого большое количество чуждых, экзотических духовных представлений переправлялись в индуизм; последний полон имен и мифов, относящихся к периферийным божествам (ассамским, бирманским, гималайским, тибетским и, конечно, дравидийским). Кроме того, в нем отчетливо различимы также иноземные ритуалы и верования. В этом смысле тантризм продолжает и усиливает процесс индуизации, начавшейся в послеведийский период. В рассматриваемое же нами время ассимиляция охватывает не только чисто автохтонные индийские элементы, она распространяется и в областях за пределами собственно Индии: «тантрическая страна» par excellence — это Камарупа, Ассам. Мы должны также учесть вероятные гностические влияния, которые могли проникнуть в Индию через Иран и северо-западную границу: немало любопытных параллелей можно проследить между тантризмом и великим западным мистерио-софиологическим течением, возникшим из слияния гностицизма, герметизма, греко-египетской алхимии и традиции мистерий в начале христианской эры. Поскольку наш главный интерес касается отношения йогических дисциплин к тантрической садхане («реализации»), мы вынуждены пренебречь некоторыми важными аспектами тантризма. Тем не менее следует отметить, что в первый раз за всю историю арийской Индии доминирующее положение занимает Великая Богиня. В начале II в. н. э. два женских божества завоевали прочное место в буддизме: Праджняпарамита, «творение» метафизиков и аскетов, инкарнация высшей мудрости, и Тара, эпифания Великой Богини архаической Индии. И в индуизме Шакти, «мировая сила», поднимается до ранга Божественной Матери, которая оберегает не только мироздание со всеми его обитателями, но и многообразные манифестации божеств. Здесь можно узнать «религию Матери», которая господствовала в древнейшие времена на огромной эгейско-афроазиатской территории и которая всегда была основной формой культа среди автохтонных народов Индии. В этом смысле легкость распространения тантризма говорит также и о новых победах доарийских племен. Но можно обнаружить в этом почитании Великой Богини еще и своего рода религиозное переоткрытие тайны женщины, ибо, как мы позднее убедимся, каждая женщина является инкарнацией Шакти. Эта тайна, в частности, заключается в мистическом ощущении таинства рождения и плодородия. Кроме того, здесь еще и признание всего глубокого, «трансцендентного», неуязвимого, что есть в женщине; последняя начинает символизировать истоки священного и божественного, непостижимую сущность высшей реальности. Женщина воплощает и мистерию сотворения, и таинство бытия, всего того, что становится, умирает и возрождается. Похоже, что философия санкхьи возрождается в тантризме как на метафизическом, так и на мифологическом уровнях: Дух, «мужское начало», Пуруша, несмотря на Свое величие, является совершенно бессильным; одна только пракрити действует, производит, вскармливает. Когда основаниям космоса грозит великая опасность, боги призывают Шакти отвратить ее. Широкоизвестный миф повествует о рождении Великой Богини следующим образом. Чудовищный демон, Махиша, угрожал существованию Вселенной и богов. Тогда Брахма и весь пантеон призвал Вишну и Шиву на помощь. Объятые гневом, все боги выбросили свои энергии в форме огня, исходящего изо рта. Языки пламени соединились в огненное облако, которое затем приняло форму богини с восемнадцатью руками. Это и была Шакти, которая смогла сокрушить Махишу и тем самым спасла мир. Как замечает Генрих Циммер, боги «вернули свои энергии к первобытной Шакти, Единой Силе, первоисточнику, из которого все произошло. И результатом явилось великое обновление изначального состояния универсальной потенциальности». Следует помнить о приоритете Шакти (в поздних трактатах — божественной Жены и Матери) в тантризме и во всех производных от него движениях. Именно через этот канал великие «подземные» потоки автохтонных и народных религий вливались в индуизм. Философски говоря, переоткрытие Богини связано с тем, что в эпоху кали-юги Дух видится находящимся в телесном заточении. Тантрические авторы понимают свое учение как новое откровение вечной истины, адресованной человеку этого «темного века», во время которого Дух глубоко «уходит» под плотскую оболочку. Авторитеты индуистского тантризма рассматривали Веды и брахманистскую традицию как неадекватно отвечающие «современной эпохе». Человек, утверждали они, больше не обладает той спонтанностью духа и энергией, которыми он наслаждался в начале временного цикла; он неспособен к прямому восприятию истины («Маханирвана-тантра», I, 20 — 29, 37 — 50); конечно, чтобы обрести спасение, ему тоже необходимо «плыть против течения», однако делать это он уже должен исходя из основных, повседневных переживаний своей «падшей» жизни, т. е. из самых истоков своего существования. Вот почему «ритуал жизни» играет решающую роль в тантрической садхане; вот почему «сердце» и «сексуальность» служат «колесницами» для достижения трансцендентного. Похожим образом буддисты ваджраяны переосмыслили и первоначальное учение Будды: их «откровение» применялось к резко сниженным способностям «современного человека». Калачакра-тантра рассказывает, как царь Сучандра пришел к Будде и спросил, может ли йога спасти людей в эпоху кали-юги. В ответ Будда провозгласил, что вселенная содержится в теле каждого человека, объяснил важность сексуальности и научил Сучандру контролировать временные потоки путем овладения ритмами дыхания — тем самым тот смог избежать давящего воздействия времени. Плоть, одушевленный космос и время — три фундаментальных элемента тантрической садханы. Из этого следует первая характерная черта тантризма — его антиаскетическая и в целом антиумозрительная позиция. «Обезьяны и другие животные тоже ходят голышом. Делает ли это их йогинами?» («Куларнава-тантра», V, 48). Поскольку тело репрезентирует космос и всех богов, поскольку освобождение может быть достигнуто только с выходом из тела, постольку важно иметь тело здоровое и сильное. В некоторых тантрических школах презрение к аскетизму и абстрактным умозаключениям сопровождается полнейшим отверганием любой медитации: освобождение происходит совершенно спонтанно. Сараха пишет: «Эти наивные йогины подобны тиртхикам и другим, вовеки неспособным обнаружить свою истинную природу... Нет нужды ни в тантре, ни в мантре, ни в образах, ни в дхарани — все это суть причины ослепления. Тщетно пытаться достичь мокшу с помощью медитации... Все очарованы дхьянами, но никто не старается осознать самого себя». И другой сахаджийский автор, Луйипа, заявляет: «Какая польза в медитации? Несмотря на свою медитацию, человек умирает в страдании. Отбросьте все сложные практики и надежду на получение сиддхи, и примите пустоту (шунья) как свою истинную природу». Если посмотреть на тантризм извне, он кажется «легкой стезей», по которой можно беспрепятственно и не без удовольствия двигаться к свободе. Например, вамачарины надеются достичь отождествления с Шивой и Шакти через ритуальное вкушение вина, мяса и через сексуальное соединение. «Куларнава-тантра» (VIII, 107 и далее) даже настаивает на том, что союз с богом может быть обретен только благодаря совокуплению. А знаменитая «Гухьясамаджа-тантра» утверждает без обиняков: «Никто не сможет достичь совершенства, используя многотрудные, долгие практики; оно может быть обретено только удовлетворением всех желаний человека». Тот же текст добавляет, что допустимы плотские желания (можно, например, есть любое мясо, включая и человеческую плоть), что тантристу не возбраняется убивать любое животное, красть, прелюбодействовать и т. д. Не будем забывать, что целью «Гухьясамаджи» является скорейшее прибытие к буддовости! И когда Будда провозглашает эту странную истину бесчисленному сонму бодхисаттв, а те протестуют, он заявляет, что учит их не чему иному, как бодхисаттвачаръе, «следованию путем бодхисаттвы». Ибо, добавляет он (стр. 11), «следование страстям и привязанностям» (рагачарья) и есть стезя бодхисаттвы; это лучший путь (аграчарья). Другими словами, все оппозиции иллюзорны, крайнее зло совпадает с высшим добром. Буддовость может — в пределах этого океана кажимости — совпасть с абсолютной имморальностью; единственное, что существует как благо, — универсальная пустота, все другое не обладает онтологической реальностью. Всякий, понимающий эту истину (точнее говоря, истину буддизма мадхьямики, хотя ее отчасти разделяют и другие школы), освобождается, т. е. становится Буддой. Однако «легкость» тантрического пути — больше видимость, чем действительность. Разумеется, метафизическая двусмысленность шуньи поощряла и в принципе оправдывала многие крайности вамачаринов (например, «тантрические оргии»). Впрочем, ложные интерпретации какого-нибудь догмата наблюдаются в истории всех мистических культов. В реальности же тантрический путь предполагает долгую и трудную садхану, которая временами напоминает сложные операции алхимического делания. Возвращаясь к только что цитированному тексту, мы замечаем, что «пустота» — не просто «небытие», она больше похожа на Брахман веданты; сущность ее тверда как камень, из-за чего ее еще называют «ваджра» (алмаз). «Шуньята, прочная, субстанциональная, неделимая и непроницаемая, не поддающаяся огню и неразрушимая, называется ваджрой». Идеал буддийского тантриста — преображение себя в «алмазное состояние» — с одной стороны, роднит его с индийским алхимиком, а с другой — воскрешает знаменитое, проходящее лейтмотивом в упанишадах, тождество Атмана и Брахмана. Для тантрической метафизики — как индуистской, так и буддийской — высшая реальность, Urgrund, будучи абсолютным единством (адвая), содержит в себе все дуальности и полярности. Творческий процесс и становление, проистекающие из него, представляют собой расщепление первичного Единства, разделение его на два начала (Шива — Шакти и т. д.), вследствие чего человек переживает состояние дуальности (объект — субъект и др.) — а это и есть страдание, иллюзия, «оковы». Цель тантрической садханы — объединение адептом двух полярных принципов в своем собственном теле. Провозглашенный как единственно надежный путь в эпоху, кали-юги, тантризм прежде всего является практикой, деятельностью, реализацией. Но, хотя его послание адресовано всем существам, путь тантры как таковой начинается с инициации, которую проводит только гуру; отсюда и важность наставника, который один способен сообщить тайную, эзотерическую доктрину, передать ее «от сердца к сердцу». Здесь тантризм также показывает поразительное сходство с древними мистериями и различными видами гностицизма.