М. Я. Цвиллинг мартин лютер и его значение для переводоведения

Вид материала

Документы

Содержание Ссылки на литературу

Подобный материал:

• 30. Мартин Лютер, 564.26kb.
• Рабство воли Мартин Лютер Часть первая, 8327.09kb.
• Мартин Лютер. Его взгляды и позиция, 189.58kb.
• Примерные темы для рефератов по истории и философии науки, 19.87kb.
• Диатриба, или рассуждение о свободе воли, 867.7kb.
• «бомбой», 2138.39kb.
• Лекция №7, 178.88kb.
• Мартин Лютер «95 тезисов», 100.42kb.
• Мартин Лютер Кинг Втечение всех этих лет, что прошли после издания моей первой книги,, 3515.33kb.
• Некоторые проблемы перевода германоязычной прозы, 603.25kb.

М.Я. Цвиллинг


МАРТИН ЛЮТЕР И ЕГО ЗНАЧЕНИЕ ДЛЯ ПЕРЕВОДОВЕДЕНИЯ


Деятельность Мартина Лютера, инициатора и идейного вождя Реформации, является ярчайшим примером неразрывного единства социальной активности и языкового творчества, убедительным подтверждением теснейшего переплетения политико-идеологического воздействия на массы с постоянными усилиями по совершенствованию используемых для этой цели языковых средств.

Вклад Лютера в формирование нормы немецкого национального языка получил признание уже у его современников, и представление о его значимости утверждалось на протяжении веков, как бы ни расходились мировоззренческие, политические, научные позиции интерпретаторов. Так, грамматика Йоганнеса Клауса, выдержавшая с 1578 по 1720 гг. одиннадцать изданий, в самом заголовке содержала прямую отсылку на произведение Лютера как на свой источник: “Grammatica Germanicae linguae… ex bibliis Lutheri Germanicis et aliis libris collecta” [2. С.29].

Широкую известность получила оценка языкового творчества Лютера, данная Ф. Энгельсом: «Лютер вычистил авгиевы конюшни не только церкви, но и немецкого языка, создал современную немецкую прозу…» [1. С. 346]. Детальное и всесторонне рассмотрение роли Лютера в формировании современного немецкого национального языка содержится в работах ряда ведущих советских германистов¹. Большое количество работ, посвященных различным сторонам деятельности Лютера и в частности его языковому творчеству, появилось в ГДР в связи с отмечавшейся в 1983 г. 500-й годовщиной со дня его рождения.

Высокую оценку переводческий подвиг Лютера получил и в ряде авторитетных документов, опубликованных в ГДР в связи с упомянутым юбилеем. Так, в «Тезисах о Мартине Лютере», разработанных группой ученых обществоведов под руководством директора Центрального института истории АН ГДР проф. Х. Бартеля, говорится: «М. Лютер следовал примеру родного языка простого народа, стилистически точно использовал наиболее подходящие слова, выражения и речевые образы и на долгие годы стал образцом немецкого переводческого искусства» [6. С.863].

Центральное место в языковом творчестве Лютера по общему признанию занимает перевод Библии на немецкий язык, осуществленный им с непосредственной опорой на оригинальный (древнееврейский, греческий) текст, при котором канонизированная католической церковью латинская версия («Вульгата») подверглась критическому анализу и исправлению. Перевод Библии (первое издание Нового Завета вышло в 1522 г., полное издание Ветхого Завета – в 1534 г.), его обоснование и защита в трудах Лютера, представляют, несомненно, значительный интерес как один из решающих этапов формирования переводческих воззрений и пока еще донаучных теоретических посылок, ложащихся в основу позднейшей практики перевода.

Издаваемый в ГДР журнал «Фремдшпрахен» в 1983 г. также поместил небольшую заметку, которая в тезисообразной форме дает оценку деятельности Лютера как практика и теоретика перевода с точки зрения современного марксистского переводоведения [7. С.147-152].

Вклад Лютера в развитие переводческого дела особенно ценен еще и тем, что, не ограничиваясь практическим осуществлением своей главной переводческой задачи – переложением Библии на живой немецкий язык своего времени, – он оставил потомк4ам развернутое обоснование принципов и методов, применявшихся им в переводе, поскольку именно вокруг этих вопросов концентрировалось одно из основных направлений идейно-богословской полемики с его противниками – папистами.

Наиболее полное и конкретное освещение взглядов Лютера на требования к действенному (мы бы сказали – адекватному) переводу и на средства достижения практических (то есть прагматических) целей перевода содержится в его историческом «Послании о переводе и о заступничестве святых», вышедшем в двух изданиях в Нюрнберге и Виттенберге в 1530 г.². В этом небольшом – объемом около одного современного печатного листа – богословско-публицистическом произведении Лютер в полемически заостренном тоне защищает как текстуальные формулировки изданных им переводов различных частей Священного писания, так и те исходные положения, которыми он руководствовался в своей переводческой практике в целом и, в частности, при принятии тех или иных переводческих решений, конкретные примеры которых приведены в данном произведении.

Если попытаться сформулировать защищаемые Лютером положения на языке современной теории перевода, то они могут быть сведены к трем основным проблемам:

1. Что является инвариантом перевода?
   
2. Какими средствами обеспечивается эквивалентность перевода?
   
3. Каков критерий достоверности переводческого решения?
   

По первому вопросу точка зрения Лютера вполне однозначна: переводу подлежит не словесная оболочка оригинала, а его «смысл» (Sinn, Meinung). Так, защищая свое право на включение в текст «Послания апостола Павла к римлянам» (Рим. 3.28) словечка allein (только) перед словом Glaube, несмотря на отсутствие в латинском тексте местоимения sola перед существительным fide, Лютер аргументирует следующим образом: «Этих четырех букв sola, на которые ослы глядят, как корова на новые ворота, в тексте нет. Но они не видят, что смысл текста все же предполагает их. И если мы хотим его ясно и выразительно переложить на немецкий язык, то без него не обойтись» [8. С.17]. Сходные доводы Лютер там же приводит и в оправдание небуквального перевода двух соотносительных мест Нового Завета (Мф. 26.8; Мк. 14.4) – “Ut quid perditio hec?” “Ut quid perdition ista… facta est?”, где он предлагает, руководствуясь смыслом высказывания, использовать не требуемое «ослами и буквалистами» дословное соответствие “Warum ist diese Verlierung… geschehen?”, а избрать вариант, естественный для немца в данной предметно-смысловой ситуации: “Was soll doch solcher schade?” («К чему такая трата?»).

В соответствии с представлениями религиозного сознания того времени смысл Священного писания обладал неприкосновенностью божественного откровения. Существовала фикция нерасторжимости содержания и формы, опирающаяся на догмат западно-христианской церкви о священном характере исконных текстов (на древнееврейском и греческом языках) и единственно допущенного латинского перевода. Равноправие латинского языка с двумя первичными языками Библии богословски обосновывалось ссылкой на евангельскую легенду о трехъязычной надписи на кресте Христа: «И была над ним надпись, написанная словами греческими, латинскими и еврейскими: Сей есть Царь Иудейский» (Лк. 23.38). Для Лютера, однако, сам факт существования латинского перевода, выполненного реально жившим, земным человеком – св. Иеронимом – в конце 4-го в н.э., служил принципиальным аргументом в пользу переводимости Библии. Бог, согласно учению Лютера, проявлял себя в верующем человеке непосредственно, руководил его волей и разумом, и, следовательно, решение и способность перевести Священное писание – не дерзновенное поползновение возгордившейся личности, а угодное богу и людям подвижничество.

Смысл подлежащего переводу оригинала извлекался из него путем углубленного «научно-идеологического» (богословско-критического) анализа, с опорой на методику, разработанную традиционной герменевтикой [9. С. 110-111]. Однако в противовес господствовавшим в классическом богословии формалистическим приемам, допускавшим в конечном счете весьма субъективное, произвольное толкование текста, Лютер подчеркивает свою приверженность словесно объективированному смыслу, хотя вместе с тем отвергает всякое преклонение перед буквальным восприятием оригинала и тем более его дословной передачей [8. С.19].

В своей практической деятельности Лютер неизбежно сталкивался с субстанциональной антиномией перевода, лежащим в его основе диалектическим противоречием – необходимостью передавать не слова, а смысл текста, но и не допускать произвола в ходе поисков смысла, опираясь в этих поисках именно на словесную репрезентацию этого смысла в тексте. В отношении сакрального текста, каким является Библия, эта проблема, естественно, приобретает особую остроту, ибо и словесная оболочка и смысл «Священного писания» обладают для верующего христианина авторитетом божественного вдохновения, аутентичностью «слова Божьего». Насколько Лютеру удалось справиться с этой непростой задачей и обосновать свое решение, точнее – свой подход к ее решению – на уровне действовавших в то время требований, можно судить как по самому тексту перевода и его восприятию широкой публикой, так и по высказываниям-комментариям, в которых Лютер защищает и обосновывает свои подходы.

Интересно в этой связи рассмотреть его известные рассуждения о частице allein/sola (только), добавленной им в переводе послания апостола Павла к римлянам (Рим. 3.28). Защита этой «трансформации» имеет для Лютера принципиальное значение, поскольку данная формулировка помогает ему обосновать одно из ведущих положений протестантского учения – тезис о спасении души одной лишь верой, а не мирскими делами.

Ополчаясь на своих оппонентов из католического лагеря, которых он со свойственной ему прямотой называет «ослами и буквалистами», Лютер как будто бы отвергает приемлемость дословного перевода. Однако пафос это антибуквалистской полемики не в пренебрежении словесной формой исходного текста, а в обосновании права переводчика на творческую интерпретацию оригинала в том числе путем выбора неформального, прагматически необходимого эквивалента: «Я не пренебрегал слишком вольно буквами, но прилагал много стараний к тому вместе со своими помощниками, чтобы там, где слово могло иметь существенное значение, сохранить его в буквальном виде и не отступал от него совсем свободно» [8. С.29].

Семантико-прагматический подход к подлежащему передаче инварианту с особой наглядностью выступает, в частности, в следующем высказывании Лютера, где речь идет все о той же частичке allein: «Однако я полагался не только на способ выражения языка и следовал ему, когда в третьей главе послания к римлянам добавил Solum (allein). Этого ведь настоятельно требуют текст и мнение Св. Павла, ибо он излагает здесь основу христианского учения, а именно, что мы достигаем праведности верой в Христа без всяких основанных на законе дел… Только вера, а не дела делают нас праведными – этого требует сам предмет наряду со способом выражения языка» [8. С.25].

Таким образом, мы видим, что Лютер – насколько это было возможно в его время – предвосхищает по существу современный взгляд на сущность перевода и способы осуществления. Расплывчатость лютеровских формулировок должна быть отнесена не столько на счет диффузности понимания им обсуждаемых явлений, сколько объяснена отсутствием в то время (да и в течение более четырех веков после него) достаточно однозначных понятий и терминов для объяснения и описания основных переводческих (и шире – лингвистических) закономерностей.

Нельзя не согласиться с Г. Хензе, сближающим методику и проблематику лютеровского подхода к переводу со взглядами Ю. Найды и Ч. Табера, в частности их теорией «динамической эквивалентности» [10. С.175]. Правда, с не меньшим основанием можно считать оправданным и сближение «модели» Лютера с большинством иных современных теорий перевода, с которыми ее объединяет рациональное ядро: попытка постичь и преодолеть диалектическое противоречие между инвариантностью содержания и языковой уникальностью формы переводимого текста.

Другой, пожалуй, получившей еще большую известность стороной переводческой системы Лютера является его подход к подбору средств обеспечения действенности (то есть по-современному – прагматической эквивалентности) перевода. Собственно говоря, именно благодаря этой стороне своего творчества Лютер и смог занять то место в процессе формирования современного немецкого языка, которое безоговорочно признается за ним учеными самых различных направлений.

Его высказывания о чистоте и доступности языка перевода стали хрестоматийными, однако, поскольку их русские переводы практически неизвестны, представляется целесообразным ниже процитировать некоторые из них:

«Латинские буквы чрезвычайно мешают говорить на хорошем немецком языке» [8. С.19].

«Я в переводе прилагал усердие к тому, чтобы давать чистый и ясный немецкий язык» [8. С.15].

«Не следует спрашивать у букв латинского языка, как нужно говорить по-немецки, как поступают эти ослы, но следует спрашивать об этом у матери семейства в доме, у детей на улице, у простого человека на рынке, глядеть на их уста, как они говорят, и по этим образцам переводить, и тогда они это поймут и заметят, что с ними говорят по-немецки» [8. С.17].

Здесь, как мы видим, также последовательно проводится не только принцип нормативности перевода, но и его прагматической полноценности, оптимального соответствия ожиданиям получателя, беспрепятственного восприятия в соответствии с признанными им нормами вербального (и реального) поведения. Лютер, как мы видим, решительно порвал с существовавшей ранее традицией перевода сакральных текстов, ориентированной на словесную неприкосновенность оригинала, на вспомогательную «подстрочную» функцию по отношению к священному источнику.

Подытоживая вышерассмотренные компоненты переводческой системы Мартина Лютера, можно без особых натяжек утверждать, что в них как бы в свернутом виде содержится весь позднейший путь развития науки о переводе – учение о смысловом инварианте, о прагматической направленности перевода, о нормативности переводных эквивалентов и т. д.

Наиболее поучительным нам представляется, однако, не столько разбор взглядов Лютера на те или иные проблемы перевода, сколько анализ характерной для него аргументации, способов обоснования им правильности принятых решений, своеобразие его полемического метода.

Этот аспект рассмотрения интересен тем, что вопрос аргументации или доказательства является одним из наиболее проблематичных не только для теории перевода, но и для ее метатеории, то есть науковедения в целом, в особенности применительно к общественным наукам, находящимся в значительной мере вне пределов действия экспериментально-логических верификационных процедур. говоря проще, речь идет об ответе на вопрос о том, почему то или иное решение представляется нам верным, с помощью каких доводов мы стремимся доказать его истинность, посредством каких аргументов убеждаем в этом других.

Для современного переводоведения актуальность этой постановки вопроса несомненна, и притом как в теоретическом, так и в методологическом плане. Отыскание и обоснование критериев правильности переводческих решений, привитие учащимся умения их сознательно применять являются, пожалуй, наиболее актуальными приложениями теоретических положений к практике. Теснейшим образом эта проблематика переплетается и с вопросом об оценке перевода, в котором как бы в один узел завязан целый комплекс коренных теоретических и практических положений.

Нам уже приходилось указывать на большую роль субъективно-эмоционального фактора в оценке успешности перевода как получателем, так и исполнителем [11, 12]. Перевод, оказывается, нередко не поддается формальному анализу на правильность, к нему зачастую неприменимы алгоритмизированные процедуры верификации. Действительно, если отвлечься от простейших случаев, оптимальность перевода определяется множеством трудноуловимых моментов – оттенками значения оригинала, представлениями о его ожидаемом коммуникативно-прагматическом воздействии, возможностями (действительными и предполагаемыми) обеспечить это воздействие на получателя перевода средствами переводящего языка и т. д. В этой ситуации порой решающее значение приобретает такой, кажущийся чисто субъективным, фактор, как внутреннее ощущение удовлетворенности выполненным переводом, иначе говоря, уверенность, убежденность переводящего в правильности своих действий, в достоверности своего восприятия.

Этот компонент деятельности, в целом пока еще недооцененный современным переводоведением, в разной степени выражен в различных видах перевода. Его значение, в частности, весьма высоко в переводе художественных текстов. Однако не менее существенно оно и при переводе иных текстов с ярко выраженной оценочной окраской и прескриптивной направленностью, к числу которых безусловно должны быть отнесены и сакральные тексты, особенно если их перевод вызван потребностями идейно-богословской полемики, как это происходило в эпоху Реформации.

Представляется, что переводческая деятельность Лютера (в ее практической реализации и богословско-критической самоинтерпретации) может считаться образцовым примером проявления данного фактора. Такой подход к собственному творчеству, включая перевод, имеет глубокие корни как в самой личности Лютера, так и в особенностях его религиозного миропонимания, согласно которому каждый человек суверенен в непосредственном познании божественной истины.

Известно ставшее хрестоматийным высказывание Лютера на сейме в Вормсе 18 апреля 1521 г., когда он, изложив основы своего протестантского учения о вере и церкви, закончил словами: «На сем стою и не могу иначе. Да поможет мне Бог» [13. С. 163]. В этой фразе нашел наглядное выражение диалектический характер наивысшей степени убежденности: субъективное ощущение правоты смыкается с чувством объективной неизбежности, единственности занятой личностью позиции. В основном «переводоведческом» произведении Лютера – «Послании о переводе и о заступничестве святых» – мы находим множество высказываний, подтверждающих, что и в полемике по переводческим вопросам он руководствовался, в конечном счете, таким же чувством. Ниже мы приводим с незначительными сокращениями несколько наиболее ярких высказываний такого рода:

«Это мой Завет и мой перевод, и да будет и останется он моим. Ежели я допустил в нем некие недочеты (что мне, однако, не ведомо, и я, конечно, ни одной буквы не перевел неверно по умыслу), то в этом не потерплю над собой папистов судьями… Мне хорошо известно – а они же знают сие не лучше, чем вьючное животное мельника – сколько искусства, прилежания, разума и рассудительности требуется хорошему переводчику, ибо они и не пытались сделать этого» [8. С.9-11].

«Они доктора? Я тоже. Они ученые? Я тоже… Они пишут книги? Я тоже. И без скромности скажу: я умею толковать псалмы и пророков. Они же этого не умеют. Я умею переводить. Они этого не умеют» [8. С.13].

И еще: «Если ваш папист начнет встревать по поводу слова sola/allein, то ответьте ему тотчас же так: Доктор Мартин желает, чтобы было так и говорит: папист и осел – это одно и то же. Sic volo, sic jubeo, sit pro ratione voluntas. Ибо мы не хотим быть учениками и последователями папистов, а напротив мастерами и судьями над ними» [8. С.13]³.

Такая убежденность, доходящая в полемическом пылу до уничтожающей агрессивности по отношению к оппонентам, одновременно являющимся и идейно-политическими противниками, основано, конечно, не только на вере, ценностных установках, но и на глубоких и обширных познаниях. Известно, что осуществляя свой перевод Библии – в особой степени это относится к Ветхому Завету – Лютер опирался на солидный запас знаний, накопленный наукой того времени, в частности, благодаря усилиям ученых-гуманистов, на собственные наблюдения и размышления, на консультации экспертов. В процессе выполнения перевода и в ходе его дальнейшего совершенствования, продолжавшегося от издания к изданию до конца его жизни, Лютер проявлял готовность к восприятию конструктивной критики со стороны благожелательно настроенных знатоков, привлеченных им к редакционно-экспертной работе. Протоколы этих заседаний также могут служить ценным источником изучения истории переводческой мысли⁴.

Предложенный нами краткий обзор основных характерных особенностей переводческой деятельности Мартина Лютера отнюдь не претендует на исчерпывающее представление вклада этой выдающейся личности в дело формирования переводческих традиций и закладки фундамента переводоведческих теорий. Представляется целесообразным продолжить исследования как в синхроническом, так и в диахроническом плане. С одной стороны, речь может идти о том, чтобы рассмотреть деятельность Лютера на фоне переводческих процессов, являвшихся активной составной частью идейно-политической жизни эпохи Гуманизма и Реформации⁵. С другой стороны, интерес представляет анализ лютеровских переводов и высказываний в качестве одного из этапов непрерывно развивающегося процесса перевода одного и того же текста огромного культурно-исторического и идеологического значения – Библии, начало которому положили переводчики Септаугинты и Италы, который достиг одной из своих вершин в творчестве Солунских братьев и находит продолжение в деятельности современного Международного библейского общества, одним из активных деятелей которого является Ю. Найда, одновременно известный как крупный теоретик перевода.


ССЫЛКИ НА ЛИТЕРАТУРУ

1. К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения. – М.: Политиздат, 1961, т. 20.
   
2. R. Große. Luthers Bedeutung für die Entwicklung der deutschen Sprache // Das marxistische Lutherbild. Luther und die deutsche Sprache. – Berlin: Akademie-Verlag, 1984. – 56 s.
   
3. М.М. Гухман, Н.Н. Семенюк, Н.С. Бабенко. История немецкого литературного языка XVI-XVIII вв. – М.: Наука, 1984. – 245 с.
   
4. И.И. Ревзин, В.Ю. Розенцвейг. Основы общего и машинного перевода. – М.: Высшая школа, 1964. – 243 с.
   
5. А.В. Федоров. Основы общей теории перевода. – М.: Высшая школа, 1983. – 303 с.
   
6. Thesen über Martin Luther. Zum 500. Geburtstag // Zeitschrift für Geschichtswissenschaft. – Berlin, 1981, Nr. 10. – S. 879-893.
   
7. G. Hänse. Was dolmetschen für Kunst, mühe und erbeit sey, das hab ich wol erfahren // Fremdsprachen. – Leipzig, 1983. Nr.3. – 147-152.
   
8. Martin Luther. Sendbrief vom Dolmetschen. Hrag von K. Bischoff. Halle, 1957. – 57 s.
   
9. М.М. Смирин. Народная реформации Томаса Мюнцера и Великая крестьянская война. – М.: Изд. Академии наук СССР, 1955. – 532 с.
   
10. E.A. Nida, C.R. Taber. The theory and practice of Translation. – Leiden: Publ. for the United Bible Society, 1969. – 220 p.
    
11. Г.Я. Туровер, М.Я. Цвиллинг. О критериях оценки перевода // Тетради переводчика. – М., 1978. вып. 15. – С. 3-9.
    
12. М.Я. Цвиллинг. Оценка перевода переводчиком и выработка способности к оптимизации перевода // Совершенствование перевода зарубежной научно-технической литературы. Всесоюзная конференция. – М.: АН СССР. Кафедра иностранных языков, 1978. – С. 107-108.
    
13. Э.Ю. Соловьев. Непобежденный еретик. Мартин Лютер и его время. – М.: Молодая гвардия, 1984. – 287 с.
    
14. С. Цвейг. Совесть против насилия. Кастеллио против Кальвина. – М.: Мысль, 1988. – 287 с.