
ДЖОН ФАУЛЗ ВОЛХВ im WERDEN VERLAG МОСКВА AUGSBURG 2002 й Джон Фаулз, перевод И. Бессмертной й ДIm Werden VerlagУ, 2002 info ПРЕДИСЛОВИЕ В этой редакции проблематика и сюжет Волхва не претерпели ...
-- [ Страница 11 ] --Ч Нет. Запомню. Навсегда.
Ч Дай бог раз в год вспомнишь. Ч Зевнула. Ч А вот я тебя не забуду. Ч И через несколько минут пробормотала, как бы уже не отсюда, будто ребенок во сне: Ч И эту вонючую Англию.
Заснул я после шести и часто просыпался. Наконец, к одиннадцати, набрался мужества посмотреть в лицо дневному свету. Зашел в спальню. Джоджо и след простыл. Заглянул в кухню (она же Ч ванная). Обмылком на зеркале выведены три креста, Пока и подпись.
Выскользнула из моей жизни с той же легкостью, с какой вошла в нее. На кухонном столе лежал насос.
Снизу доносилось стрекотание швейных машинок;
женские голоса, избитая мелодия из радиоприемника. А я был один в своей квартире.
Ожидание. Бесконечное ожидание.
Прислонившись к старой деревянной сушилке, я запивал жесткое печенье растворимым кофе. Хлеба я, как всегда, забыл купить. На глаза мне попалась коробочка из под кукурузных хлопьев. Рисунок изображал тошнотворно довольную среднюю семейку за завтраком;
загорелый, веселый папа, симпатичная моложавая мама, сыночек, дочка;
рай земной. Хорошо бы прочистить желудок. Но кто знает Ч а вдруг за этой трусливо подловатой жаждой походить на других, эгоистичным желанием, чтобы кто то стирал тебе носки, пришивал пуговицы, удовлетворял твою похоть, восторгался тобой, готовил обед из трех блюд, и есть что то стоящее, некое стремление к порядку, к гармонии?
Я сделал себе кофе, помянул недобрым словом чертову сучку Алисон. Почему я должен ее дожидаться? Это в Лондоне то, где больше сговорчивых девушек на единицу площади, чем в любом другом европейском городе, настоящих красоток, искательниц приключений, стаями слетающихся сюда, чтобы их умыкнули, раздели, запихали в постель!..
А Джоджо, которую я меньше всего хотел оскорбить? Это все равно что ударить голодную псину по тонким, дрожащим ребрам.
Смятение, разжигаемое отвращением к себе и обидой, охватило меня. Всю жизнь я ненавидел компромиссы. И вот я раздавлен;
я дальше от свободы, чем когда бы то ни было.
Я лихорадочно схватился за мысль о том, чтобы забыть Алисон, вновь пуститься в скитания...
одинокие, но вольные. Даже трагические;
ведь, что бы ни делал, я обречен причинять боль.
Может, в Америку? В Южную Америку?
Свобода Ч это сделать решительный выбор и стоять на своем до последнего;
так было в Оксфорде;
раскрепощенные воля и инстинкт выталкивают тебя по касательной в новую, чуждую среду. Положусь на случай. Разрушу зал ожидания, где я заперт.
Я пересек унылую квартиру. Над каминной полкой висело китайское блюдо. Опять семья;
порядок и долг. Плен. За окном Ч дождь;
серое ветреное небо. Окинув взглядом Шарлотт стрит, я решил съехать от Кемп немедленно, сейчас же. Чтобы доказать себе, что еще способен двигаться, бороться, что я свободен.
Я спустился к Кемп. Она выслушала меня холодно. Похоже, она знала, что произошло между мной и Джоджо, ибо в глазах ее светился стойкий огонек презрения;
она отмахнулась от моих оправданий Ч я, дескать, собираюсь снять загородный дом, буду писать книгу.
Ч А Джоджо с собой возьмешь?
Ч Нет. Мы решили расстаться.
Ч Ты решил расстаться.
Да, знает.
Ч Ну хорошо, я решил.
Ч Что, замучился с нами, плебеями, прынц хренов?
Ч Как тебе не стыдно!
Ч Дуришь башку бедной девчонке, на кой ляд Ч непонятно, потом, когда она втюрилась в тебя по уши, поступаешь как настоящий джентльмен. Гонишь ее на все четыре стороны.
Ч Послушай...
Ч Мне то не заливай, не на ту напал. Ч Она сидела передо мной, прямая, непреклонная. Ч Уматывай. Возвращайся домой.
Ч Нет у меня дома, чтоб тебя!
Ч Есть, есть. Называется Ч буржуазия.
Ч Избавь меня от этих глупостей.
Ч Не ты первый. Ах, они тоже люди! Восторга полные штаны. Ч И с едкой снисходительностью добавила: Ч Ты не виноват. Ты жертва диалектики.
Ч А ты Ч наглая старая...
Ч Да пошел ты! Ч Отвернулась, словно меня тут уже не было;
словно весь мир был похож на ее мастерскую Ч сплошные обломы, хлам, беспорядок, здесь и в одиночку то не выживешь.
Заплесневелая мамаша Кураж, она направилась к мольберту и принялась перекладывать краски с места на место.
Я пошел восвояси. Но не успел подняться и на пролет, как она высунулась и загавкала вдогонку:
Ч Послушай ка, тупица! Ч Я обернулся. Ч Знаешь, что теперь будет с этой малышкой?
Пойдет по рукам! И знаешь, кто в этом виноват? Ч Ее указательный палец, как пулемет, поливал меня негодованием. Ч Святой Николас Эрфе, эсквайр! Ч Это последнее слово показалось мне самым грязным ругательством, какое я от нее слышал. Ошпарив меня глазами, захлопнула дверь мастерской. Между Сциллой и Харибдой, между Лилией де Сейтас и Кемп долго не повиляешь: клац Ч и нет тебя.
В холодном бешенстве я паковался;
и, увлекшись воображаемым спором с Кемп, где она терпела поражение по всем пунктам, небрежно сдернул с гвоздя блюдо. Оно выскользнуло из моих пальцев;
ударилось о газовую колонку;
упало в камин, расколовшись на две равные половинки.
Я опустился на колени. Кусал губы, как безумный, чтобы не разрыдаться. Я стоял на коленях, держа в руках осколки. Даже не пытаясь сложить их. Даже не двигаясь, когда с лестницы донеслись шаги Кемп. Она вошла, а я стоял на коленях. Не знаю уж, что она хотела сказать, но, увидев мое лицо, промолчала.
Я показал ей осколки: смотри, что случилось. Жизнь моя, прошлое, будущее. И вся королевская конница, и вся королевская рать...
Она долго переваривала увиденное: полупустой чемодан, груда книг и бумаг на столе;
и тупица, униженный мясник, на коленях у очага.
Ч Силы небесные, Ч сказала. Ч В твоем то возрасте. И я остался у Кемп.
Крупица надежды, право на существование Ч что еще нужно антигерою? Оставь его, говорит век, оставь на распутье, перед выбором: разве не в том же положении и человечество Ч оно может проиграть все, а выиграть лишь то, что имело;
сжалься над ним, но не выводи на дорогу, не благодетельствуй;
ибо все мы ждем, запертые в комнатах, где никогда не звонит телефон, одиноко ждем эту девушку, эту истину, этот кристалл состраданья, эту реальность, загубленную иллюзиями;
и то, что она вернется Ч ложь.
Но лабиринт не имеет оси. Конец Ч лишь точка на прямой, лязг сходящихся ножниц. Да, Бенедикт поцеловал Беатриче;
а десять лет спустя? И что случилось в Эльсиноре, когда пришла весна?
Словом Ч еще десять дней. А дальнейшие годы Ч молчание;
иная тайна.
Еще десять дней без телефонных звонков.
Взамен, 31 октября, в канун Дня всех святых, Кемп позвала меня на субботнюю прогулку.
Это предложение, дикое в ее устах, насторожило бы меня, если б день не выдался таким роскошным, с нездешним весенним небом, синим, как лепесток дельфиниума, с бурой, янтарной, желтой листвой, безветренным, точно во сне.
Кстати, Кемп потихоньку начала со мной нянчиться. Этот процесс требовал столь обильной компенсации в виде сквернословия и непрестанной грубости, что наши отношения дослужились до того чина, когда внешнее Ч полная противоположность внутреннему. Но стоило облечь это внутреннее в слова, перестать притворяться, что мы о нем не догадываемся Ч и все было бы испорчено;
само это притворство непонятным образом казалось важнейшим условием взаимной привязанности. Не признаваясь друг другу в симпатии, мы проявляли некую обоюдную деликатность, служившую залогом того, что на деле симпатия имеет место. За эти десять дней у меня поднялось настроение Ч то ли стараниями Кемп;
то ли благодаря запоздалому влиянию Джоджо, гадкого ангела, по ошибке ниспосланного мне лучшим миром;
то ли пришло сознание, что я способен ждать дольше, чем казалось до сих пор. По той ли, по иной причине, но что то во мне изменилось. Я перестал быть просто игрушкой в чужих руках: во мне укрепились истины Кончиса, особенно та, которую он воплотил в Лилии. Я трудно привыкал улыбаться той особой улыбкой, на какой настаивал Кончис. Наверное, можно принимать, не прощая;
можно прийти к решению, но сидеть сложа руки.
Мы отправились на север, за Юстон роуд, по Внешней кольцевой Ч в Риджентс парк. Кемп вырядилась в черные клеши и изгвазданную фуфайку, во рту Ч потухший окурок, чтобы свежий воздух помнил: если его и допустили в легкие, то весьма ненадолго. В парке нас окружили древесные панорамы, бесчисленные группки гуляющих, влюбленных, семейных, одиночек с собаками, краски, смягченные неуловимой дымкой, незамысловатой и живописной, как побережья на полотнах Будена.
Мы бродили, любуясь утками, морщась при виде хоккеистов.
Ч Ник, родной, Ч сказала Кемп, Ч а не хлебнуть ли нам национального напитка?
И тут я не насторожился: ведь волосатики пьют только кофе.
Мы зашли в чайный павильон, отстояли очередь, отыскали два свободных стула. Кемп отлучилась по нужде. Я вытащил из кармана книжку. Парочка, сидевшая за нашим столиком, ушла. Шум, толкотня, нехитрая закуска, хвост у стойки. Видно, в женском туалете тоже очередь.
Я погрузился в чтение.
Села у прохода, наискосок от меня.
Так спокойно, так просто.
Смотрела не на меня, на скатерть. Я завертел головой в поисках Кемп. Но понял, что Кемп уже на пути домой.
Она молчала. Ждала реакции.
А я то воображал впечатляющий выход на сцену, загадочный звонок, нисхождение, может, и буквальное, в новый Тартар. Но сейчас, глядя на нее, слова не в силах вымолвить, видя, как избегает она моих глаз, я признал, что вернуться она могла только таким способом;
всплыть сквозь суету буден, сквозь пошлую лондонскую сутолоку, сквозь бытие, привычное и пресное, как хлеб. Ей отвели роль Реальности, и возникла она соответственно, хотя и не без многозначительности, отчужденности, не без привкуса иного мира;
не из, а из за мельтешения толпы.
Твидовый костюм с изящным рисунком (осенние листья и снег);
темно зеленый, завязанный по крестьянски платок. Руки чинно сложены на коленях, как после тяжелой работы;
вернулась.
Мой ход. Но в этот долгожданный миг оказалось, что я не в состоянии двигаться, говорить, мыслить. Я многажды представлял себе нашу встречу, но не думал, что она будет именно такой.
Наконец уставился в книгу, словно не желал иметь с вернувшейся ничего общего, потом злобно воззрился на семейку любознательных дебилов, рассматривавших нас через проход. Тут она искоса взглянула на меня;
в этот момент я как раз грозно нахмурился, выражая им свое возмущение.
Внезапно поднялась, пошла прочь. Я смотрел, как она лавирует меж столиками: такая маленькая, вызывающе маленькая и тщедушная, такая желанная в своей крохотности.
Мужчины оборачивались ей вслед. Она скрылась за дверью.
В оцепении и муке я выждал несколько секунд. Затем взял след, расчищая дорогу локтями.
Она медленно брела по траве на восток. Я догнал ее, и она скользнула взглядом по моим ботинкам: значит, заметила. Мы пока не обменялись ни единым словом. Меня будто застигли врасплох Ч это было видно даже по одежде. Я давно перестал интересоваться, что ношу, как выгляжу... перенял у Кемп и Джоджо их неброскую гамму. А рядом с ней почувствовал себя оборванным и оскорбился: кто дал ей право притворяться модной, невозмутимой зажиточной матроной? Словно ей хотелось выпятить тот факт, что мы поменялись ролями и судьбами. Я осмотрелся. Столько народу, но лиц не различить, далеко. Риджентс парк. Я вспомнил другую встречу, встречу юного дезертира со своей возлюбленной;
аромат сирени, бездонная тьма.
Ч Где они?
Чуть заметно пожала плечами.
Ч Я одна.
Ч Так я и поверил.
Шла дальше, не отвечал. Кивком указала на свободную скамейку у дорожки, под деревьями.
Словно и вправду явилась из Тартара: холодная, невозмутимая.
Мы подошли к скамейке. Она села с краю, я Ч посредине, лицом к ней. Меня бесило, что она не глядит в мою сторону, не выказывает ни тени раскаянья;
молчит как рыба.
Ч Я жду, Ч сказал я. Ч Как три с половиной месяца ждал.
Развязала платок, встряхнула головой. Волосы отросли, как при нашем знакомстве, на коже слабый загар. С первого же взгляда я понял Ч и от этого растерялся еще сильнее Ч что Лилия затмила Алисон в моей памяти;
о первой я помнил одно лестное, о второй Ч одно плохое. Из под пиджака выглядывала светло коричневая блузка. Костюм дорогой;
похоже, Кончис ей заплатил. Красивая, желанная даже без... я вспомнил Парнас, другие ее обличья. Она не отрывала глаз от своих туфель с низким каблуком.
Я отвернулся.
Ч Чтобы сразу внести ясность. Ч Молчание. Ч Я простил тебе тот подлый летний розыгрыш. Простил бабскую мелочную мстительность... ты же заставила меня так долго ждать.
Пожала плечами. После паузы:
Ч Но?
Ч Но я хочу знать, чего вы добивались в тот день Афинах. Чего добивались все это время. И добиваетесь сейчас.
Ч А дальше что?
Ч Дальше посмотрим.
Вынула из сумочки сигареты, закурила;
с подчеркнутой вежливостью протянула пачку мне.
Ч Нет, спасибо, Ч сказал я.
Она смотрела вдаль, на изысканные постройки Камберленд террейс, что спускаются к парку.
Кремовая штукатурка, белые рельефы карнизов, небесный негромкий тон.
Подбежал пудель. Я дрыгнул ногой, а она Ч погладила его по голове. Женский зов: Тина!
Радость моя! Ко мне! Раньше мы бы насмешливо переглянулись. Она снова принялась разглядывать архитектуру. Я осмотрелся. На скамейках неподалеку Ч сидят, наблюдают. Вдруг Показалось: людный парк Ч сцена, за каждым кустом лазутчик. Я вынул свою пачку, закурил, напрягся: взгляни на меня! Не взглянула.
Ч Алисон.
Посмотрела искоса, отвела глаза. В пальцах дымилась сигарета. Словно ничто не могло заставить ее заговорить. С платана сорвался лист, косо спланировал, чиркнул по юбке. Она нагнулась, подняла его, разгладила на колене желтые зубчики. На дальний конец скамьи сел индиец. Потертое черное пальто, белый шарф;
узкое лицо. Маленький, несчастный в давяще чуждой стране;
официант, раб дешевой закусочной? Я придвинулся к ней, понизил голос, следя, чтобы слова звучали так же сухо, как у нее.
Ч Как насчет Кемп?
Ч Нико, прекрати меня допрашивать. Сейчас же прекрати.
Мое имя;
что то подалось. Нет Ч все та же замкнутость, настороженность.
Ч Они наблюдают? Они где то здесь?
Сердитый вздох.
Ч Они здесь?
Ч Нет. Ч И сразу поправилась: Ч Не знаю.
Ч Значит, здесь.
Она все отводила глаза. Произнесла тихо, почти устало:
Ч Дело теперь не в них.
Долгая пауза.
Ч Ты жешь мне? Вот так, в лицо? Ч спросил я. Поправила волосы;
волосы, запястье, ее манера встряхивать головой. Мелькнула мочка уха. Меня охватила ярость, словно я лишился принадлежащего мне по праву.
Ч А я считал тебя единственной, кому можно верить. Ты хоть понимаешь, что я пережил летом? Когда получил письмо, эти цветы...
Ч Если вспоминать, кто что пережил... Ч сказала она.
Все мои усилия пропадали втуне;
у нее на уме было что то иное. Я нащупал в кармане пальто сухой гладкий шарик Ч каштан на счастье. Раз вечером, в кино, мне сунула его Джоджо, завернув в фантик: шотландский юмор. Джоджо... может, в этот момент, в миле другой отсюда, за кирпичом и шумом машин, она закадрила еще кого то, медленно прощаясь с девичеством;
ее кургузая рука во тьме кинозала. Внезапно мне захотелось взять руку Алисон в свою.
Я вновь произнес ее имя.
Но она непреклонно (не тронь!) отбросила желтый лист.
Ч Я приехала в Лондон переоформить квартиру.
Возвращаюсь в Австралию.
Ч В такую даль из за подобной ерунды?
Ч И повидаться с тобой.
Ч Милая встреча.
Ч На случай, если... Ч Не договорила.
Ч Если?
Ч Я не хотела приходить.
Ч Так зачем пришла? Ч Пожала плечами. Ч Заставили, что ли?
Нет, не ответит. Загадочная, почти незнакомая;
отступи назад, пытайся снова;
и увидишь свои край впервые. Будто некогда податливое, доступное, как солонка на обеденном столе, ныне заключено в фиал, стало сакральным. Но я знал Алисон. Знал, как она перенимает окраску и привычки тех, кого любит или уважает, хоть в глубине ее души и таится непокорство. И знал, откуда эта замкнутость. Рядом со мной сидела жрица из храма Деметры.
Пора перейти к делу.
Ч Куда ты поехала из Афин? Домой?
Ч Возможно. Я перевел дух.
Ч Ты хоть вспоминала обо мне?
Ч Иногда.
Ч У тебя кто нибудь есть?
Ч Нет, Ч помедлив, ответила она.
Ч Не слышу уверенности в голосе.
Ч Всегда кто нибудь найдется... если поискать.
Ч А ты искала?
Ч У меня никого нет, Ч сказала она.
Ч Никого Ч значит, и меня тоже?
Ч И тебя тоже, с того самого... дня.
Угрюмый, нарочито устремленный вдаль профиль. Чувствуя мой взгляд, она следила за каким то прохожим, словно он интересовал ее больше, чем я.
Ч Что я должен сделать? Заключить тебя в объятия? Пасть на колени? Чего им надо?
Ч Не понимаю, о чем ты.
Ч Нет, понимаешь, черт побери!
Быстро посмотрела на меня, отвела глаза.
Ч В тот день я тебя раскусила, Ч сказала она. Ч И конец. Такое не забывается.
Ч Но в тот же день мы любили друг друга. Такое тоже, в общем, не забывается.
Набрала воздуха, словно собираясь сказать колкость;
ну скажи что нибудь, все равно что, хоть колкость;
сдерживая бешенство, я старался говорить спокойно.
Ч Там, в горах, я в какой то момент любил по настоящему. Ты это поняла, тут и гадать нечего. Я видел Ч ты поняла. Я слишком хорошо тебя знаю и потому уверен: поняла, запомнила. Ч И добавил: Ч Я не секс имею в виду.
Снова помедлила, прежде чем ответить.
Ч На кой мне помнить? Наоборот, я должна была поскорее забыть.
Ч И на этот вопрос ответ тебе известен.
Ч Неужели?
Ч Алисон... Ч сказал я.
Ч Отодвинься. Пожалуйста, отодвинься.
Я не видел ее глаз. Но в голосе слышалась неявная дрожь, глубинная, словно трепетали нейроны. Не поворачиваясь, она сказала:
Ч Ну да, я понимаю. Ч Пряча лицо, достала еще сигарету, закурила. Ч Или Ч понимала.
Когда любила тебя. Что бы ты ни сказал, что бы ни сделал, все было важно. В духовном плане.
Все задевало, волновало меня. Подавляло и... Ч Перевела дыхание. Ч Скажем, сидишь ты после всего в этом павильоне и смотришь на меня, как на шлюху, что ли, и...
Ч Я растерялся. Бога ради...
Тут я прикоснулся к ней, положил руку на плечо, но она сбросила руку. Чтобы расслышать, я придвинулся ближе.
Ч Быть с тобой Ч все равно что упрашивать: мучь меня, терзай. Задай мне жару. Ведь...
Ч Алисон.
Ч Да, сейчас ты хороший. Сейчас ты хороший. Лучше некуда. Но это Ч на неделю, на месяц. А потом Ч снова здорово.
Она не плакала Ч я заглянул ей в лицо. Я смутно догадывался, что она играет и не играет одновременно. Пусть она выучила свои слова наизусть Ч и все же они искренни.
Ч Ты же все равно уезжаешь в Австралию.
Я сказал это мягко, без иронии, но она посмотрела так, точно я грязно выругался. Я сдуру улыбнулся, протянул руку. Тут она вскочила. Пересекла дорожку, прошла меж деревьев на газон.
И почти сразу замерла.
Как порыв это выглядело правдоподобно, как поступок Ч не слишком, особенно остановка.
Нечто в ее позе, в повороте головы... и вдруг меня озарило. Газон простирался на четверть мили, до границы парка. За ним вздымался фасад Камберленд террейс: статуи эпохи Регентства, изящные окна.
Множество окон, изваяния античных божеств. Парк просматривался оттуда, как с бельэтажа.
Вот к чему ухищрения Алисон Ч выманить меня из павильона, сесть на нужную скамейку, остановиться на самом виду, поджидая меня. С меня хватит: я подошел, стал напротив, спиной к комплексу. Она опустила голову. Роль несложная: подведи глаза, сглатывай слезы.
Ч Вот что, Алисон. Я знаю, кто за нами наблюдает, откуда и зачем. Так вот, во первых. Я на мели. У меня нет пристойной работы и едва ли будет. Так что я Ч не самая удачная партия. Во вторых. Появись сейчас там, на аллее, Лилия и помани... не уверен, что устою. Запомни: не уверен и никогда не буду уверен. А тебе бы надо знать, что она не просто девушка, а идеал разлучницы. Ч Я помолчал. Ч И в третьих. Как ты любезно сообщила в Афинах, в постели я далек от совершенства.
Ч Я этого не говорила.
Глядя на ее макушку, я ощущал своей пустые высокие окна Камберленд террейс, белых каменных богов.
Ч В четвертых. Как то он сказал мне одну вещь. О мужчинах и женщинах. Что мы воспринимаем людей по отдельности, а вы Ч то, что их связывает. Отлично. Ты всегда чувствовала то, что... между нами, как его ни назови. Общее. А я Ч нет. И все, что я могу тебе предложить Ч надежда, что я тоже научусь это чувствовать.
Ч Можно перебить?
Ч Нет. Выбирай. Чем скорее, тем лучше. Я или они. Как скажешь, так и будет.
Ч Ты не имеешь права...
Ч А ты имела Ч тогда, в гостинице? Вот и я имею. Полное. Ч И добавил: Ч На тех же основаниях.
Ч Это нельзя сравнивать.
Ч Можно, можно. Мы поменялись ролями. Ч Я указал за спину, в сторону Камберленд террейс. Ч У них есть все. А у меня, как и у тебя Ч только одно. Если ты повторишь мою ошибку, выберешь их все, а не наше с тобой будущее, обижаться нечего. Но выбрать ты должна.
Здесь, при них. И сейчас.
Она взглянула на постройки, я тоже обернулся. В лучах вечернего солнца они сочились безмятежным, вышним, благостным сиянием олимпийской возгонки, каким подчас осеняются летние облака.
Ч Я возвращаюсь в Австралию, Ч сказала она, отвергая и меня, и их.
Между нами как бы разверзлась пропасть, бездонная, но невероятно узкая, такая узкая, что ее можно пересечь, сделав шажок по траве газона. Я безотрывно смотрел в ее лицо:
ошеломление, упрямство, скованность. Запахло костром. Ярдах в ста прогуливался слепой Ч непринужденно, как зрячий. Лишь белая тросточка свидетельствовала, что он не видит.
Я направился к аллее, ведущей к южному выходу, к дому. Два шага, четыре, шесть. Десять.
Ч Нико!
Это прозвучало неожиданно властно, резко;
без тени раскаяния. Я вмиг остановился, почти обернулся, но через силу пошел дальше. Слыша ее шаги, я не поворачивался, пока она не догнала меня. Стала футах в пяти шести, немного запыхавшись. Она не блефовала, она действительно возвращалась в Австралию Ч по крайней мере, в некую Австралию мысли и чувства, чтобы коротать там век без меня. Но уйти просто так она не могла мне позволить.
Боль, ярость во взгляде. Я был ей невыносим, как никогда раньше. Шагнул к ней, шагнул еще, в сердцах погрозил пальцем.
Ч Ты так ничего и не поняла. Все пляшешь под их дудку. Мы смотрели друг на друга, истекая злобой.
Ч Я пришла, потому что надеялась, что ты переменился. Не знаю, что на меня нашло. Я действовал не обдуманно и не по наитию, не хладнокровно и не в запале;
сделав же, понял, что это было необходимо;
я не нарушил заповедь. Выбросил руку вперед и изо всех сил хлестнул ее по левой щеке. Удар застиг ее врасплох, чуть не вывел из равновесия, она испуганно заморгала;
затем медленно прижала к щеке ладонь. В бешеном ужасе мы долго глядели друг на друга;
мир распался, мы очутились в открытом космосе. Пропасть хоть и узка, но бездонна. На дорожке за спиной Алисон остановились гуляющие. С лавочки вскочил какой то мужчина. Индиец, оцепенев, уставился на нас. Она не отрывала руки от лица, глаза наполнились слезами Ч слезами боли, конечно, но, похоже, отчасти и растерянности.
Пока мы стояли, трепеща и взыскуя, между прошлым и будущим;
пока, чтобы перерасти в слияние, разрыву не хватало пустяка, слабого жеста, попытки довериться, понять Ч мне открывалась истина.
За нами никто не наблюдал. Никто не стоял у окон. Театр был пуст. Это был не театр. Они внушили ей, что это театр, и она поверила им, а я ей. Не затем ли внушили, чтобы довести меня до этой черты, преподать последний урок, подвергнуть финальному испытанию?.. Я, как в Астрее, должен был обратить в каменных истуканов львов, единорогов, волхвов и иных сказочных чудищ. Я вперился в далекие окна, в фасад, в белые торжественные силуэты на фронтоне. Что ж, логично. Прекрасный апофеоз для игры в бога. Они скрылись, оставив нас вдвоем. Я был убежден в этом... но, после всего происшедшего, мог ли не колебаться? Неужели они столь холодны, бесчеловечны... столь нелюбопытны? Поставить на кон так много и выйти из игры?
Я посмотрел на дорожку. Случайные свидетели тоже потихоньку рассасывались, потеряв интерес к этой вспышке повседневной мужской жестокости, поначалу столь занимательной.
Алисон не двигалась, не отнимала ладонь от щеки, только голову опустила. Судорожно вздохнула, борясь с подступающим рыданием;
затем сказала ломким, еле слышным, упавшим голосом, словно сама себе удивляясь:
Ч Ненавижу тебя. Ненавижу.
Я молчал, не пытаясь дотронуться до нее. Вот она подняла голову;
в лице, как в словах и голосе, ничего, кроме ненависти, страдания, женской обиды, накопившейся от сотворения мира.
Но в глубине серых глаз я схватил и нечто иное, чего не замечал прежде, Ч или замечал, но боялся осознать? Ч отблеск естества, что не могли заслонить ни ненависть, ни обида, ни слезы.
Несмелое движение, разбитый кристалл, ждущий воссоединения. Она вновь произнесла, точно уничтожая то, что я увидел:
Ч Не на ви жу.
Ч Почему же не отпускаешь меня?
Помотала склоненной до предела головой, словно вопрос был некорректен.
Ч Знаешь ведь, почему.
Ч Нет.
Ч Я понял это, как только увидел тебя. Ч Я подошел ближе. Она поднесла и другую руку к лицу, как бы предчувствуя повторный удар. Ч Теперь я понимаю, что означает это слово, Алисон, это твое слово. Ч Она ждала, закрыв лицо ладонями, будто внимая вестнику горя. Ч Нельзя ненавидеть того, кто стоит на коленях. Того, кто не человек без тебя.
Склоненная голова, лицо в ладонях.
Молчит, не скажет ни слова, не протянет руки, не покинет застывшее настоящее время. Все замерло в ожидании. Замерли дерева, небо осени, люди без лиц. В ивах у озера поет весеннюю песню дурашка дрозд. Голубиная стая над кровлями;
кусочек свободы, случайности, воплощенная анаграмма. Откуда то тянет гарью палой листвы.
cras amet qui numquam amavit quique amavit сras amet* * завтра познает любовь не любивший ни разу, и тот, кто уже отлюбил, завтра познает любовь (лат.).
Pages: | 1 | ... | 9 | 10 | 11 |
Книги, научные публикации