Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 |   ...   | 43 |

Но, к сожалению, я никогда не говорилэтого Саулу. Мы боль­ше не встречались; и спустя три года я узнал, что он умер. Вскорепосле этого на вечеринке я встретил молодого человека, который только чтовернулся из Стокгольмского института. Во время дол­гого разговора о годах егостажировки я упомянул, что у меня был друг, Саул, который тоже получил тудаприглашение. Да, он знал Саула. Между прочим, любопытно, что его стажировкаотчасти состоялась благодаря "добрым отношениям, которые Саулустано­вил междууниверситетом и Стокгольмским институтом". Слышал ли я о том, что в своемзавещании Саул оставил Стокгольмскому институту 50 тысяч долларов

9. ТЕРАПЕВТИЧЕСКАЯ МОНОГАМИЯ

— Я ничто.Грязь. Падаль. Ничтожество. Я слоняюсь по помой­кам на задворках человеческогожилья. Боже, умереть! Стать мерт­вой! Раздавленной в лепешку в автомобильной давке и затемспа­ленной изогнемета. Ничего чтобы не осталось. Ничего. Даже вскользь сказанных слов: "Былакогда-то такая козявка по имени Мардж Уайт".

Еще один полночный звонок от Мардж. ОБоже, как я их нена­видел! Не потому, что они были вторжением в мою жизнь — я привык, это часть профессии.Год назад, когда я впервые принял Мардж в качестве пациентки, я не сомневался,что будут звонки; как только я ее увидел, то сразу понял, что мне предстоит. Нетре­бовалось большогоопыта, чтобы обнаружить признаки глубокого расстройства. Ее опущенная голова исутулые плечи говорили: "де­прессия". Широко раскрытые глаза и беспокойные руки и ногиподтверждали: "тревога". Все остальное: многочисленные попыт­ки самоубийства, расстройствопитания, изнасилование в детстве отцом, психотические эпизоды, двадцать тригода терапии —про­сто кричало о том,что передо мной "пограничное состояние", ко­торое вызывает ужас в сердцеблагополучного стареющего психи­атра, стремящегося к комфорту.

Она сказала, что ей тридцать пять лет, онаработает техником в лаборатории, что десять лет с ней занимался терапиейпсихиатр, ко­торыйтеперь переехал в другой город, что она бесконечно одино­ка и что рано или поздно— это лишь вопросвремени — онапо­кончит ссобой.

Мардж неистово курила во время сеанса, частозатягиваясь лишь по два-три раза, а затем раздраженно гася сигарету, чтобычерез несколько минут зажечь новую. Она не могла сидеть весь сеанс, раза тривставала и прохаживалась туда-сюда. Несколько минут она сидела на полу впротивоположном углу моего кабинета, свернув­шись клубком, как зверек измультфильма.

Моим первым побуждением было послать ееподальше — как можнодальше — и большеникогда не видеть. Под любым предло­гом: мое время занято, я уезжаю на несколько лет из страны,пере­хожу к научнымисследованиям. Но вскоре я услышал свой голос, предлагающий ей еще однувстречу.

Возможно, меня привлекла красота Мардж, еечерная челка, обрамляющая поразительно белое лицо с классическими чертами. Илиэто было мое чувство ответственности преподавателя В пос­леднее время я часто спрашивалсебя, могу ли я с чистой совестью обучать студентов психотерапии и в то жевремя отказываться ле­чить трудных пациентов. Полагаю, я принял Мардж по многимпричинам, но главной из них, мне думается, был стыд — стыд за стремление к легкойжизни, за избегание тех самых пациентов, которые нуждаются во мне большевсего.

Так что я предвидел такие отчаянныезвонки, как этот. Я пред­видел кризис за кризисом. И ожидал, что когда-нибудь мнепри­дется еегоспитализировать. Слава Богу, я этого избежал — встреч с ночными дежурными,заполнения бумаг, публичного признания своего поражения, ежедневных поездок вбольницу. Уймы пропав­шего времени.

Нет, я ненавидел не вторжение и даже не тенеудобства, кото­рыебыли связаны с этими звонками, а то, как мы разговаривали. Точнее, одну вещь: Мардж заикалась при каждомслове. Она всег­дазаикалась во время приступов — заикалась и искажала свое лицо. Я мог представить себе еепрекрасное лицо, изуродованное грима­сами и спазмами. В спокойном,устойчивом состоянии мы с Мардж говорили о лицевых спазмах и решили, что этопопытка сделать ее уродливой. Очевидная защита против сексуальности, онипоявля­лись всякийраз, когда возникала сексуальная угроза извне или изнутри. Результат этойинтерпретации был похож на круги по воде от брошенного камешка: простогоупоминания слова "секс" было достаточно, чтобы вызвать спазмы.

Ее заикание выводило меня из себя. Я знал,что она страдает, но все равно вынужден был сдерживать себя, чтобы не сказать:"Давай, Мардж! Продолжай! Какое там следующее слово"

Но самым ужасным в этих звонках была моябеспомощность. Она устраивала мне испытание, и я никогда его не выдерживал. Впрош­лом было,наверное, двадцать таких звонков, и ни разу я не нашел способа помочьей.

В ту ночь проблема заключалась в том, чтоона увидела большую статью о моей жене в "Стэнфорд Дэйли". После десяти летработы моя жена покинула пост главы администрации Стэнфордского центра женскихисследований, и университетская газета непомерно восхваляла ее. Делоосложнялось тем, что в тот вечер Мардж посе­тила публичную лекцию оченьтолковой и очень привлекательной молодой женщины-философа.

Я мало встречал людей, столь склонных ксамоуничижению, как Мардж. Эти чувства никогда не исчезали, но в лучшие периодыпросто отходили на второй план, ожидая удобного случая, чтобы вернуться. Небыло лучшего предлога, чем публично признанный успех другой женщины еевозраста: тогда самопрезрение охваты­вало Мардж, и она начинала болеесерьезно, чем обычно, обдумы­вать самоубийство.

Я пытался отыскать успокоительныеслова:

— Мардж,зачем Вы все это делаете с собой Вы говорите, что ничего не сделали, ничего недобились, недостойны существовать, но мы оба знаем, что эти мысли — всего лишь состояние Вашегосознания. Они не имеют никакого отношения к реальности! Вспом­ните, как хорошо Вы думали о себедве недели назад. Но ведь ни­чего не изменилось с тех пор во внешнем мире. Вы тот же самыйчеловек, что и тогда!

Я был на правильном пути. Я привлек еевнимание. Она слу­шаламеня, и я продолжал:

— Это Вашепостоянное сравнение себя с другими не в свою пользу — дело крайне саморазрушительное.Слушайте, сделайте перерыв. Не нужно сравнивать себя с профессором Г., которая,возможно, является самым блестящим оратором во всем универси­тете. Не нужно сравнивать себя смоей женой в тот единственный в ее жизни день, когда ее чествуют. Всегда легко,если Вы хотите изводить себя, найти кого-то, в сравнении с кем Вы проигрываете.Мне знакомо это чувство, я делал то же самое.

Послушайте, почему хотя бы раз не выбратького-то, кто не имеет того, что имеете Вы Вы всегда испытывали сострадание кдругим. Вспомните о Вашей добровольной работе с бездомными. Выниког­да не ценилисебя за это. Сравните себя с кем-нибудь, кому нет дела до других. Или, скажем,почему не сравнить себя с одним из тех бездомных, которым Вы помогаете Бьюсьоб заклад, они с завис­тью сравнивают себя с Вами.

Гудок в телефонной трубке подтвердил: ясовершил колоссаль­нуюошибку. Я был достаточно знаком с Мардж, чтобы точно знать, как она используетэту мою оплошность: она скажет, что я проя­вил свои истинные чувства, яуверен в том, что она безнадежна, и единственные люди, в сравнении с которымиона выигрывает, — этосамые несчастные создания на земле.

Она не упустила такую возможность и началанаш следующий обычный сеанс — к счастью, приходившийся на следующее утро — с выражения этого самогочувства. Затем она продолжала холод­ным тоном и отрывистым голосом перечислять мне "истинные факты" осамой себе.

— Мнесорок пять лет. Всю мою жизнь я психически больна. Я встречаюсь с психиатрамивсю свою жизнь и не могу без них жить. Остаток моей жизни я вынуждена будупользоваться медицинской помощью. Самое большее, на что я могу надеяться,— это непо­пасть в сумасшедшийдом. Меня никто никогда не любил. У меня никогда не будет детей. У меня никогдане было длительных отно­шений с мужчиной и нет никакой надежды иметь их в будущем. Янеспособна заводить друзей. Никто не звонит мне в мой день рож­дения. Отец, который приставал комне, когда я была ребенком, умер. Моя мать — озлобленная, безумная женщина, ия с каждым днем все больше становлюсь похожей на нее. Мой брат провел большуючасть жизни в сумасшедшем доме. У меня нет никаких талантов, никаких особыхспособностей. Я всегда буду выполнять черную работу. Я всегда буду бедной ибуду тратить большую часть своего заработка на психиатров.

Мардж остановилась. Я подумал, оназакончила, но было труд­но судить, поскольку она говорила, как привидение — с неесте­ственным спокойствием, не шевеляничем, кроме губ — нирука­ми, ни глазами— и даже как будто недыша.

Внезапно она начала снова, как заводнаямеханическая игруш­ка,в которой остался один последний виток пружины:

— Выговорите, что я должна быть терпеливой. Вы говорите, что я не готова— не готовапрекратить терапию, не готова к замуже­ству, не готова завести ребенка,не готова бросить курить. Я жда­ла. Я прождала всю свою жизнь. Теперь слишком поздно,слиш­ком поздножить.

В течение всей этой горестной тирады ясидел, не мигая, и на мгновение почувствовал стыд за то, что она меня нетронула. Но это была не черствость. Я уже слышал подобные монологи раньше ипомню, как мне стало не по себе, когда Мардж произнесла это впервые. Тогда ябыл потрясен ее горем, преисполнился сочувствия и превратился в то, чтоХемингуэй называл "сопливым еврейским психиатром".

Хуже того, намного хуже (и это труднопризнать), я был согласен сней. Мардж представила свою "подлинную историю болезни" так четко ипоследовательно, что полностью убедила меня. Она действи­тельно крайне беспомощна. Она, вероятно,никогда не выйдетза­муж. Онадействительно неудачница. Унее и правда отсутствуетспособность сближаться с людьми. Вероятно, ей в самомделе нуж­ны еще многие и многие годы терапии,возможно, пожизненная поддержка. Я так глубоко вчувствовался в ее отчаяние ипессимизм, что легко мог понять привлекательность самоубийства. Вряд ли я могнайти слова, которые успокоили бы ее.

Мне потребовалась неделя до нашей следующейвстречи, что­быпонять: эта жалоба была пропагандой, распространяемой ее депрессией. Эти словапроизносились от лица ее депрессии, а я оказался достаточно глуп, чтобыпозволить ей убедить себя. По­смотри на все искажения, посмотри на то, о чем она не сказала. Она исключительно умная,творческая и очень привлекательная жен­щина (когда не искажает своелицо). Я с нетерпением жду возмож­ности увидеть ее и побыть с ней: Я уважаю ее за то, что, несмотряна свои страдания, она всегда расположена к другим и сохраняет верностьобщественному служению.

Так что теперь, слушая вновь ее жалобу, яискал способы изме­нить ее душевное состояние. В похожих случаях в прошлом онапогружалась в глубокую депрессию и оставалась в ней несколько недель. Я знал,что если буду действовать незамедлительно, то смогу помочь ей избежать особенносильной боли.

— Мардж,это говорите не Вы, а Ваша депрессия. Вспомните, что всякий раз, как Вы впадалив депрессию, Вы выкарабкивались из нее снова. Одно хорошо — единственное хорошо — в депрессии: она всегдакончается.

Я подошел к своему письменному столу, открылее папку и прочитал вслух отрывки из письма, которое она написала всего за тринедели до этого, когда чувствовала радость жизни:

"...Это был фантастический день. Мы сДжейн гуляли по Телеграф Авеню. Мы примеряли вечерние платья 40-х годов вмагазинах старой одежды. Я нашла несколько старых записей Кэй Старр. Мыпробежались по Мосту Голден Гейт с заходом в ресторан Гринов. Все-таки естьжизнь и в Сан-Франциско. Я обычно только плохие ново­сти сообщаю — думаю, неплохо и хорошимиподелиться. Увидимся. Ваша... "

Но хотя через открытое окно задувал теплыйвесенний ветерок, в моем кабинете была зима. Лицо Мардж оставалось застывшим.Она уставилась в стену и, казалось, почти меня не слушала. Ее ответ былледяным:

— Выдумаете, что я ничтожество. Вспомните, как Вы просили меня сравнить себя сбездомными. Этого я, по-Вашему, заслужи­ваю.

— Мардж,простите меня за это. Я не мастер оказывать помощь по телефону.

Это была неуклюжая попытка с моей стороны.Но, поверьте, я хотел помочь. Как только я это произнес, я понял своюошибку.

Казалось, моя реплика помогла. Я услышалее вздох. Ее напря­женные плечи расслабились, лицо разгладилось и голова слегкаповернулась в мою сторону.

Я придвинулся на дюйм или двапоближе.

— Мардж,мы с Вами и раньше переживали кризисы. Были вре­мена, когда Вы чувствовали себятак же ужасно, как сейчас. Что помогало раньше Я помню, как Вы выходили измоего кабинета, чувствуя себя намного лучше, чем когда входили в него. Чтовы­зывало изменениеЧто Вы делали Что я делал Давайте сфор­мулируем это вместе.

Мардж не смогла ответить на этот вопрос,но проявила интерес к нему. Она тряхнула головой и отбросила свои длинныечерные волосы на одну сторону, расчесав их пальцами. Я преследовал ее этимвопросом уже несколько раз, и в конце концов мы стали ис­следователями, работающими над нимвместе.

Она сказала, что ей важно, когда ееслушают, что у нее нет ни­кого, кроме меня, кому можно было бы рассказать о своей боли. Оназнала также, что ей помогало тщательное изучение событий, вызвавшихдепрессию.

Вскоре мы уже проходили, одно за другим, всерасстроившие ее события недели. Помимо стрессов, которые она описала мне потелефону, были и другие. Например, на заседании университетской лаборатории,где она работала, ее подчеркнуто игнорировали про­фессора и академический персонал.Я посочувствовал ей и сказал, что слышал от многих других, находившихся в ееситуации —вклю­чая мою жену,— жалобы на подобноеотношение. Я поделился с ней раздражением, которое высказывала моя жена вотношении Стэнфордской привычки недостаточно уважать сотрудников, неотносящихся к преподавательскому составу.

Мардж вернулась к теме своих неудач и того,насколько большего достиг ее тридцатилетний босс.

Почему, размышлял я, нас преследуют этипроигрышные сравнения Ведь это так жестоко по отношению к самому себе и так жепротивоестественно, как надавливать на больной зуб. Я сказал ей, что тоже частопроигрываю при сравнении себя с другими. (Я не описал отдельные детали.Возможно, стоило бы. Это бы нас рав­няло с ней.)

Pages:     | 1 |   ...   | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 |   ...   | 43 |    Книги по разным темам