Книги по разным темам Pages:     | 1 | 2 | 3 | 4 |

Дж.Л.Морено

Социометрия. Экспериментальный мемтод и наука об обществе.

Издательство Иностранной литературы, М., 1958. – 263 – 285 с.

ПРОИСХОЖДЕНИЕ И ОСНОВЫ МЕЖЛИЧНОЙ ТЕОРИИ СОЦИОМЕТРИИ И МИКРОСОЦИОЛОГИИ (1949)

Примечание. Я приношу извинения за автобиографический характер данной работы, но динамические замечания и критика таких выдающихся ученых, как Гурвич, Сорокин, фон Визе и Заззо, потребова­ли более непосредственного ответа (см. <Sociometrp, vol. XII, 1949).

Человек может черпать вдохновение или из концептуаль­ного рая, или из ада. Фрейд однажды намекнул (лFlectere si nequeo superos, Acheron ta movebo—эпиграф к Интерпретации снов), что ему приходилось спускаться в ад, для того чтобы обнаружить некоторые важные связи и най­ти объяснение мира. Моя судьба была как раз противополож­ной: мне пришлось подняться на небеса, чтобы получить совет в отношении земного мира. У меня не было другой альтернативы — мир, в котором я очутился, когда я очнул­ся, и мои первые умственные заключения были вдребезги разбиты духовно и физически. Ницше, Маркс и Фрейд, каждый в своей области, претворили в жизнь с катастрофи­ческими результатами потоки мыслей, впервые выдвинутые Спинозой; Deus sive Natura в дальнейшем превратился в Lucifer sive Natura. Все старые ценности были разрушены по тем или иным, хорошим или плохим, мотивам, и не было создано новых ценностей для их замены. Историческая си­туация, следовательно, заставила меня пройти весь путь реконструкции, может быть более радикально и экстенсив­но, чем это сделал кто-нибудь другой до меня в нашем за­падном мире. Маркс видел человека как члена общества, а борьбу внутри общества — как его неизбежную судьбу. Фрейд смотрел на человека как на путешественника, прохо­дящего путь от рождения до смерти. Окружающий космос был разбит вдребезги.

Я. вернул человека во вселенную.

Человек — это нечто большее, чем психологическое, социальноеили биологическое существо. Сведение ответствен­ности человека к психологической, социальной или биоло­гической стороне жизни делает его отверженцем. Или он несет ответственность за всю вселенную, или же его ответ­ственность ничего не значит. Жизнь и будущее вселенной важны; на самом деле это единственное, что важно, важнее, чем жизнь и смерть человека как индивидуума, как циви­лизации или как вида. Поэтому я постулировал, что на пер­вом месте должна стоять теория божества. К ней нужно прийти в первую очередь, и она необходима, для того чтобы придать значение жизни любой частицы вселенной, будь то человек или простейшее. Наука и экспериментальный метод, для того чтобы соответствовать своим притязаниям, должны быть применимы к теории божества или к какому-либо другому имени, которым мы обозначаем теорию выс­шей ценности. Я оказался в стратегическом положении, когда старые божественные ценности умерли, а агностицизм царствовал над человечеством в первой четверти XX сто­летия. Я, следовательно, мог создавать новые божественные ценности, в известной степени пренебрегая прошлыми построениями. Для меня теология стала тем, что это озна­чает дословно,— наукой о самом боге, высшей ценности, а не о боге-творце, биографии святых или религии челове­чества. Изложение теологии, которую я разработал, выхо­дит за пределы этой статьи, но здесь, по крайней мере автобиографически, важно то, что моя модель — бога все­ленной — стала проектом, онтологическим руководством, на основе которого я создал социометрию, идею общества, в котором находят свое выражение наши наисокровенней­шие я. Из моего теологического анализа и экспериментов я почерпнул вдохновение и уверенность двигаться вперед к областям, которые являются полностью светскими, ма­териалистическими и вполне земными. Применение экспе­риментальных методов и теология подготовили меня к их применению в человеческих отношениях. Эксперименты в геометрии помогли мне увидеть узкие места современных экспериментальных научных методов, провозглашенных Миллем. Конечно, форма, которую экспериментальный ме­тод принимает в теологической науке, отличается от той формы, которую он принимает в социальной науке, которая в свою очередь сильно отличается от его формы в биологи­ческой или физической науке. Но не имеется лабсолют­ного разрыва между межличной экспериментальной динамической теологией и межличной экспериментальной социометрией. Прежняя пропасть между наукой и теологией перестала существовать и сохранилась только для ста­рых теологов и невежественных ученых.

Беспрепятственное путешествие психодраматического теометриста по вселенной не могло продолжаться бесконеч­но. Как только он остановился на конкретной задаче, его социометрическое отношение к ближайшим соседям, макро­скопическое путешествие постепенно становилось микро­скопическим, до тех пор пока расстояние между двумя соседями казалось несравненно большим, чем расстояние между ним и звездами.

Гурвич, тщательно исследуя основы социометрии, задает вопрос о причинах, по которым некоторые обла­сти исследования не были охвачены социометристами, в частности, как он выражает это, мы в его трех степенях интенсивности — массы, коллектив и общение. Что же касает­ся критики, направленной специально в мой адрес, я рад признать, что большое количество исследований все еще находится вне моей возможности, хотя они никогда не нахо­дились за пределами моего зрения. В работе, которая пред­шествовала и ускорила наши конкретные социометрические эксперименты, проблемы мы являлись самой ее сущностью. Но их можно свести на землю только по кусочкам. Мы со­ставляли списки сотен исследовательских проектов, из ко­торых, к несчастью, была реализована тоже незначительная часть. Все мои работы между 1914 и 1925 годами являются не чем иным, как редубликацией идей коллектива и обще­ния не только как теоретических формулировок, но их практического осуществления, сведения их к тесту реаль­ности, часто в враждебном мире. Внимательный читатель моих ситуационных диалогов об авторе, ораторе и акте­ре, моих речей относительно момента встречи и анонимно­сти и, наконец, моей автобиографии увидит, что мои рели­гиозные занятия скорее заставили меня преувеличить, чем преуменьшить, значение нашего опыта, выражаемого в кол­лективе и общении. Действительно, можно легко видеть, что та же самая идея все еще действенна в приемах, подоб­ных социодраме и аксиодраме, и в моих переосмыслениях экспериментального метода в науке. Чем же являются моя энергичная критика механического применения социометрического теста, его искажения в виде социометрической анкеты, моя постоянная пропаганда социометрических городских собрании, как не внедрением социометрического метода в опыт коллектива, наиболее яркого, систематическо­го выражения чувства мы, выкристаллизовавшегося в наше время Нет ничего мистического в социометрических собраниях или психо -и социодраматических сеансах, но они должны стать совместным опытом как зрителя, так и актера, для того чтобы можно было обнаружить их полное значение. Это как раз то мы, которое нельзя вставить в статью, когда мы пишем относительно нас. Мы не можем материализировать и увидеть некоторые фазы-этого мы в социодраме.

Происхождение межличной теории

В начале столетия формула линдивидуум против вселен­ной казалась достаточно широкой, чтобы охватить всю си­туацию полностью. Социус еще тогда не родился. Можно было помножить линдивидуума на количество организмов, содержащихся во вселенной. Можно было также дать каждо­му индивидууму возможность проецировать: каждый проеци­рует свой собственный частный мир во вселенную, запол­няя вселенную более или менее безвредными пузырьками. В то время психоаналисты не были заинтересованы, напри­мер, в том, как эти пузырьки в действительности воздей­ствовали на других, но главным образом интересовались внутренней динамикой индивидуумов, из которых они ис­ходили. Психологи этой эры имели дело с индивидуумами, отделенными друг от друга. Социологи имели дело с не­дифференцированными массами, и в этом пункте, по край­ней мере, согласны были и контисты и марксисты. Биологи, социальные биологи и биологи-эволюционисты а 1а Берг­сон в равной степени удовлетворялись вышеупомянутой фор­мулой или по крайней мере лоткрыто не восставали против нее. Восстание наступило, и я утверждаю, что тщательное историческое исследование подтвердит мое предположение, что восстание было поднято неожиданно людьми, вдохнов­ленными неотеологическим, или, пользуясь современ­ным термином, аксиологическим направлением. Во многих великих религиях этические правила были неотъемлемой частью их морального кодекса, но они оставались импера­тивными и мистическими; им никогда не позволяли стать объектами научного исследования. Но когда в начале XX столетия атеистическое и агностическое Евангелия начали распространяться по всему миру, в противовес им возникло прорелигиозное движение. Вначале оно, по-видимому, не очень отличалось от романтического движения XIX сто­летия; например, Кьеркегор никогда полностью не отре­кался от христианства как основы и был полностью погло­щен императивными нуждами своего личного существования, никогда не выходя за его пределы. Новое движение, по-ви­димому, отличалось только в одном отношении, оно начало подчеркивать вы как лицо, ответственность по отно­шению к вы вместо ответственности только по отношению к я. Боязнь Кьеркегора, что я потеряется в вы, перешла в движение вы к я, имевшее место одновременно с движением я к вы. Постепенно было дано некоторое объяснение вы и я, которое создало для этого совершенно новую позицию — идею встречи между вами и мной и любым количеством ты и я, образующих коллектив; идею момента не как функцию прошедшего или будущего, а как самостоятельную катего­рию; лидею ситуации и вытекающих отсюда последствий; идеи спонтанности и творчества как универсальных про­цессов поведения, противостоящих штампам этических и культурных ценностей; и прежде всего идею неотложности, неотложности немедленного применения. Хотя они были глу­боко пронизаны неопределенными чувствами и этическими притяжениями, они выглядели не мистически и по харак­теру могли быть названы лаксиопрагматическими. Это контрдвижение было и теоретическим и практическим. Наи­более популярным практическим воплощением этого вос­стания был Махатма Ганди. Он упомянут здесь из-за спи­ритуалистического и антиматериалистического характера его учения; теоретически он был реакционным консерва­тором. Индия Ганди не нуждалась и не была готова для тео­ретического восстания. Фокус теоретического вдохновения, естественно, приписывался Центральной Европе, как это имело место в параллельной ситуации восстания XIX сто­летия, закончившегося в виде двух крайностей—Марк­сом и Кьеркегором. Европейской культуре, особенно ее аксиологической надстройке, угрожали со всех сторон. И, следовательно, именно в этом заключалась суть этого бун­та. Достаточно только изучить путь, проложенный некото­рыми неопротестантами после Кьеркегора, как например Фердинандом Эбнером (1921), некоторыми неотолстовцами, некоторыми русскими писателями, находящимися под влия­нием Достоевского, как Соловьев и Бердяев, некоторыми -французскими неокатоликами, подобно Педюи и Рембо, некоторыми современными проповедниками хасидизма, как Мартин Бубер, и моими собственными работами, в основе которых лежит Invitation to a Meeting (1914), для того что­бы непосредственно встретиться с теми первоначальными идеями, из которых выросли межличная теория и социометрия.

Все эти группы должны рассматриваться как пионеры новой идеи, того, что составляет истинно человеческое отно­шение, и как подготовившие почву для экспериментов. До этого центральное положение занимала структура я. В но­вой теории отношений в центр переместилась структура вы. И внезапно из этого родилась императивная необходи­мость встречи, двусторонние встречи, приглашение встре­титься,одно лицо встречается с другим со всей полной реаль­ностью и полной ответственностью в непосредственныхситуациях. Таким образом, путем этически ориентированных си­туационных императивов была заложена основа современ­ной межличной теории. Перед проблемой марксизма свет­ски ориентированные социальные науки оказались бес сильными при интеграции или создании необходимых контр­концепций и контринструментов. Религиозные массы че­ловечества, отступая под натиском атеизма и агностицизна, заставили своих лидеров дать новую оценку -юму, что являлось сущностью всех великих религиозных учений, и результатом явилась спонтанность творчества, социометрия и социограмма, вклад умирающего религиозного мира в основы нового социального и акско.погкчес! ого порядка. Эта гипотеза аксиологического происхождения современ­ной межличной теории проливает новый свет на постепен­ное появление десять лет спустя социальных мыслителей в Европе и Соединенных Штатах, которые проложили путь в науке человеческих отношений. Они, как например Дж Г. Мид, Ф. Знанецкий, У. Дж. Томас, Л. фон Визе, П. Со­рокин, Г. Гурвич, не могли не подвергнуться влиянию этических и аксиологических концепций, которые домини­ровали в нашей культурной атмосфере.

Благоприятное стечение обстоятельств сделало меня про­возвестником новых идей за много лет до других лиц, гораз­до более старших, чем я сам. По сравнению с Бубером моя настойчивость в отношении немедленного религиозного действия и моя теория момента и межличных отношений, противопоставляемая его интересам ретроспективного про­рочества, были достижением. С другой стороны, мой интеpec к точным наукам, мое раннее знакомство с психиатрией и психоанализом (моя работа в Венском психиатрическом институте началась в 1911 году), а также мой интерес к практической аксиологии являлись моим преимуществом по сравнению с моими социологическими и психологиче­скими коллегами и вдохновили меня на попытку к синте­зированию не только ради науки, но также для того, чтобы сохранить мое собственное душевное равновесие. Одним из простейших описаний моей межличной теории и практики является следующая цитата, взятая из Rede liber Begegnung ( Речь о встрече), опубликованной издательством Густава Кипенгейера (Потсдам, 1923, стр. 24—26);

Pages:     | 1 | 2 | 3 | 4 |    Книги по разным темам