Тем не менее я решился, хотя уверенности вблагополучном исходе у меня не было. Я рассказал ей все, что выяснил благодаряассоциативному эксперименту. Можно себе представить, как это было тяжело. Этоне пустяк — взвалитьна человека убийство. И каково было больной выслушать и принять все это. Ноэффект был поразительный: через две недели она выписалась из клиники и никогдабольше туда не возвращалась.
Коллегам я ничего не рассказал, и на тобыли причины. Я опасался, что, обсудив этот случай, они сделают его достояниемобщественности, что может привести к осложнениям. Конечно, доказать что-либовряд ли возможно, но для пациентки все эти разбирательства могли оказатьсяфатальными. Куда важнее было, чтобы она вернулась к нормальной жизни. Судьба итак достаточно наказала ее! Выписавшись из клиники, она уехала домой с тяжелымсердцем. Ей предстояло пережить все это. Ее наказание уже началось ее болезнью,а потеря ребенка причинила ей глубокие страдания.
В психиатрии пациент нередко скрывает своюисторию. Для меня же собственно терапия начинается с изучения этой — очень личной — истории. Ибо в ней заключенасамая тайна, которая явилась причиной болезни и разрушила психику. Если яоткрою ее, то получу ключ к лечению. Иными словами, задача врача заключается втом, чтобы узнать историю пациента, причем он может задавать вопросы,касающиеся личности пациента в целом, а не только симптомов его болезни.Нередко того, что лежит на поверхности сознания, оказывается мало. Аассоциативный тест может открыть какой-нибудь ход. Иногда помогает толкованиесновидений или длительный и терпеливый человеческий контакт спациентом.
* * *
В 1905 году я читал курс психиатрии вЦюрихском университете и в том же году стал главврачом университетской клиники.Я занимал эту должность четыре года, но в 1909 году подал в отставку— у меня просто нехватало времени. Из-за обширной частной практики я уже не справлялся со своимиобязанностями в клинике, но в должности приват-доцента оставался до 1913 года.Я читал курс психопатологии и основы фрейдовского психоанализа и, кроме того,психологию примитивов. Таковы были мои основные предметы. Первые семестры яотводил в основном лекциям по гипнозу, а также теориям Жане и Флурнуа, затем напервый план вышли проблемы фрейдовского психоанализа.
В лекциях по гипнозу я приводил историимоих пациентов, которых обычно представлял студентам. Один такой случай оченьхорошо мне запомнился.
Как-то раз ко мне обратилась оченьрелигиозная пожилая женщина (ей было 58 лет). Она пришла на костылях, с трудомпередвигалась на них с помощью служанки. Уже семнадцать лет она страдала отпаралича. Я усадил женщину в удобное кресло и попросил рассказать о себе. Онасо слезами начала говорить, и вся история ее болезни разворачивалась передомной в мельчайших подробностях. Не выдержав, я остановил ее: Достаточно, у насмало времени. Сейчас мы проведем сеанс гипноза. Едва я успел произнести этислова, она закрыла глаза и впала в глубокий транс — без всякого гипноза! Я былкрайне изумлен, но не стал прерывать больную, которая говорила, не умолкая, освоих снах, весьма выразительных. Значение их стало мне ясно лишь черезнесколько лет. Тогда же я решил, что это своего рода бред. Ситуация становиласьвсе более неловкой, —ведь передо мной были студенты.
Попытка разбудить пациентку через полчасане удалась — она непросыпалась. Я не на шутку испугался, что своими расспросами спровоцировал убольной скрытый психоз. Лишь через 10 минут мне удалось разбудить ее. Мнестоило огромных усилий скрыть от студентов свое волнение. Когда женщина пришлав себя, у нее кружилась голова, она была растеряна. Я бросился успокаивать ее:Я ваш доктор, все в порядке. В ответ она воскликнула: И я теперь здорова!Отбросив костыли, она без посторонней помощи встала на ноги. Я постарался какможно спокойнее обратиться к студентам: Теперь вы видите, на что способенгипноз! Хотя на самом деле я и понятия не имел, что же произошло.
Это был один из опытов, заставивших меняотказаться от гипноза. Ничего еще не понимая, я увидел, что женщинадействительно исцелилась и была совершенно счастлива. Ожидая наступлениярецидива самое позднее через 24 часа, я попросил ее связаться со мной. Но болибольше не повторялись. И мне пришлось признать, что она вылечилась.
На первую лекцию летнего семестраследующего года она пришла опять, на этот раз с жалобами на сильные боли вспине, которые, по ее словам, начались совсем недавно. Естественно, что мнепришла мысль, не связано ли это с началом моих занятий. Похоже, она прочла вгазете объявление о лекциях. Я поинтересовался, когда начались боли и чем онибыли вызваны. Она не вспомнила ничего определенного, и ничего не моглаобъяснить. Наконец мне удалось все-таки выяснить, что боли фактически началисьв тот самый день и час, когда газета с объявлением попалась ей на глаза. Этоподтверждало мои подозрения, однако мне по-прежнему была неизвестна причина еенеожиданного исцеления. Я загипнотизировал ее снова — то есть она снова, как и тогда,спонтанно впала в транс — и после этого боли исчезли.
После лекции я остался, чтобы подробнеепобеседовать с ней. Выяснилось, что сын ее страдал слабоумием и содержался вэтой клинике, в моем отделении. Я об этом не догадывался, поскольку она носилафамилию второго мужа, сын же был ребенком от первого брака. Других детей у неене было, и она, естественно, надеялась, что ее сын талантлив и добьется успехав жизни. Для нее было ужасным ударом, когда в раннем детстве у негообнаружилось душевное заболевание. Я тогда был совсем еще молодым врачом ивоплощал в себе, как ей казалось, все то, что она мечтала найти в сыне. Еенеуемное желание быть матерью выдающегося человека сфокусировалось на мне— она мысленносделала меня своим сыном, рассказывая о своем чудесном исцелении urbiet orbi (городу и миру.— лат.).
И получилось так, что я благодаря ейприобрел популярность как врач и обзавелся первыми частными пациентами,поскольку история передавалась из уст в уста. Итак, моя психотерапевтическаяпрактика началась с того, что в воображении любящей матери я занял место еесумасшедшего сына! Все эти механизмы я попытался объяснить ей, и она отнесласьк этому с большим пониманием. Рецидивы у нее больше не повторялись.
Таким был мой первый настоящийтерапевтический опыт и, можно сказать, мой первый психоанализ. Я отлично помнюэту женщину и нашу беседу, она была довольно умна и испытывала чрезвычайнуюблагодарность за участие в ее судьбе и судьбе ее сына. В конечном счете этопомогло ей.
Поначалу я применял гипноз и в частнойпрактике, но вскоре отказался от него, потому что не хотел больше действоватьвслепую, наугад. Никогда нельзя было сказать, как долго продлится улучшение, ивнутренне я противился этой неопределенности. Кроме того, мне не нравилосьрешать самому, что должен делать пациент, я предпочитал узнавать от негосамого, куда ведут его собственные склонности. Но для этого был необходимтщательный анализ сновидений и других проявлений бессознательного.
В 1904 — 1905 годах я создал при клиникелабораторию экспериментальной психопатологии. С группой студентов я изучалпсихические реакции (как то: ассоциации и т. д.). Со мной работал и ФранцРиклин-старший. Людвиг Биневангер готовил тогда докторскую диссертацию о связиассоциативных экспериментов с психогальваническими эффектами, а я — работу О сущностипсихологической диагностики. С нами сотрудничали и американцы, среди них КарПетерсен и Чарльз Рикшер, публиковавшиеся в американских научныхжурналах.
Именно исследованиям ассоциативныхмеханизмов я обязан приглашением в один из американских университетов(университет Кларка, 1909), где прочел доклад о своей работе. В то же времятуда независимо от меня пригласили Фрейда. Нам обоим присвоили степень доктораhonoris causa.
Благодаря ассоциативным ипсихогальваническим экспериментам я стал известен в Америке, и вскоре оттуда комне стали обращаться пациенты. Один из первых случаев хорошо сохранился в моейпамяти.
Один из американских психиатров направил комне больного с диагнозом: лалкоголическая неврастения. В прогнозе значилось:лнеизлечим. Из предосторожности мой коллега порекомендовал больному обратитьсяеще к одному авторитетному невропатологу в Берлине, опасаясь, видимо, что моипопытки ни к чему не приведут. Больной пришел ко мне на консультацию. Из беседыс ним я понял, что он страдает обычным неврозом, не имея никакого представленияо психологических предпосылках своей болезни. Ассоциативный тест показал, чтоон страдает материнским комплексом в весьма тяжелой форме. Выходец из семьибогатой и почтенной, он был женат на прекрасной женщине и не имел никакихпроблем — вот то, чтолежало на поверхности. Но его что-то угнетало, и он слишком много пил, отчаяннопытаясь одурманить себя, чтобы это забыть, естественно, безуспешно.
Его мать владела крупной компанией, и онзанимал в ней один из важных постов. Собственно, он уже давно мог освободитьсяот этой тягостной подчиненности. Но, не решаясь оставить высокий пост, оноставался в зависимости от матери, которой был обязан положением. Находясьрядом с ней и будучи вынужденным терпеть ее вмешательство в свои дела, онначинал пить, чтобы как-то забыться или скрыть свое раздражение. В глубине душион вовсе не желал оставлять тепленькое местечко, отказаться от комфорта истабильности. Он предпочитал поддерживать этот status quo, даже вопрекисобственному внутреннему дискомфорту.
После короткого курса лечения больнойбросил пить и считал себя вполне здоровым. Но, я предупредил его: Нетгарантии, что вы не вернетесь к прежнему состоянию, если окажетесь в привычнойситуации. Он не поверил мне, поскольку чувствовал себя хорошо, и уехал вАмерику.
Но стоило ему вновь ощутить материнскуюопеку, все вернулось на свои места. Теперь в Швейцарию прибыла его мать иобратилась ко мне за консультацией. В этой неглупой женщине я сразу ощутилкакую-то прямо-таки дьявольскую силу. Понял, с чем приходилось бороться еесыну, осознал, что у него нет шансов. Он был хрупкого сложения и даже физическине выдерживал сравнения с матерью. Я решился на насильственный шаг: сказалматери, что алкоголизм ее сына впрямую связан с тем постом, который онзанимает, и порекомендовал его уволить. Мать приняла мой совет — сын, естественно, был внесебя.
Подобный поступок в нормальной ситуациисчитается неэтичным —врач не должен позволять себе такое. Но я знал, что вынужден был пойти на эторади самого пациента.
Как сложилась его дальнейшая жизньРасставание с матерью позволило его собственной индивидуальности раскрыться вполной мере. Он сделал блестящую карьеру — вопреки, а может быть, благодарямоему лечению. Чувство благодарности его жены ко мне невозможно передать: еемуж не только справился с алкоголизмом, но и нашел себя, свою собственнуюдорогу, причем сделал это чрезвычайно успешно.
Тем не менее некоторое время меня мучилочувство вины перед этим человеком — диагноз был поставлен за его спиной. Но я был твердо убежден, чтотолько так —насильственным образом — возможно помочь ему. И он действительно излечился отневроза.
* * *
У меня был еще один аналогичный случай,который я вряд ли когда-нибудь забуду. Ко мне обратилась дама, отказавшисьназвать себя. Он заявила, что хочет только проконсультироваться. Похоже, онапринадлежала к высшим кругам общества. По ее словам, она тоже была врачом. То,что я услышал от нее, было признанием: около 20 лет назад она совершилаубийство — отравиласвою лучшую подругу, потому что была влюблена в ее мужа. Ей казалось, что разубийство не раскрыто, то оно не имеет никакого значения. Она мечтала выйтизамуж за мужа подруги и нашла, как ей думалось, простейший путь — убийство. Таков был мотив, аморальная сторона дела ее не волновала.
И что же Она действительно вышла замуж заэтого молодого человека, но он вскоре умер. Но позже с ней стали происходитьстранные вещи. Дочь от этого брака оставила ее, едва повзрослев. Она рано вышлазамуж и старалась не встречаться с матерью. Наконец она вовсе исчезла из полязрения матери —утратила с ней всякий контакт.
Эта дама владела несколькими скаковымилошадьми. Увлечение верховой ездой поглощало ее полностью. И вот в какой-томомент она обнаружила, что лошади под ней начинают нервничать, даже ее любимецоднажды сбросил ее. В итоге ей пришлось отказаться от верховой езды.Привязанность к собакам не принесла ей облегчения. У нее был замечательныйволкодав, которого она просто обожала. И снова удар судьбы: именно эту собакуразбил паралич. Это стало последней каплей: она почувствовала, что моральноразбита; ей нужно было кому-то исповедаться, и она пришла ко мне. Она былаубийцей, но не только: она стала и самоубийцей, потому что тот, кто совершилпреступление, разрушает и свою душу. Убийца судит себя сам. Когда преступление,раскрыто, преступник несет наказание согласно закону. Если преступлениеосталось тайной и человек совершил его без нравственных колебаний, наказаниевсе равно настигнет его, о чем и свидетельствует этот случай, — просто оно придет днем позже.Нередко бывает, что животные и растения знают о преступлении.
Из-за убийства от этой женщины отвернулисьдаже ее животные. Не в силах вынести одиночества, в котором она оказалась, этаженщина, чтобы как-то справиться с ним, сделала меня своим исповедником. Онаискала человека нейтрального, без предрассудков, который не был бы убийцей,кому она могла бы признаться и тем самым восстановить утраченную связь слюдьми. Она нуждалась во враче больше, нежели в священнике, испытывая страх,что последний выслушает ее из чувства долга, но в душе вынесет моральныйприговор. Она видела, что люди и животные отвернулись от нее, и была настолькоподавлена, что не могла более выносить это проклятие.
Я так и не узнал, кто она, и даже не знаю,правдива ли ее история. Временами вспоминая об этом, я размышлял, что с нейстало, ведь на нашей встрече история не закончилась. Возможно, она покончила ссобой. Не могу себе представить, что можно жить дальше в таком предельномодиночестве.
* * *
Клинические диагнозы важны, посколькукаким-то образом ориентируют врача, но помочь пациенту они не могут. Всезависит от листории последнего, ибо только она способна выявить внутренниепричины человеческого поведения и человеческих страданий и только она открываетвозможность эффективного лечения. Вот еще один случай, который служитдостаточно убедительным доказательством.
Pages: | 1 | ... | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | ... | 49 | Книги по разным темам