С интеллектуальной точки зрения самость— не что иное, какпсихологическое понятие, конструкция, которая должна выражать неразличимую намисущность, саму по себе для нас непостижимую, ибо она превосходитвозможности нашего постижения, как явствует уже из ее определения. С таким жеуспехом ее можно назвать богом в нас. Начала всей нашей душевной жизни,кажется, уму непостижимым образом зарождаются в этой точке, и все высшие ипоследние цели, кажется, сходятся на ней. Этот парадокс неустраним, как всегда,когда мы пытаемся охарактеризовать что-то такое, что превосходит возможности нашего разума(ПБ, с. 312).
В разнообразной современной литературе поаналитической психологии очень часто встречается написание термина сзаглавной буквы.Юнговское представление о Самости значительно отличается от того, как этопонятие используется в другой психоаналитической литературе. Эта разница зависит прежде всего отпонимания архетипов: юнговская концептуализация Самости видит ее укорененной втрансличностном измерении. Отсюда и частое написание слова с заглавной буквы.Но существует и клинический аспект самости, часто более тесно связанный с областью эгосознания; в работах клинического характера термин самость часто пишут смаленькой буквы. Таким образом, заглавная буква появляется в тех случаях, когдаавтор текста хочет выделить трансличностную, архетипическую основу Самости.
СВЯЩЕННЫЙ БРАК (Sacred marriage; heilig Ehe) 1981 см. гиерогамия.
CEHEKC (Senex— лат. старыйчеловек) —алхимический термин; в аналитической психологии обозначает персонификациюопределенных психологических черт, присущих, как правило, пожилым людям.Например, уравновешенность, контроль за своими поступками,дисциплинированность, ответственность, рационализм, стремление к порядку,мудрость, дальновидность, консерватизм и др. Это понятие психологическое, а не возрастное: малыедети могут обнаруживать черты, присущие сенексу, равно как существуют пожилыелюди с психологией ребенка.
Мифологически, сенекс представлен в образеантичного бога Аполлона. В архетипической связке противоположностей тенью сенексаявляется пуэр иливечное дитя, ассоциируемыес Дионисом —безграничным в своих инстинктивных проявлениях, беспорядочным, капризным,вечно возбужденным и опьяненным.
СЕРЕДИНА ЖИЗНИ (Midlife; Lebensmitte) см. стадиижизни.
СИЗИГИЯ (Syzygy;Syzygie) — любаякомплементарная пара противоположностей как в состоянии объединения, так и всостоянии оппозиции.
Юнг использовал это понятие чаще всегоприменительно к парной связи анима — анимус. Он отмечал, что эта связь психологически определяется тремя элементами:женственностью, присущей мужчине, и мужественностью, свойственной женщине; переживаниями,которыми мужчина располагает к женщине и наоборот (здесь самую важную рольиграют события раннего детства); и мужским, и женским архетипическим образом (CW9ii, par. 41. А, пар. 41).
Юнг пришел к заключению, что образы парнойсизигии мужского —женского столь же универсальны, как и само существование мужчины и женщины. Приэтом он ссылался на повторяющийся мотив мужских-женских пар в мифологии и на понятия Инь-Яньв китайской философии.
СИМБИОЗ (Symbiosis) — психологическое состояние, в котором содержания личногобессознательного одного человека переживаются у другого.
Симбиоз проявляется в бессознательныхмежличностных связях,динамически он легко возникает и устанавливается, но прекратить его довольно трудно. Юнгприводил пример симбиоза в контексте экстраверсии — интроверсии. Там, где одна из этих установок доминирует, другая, оказываясьбессознательной, автоматически проектируется,
<...> в брак вступаютпреимущественно люди, относящиеся к разным типам, и причем — бессознательно — для взаимного дополнения.Рефлексивная сущность интроверта побуждает его постоянно размышлять илисобираться с мыслями перед тем, как действовать. Тем самым, разумеется, егодействия замедляются. Его робость перед объектами и недоверие к ним приводятего к нерешительности, и таким образом он всегда имеет трудности сприспособлением квнешнему миру. Экстраверт, наоборот, имеет позитивное отношение к вещам. Они,так сказать, притягивают его <...> Как правило, он сначала действует илишь затем раздумывает об этом. Поэтому его действия скоры и не подверженысомнениям и колебаниям. Эти два типа поэтому как бы созданы для симбиоза. Одинберет на себя обдумывание, а другой — инициативу и практические действия. Поэтому бракмежду представителями этих двух различных типов может быть идеальным. Пока онизаняты приспособлением к внешним нуждам жизни, они великолепно подходят друг другу. Но если,например, муж заработал уже достаточно денег или если судьба послалаим большое наследство и тем самым трудности жизни отпадают, то у них появляется время, чтобызаняться друг другом. До этого они стояли спиной к спине и защищались от нужды. Теперь же ониповорачиваются друг к другу лицом и хотят друг друга понять — и делают открытие, что ониникогда не понимали друг друга. Они говорят на разных языках.
Так начинается конфликт двух типов. Этотспор язвителен, связан с насилием и взаимным обесцениванием, даже если онведется очень тихо и самым интимным образом. Ибо ценность одного естьотрицательная ценность другого. Было бы разумно полагать, что один, осознаваясвою собственную ценность, спокойно мог бы признать ценность другого и что таким образом всякийконфликт стал бы излишним. Я наблюдал много случаев, когда выдвигалась аргументация подобногорода и тем не менее не достигалось ничего удовлетворительного. Там, где речь идет онормальных людях,такой критический переходный период преодолевается более или менее гладко.Нормальным считается тот человек, который может существовать абсолютно при всехобстоятельствах, которые обеспечивают ему необходимый минимум жизненныхвозможностей.
Однако многие на это не способны;поэтому-то и не слишком много нормальных людей. То, что мы обычно понимаем подлнормальнымчеловеком — это,собственно, некий идеальный человек, и счастливое сочетание черт, определяющихего характер —явление редкое. Подавляющее большинство более или менее дифференцированныхлюдей требует жизненных условий, дающих больше, чем относительно обеспеченноепитание и сон. Для них конец симбиотических отношений означает тяжелоепотрясение (Проблема типа установки, ПБ, с. 92—93).
СИМВОЛ (Symbol)— наилучшее извозможных выражение или изображение чего-либо неизвестного. Понятие символаследует отличать отпонятия знака.
Каждый психический продукт, поскольку онявляется в данныймомент наилучшим выражением для еще неизвестного или сравнительно известногофакта, может быть воспринят как символ, поскольку есть склонность принять, чтоэто выражение стремится обозначить и то, что мы лишь предчувствуем, но чего мыясно еще не знаем. Поскольку всякая научная теория заключает в себе гипотезу,т. е. предвосхищающее обозначение, по существу, еще неизвестногообстоятельства, она является символом. Далее, каждое психологическое явлениеесть символ при допущении, что оно говорит или означает нечто большее и другое,такое, что ускользаетот современного познания. Такое возможно, безусловно, всюду, где имеетсясознание с установкою на иное возможное значение вещей. Оно невозможно толькотам, и то лишь для этого самого сознания, где последнее само создало выражение,долженствующеевысказать именно столько, сколько входило в намерение создающего сознания,— таково, например,математическое выражение. Но для другого сознания такое ограничение отнюдь несуществует. Оно может воспринять и математическое выражение как символ, напр.,для выражения скрытого в самом творческом намерении неизвестного психическогообстоятельства, поскольку это обстоятельство подлинно не было известно самомутворцу семиотического выражения и поэтому не могло быть сознательноиспользовано им (ПТ, пар. 794).
Всякое понимание, которое истолковываетсимволическое выражение, в смысле аналогии или сокращенного обозначения длякакого-нибудь знакомого предмета, имеет семиотическую природу. Напротив, такое понимание,которое истолковывает символическое выражение как наилучшую и потому ясную и характерную ныненепередаваемую формулу сравнительно неизвестного предмета, — имеет символическую природу.Понимание же, которое истолковывает символическое выражение как намеренноеописание илииносказание какого-нибудь знакомого предмета, имеет аллегорическую природу.Объяснение креста как 'символа божественной любви есть объяснениесемиотическое, потому что божественная любовь обозначает выражаемое обстоящие точнее илучше, чем это делаеткрест, который может иметь еще много других значений. Напротив, символическимбудет такое объяснение креста, которое рассматривает его, помимо всяких других мыслимыхобъяснений, как выражение некоторого, еще незнакомого и непонятного, мистического илитрансцендентного, т. е. прежде всего, психологического обстояния, которое,безусловно, точнее выражается в виде креста (там же, пар. 792).
Характер сознательной установки определяет,в конечном итоге, что считать символом, а что — нет.
Поэтому весьма возможно, что кто-нибудьсоздает такое обстоятельство, которое для его воззрения совсем не представляетсясимволическим, но может представиться таковым сознанию другого человека. Точно так же возможнои обратное. Мы знаем и такие продукты, символический характер которых зависитне только от установки созерцающего их сознания, но обнаруживается сам по себе,в символическом воздействии на созерцающего. Таковы продукты, составленные так, что онидолжны были бы утратить всякий смысл, если бы им не был присущ символический смысл.Треугольник свключенным в него оком является в качестве простого факта такой нелепостью, чтосозерцающий решительно не может воспринять его как случайную игру. Такой образнепосредственно навязывает нам символическое понимание. Это воздействиеподкрепляется в насили частым и тождественным повторением того же самого образа или же особеннотщательным выполнением его, которое и является выражением особенной, вложеннойв него ценности (тамже, пар. 795).
Установку, воспринимающую какое-либоявление как символическое, Юнг называет символической.
Она лишь отчасти оправдывается даннымположением вещей; сдругой же стороны, она вытекает из определенного мировоззрения, приписывающего всемусовершающемуся — каквеликому, так ималому, — известныйсмысл и придающего этому смыслу известную большую ценность, чем чистой фактичности. Этомувоззрению противостоит другое, придающее всегда главное значение чистым фактам и подчиняющеефактам смысл. Для этой последней установки символ отсутствует всюду, где символика покоитсяисключительно на способе рассмотрения. Зато и для нее есть символы, а именнотакие, которые заставляют наблюдателя предполагать некий скрытый смысл. Идолс головою быка может быть, конечно, объяснен как туловище человека с бычачьейголовой. Однако такое объяснение вряд ли может быть поставлено на одну доску ссимволическим объяснением, ибо символ является здесь слишком навязчивым длятого, чтобы его можно было обойти. Символ, навязчиво выставляющий своюсимволическую природу, не должен быть непременно жизненным символом. Он может,напр., действовать только на исторический или философский рассудок. Он пробуждаетинтеллектуальный или эстетический интерес. Жизненным же символназывается только тогда, когда он и для зрителя является наилучшим и наивысшимвыражением чего-то лишь предугаданного, но еще непознанного. При такихобстоятельствах он вызывает у нас бессознательное участие. Действие его творит жизнь испоспешествует ей. Так Фауст говорит: Совсем иначе этот знак влияет на меня(там же, пар. 796).
Юнг также различал символ исимптом.
Существуют индивидуальные психическиепродукты, явно имеющие символический характер и непосредственнопринуждающие нас ксимволическому восприятию. Для индивида они имеют сходное функциональноезначение, какое социальный символ имеет для обширной группы людей. Однакопроисхождение этих продуктов никогда не бывает исключительно сознательное илиисключительнобессознательное — онивозникают из равномерного содействия обоих.
Чисто сознательные, так же как иисключительно бессознательные продукты не являются per se символическиубедительными— признание за нимихарактера символа остается делом символической установки созерцающего сознания.Однако они настолько же могут восприниматься и как чисто каузальнообусловленные факты,напр., в том смысле, как красная сыпь скарлатины может считаться символом этойболезни. Впрочем, в таких случаях правильнее говорить о симптоме, а не осимволе. Поэтому ядумаю, что Фрейд, со своей точки зрения, совершенно верно говорит осимптоматических, а не о символических действиях (Symptomhandlungen), ибо длянего эти явления не символичны в установленном мною смысле, а являютсясимптоматическими знаками определенного и общеизвестного, основного процесса.Правда, бывают невротики, считающие свои бессознательные продукты, которые суть прежде всегои, главным образом, болезненные симптомы, за в высшей степени значительные символы. Но вобщем, это обстоит не так. Напротив, современный невротик слишком склонен изначительное воспринимать как простой симптом (там же, пар. 798).
Теоретический разрыв Юнга с Фрейдом былчастично связан с вопросом, что понимать под символом: само понятие,интенциональное выражение или же цель и содержание. Согласно Юнгу:
Содержания сознания, заставляющиеподозревать присутствие бессознательного фона, Фрейд неоправданно называетлсимволами, тогдакак в его учении они играют роль простых знаков или симптомов подспудныхпроцессов, а никоим образом не роль подлинных символов; последние надопонимать как выражение для идеи, которую пока еще невозможно обрисовать инымили более совершенным образом (СС, т. 15, пар. 105).
Очевидно, полагает Юнг, что символ являетсячем-то большим,нежели простым выражением подавленной сексуальности или любого другогобезусловного содержания.
Pages: | 1 | ... | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | ... | 37 | Книги по разным темам