Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 |   ...   | 19 |

К женам не ревнуют. А что к ним ревновать, обманутым и нежеланным. Да и любовницу доволь­но часто уверяют, что с момента ее возникновения к законной половине ни-ни. Предоставь несомнен­ные доказательства обратного. Пусть она обнаружи­вает на его теле дружеские приветы, радужные и багряные знаки вашего негасимого супружеского желания. Заденет и охладит ощутимо, тем более что ответные весточки не дозволены. А еще полезно пе­рехватить на пороге, под каким бы официальным и благовидным предлогом он ни собирался улиз­нуть из дома. Перехвати и оттесни в ванную, на ан­тресоли, на скинутые с вешалки пальто. Даже если он действительно собирался на футбольный матч, сама спонтанность может произвести хорошее впе­чатление. То же самое, но с чувством, с толком, с расстановкой проделай по возвращении. Посмот­рим, надолго ли его хватит при поточном методе. Когда любовник приходит на свидание выжатый, эго плохая новость. Короче, добейся, чтобы источ­ник скандалов находился в ее, а не в твоем доме, и тогда лавры победителя — твои.

Но главное все же, мне думается, не это. Главное, постараться полюбить любовь со всем ее приданным, в мажоре и миноре, со штилями и штормами. Ты же предпочитаешь в литературе и кино трагедию ро­зовощекой пасторали. Чужое страдание притягивает и будоражит кровь. А если и к собственному отнестись не как к предательской подножке Оно же позволило тебе изведать такую гамму переживаний, обострило зрение и слух, растрясло жирок на душе и теле, со­скребло ржавчину с эмоций. Лично я всегда благо­дарна судьбе за эту шоковую терапию. Переиначивая Декарта (он— мужчина, тем более философ, у него свои критерии), утверждаю: я страдаю, следовательно, существую.

• Но ведь больно!
• Ну и что Боль первый признак жизни.

ПОТЕРЯННЫЙ РАЙ

Галина Кузнецова, последняя любовь Бунина, жестоко уязвила писателя, покинув его ради... другой. Счастли­вой соперницей автора Солнечного удара и Темных аллей, нобелевского лауреата, эстета, баловня и бари­на была Марга Степун, сестра известного философа. Подруги-любовницы не расставались тридцать лет, до самой смерти старшей. Галина тяжело переживала утрату и скончалась через год после Марги. Об этой связи свидетельствуют воспоминания современников и дневник Ивана Алексеевича.

Осенью четырнадцатого года в модной московской гостиной познакомились две поэтессы. Одной был двадцать один год, другой — тридцать лет. Младшая имела юного мужа, маленькую дочь и маленькую книжку стихов с невыветренными запахами детской, где пиратские флотилии, клады, замки с заколдован­ными принцессами, кружевной платок на конце копья. Старшая имела бетховенский лоб в медном шлеме волос. У младшей горел на скулах деревенский румя­нец, не побежденный ни уксусом, ни рифмами. У стар­шей в бледных пальцах дымилась бесконечная папиро­са. Первая была одета в старинное старомодное платье из розового фая (складки и шелест). Вторую об­тягивал черный панцирь. — Марина. — Софья. Осьм-надцатый век смутился. Серебряный век усмехнулся. Дачная лодка перевернулась в русалочьем омуте.

Как кстати подвернулась эта война: юный муж братом милосердия машет из санитарного поезда. Са­нитарный поезд увозит раненых. Он — ранен. Его увозит санитарный поезд и больше никогда не вернет. Даже после того, как ты меня бросишь. Как кстати подвернулась эта жизнь: ее можно разбить. Что там внутри Судьба. Смотрит с края пастушьей тропы в ущелье, замаскированное клочьями тумана. Что там на дне Прыгни — узнаешь. И провела перламутро­вым ноготком от горла к лону и обратно.

Но сей союз не уникален. Судьбы многих знаменитых женщин омыли теплые волны Эгейского моря. Волны, из пены которых уже поднялась обольстительная богиня, но по которым еще не прошел аскетичный бог.

Ах, как ясно стоит перед глазами этот кадр, зате­рянный в архивах Вечности: в изумрудных водах пле­щется стая нереид. Капли сверкают на стройных шеях, от всплесков рук вздрагивают бутоны грудей. С небес на грациозную возню благосклонно взирают олимпий­цы. С берега внимательно и восхищенно наблюдает за своими воспитанницами их великая наставница. Ее зовут Сапфо. Остров называется Лесбос.

Солнечная античность благоволила к людям. Ее боги сами были охотниками д острых ощущений и не третировали паству за слабости, еще не окрещенные грозным словом грех. Приноси вовремя жертвы, соблюдай почтительную дистанцию и люби, кого ду­ше угодно.

В христианском мире на лопатке лесбийской любви жгли позорное клеймо. Она — пария, место которой лепрозории порнобизнеса. Что ж, даже такому изо­щренному кулинару кухни сексопатологии, как маркиз пе Сад, это блюдо было явно не по вкусу (оно понятно - видит око да зуб неймет). Мужской монополии здорово повезло: она имеет блистательных адвока­та — Оскар Уайльд, Андре Жид, Уолт Уитмен, Луки-но Висконти, Михаил Кузьмин. Не без сочувствия посматривают на эротические крены соратников по полу: всегда проще оправдать деяние, которое, пусть гипотетически, ты в состоянии совершить сам. А если творится нечто тебе совершенно недоступное и творит­ся существом, которое и пустили-то в этот мир ис­ключительно по твоему ходатайству и исключительно для твоих нужд Тогда это форменное безобразие, нестерпимое для нравственного чувства.

Кстати, о нравственности. Об этой старой деве, читающей школьникам со сладострастным ужасом лекции О семье и браке. Она сентиментальна, ис­терична, жестока. Инструкция для нее выше ситуации, интонация важней смысла. Поведай о римских оргиях былинным напевом — и она лишь подивится мощи древних развратников. Но сообщи в жанре доноса о невинных забавах подростков, и перекликнутся часо­вые на вышке детской исправительной колонии, и за­щекочет ноздри едкий запах хлорки специнтернатов.

Преувеличиваю Ничуть. Полистай на досуге мифы Древней Греции. Вот неутомимый Зевс оборачивается быком и мчит по волнам Европу. Вот он же в обличий лебедя охмуряет доверчивую Леду. Вот изгибается под потоком золотого дождя в последней сладкой судороге тело Данаи. Ну-ка, соскреби с сюжетов антикварную патину, смой мускусный аромат легенды — и что ос­танется Да-да, скотоложство и онанизм. И это, пар­дон, непотребство вдохновляло легионы поэтов и ху­дожников, занимало почетное место в программе об­разования юношества! И ни одно самое пуританское воображение не обнаруживало и не обнаружит здесь ничего порочного. Ибо помыслы авторов были чисты, а следовательно, и интонация. К тому же античные греки не боялись, что девушки Эллады примут миф за руководство к действию и кинутся гуртом отдаваться быкам и лебедям в надежде соединиться с олимпий­ским владыкой.

Терпимость к пестроте частной жизни — четкий барометр цивилизованного общества. Когда-то под­данным диктовали даже позы соития. Леонардо, по­вернувший женщину лицом к партнеру, воспринимался не сексуальным революционером, а еретиком. На фи­нише двадцатого века статья за мужеложство укра­шала лишь наш гуманный Уголовный кодекс. А всего полтора столетия назад бедных уранистов жгли, ка­стрировали, заковывали в кандалы. (Сквозь улюлю­кающую толпу сорбоннцев ведут связанного ректора Желток стекает по щеке.— Ты всегда был меток. мой мальчик! Я назначаю тебе последнее свиданье на Гревской площади. Не забудь принести свою вя­занку к моему костру.) Один французский адвокат прошлого века воскликнул по поводу казни двух го­мосексуалистов: Какое варварство приглашать к больному не лекаря, а палача! Европа вняла этому возгласу.

Царская Россия тоже дозревала до прощания с имперским пуританством. Но пролетарская держава вмиг оазмазала по стенке сопливых гуманистов и возвела ханжество в государственный принцип. Шутка ли, до шестидесятых годов в учебниках юридических факуль­тетов отсутствовал раздел сексуальных преступлений. За целомудрие будущих слуг закона опасались больше, чем за их профессионализм. Функции брака сводились к размножению. Ах, гомункул, гомункул, голубая меч­та тоталитаризма!

Сухой закон в Штатах выпустил из бутылки джин­на мафии. Пьяницы не вывелись, зато омолодился жанр детектива, зато полиции пяти континентов жить стало лучше, жить стало веселей. Столь же щедро расплатился со своими гонителями советский бизнес: не изволите узаконенного получайте теневой. И ко­гда от монопольной любви в отечественном вариан­те исходит гнилостный душок, это не органическое свойство явления, а результат отношения к нему сис­темы...

ВАШЕ ИМЯ, СЛУЧАЙНО, НЕ ГАЛАТЕЯ

ично я не подвержена никаким сексуальным отклоне­ниям. Но малышки Пентхауза или Плейбоя, рос­кошные бюсты календарных моделей осаживают мой аллюр в подземных переходах. Тогда как снимки об­ладателей мускулистых торсов не трогают ничуть. Это не вывихи психики, это нормальная реакция: глазок в душевую дамского отделения бани всегда просверлен с противоположной стороны. Никакую купальщицу не соблазнить перспективой созерцания намыленных самцов. Зато от конкурса красоты жена оторвется неохот­нее, чем муж. Никакой патологии: творец создал муж­чину как черновой вариант, еще неопытной рукой, из грубоватой глины. Женщина же делалась на заказ, под пристальным контролем покупателя.

Фанатичная страсть к оружию, картинам, ювелир­ным изделиям — пожалуйста! Столбняк от мрамор­ных граций, бронзовых Диан — сколько угодно. Так будем же последовательными, ведь перед живой жен­щиной, если природа придумала ее не в припадке мизантропии, меркнут и украшения Фаберже, и полот­на Рафаэля. Будь иначе, мастера всех видов и жанров искусств за недостатком натуры давно переквалифици­ровались бы в управдомы, рекламная индустрия свер­нулась до масштаба свечного заводика в Самаре, а Мулен-Руж перекупил бы Макдональдс. Вспомним, у всех Венер, Психей, Граций был двойник с тем­пературой тела 36,6. Столь же ослепительный, но в ла­данной дымке тленности.

Заглянем в медицинский справочник: Этиологи­ческие и патогенезные механизмы гомосексуализма, он же инверсия, уранизм, лесбиянство, сапфизм, пол­ностью неизвестны. Предлагаю свою версию. Не на­учную, скорее гуманитарную, как помощь.

Прежде сознания пробуждается в человеке ин­стинкт собственника. Первый выпуклый рефлекс — хватательный. Цепко сжимает крохотный кулачок и погремушку, и прядь матери, и мизинец отца. Един­ственный доступный в ту пору способ присвоения съесть. И младенец все тянет в рот. Постепенно вы­ясняется, что съедобного в этом мире маловато. Ар­сенал завоевания после короткой заминки пополняется новым оружием: что нельзя проглотить, можно уничтожить. Гильотинируются куклы, потрошатся книги,выливаются на пол духи. У некоторых мужчин этот метод овладения остается основным пожизненно. И тогда рушится Троя, разгораются мировые войны, на смуглой груди цыганок и бесприданниц распуска­ются алые розы ран.

Следующий эволюционный этап купить или ук­расть. Подавляющее большинство на нем и тормозит. Но есть еще один вариант присвоения, который высит­ся надо всеми, создать. Это мой дом, потому что я его построил, это мой сад, потому что я его посадил, это мой ребенок, потому что я его родила. На отшибе, автономно расположены способы получения в личное пользование женщины.

Соломон утверждал, что ветру, и орлу, и сердцу девы нет закона. Либо лукавый иудей льстил легионам своих прелестниц, либо мудрость его страдала серьез­ным дефектом. Кому как не ему, с интернациональным штатом жен, раздутым до размера среднего советско­го министерства, знать, что путь к сердцу женщины лежит через ее лоно. Где-то там, в тропической ночи, мерцает светлячком точка. От прикосновения к ней мыльными пузырями лопаются валуны у входа в запо­ведный грот, с шуршанием отступает прилив, и на песке остается золотая рыбка, готовая выполнить лю­бую прихоть господина, задохнуться у его ног в полу­метре от воды, накормить на завтрак собственной плотью. Нередко бывает, что эта точка ускользает солнечным зайчиком от усердного ловца, а случайная рассеянная ладонь накрывает ее сразу, как зазевав­шуюся бабочку.

ОЧАРОВАННАЯ СТРАННИЦА

В фокусе — героиня. Та из двух, чья кровь заражена вирусом рокового влечения. Симптомы его присутствия проявляются с младых ногтей: сверстницы уже заневе­стились. Где надо — выпукло, где надо — вогнуто. А она по-прежнему смахивает на подростка с грубоватыми манерами, походкой гавроша и жарко-тревожной аурой. Стихи и футбол, румянец и сигарета, циничные реплики и пажеское послушание. Сплошной резкоконтиненталь­ный климат. Однажды на пути возникает наставница.

Опытная жрица запретной любви вычисляет потен­циальную послушницу моментально. Их сближение происходит без усилий, без путаных объяснений, стре­мительно и естественно, как слияние торопливого ручья со спокойным озером. Это не связь, это посвящение, неумолимое зеркало судьбы, поднесенное вплотную к душе: смотри, детка, смотри внимательно — вот истинные причины твоего смятения и неуюта, испарины твоих сновидений, лихорадочных вопросов себе и миру. Ответ пугает, он похож на приговор Увы, другого нет.

До поры до времени удается сохранить инкогнито. Но сколько веревочке ни виться... Рано или поздно случается неизбежное — встреча:

Движением беспричинным Я встала, нас окружили. И кто-то в шутливом тоне:

Знакомьтесь же, господа! И руку движеньем длинным Вы в руку мою вложили, И нежно в моей ладони Помедлил осколок льда.

Женская интуиция, не ослабленная, а усиленная изъяном, диктует одной гипнотические слова и поступ­ки. Других же забавляют и притягивают откровенное обожание, пряная смесь союзничества и чужеродности. Они часто подолгу молчат. Старшей (не по возрасту. по чувству) нравится, когда младшая чем-то занята - ею можно беспрепятственно любоваться. Вот только зрение не единственный орган чувств, подаренный нам природой. Есть еще как минимум четыре, и вовсе не периферийных.

Понятно, что ни к чему для полноты ощущений нюхать перстень, даже если у него форма цветка, сли­зывать масло с холста или гладить гриву медного скакуна. Так-то оно так. А если у предмета полный комплект чудесных свойств Почему у зрения такие привилегии Нелепая дискриминация. Да и мыслимо ли удержаться от искушении уткнуть нос в душистые волосы, припасть к роднику жилки на шее, к маковому зерну родинки над влажным углом рта На этих ласках все бы и закончилось.

Pages:     | 1 |   ...   | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 |   ...   | 19 |    Книги по разным темам