Аффективное неприятие фрейдовской теориинеосознанного основывалось не только на традиционном отрицании новых великихидей. Человеку необходимо жить и удовлетворять свои как материальные, так ипсихологические потребности в обществе, которое, следуя предписанному пути,стремится к сохранению. Таково требование повседневной жизни. Отклонение отизвестного, привычного, от накатанного пути может означать смуту и гибель.Отсюда по меньшей мере понятен страх людей перед всем неопределенным,беспочвенным, космическим. Тот, кто отклоняется от этого, лет ко становитсяПером Гюнтом, фантазером, душевнобольным. Мне казалось, что Пер Гюнт хотелраскрыть великую тайну, не имея для этого достаточных сил.
Его история есть история человека, который,вооружившись недостаточными средствами, выпрыгнул из марширующих рядов людей.Его не понимают. Его высмеивают, если он безвреден, и пытаются уничтожить, еслион оказывается сильным. Если Пер Гюнт не понимает бесконечности, в которуювводят его мысли и дела, он гибнет по собственной вине. Когда я прочитал ипонял Пер Гюнт, когда я познакомился и постиг учение Фрейда, все вокруг менязакружилось и заколебалось. Я сам был подобен Перу Гюнту. В его судьбе ячувствовал наиболее вероятный результат, которым должна закончиться попыткавыскочить из сомкнутых маршевых колонн приверженцев признанной науки и обычногомышления. Если Фрейд был прав, формулируя учение о бессознательном,— а в его правоте я несомневался, — то этозначит, что им была осмыслена внутренняя, духовнаябесконечность. Человек превратился в червячка,подхваченного потоком собственных переживаний. Все это я ощущал смутно и никакуж не научно. Если рассматривать научную теорию с точки зрения живой жизни,то она представляет собой искусственный опорный пункт в хаосе явлений. Поэтомуона имеет ценность в качестве душевной защиты.
Утонуть в этом хаосе не грозит тем, ктозарегистрировал, точно классифицировал и icm самым, как им кажется, понялявления. Таким образом можно даже несколько продвинуться вперед в преодолениихаоса. Но это мало утешало меня. На протяжении последних двадцати лет мнеприходилось все время бороться, разграничивая материал моей научной работы, вкотором мне предстояло разбираться, \\ бесконечность живой жизни. При любой обстоятельной работе на заднемплане этого процесса можно обнаружить ощущение, которое испытывает червячок,находящийся в космосе. Человеку, летящему в самолете на высоте 1000 м надшоссе, будет казаться, что автомобили всего-навсего ползут. За годы, прошедшиепосле первой встречи с Фрейдом, я изучил астрономию учение об электричестве,квантовую теорию Планка и теорию относительностиЭйнштейна. Имена Бора и Гейзенберга приобрели живое содержание. Подобиезаконов, управляющих движением мира электронов, тем, которые управляют миромпланетных систем, было для меня чем-то большим, нежели только научнымвыводом.
Как бы научно все это ни звучало, ни наминуту нельзя было избавиться от ощущения космоса. Фантазия, заставляющаявообразить себя одиноко парящим во Вселенной, — это нечто большее, чем простофантазия, заложенная еще в материнской утробе. Ползущие автомобили и кружащиесяэлектроны представляются как нечто очень маленькое. Я знал, что переживаниядушевнобольных развиваются, в принципе, в этом направлении. Психоанализутверждал, что подсознание душевнобольных захлестывает систему сознания. Из-заэтого утрачивается как преграда хаосу в собственном подсознании, так и способность проверки реальности поотношению к внешнему миру. С фантазии шизофреников о гибели мира начинаетсясобственный душевный крах этих людей.
Меня глубоко тронула серьезность, с которойФрейд пытался понять душевнобольных. Он возвышался как исполин над мнениямипсихиатров старой школы о душевных заболеваниях, исполненными мелкобуржуазногопревосходства. Но в этом-то и заключалась его ланомалия. Познакомившись передсдачей экзамена на степень доктора со схемой вопросов, предлагавшихсядушевнобольному, я написал небольшую пьесу, в которой изобразил отчаяние такогочеловека, не справляющегося с сильным переживанием, добивающегося помощи иищущего ясности. Стоит подумать только о кататонических стереотипах, когда,например, палец постоянно прижимают ко бу, точно размышляя. Стоит подуматьтолько о глубоком, отсутствующем, ищущем и блуждающем где-то далеко взгляде ивыражении лица душевнобольных. Психиатр же спрашивал этих людей: Сколько Вамлет, Как Вас зовут, В чем различие между ребенком и карликом Онконстатировал дезориентированность, расщепление сознания и манию величия, иделу конец! В венской больнице Штайнхоф находились около 20 тысяч такихпациентов. Каждый из них пережил крушение своего мира и, чтобы продержаться,создал новый, иллюзорный мир, в котором он мог существовать.
Осознав это, я очень хорошо понял воззрениеФрейда, согласно которому бред является, собственно, попыткой реконструкцииутраченного Я. Но подход Фрейда не полностью удовлетворял меня. С моей точкизрения, его учение о шизофрении слишком рано застряло на констатации обратнойсвязи этого заболевания с аутоэротической регрессией. Фрейд полагал, чтофиксация душевного развития маленького ребенка впервично-нарциссистском периоде формирует предрасположение к душевномузаболеванию. Я считал такую позицию верной, но не исчерпывающей. Она была какбы неосязаемой. Мне казалось, что общность между младенцем, обращенным в себя,и взрослым шизофреником заключалась в способевосприятия ими окружающего мира. Окружающий мир сбесконечно большим числом раздражителей не может быть для новорожденного ничеминым, кроме хаоса, с которым созвучно ощущение собственного тела. Я и мир в соответствии с этим восприятием образуют единство.Я думал, что поначалу душевный аппарат отличаетприятные раздражители от неприятных. Все приятное входит в расширенное Я, всенеприятное — в не-Я.Со временем это состояние изменяется. Локализированные в окружающем мирефрагменты ощущения Я перемещаются в Я как таковое. Точно так же приятныефрагменты окружающего мира, например сосок материнской груди, осознаются какчасть внешнего мира. Так собственное Я постепенно вылущивается из хаосавнутренних и внешних переживаний и начинает чувствовать границу между собой ивнешним миром. Если же в ходе этого процесса высвобождения ребенок испытаеттяжелый шок, то границы с миром останутся размытыми, будут восприниматьсянеясно или нечетко (Инстинктивный характер,гл. IV). Впечатления от внешнего мира могутвосприниматься как внутренние переживания, или, наоборот, внутренние телесныеощущения могут переживаться как воздействие внешнего мира.
В первом случае дело доходит домеланхолических упреков в свой адрес, которые повторяют когда-то действительноуслышанные реальные предостережения. Во втором случае больному кажется, что егоэлектризует некий тайный враг, тогда как он лишь воспринимает свои вегетативныенарушения. В то время я ничего не знал о подлинности телесных ощущенийдушевнобольных и пытался только установить соотношение между переживаниемсвоего Я и восприятием окружающего мира. Именно здесь и формировался подход кмоему последующему убеждению в том, что потерячувства реальности, обусловленное шизофренией, начинается с ложного толкованияизменений в собственных органических ощущениях.
Мы все — лишь по-особому организованныеэлектрические машины, взаимодействующие с космической энергией. К этомуположению я еще вернусь. Во всяком случае, я должен был предположить наличиесозвучия между миром и Я. Мне казалось, что по-другому нельзя было выйти изэтой ситуации. Сегодня я знаю, что душевнобольные переживают это созвучие,не осознавая наличие границы между Я и миром,и что филистеры и понятия не имеют о созвучии,воспринимая лишь свое возлюбленное Я как центр мира. Человек, тяжелопораженный душевным заболеванием, в человеческом отношении более ценен, чеммещанин с его национальными идеалами! Первый по крайней мере чувствовал, чтотакое космос. Второй формирует все свои представления о величии вокругсобственного запора и слабеющей потенции.
Пер Гюнт позволил мне осознать все это. УстамиПера Гюнта великий поэт говорил о своем собственном ощущении мира и жизни иизобразил трагизм положения человека, возвышающегося над средним уровнем.Такого человека вначале обычно переполняют фантазии и ощущение собственнойсилы. Он мечтатель, бездельник с точки зрения обывателя, так как егоповседневное поведение необычно. Другие, как принято, идут в школу или наработу и высмеивают мечтателя. Они сами — Перы Гюнты, только в егонегативных проявлениях. Пер Гюнт чувствует пульс жизни, которая постоянноускользает от него. Рамки повседневной жизни узки, она требует четкихпоступков. Из страха перед бесконечностью мира человек, живущий в обыденнойреальности, замыкается на узком клочке земли, стремясь сохранить свою жизнь.Так, в качестве ученого он всю свою жизнь работает над скромной проблемой. Как ремесленник, онзанимается скромным делом.Такого рода люди не размышляют о жизни, они идут в контору, на поле, нафабрику, в канцелярию, к больному или в школу. Они давно покончили с ПеромГюнтом в своей душе. Жить с ним слишком тяжело и опасно. Перы Гюнты опасны длядушевного покоя. Иметь с ними дело было бы слишком соблазнительно. Хотя душа исохнет, но человек предпочитает сохранять непродуктивный критическийрассудок, определенную идеологию или фашистское самосознание. Так людистановятся рабами повседневности, представляя при этом, например, собственнуюнацию как нордическую, или чистую, расу, считая, что дух повелевает телом,а генералы якобы защищают честь. И их, конечно, не распирает, как Пера Гюнта,чувство силы и телесной радости. А есть люди, знающие о душевном складеСлоненка — персонажасказок Киплинга. Он убежал от матери, пришел на берег реки и встретил тамКрокодила. Слоненок был слишком любопытен и жизнерадостен. Крокодил схватил егоза нос, тогда еще очень короткий, — у слонов еще не было длинного хобота. Слоненок защищался изо всехсил. Он упирался обеими передними ногами, а Крокодил все тащил и тащил.Слоненок все упирался и упирался, и нос становился все длиннее. После того какнос стал совсем длинным, Крокодил отпустил Слоненка, но тот закричал вотчаянии: Это слишком для Слоненка! Он стыдился длинного носа. ТаковоНаказание за сумасбродство и непослушание. Так у слонов и появился хобот. Лучше быть заносчивым, тогда и будешь правым! ПерГюнт со своим сумасбродством уж конечно свернет шею. Но это и предсказывали!Всяк сверчок знай свой шесток! Мир злобен, иначе не было бы Перов Гюнтов. А отом, чтобы Пер Гюнт свернул себе шею, несомненно, позаботятся. Он бросаетсявперед, но его дергают назад — как цепного кобеля, которому захотелось последовать запробегающей мимо сукой. Он покидает мать и девушку, на которой должен жениться.Совесть Пера нечиста, и он попадает в заманчивые и опасные места — владения дьявола. Он становитсязверем, получает хвост, но, сделав еще одно отчаянное усилие, ускользает отопасности. Он верен своим идеалам, но мир знает только дело и наживу, а всеостальное — странныекапризы. Он хочет завоевать мир, но мир не хочет покоряться. Миром надоовладевать. Он слишком сложен, слишком жесток. Идеалы в этом мире существуюттолько для глупцов. Для овладения миром нужно знание, гораздо более глубокоеи мощное, чем то, которым обладает Пер Гюнт. Но он лишь мечтатель, ненаучившийся ничему путному. Он хочет изменить мир и носит его в себе. Онмечтает о большой любви к своей женщине, своей девушке, которая для него и мать, и товарищ, ивозлюбленная, которая родит ему детей. Но Сольвейг как женщина неприкосновенна,а мать бранит его, хотя и с любовью. По ее мнению, он слишком уж похож насвоего сумасбродного отца. Другая же, Анитра, вообще не что иное, как подлаядевка! Где женщина, которую можно любить, которая соответствует его мечтамЧтобы достичь того, чего хочет Пер Гюнт, надо быть Брандом. Но Бранд необладает достаточной фантазией. Он наделен лишь силой и не чувствует жизнь.Такое распределение слишком глупо! И вот Пер Гюнт оказывается средикапиталистов и в полном соответствии с правилами игры теряет свое состояние:ведь те, с кем он имеет дело, — наживалы, движимые соображениями реальной политики, а немечтатели. Они лучше понимают в деле и не являются дилетантами в нем, подобноПеру. Сломленным и обессиленным стариком возвращается он в лесную хижину кСольвейг, заменяющей ему мать. Он излечился от своих грез, он понял, чемоборачивается жизнь, если отважиться ее почувствовать. Так бывает сбольшинством тех, кто не хочет смириться. Другие же не хотят осрамиться. Они-тои были с самого начала умными и высокомерными.
Таков был Ибсен, и таков его Пер Гюнт. Этодрама, которая только тогда утратит свою актуальность, когда Перы Гюнтывсе-таки окажутся правы. Дотех пор у праведных и правильных будут причины смеяться.
Я опубликовал обстоятельное научноеисследование под названием Конфликт вокруг либидо и бред ПераГюнта.
етом 1920 г. я вступил в Венскоепсихоаналитическое объединение, хотя и не в качестве полноправного члена. Этопроизошло незадолго до Гаагского конгресса. Заседания вел Фрейд. Большей частьючитались доклады клинического характера. Проблемы обсуждались объективно и сдостоинством. Фрейд имел обыкновение очень точно и кратко обобщать результаты,формулируя свое мнение в нескольких заключительных фразах. Слушать его былобольшим удовольствием. В его изысканной, но лишенной аффектации остроумной речиподчас чувствовалась едкая ирония. После многих лет лишений он наконецнаслаждался успехом. Официальные психиатры тогда еще не входили в объединение.Единственный активно действовавший психиатр Тауск, талантливый человек,незадолго до этого покончил с собой. Его работа Обаппарате воздействия при шизофрении была весьмазначительной. Он доказал, что аппараты воздействия являются проекциямисобственного тела, в особенности половых органов. Я правильно понял егопозицию, только открыв в вегетативных течениях биоэлектрические возбуждения.Тауск был прав: душевнобольной шизоидного типа чувствует себя преследователем.Я могу присовокупить к сказанному, что такой больной не справляется спрорывающимися вегетативными потоками. Он должен ощущать их как нечто чуждое,как часть внешнего мира и злой умысел. В шизофрении лишь обостряется до уровнягротеска состояние, повсеместно характерное для современного человека. Онотчужден от своей собственной природы, от биологического ядра своей сути иощущает их как нечто враждебное и чуждое. Он должен ненавидеть каждого, ктоприближает к нему эту его собственную суть.
Психоаналитическое объединение работало какобщина людей, вьшужденных противостоять враждебно настроенному миру официальноймедицины. Такая деятельность вызывала уважение. Я оказался самым молодыммедиком среди коллег, которые были старше меня на 10—20 лет.
Pages: | 1 | ... | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | ... | 48 | Книги по разным темам