Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 |   ...   | 52 |

наблюдатель Актер, стоящий на подмостках, точно так же невидит тех, перед

кем он играет; его ослепляет свет софитов и рампы, азрительный зал погружен

в темноту. Тем не менее актер знает, что там, в темномзале, сидят зрители,

что он играет перед кем-то. Точно так же обстоит дело счеловеком: выступая

на подмостках жизни иослепленный сверкающей напереднем плане

повседневностью, он все же мудростью своегосердца всякий раз угадывает

присутствие великого, хоть инезримого наблюдателя, перед которым он

отвечает за требующееся от него осуществление его личногоконкретного смысла

жизни.

То, что нравственность человека может имсамим не осознаваться, известно

еще со времен Фрейда, сказавшегооднажды, что человек часто не только

гораздо безнравственнее, чем он думает, но и гораздонравственнее, чем он

полагает. Экзистенциальный анализ делает лишьследующий шаг, отстаивая ту

точку зрения, что человек частогораздо более религиозен, чем он сам

подозревает. Не надо только ставить эту неосознаваемуюрелигиозность в один

ряд с вытесненной сексуальностью или,как это сделал однажды один из

учеников Юнга, говорить о религиозном влечении наряду сагрессивным.

Мы сказали, что человек нередко болеерелигиозен, чем он подозревает.

Часто эта подсознательная вера выступает как вытесненнаярелигиозность; с не

меньшим правом, однако, ее можно назватьстыдливой религиозностью. Ведь

сегодняшний интеллектуал,воспитанный в традицияхнатурализма,

натуралистического образа мира ичеловека, склонен стыдитьсясвоих

религиозных чувств.

Такая либо вытесненная, либо осознанная,но стыдливая религиозность не

нуждается в обращении к каким-либо архетипам дляобъяснения. Ведь общность

содержания (представления о боге) определяетсяне сходством определенных

форм (мы имеем в виду архетипы), атождеством объекта (то есть бога).

Никому, в конце концов, не придет вголову при виде нескольких похожих

фотографий утверждать, что это отпечатки с одного и тогоже негатива: ведь и

негативы схожи между собой или даже одинаковы лишьпостольку, поскольку на

них снимался один и тот же объект.

Часть II Общий экзистенциальныйанализ

Психолог в концентрационном лагере

1. Психология концлагеря

Уже после того, какпервая мировая война способствовалаобогащению

тюремной психологии тем, что опыт пребывания в лагеряхдля военнопленных и

делавшиеся там психопатологические наблюдения позволилиописать картину так

называемой "болезни колючейпроволоки" [22], вторая мироваявойна

познакомила нас с последствиями "войны нервов".Исследования психопатологии

масс и им подобные получили импульс лишь в самоепоследнее время также в

связи с тем вкладом, которыйвнесла в них жизнь масс, заключенныхв

концентрационные лагеря.

Коэн, изложивший то,что он пережил в Освенциме, вдиссертации,

выполненной в Утрехтском университете, интерпретировал этоисключительно на

основе теории Фрейда. В методическомотношении, однако, подобная попытка

психологического анализасталкивается с определеннымисложностями.

Психологический анализ требуетнаучной дистанции. Имеет ли,однако,

необходимую дистанцию тот, кто сам пережил лагерь,-- покрайней мере в тот

момент, когда он делает соответствующиенаблюдения

В концлагерях само бытие человекабыло деформировано. Эта деформация

приняла такие масштабы, что не могут невозникать сомнения в том, что

наблюдатель, если он самнаходился в лагере, мог вообщесохранять

достаточную объективность своих суждений. Ведь впсихологическом отношении

его способность судить о себе или одругих должна была быть неминуемо

нарушена. Внешний наблюдатель располагал бытребуемой дистанцией, однако,

как утверждает Коэн, "ни один человек, не сталкивавшийся вкакой-либо форме

с концлагерями на своемличном опыте, не может иметь нималейшего

представления о лагерной жизни"[5]. Аналогичным образом высказывается

Джилберт: "Не могут понять жизнь в этом мире те, ктоникогда не жил в нем"

[8].

Если внешний наблюдатель находится на слишкомбольшой дистанции и едва ли

в состоянии прочувствовать ситуацию, то тот, кто был"внутри" ее и вжился в

нее, находится на чересчур малой дистанции. Другимисловами, принципиальная

проблема заключалась в том, что приходилось вводитьдопущение, что мерило,

которое прикладывалось к деформированной жизненнойреальности, само являлось

искаженным.

Все же,несмотря на эти критическиеопасения, так сказать,

гносеологического характера,соответствующий материал наблюденийи

самонаблюдений, опытаи переживанийспециалистов-психопатологов и

психотерапевтов кристаллизовался втеориях, от которых не таклегко

отмахнуться как от субъективных,поскольку в существенных моментах они

довольно неплохо согласуются между собой.

Приводимые ниже рассужденияопираются не только на соответствующую

итературу, но и на собственные впечатленияи переживания, полученные в

концентрационных лагеряхОсвенцим, Дахау иТерезиенштадт. Коэн

недвусмысленно заявляет: "Освенцим обладалвсеми общими характеристиками

концентрационного лагеря и отличался отдругих лагерей лишь постольку,

поскольку в нем умерщвление газом человеческихсуществ происходило оптом"

[5].

Реакции заключенных можно разбить на трифазы: 1. Шок поступления. 2.

Типичные изменения характера придлительном пребывании в лагере. 3.

Освобождение. С похожим расчленением мывстречаемся и у Коэна, согласно

которому "заключенный во время своего пребыванияв концлагере должен был

пройти различные стадии, которые можно классифицироватьследующим образом:

1. Фаза первичной реакции. 2. Фаза адаптации.3. Фаза апатии" [5].

Шок поступления

Коэн описывает свою реакцию в той мере, вкакой он мог ее рефлексировать

как ощущение расщепления личности. "У меня было чувство,как будто я не имею

к этому отношения, как будто все в целомменя не касается. Моя реакция

выражалась в диссоциации субъекта и объекта" [5]. Этосостояние, продолжает

он, может рассматриваться как острая деперсонализация, прикоторой его часто

можно наблюдать, и должно интерпретироватьсякак механизм психологической

защиты "Эго". Так, новоприбывшиебыли (еще) в состоянии смеяться над

выданной в их распоряжение "одеждой".Однако, продолжает Коэн, в конце

концов дело доходило до сильнейшей психическойтравмы, когда новоприбывшим

становилось известно о существовании газовых камер. Мысльо газовой камере

вызывала реакцию ужаса, и эта реакция, по наблюдениямКоэна, прорывалась в

очень резкой форме у тех, кому пришлось услышать о том,что их жены и дети

были убиты. Де Винд в этой же связи также говорит о"сильнейшей травме из

всех, которые известны нам впсихологии фобий" [24]. Ответом нанее,

отмечает Коэн, не могло быть ничто иное, кроме остройреакции ужаса, которой

не избежал и он, когда прибыл в Освенцим.

При желании психиатрическиклассифицировать фазу шока поступления ее,

пожалуй, можно было бы отнести к реакциям аномальныхпереживаний. При этом

только нельзя забывать, чтов такой аномальной ситуации,которую

представляет собой концлагерь, подобная"аномальная" реакция переживания

есть нечто нормальное. "Есть вещи, перед которымичеловек теряет разум-или

же ему терять нечего" (Геббель).

Представьте себе: поезд, в котором 1500человек, много дней и ночей в

пути. В каждом из вагонов лежат насвоем багаже (последнем остатке их

имущества) 80 человек. Только верхняя частьокон свободна от наваленных

грудой рюкзаков, сумок и т. п. и открывает за окнамипредрассветные сумерки.

Поезд, похоже, стоит на свободных путях; никто не знает,находится ли он еще

в Силезии или уже в Польше. Пронзительный свистоклокомотива звучит жутко,

как бы предвосхищая крик о помощи этой массылюдей. От их имени кричит

машина, на которой они прибыли в большую беду. Поездтем временем начинает

двигаться, явно въезжая на большую станцию. Внезапно втолпе людей, замерших

в вагонах в тревожноможидании, раздается крик: "Смотрите,табличка

"Освенцим"!" Наверняка каждый в этот моментпочувствовал, как бьется его

сердце. Поезд медленно продолжает катиться, словно нехотя,как будто хочет

постепенно и осторожно поставить злополучный человеческийгруз, который он

везет, перед фактом: Освенцим!

Теперь видно уже больше: вподнимающихся утренних сумерках направо и

налево от железнодорожных путейна километры тянутся лагеря огромных

размеров. Бесконечные, в несколько рядов, огражденияиз колючей проволоки,

сторожевые вышки, прожекторы и длинныеколонны оборванных, завернутых в

охмотья человеческих фигур, серых нафоне серого рассвета, медленно и

устало бредущих по прямым и пустынным улицам лагеря-никтоне знает куда. Тут

и там слышатся отдельные повелительные свисткинадсмотрщиков-никто не знает

для чего. Наконец мы въехали на станцию. Ничто нешевелится. И вот- слова

команды, произнесенные тем своеобразным грубымпронзительным криком, который

отныне нам придется постоянно слышатьво всех лагерях. Он звучит как

последний вопль человека, которого убивают, и вместес тем иначе: сипло,

хрипло, как из горла человека, который все время таккричит, которого все

время убивают...

Двери вагона рывком распахиваются, и внего врывается небольшая свора

заключенных в обычной полосатойодежде, наголо остриженных,однако

выглядевших явно сытыми. Они говорят на всехвозможных европейских языках,

но с неизменной напускной жизнерадостностью, которая вэтот момент и в этой

ситуации выглядит гротескно. Они выглядят неплохо,эти люди, они явно в

хорошем расположении духа и дажесмеются. Психиатрии известна картина

болезни так называемой иллюзии помилования: приговоренныйк смерти начинает

в последний момент, непосредственно передказнью, верить в то, что его

помилуют. Так и мы цеплялись за надежду и тоже верили допоследнего момента,

что все не будет, просто не может быть такужасно. Посмотрите на толстые

щеки и румяные лица этих заключенных! Тогда мы еще незнали ничего о том,

что существует "элита"-группа заключенных, предназначенныхдля того, чтобы

встречать составы с тысячамилюдей, ежедневно прибывающие навокзал

Освенцим, то есть забирать их багаж вместе с хранящимисяили спрятанными в

нем ценностями: ставшимидрагоценными предметами обиходаи тайно

провезенными драгоценностями. Все мы из нашеготранспорта в большей или

меньшей степени находились вовласти упомянутой иллюзии помилования,

говорившей нам, что все еще может хорошо кончиться.Ведь мы не могли еще

понять смысл того, что сейчас происходит; этомусмыслу суждено было стать

для нас ясным только к вечеру. Нам приказалиоставить все вещи в вагоне,

выйти и разделиться на две колонны-мужчин и женщин,-чтобызатем пройти мимо

старшего офицера СС. И вот я вижу, как моя колонна человекза человеком идет

мимо офицера СС. Вот он передо мной:высокий, стройный, молодцеватый, в

безупречной и сверкающей до блеска униформе- элегантный,выхоленный человек,

бесконечно далекий от нас-жалких созданий,коими мы выглядим-одичавшие и

после бессонной ночи. Онстоит в непринужденной позе, правыйлокоть

опирается на левую руку, правая рука приподнята, иуказательный палец делает

едва заметные указующие движения-то налево, тонаправо, но гораздо чаще

налево. Никто из нас не мог ни вмалейшей степени представить себе то

значение, которое имели эти легкиедвижения человеческого указательного

пальца-то налево, то направо, но гораздо чащеналево. Теперь моя очередь.

Эсэсовец оценивающе смотрит на меня, похоже, чтоудивляется или сомневается,

и кладет мне обе руки на плечи. Я стараюсь выглядетьмолодцевато, стою ровно

и прямо. Он медленно поворачивает мои плечи, разворачиваяменя вправо,-и я

попадаю направо. Вечером мыузнали значение этой игрыуказательным

пальцем-это была первая селекция! Первое решение:быть или не быть. Для

огромного большинства из нашего транспорта,около 90 процентов, это был

смертный приговор [6].

Действительно, "числозаключенных, принятых в лагерь (тоесть не

умерщвленных сразу после прибытия) изсоставов с евреями, составляло в

среднем около 10 процентовот числа людей, привезенных вОсвенцим"

(Центральная комиссия по расследованиюпреступлений Германии в Польше.

Варшава, 1946 [5]).

Нам, меньшинству из тогдашнеготранспорта, это стало известно вечером

того же дня. Я спрашиваю товарищей, которые находятся влагере дольше, куда

мог попасть мой коллега и друг П."Его отправили на другую сторону"

"Да",-отвечаю я. "Тогда ты увидишьего там",-говорят мне. "Где" Рука

показывает на расположенную в нескольких стах метрахтрубу, из которой в

далекое серое польское небо взвиваются жуткиеостроконечные языки пламени

многометровой высоты, чтобы раствориться в темном облакедыма. Что это там

"Там, в небе, твойдруг",-грубо отвечают мне. Этоговорится как

предупреждение. Никто еще не можеткак следует поверить, что человек

действительно лишается буквально всего. Тогда я пытаюсьдовериться одному из

старых заключенных. Я подбираюсь к нему,показываю на сверток бумаги в

нагрудном кармане моего пальто и говорю: "Эй, слушай!Здесь у меня с собой

рукопись научной книги-я знаю, что ты хочешь сказать, язнаю: спасти жизнь,

уцелеть, голым, ни с чем-это все, это самоекрайнее, о чем можно молить

судьбу. Но я не могу ничего поделать, я хочу большего.Я хочу сберечь эту

рукопись, как-нибудь сохранить ее.Она содержит труд моей жизни, ты

понимаешь" Он начинает понимать. У неговозникает ухмылка во все лицо,

сначала скорее сочувственная, затем более веселая,ироническая, насмешливая,

и наконец с этой гримасой он рычит на меня,отвечая на мой вопрос одним

словом, которое с той поры приходилось слышать постояннокак ключевое слово

ексикона лагерных заключенных. Он рычит:"Дерьмо!!" Теперь я знаю, как

обстоят дела. Я делаю то, что является кульминацией всейэтой первой фразы

психологических реакций: я подвожу черту под всей моейпрежней жизнью! [6]

Безвыходность ситуации, ежедневно, ежечаснои ежеминутно подстерегающая

угроза смерти, близость смерти других - большинства -все это делало само

Pages:     | 1 |   ...   | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 |   ...   | 52 |    Книги по разным темам