Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 |   ...   | 40 |

И действительно, на все критические замечания со стороны своих младших товарищей по цеху Плеханов поначалу отмалчивался, выдерживал лолимпийское спокойствие, пока гром не грянул! Этим громом послужило открытое письмо А. Богданова, на которое после некоторой многозначительной и многообещающей для своих сторонников паузы Плеханов, наконец, разрешился. Но вот незадача: аргументация отца русского марксизма, которую, как видимо, тот посчитал вполне законченной, чтобы рассчитаться не только с русскими махистами, но и сразу со всем пестрым набором лидеалистических прокламаций за всю предыдущую, а возможно, и всю последующую историю философии, вызвала недоумение даже у его соратников. Словом, гора родила мышь. Нет нужды останавливаться на той впечатляющей плехановской базе доказательств, поскольку, в своей сущности, они, за некоторым исключением, тождественны приведенным доводам другого известного критика идеализма вообще и эмпириокритицизма в частности.

енин (В. Ильин) отдавал себе отчет, что Плеханову и Ортодокс не удалось по большому счету, с позиций философско-партийной принадлежности, разделаться с представителями эмпириокритицизма и окончательно закрыть вопрос с теми идеалистическими по своей сути течениями, школами и школками, которые претендуют подняться над материализмом и идеализмом. Поэтому он сам берется за работу, до конца еще не осознавая всей претенциозности своих будущих оппонентов, обладающих, на наш взгляд, куда более значительным арсеналом философских знаний и философской культуры в целом. Это становится особенно очевидным при исследовании его книги, поскольку, увлекшись борьбой против эмпириокритиков, Ленин практически не оставляет места для углубленного научного анализа различных подходов в решении широкого спектра философской проблематики того периода, а так же внутренней когерентности их конституирующих факторов.

Формулирующая самодостаточность того, что эмпириокритицизму не удалось обойти лосновную проблему философии, которая, в своей сущности, ретушируется словесной эквилибристикой казенных профессоров, имплицирующих берклеевский идеализм и религиозный спиритуализм, пронизывает всю работу Ленина. Более того, здесь не приходится говорить и о какой-то четко выраженной научно-тематической рубрикации, т. к. единственным репрезентирующим правилом здесь является принцип партийности в философии. И не важно, в какой последовательности ставить вопросы и как отвечать, главное - обнаружить несоответствия в аргументациях тех или иных философско-идеалистических приоритетов авторов и с полемическим задором разоблачать их реакционную сущность. А потому у г. В. Ильина возникает такая чехарда и такое непонимание представленных в его работе философских школ, что ему поневоле приходится закрывать дыры своего дилетантизма банальным третированием противников. Действительно, в этом смысле, полемические приемы Плеханова - это верх светского церемониала и джентльменства в сравнении с литературными пассажами выдающегося автодидакта от философии.

Позиционно для Ленина, диссонанс мнений в самой структуре идеализма второстепенен и несущественен. Подобная данность принимает для него лишь тактический оборот, а в остальном нет принципиальной разницы по основополагающим вопросам между Беркли, Юмом, Фихте, эмпириокритиками, эмпириомонистами, символистами, христианскими теологами и т. д. Эскапады со стороны представителей католической философии против субъективного идеализма не вызывали у него живого интереса, т. к. он считал их обычным семейным раздором. В самом негативе эмпириокритиков к религии он видел лишь ловкое вуалирование, имеющее целью другими методами достичь тех же результатов, к которым стремится религиозная мифология. Утонченные гносеологические выверты какого-нибудь Авенариуса остаются профессорским измышлением, попыткой основать маленькую УсвоюФ философскую секту, а на деле, в общей обстановке борьбы идей и направлений современного общества, объективная роль этих гносеологических ухищрений одна и только одна: расчищать дорогу идеализму и фидеизму, служить им верную службу3.

И в очередной раз, ad infinitum, Ленин растекается своей бескомпромиссностью и простотой филиппик на десятках страниц, что-де эмпириокритики обманывают своих наивных читателей, когда уверяют, что можно сконструировать картину мира, в которой элементы опыта онтологически нейтральны, а значит лежат вне дихотомии физического и психического. В действительности же, когда Мах и Авенариус и их последователи в Англии, Германии и России редуцируют мир к содержанию опыта, то они редуцируют, таким образом, материальную действительность к продукту сознания. И если бы они были последовательными до конца (вот незадача! - А. К.), то с железной необходимостью пришли бы к абсурдным солипсическим консеквентам. Фактически они лакеи попов и ищут непонятные слова для того, чтобы внести сумятицу в головы неподготовленных к философским изыскам людей. Таким образом, высвечивается откровенная ипостась идеалиста, оспаривающего надежнейшие достижения науки и социального прогресса в целом.

В связи с этими выводами Ленин считал необходимым как можно скорее издать Материализм и эмпириокритицизм. ЕВажно, чтобы книга вышла скорее, - писал он. У меня связаны с её выходом не только литературные, но и серьезные политические обязательства. Он торопил с изданием книги еще и потому, что в июне 1909 года предстояло совещание редакции газеты Пролетарий (фактически большевистского центра), на котором должен был произойти решительный бой с Богдановым и его сторонниками. Как известно, Ленин, со всей резкостью раскритиковавший в книге листребителей марксизма, просил свою сестру не смягчать формулировок и с трудом соглашался на некоторые изменения по цензурным соображениям. В письме к ней Ленин подчеркивал: На смягчения по отношению к Базарову и Богданову согласен; по отношению к Юшкевичу и Валентинову - не стоит смягчать. Но уже в письме от 24 февраля (9 марта) года Ленин просит не смягчать выражений против Богданова и поповщины Луначарского, т. к. отношения с ними порваны совсем4.

Надо сказать, что после выхода в свет книга Ленина вызвала незамедлительную реакцию со стороны русских эмпириокритиков, прежде всего в отношении глубины понимания им гносеологических аспектов историко-философской проблематики, к тому же изрядно приправленных весьма далекими от научной лексики повествовательными ремарками в адрес своих оппонентов. Вот лишь некоторые замечания Юшкевича, которые мы приводим здесь в соответствии с текстом.

От их лидеров всегда ждут сокрушительных ударов. Они держатся на высочайших верхах своего полемического диапазона. Если они хотят сказать своему противнику, что они с ним не согласны, то называют его невеждой, если же имеют в виду, что он неправ, то кричат о его шарлатанстве. Теоретик идет у них Уза всеФ. Он и отличный социолог, и превосходный знаток аграрного вопроса, и прекрасный политик, философ, критик. Настроение почтительной веры и ожидания на низах создает этакое папское самочувствие на верхахЕ Колебаний и сомнений это УсвирепоеФ существо не знает: оно обо всем судит безапелляционно, категорично, аподиктично. Кто не с ним в данном вопросе или в данный момент - тот неуч, невежда, да и вообще ничтожество5.

Особым образом в этом ряду критиков догматического марксизма выделялся А. Богданов. Как русский философ и естествоиспытатель, он пытался осуществить собственные преобразовательные сдвиги в теории познания в контексте революционных преобразований в физике конца XIX - начала XX веков. В отличие от Ленина, реализующего свою необыкновенную симпатию к философии в границах ортодоксального марксизма как своеобразного репрезентирующего эквивалента в науке, Богданов стремится двигаться вперед. И именно в философии эмпириомонизма он обозначил отдельные положения лорганизационного подхода, который впоследствии реализуется в созданной им тектологии, обобщившей интеграционные тенденции в естественнонаучном и социальном познании.

По характерным для Богданова в тот период идеям, он так отзывался о работе Ленина. В борьбе за единоличную диктатуру он был объективно прав: таков был уровень его стада, это была необходимость: а единичные, случайно развившиеся сильные индивидуальности европейского типа не могли столько прибавить, сколько отнять, подрывая самим своим существованием в организации основной ее, авторитарный тип связи - при его ограниченном образовании целые области духа его стада остались бы вне его контроля, под воздействием этих индивидуальностей. Отсюда попытки захватить и эти области, ребяческие, но через 10Цлет имевшие успех, который свидетельствует о поразительном умственном рабстве стада (профессора, цитирующие с благоговением детскую книгу)6.

К сожалению, эти пророческие слова Богданова впоследствии приобретут характер зловещей иронии относительно тех самых перманентно артикулируемых фраз о казенных профессорах, которые изобилуют в шутовском облачении в работах классиков марксизма, но только уже в другом историческом измерении.

Надо сказать, что в дальнейшем Ленина не интересовали сюжетно-философские идеалистические изыски ла ля манер, разных там эпигонов великих систематизаторов от философии, т. к. он посчитал, что мавр в его лице вполне достойно сделал свое дело и может уходить с чувством выполненного долга. Что касается меня, то я тоже - УищущийФ в философии. Именно в настоящих заметках я поставил себе задачей разыскать, на чем свихнулись люди, преподносящие под видом марксизма нечто невероятно сбивчивое, путанное и реакционное, - писал В. Ильин, подытоживая свои усилия по разгону разного рода калифов на час, этих бунтарей на коленях, вздумавших подвергнуть ревизии основные положения марксизма. Но такова ли мощь его критики в столь фундаментальном, как оказалось, на долгие лета произведении Во введении своей работы Ленин с присущим ему (судя по внешней пафосности его выражений) пассированным сарказмом взывает к философской чести своих идейных противников, обличая их в том, что они якобы старое выдают за новое. Главным фигурантом и одновременно свидетелем (да упокоится душа раба божьего!) в нашумевшем деле поимки современных реакционеров от философии выступает небезызвестный исторический персонаж епископ Беркли. Но при более внимательном рассмотрении читателям историко-философских пассажей, приведенных Лениным, становится как-то уж очень грустно. Каков был замах! И что мы видим Насколько неуместна здесь сравнительная аналогия с Беркли, настолько конфузна сама ситуация, возникающая от непомерной глубины проникновенности Лениным в область философских эмпирий.

Во-первых, упрек Плеханову в кантианизации материи со стороны реакционеров-махистов учением о вещи в себе заключался не в признании или отрицании внешнего мира, независимого от субъекта. Проблема была в другом: что понимать под этим внешним, независимым от сознания, миром Для Маха это - абсолютно тождественный мир субъективного и объективного, состоящий из элементов, фокусирующихся в зависимости от их комбинаций на психическое и физическое. Для Беркли - это мысли (в конечном итоге) Божества; для Канта - это непознаваемая вещь в себе. Для Демокрита и Эпикура - это движение физических частиц - атомов. У Плеханова же - это гремучая смесь из сенсуалистических обрывков различных подходов в психофизиологии, философии и кантовской вещи в себе (чуть-чуть, пядь за пядью познаваемой посредством распаковывания естественно-кодированных сегментов объективной реальности (теория иероглифов), фиксируемых в нейродинамической ткани человеческого организма).

Вот за это последнее и атаковали ревизионисты Плеханова и его единомышленников. Но Ленину уже достаточно того, что ему выгодно. Пока еще доберутся оппоненты в этом хаосе интерполяций, приведенных цитат и т. д. Своеобразие подобных персевераций, в общем-то, понятно.

Во-вторых, дело не в Беркли как историческом фигуранте, а в сущности самого дела, поскольку вопрос о реальности и материальности внешнего мира ставился задолго до него. И вряд ли достоин подражания ленинский coup de maitre, когда простым фразеологическим оборотом все противники превращаются в невежд и глупцов. Уже сам способ фрагментарной выборки из текстуры критикуемых им авторов, когда он отождествляет в своих аналогиях Маха и Авенариуса с учением Беркли, говорит сам за себя. Здесь Мах иллюстрирует, по сравнению с Лениным, собственную чистоту агнца в мировоззренческом аспекте своего опуса Анализа ощущений, опираясь на рассуждения физиологов Геринга и Фехнера.

Словом, от всего перечня цитируемых и критикуемых автором книги Материализм и эмпириокритицизм положений своих идейных визави только и остается пара-тройка искаженных утверждений и сам факт полного непонимания различий между взглядами Маха, Авенариуса и учением Беркли. Достаточно привести фрагмент из вышеупомянутого Анализа ощущений, чтобы это различие увидеть. Вот то самое место, где Мах ссылается на физиолога Геринга: Материал, из которого состоят видимые вещи, составляют зрительные ощущения. Как видимая вещь, заходящее солнце есть плоский кругообразный диск, состоящий из желтовато-красного и, следовательно, из зрительного ощущения. Ощущение это мы имеем там, где солнце нам является (Анализ ощущений и отношение физического к психическому)7.

Pages:     | 1 |   ...   | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 |   ...   | 40 |    Книги по разным темам