Социология и история

Введение

История - одна из самых древних наук. Своим развитием на протяжении столетии она обеспечивала возможность становления и прогресса практически всех социальных наук. И не случайно каждая наука имеет свою историческую главу. Именно благодаря истории социология раскрывает общие тенденции современного развития общества. История накапливает огромный фактический материал; его обобщение позволяет видеть непрерывность исторического процесса, преемственность и повторяемость в главном, основном. Непрерывность имеет своей основой деятельность людей, которая в актуальном бытии выступает как социальные действия и социальные процессы в их взаимосвязи. Преемственность означает, что новое вырастает из старого, это в современности выступает как целостность, системность. Повторяемость позволяет станавливать специфические ритмы функционирования общества, его динамику и направление эволюции.

Но история идет за событиями и описывает их. Она не более того, что случилось в прошлом. История всякий раз заканчивается сегодня, постоянно обращаясь в социологию.

Историк идет за событиями и описывает их как Упространственно-временные целостности. Историческое время - это эпоха, схваченная мыслью (Гегель). Оно схватывает сущность событий. Социальное время (время наличного общества - хронологическое или совокупное - конхроническое) аккумулирует в себе содержание свершившегося.

Социологи используют данные, которые поставляет история (естественно, и другие науки), выявляют общие свойства конкретных социальных явлений, дают этим явлениям типологическую характеристику (скажем, государству, семье, трудовым сообществам и пр.). Естественно, социология представляет собой более высокий ровень абстракции, чем история. В этой части социология тесно связана с социальной философией и философией истории (которые интерпретируют исторический процесс), вырабатывает общие методологические принципы познания прошлого и будущего человечества, его движущих сил, прогресса и регтюсса в истории.

Итак, социология использует описание конкретных общественных явлений, которые дает ей история, для выработки общих категорий социальной науки. История же исходит (скажем сильнее, должна исходить) из знаний и обобщений, вырабатываемых социологией, т.е. из общих категорий, концентрирующих сущность социального целого. Налицо взаимная связь и выгода.

Исследования М.Вебера в области причинности

Исторические науки и социология не только являются понимающими интерпретациями субъективных смыслов поведения, но и науками, изучающими причинные связи. Социолог не ограничивается тем, что делает попятной систему верований и социального поведения человеческих общностей; он стремится установить, как все происходило, как некая вера, образ мыслей обусловливают манеру поведения, как определенная, организация политической структуры воздействует на организацию экономики. Другими словами, цель исторических наук и социологии - дать объяснение с точки зрения причинных связей и одновременно - понимающую интерпретацию. Анализ каузальных определений - одна из процедур гарантирующих общезначимость результатов научных исследований.

Исследование в области причинности, по мнению Вебера, может быть ориентировано в двух направлениях которые мы для прощения назовем исторической причинностью и причинностью социологической. Первая определяет единственные в своем роде обстоятельства, которые вызвали определенное событие. Вторая предполагает становление закономерной взаимосвязи между двумя явлениями. Эта связь не обязательно принимает форму: явление А неизбежно вызывает явление В. Она может выражаться формулой: явление А в той или иной степени благоприятствует явлению В. Например, посылка, (она может быть верной или ошибочной), деспотический режим способствует вмешательству государства в управление экономикой относится к такому типу причинной связи.

Проблема исторической причинности заключается в определении роли различных предшествующих фактов, вызывавших события. Оно предполагает следующие действия.

В первую очередь следует выстроить идеально-типическую конструкцию индивидуального исторического события, причины которого словно найдены. Это может быть такое отдельное событие, как война 1914г. или революция 1917г.; это может быть и такое широкомасштабное историческое индивидуальное образование, как капитализм конструкция исторической индивидуальности помогает определить характеристики того события, причины которого исследуются. Искать причины войны 1914г. означает найти причины с начала европейской войны в августе 1914г. Причины этого индивидуального события нельзя объяснить ни частыми войнами В Европе, ни явлением, которое имеет место во всех цивилизациях и называется война. Иначе говоря, первое правило причинной методологии в историческом и социологическом смысле слова требует с точностью определить характеристики той исторической индивидуальности, которую хотят исследовать.

Во-вторых, необходимо проанализировать элементы исторического события по принципу: от сложного целого к частному. Причинная связь никогда не может быть связью аналогичной существующей между суммой момента t и суммой предыдущего момента t-l. Причинные взаимосвязи - это всегда частичные взаимосвязи, построенные на связях между отдельными элементами исторической индивидуальности и некоторыми данными предшествующего ей периода.

На третьем этапе, в случае если мы рассматриваем некую единичную последовательность во времени (которая имела место только один раз) в целях найти причинную обусловленность, нам необходимо после проведения анализа индивидуального исторического события и предшествовавших ему событий мысленно, чисто словно предположить, что одно из предшествовавших событий не произошло или произошло иначе. Грубо говоря, нужно задать себе вопрос: что было бы, если бы... В пример с войной 1914 г.: что бы произошло, если бы Пуанкаре не был президентом Французской республики или если бы царь Николай II не подписал каз о мобилизации за несколько часов до того, как сделал то же самое австрийский император, если бы Сербия приняла австрийский льтиматум и т.д. Каузальный анализ, примененный к единичной исторической последовательности во времени должен пройти через нереальное видоизменение одного из элементов и дать ответ на вопрос: что произошло бы если бы этого элемента не существовало или если бы он был иным?

Наконец, следует сопоставить нереальный, мысленный ход событий (построенный на гипотезе, что один из предшествовавших элементов изменен) с реальным их развитием, чтобы иметь возможность сделать вывод, что мысленно измененный элемент был одной из причин проявления характерного признака в том историческом индивидуальном, на котором мы остановились в самом начале исследования.

Этот логический анализ, представленный в абстрактной и упрощенной форме, поднимает очевидную проблему: как можно познать, что произошло бы, если бы не произошло то, что произошло? Это логическое построение часто подвергалось критике и даже осмеивалось профессиональными историками именно потому, что этот прием, казалось, требовал знания того, что с уверенностью познать невозможно, иначе говоря, знания нереального.

Макс Вебер отвечал, что историки сколько годно могут утверждать, будто они не задают себе таких вопросов, но на деле они их не могут не задавать. Нет исторических трудов, которые подспудно не содержали бы таких вопросов и ответов, какие мы только что привели. Если не задавать вопросов такого порядка, то в исторических трудах останется описание в чистом виде: такого-то числа такой-то сказал или сделал то-то. Чтобы труд был действительно причинно-аналитическим, необходимо косвенно выразить мысль, что без определенного акта ход событий был бы иным. Только это и предлагает данная методология.

И тем не менее, невзирая на все сказанное, вопрос, что могло бы случиться, если бы Бисмарк, например, не принял решения начать войну, отнюдь не праздный. Ведь именно в этой постановке вопроса кроется решающий момент исторического формирования действительности, и сводится он к следующему: какое каузальное значение следует придавать индивидуальному решению во всей совокупности бесконечного множества лмоментов, которые должны были бы быть именно в таком, не ином соотношении, для того чтобы получился именно этот результат, и какое место оно, следовательно, должно занимать в историческом изложении событий. Если история хочет подняться над ровнем простой хроники, повествующей о значительных событиях и людях, ей не остается ничего другого, как ставить такого рода вопросы. Именно так она и поступает с той поры, как стала наукой [М. Вебер. Избранные произведения. М., 1990, с. 465].

Вебер говорил, что историки склонны одновременно считать, что прошлое было фатальным, будущее - неопределенно. Но эти два тезиса противоречивы. Время неоднозначно. То, что для нас прошлое, для других будущее. Если бы будущее как таковое было неопределенным, то в истории не было бы никаких детерминистских объяснений. Теоретически возможность причинного объяснения аналогична как для прошлого, так и для будущего. Будущее невозможно знать с веренностью по той же причине, по которой невозможно добиться необходимого объяснения, когда предпринимается причинный анализ прошлого. Сложное событие всегда было результатом одновременного воздействия большого числа обстоятельств. В решающие моменты истории один человек принимал решение. Таким же образом завтра примет решение другой. И эти решения под воздействием обстоятельств всегда содержат в себе значительную долю неопределенности в том самом смысле, что иной человек на том же месте мог бы принять иное решение. Каждому моменту присущи определенные тенденции, которые, однако, оставляют людям некоторую свободу действий. И кроме того, возникают многочисленные факторы, оказывающие разное влияние.

Цель причинного исторического анализа - становить, насколько сильным было влияние обстоятельств общего порядка, какова эффективность воздействия случайности или личности в данный момент истории. Именно потому что, личности и случайности имеют свою роль в истории, именно потому что судьба заранее не определена, представляет интерес проводить причинный анализ прошлого, чтобы вычленить ответственность, которую брали на себя люди, которые потом сталкивались с превратностями судьбы, поскольку в момент, когда они принимали то или иное решение, история шла в том или ином направлении. Такое представление о ходе истории позволяло Веберу сохранять ощущение величия человека действия. Если бы люди были лишь соучастниками заранее расписанной судьбы, то политика была бы жалкой рутиной. Именно потому что, будущее неопределенно, что его могут ковать отдельные люди, политика является одной из благородных профессий человечества.

Итак, ретроспективный причинный анализ связан с концепцией исторического развития, такая абстрактная методология - с философией истории. В свою очередь, эта философия есть философия позитивной истории и ограничивается тем, что стремится облечь в соответствующую форму то, о чем все мы непосредственно думаем и чем живем. Нет ни одного человека действия, который считал бы, что его поступок все равно ничего не изменит; нет ни одного человека действия, который думал бы, что любой другой на его месте сделал бы то же самое или, если бы даже тот поступил иначе, результат был бы тот же. То, что Вебер облекает в логическую форму, это непосредственный и, по моему мнению, подлинный опыт исторического человека, т.е. опыт живого человека, делающего историю прежде, чем ее восстанавливают в памяти.

Научный прием, посредством которого достигается историческая причинность, содержит в качестве главного элемента мысленное построение того, что могло бы произойти, если бы один из элементов предшествовавших событий не имел места или был бы иным, чем он был. То есть мыслительное образование нереального - это средство, необходимое для понимания того, как действительно развивались события.

Каким образом можно построить мысленную конструкцию нереального хода событий? Ответ на этот вопрос заключается в том, что нет необходимости выстраивать детально то, что могло бы произойти. Достаточно, исходя из подлинной исторической реальности, показать, что если бы то или иное единичное предшествующее событие не произошло или произошло иначе, то и исследуемое историческое событие было бы иным.

Тот, кто тверждает, будто индивидуальное историческое событие не было бы иным, если бы даже один из предшествующих элементов не был тем, чем он в действительности был, должен доказать это тверждение. Роль личностей и случайностей в исторических событиях является первым и непосредственным элементом; тем же, кто отрицает такую роль, нужно доказать, что это не так.

Вместе с тем можно иногда найти способ - не реконструируя детали ирреального течения событий - сделать путем сравнения вероятным иной вариант возможного развития событий. Сам Вебер приводит пример греко-персидских войн. Мысленно представим себе, что афиняне проиграли битву при Марафоне или при Саламине и Персия завоевала Грецию. При реализации такой гипотезы, как изменилось бы дальнейшее развитие Греции? Если бы можно было счесть правдоподобным (при словии завоевания Греции Персией) существенное изменение значительных элементов греческой культуры, то можно было бы высветить каузальную эффективность военной победы. Такое ирреальное развитие событий можно, пишет Вебер, сконструировать двумя способами: либо изучить, что произошло в регионах, действительно завоеванных персами, либо проанализировать состояние Греции в момент битв при Марафоне и Саламине. В Греции той эпохи появились зачатки культуры и религии, отличной от той, которая процветала в гopoдaх - государствах. В тот период начали развиваться религии дионисийского типа, схожие с восточными религиями. Путем сравнения с другими регионами можем получить правдоподобную картину того, как победа персов могла бы задушить прогресс рациональной мысли, которая оказалась значительнейшим вкладом греческой культуры, общее развитие всего человечества в этом смысле можно сказать что битва при Марафоне, явившаяся гарантом независимости греческих городов, была одной из причин, необходимых для развития рациональной культуры.

Никто не излагал так пластично и ясно, как он (Э. Майер), значение персидских войн мя мировой истории и культурного развития Запада. Однако как же это выглядит в логическом аспекте? Прежде всего сопоставляются две лвозможности: 1) распространение теократически-религиозной культуры, ходящей своими корнями в мистерии и пророчества оракулов; под эгидой и протекторатом персов, повсюду стремившихся использовать национальную религию как орудие господства (примером может служить их политика по отношению к иудеям), и 2) победа посюстороннего, свободного духовного мира эллинов, который подарил нам культурные ценности, вдохновляющее нас по сей день. Дело лрешило сражение, небольшая по своим масштабам битва при Марафоне, которая представляла собой необходимую предпосылку создания аттического флот и, следовательно, дальнейшей борьбы за свободу и сохранение независимости эллинской культуры, позитивных стимулов возникновения специфической западной историографии, развитие драмы и всей той неповторимой духовной жизни, сложившейся на этой, в чисто количественном отношении более чем второстепенной арене мировой истории [там же, с. 470-471].

По-видимому, в определенных исторических ситуациях бывает достаточно одного события, например победы в войне или поражения, чтобы решить судьбу развития целой культуры - в одном или другом направлении. Заслуга такого рода интерпретации истории заключается в том, что она отдает должное роли личности и событий, показывает, что история не предопределена заранее и деятельные люди могут изменить ее течение.

налогичный по характеру анализ можно применить и к другой исторической ситуации. Например, что могло бы произойти во Франции Луи Филиппа, если бы герцог Орлеанский не разбился в своей карете и династическая оппозиция объединилась бы вокруг наследника престола, слывшего либералом? Что произошло бы, если бы после первых волнений в феврале 1848г. восстание не вспыхнуло бы вновь от нескольких случайных выстрелов на бульварах и трон Луи Филиппа именно в этот день был бы спасен?

Показать, как отдельные факты могут определить значимость целого движения, не значит отрицать глобальный детерминизм экономических или демографических факторов (назовем абстрактными терминами - факторов массового характера), значит, придать событиям прошлого то состояние неопределенности или вероятности, которое характеризует события такими, какими мы их переживаем, или такими, какими их себе представляет любой человек действия.

Наконец, анализ исторической причинности тем более точен, чем большим числом предпосылок общего характера располагает историк, что позволяет ему конструировать мысленные нереальные образования либо точнять вероятность того или иного события в зависимости от того или иного предшествующего элемента.

В размышлении Вебера проходит мысль о некой своего рода тесной солидарности между исторической и социологической причинностью, поскольку и та и другая изъясняются посредством терминологии вероятности. Историческая причинность позволяет, например, допустить, что с четом общей внутренней обстановки во Франции в 1848г. революция была вероятна. Это означает, что ее могло вызвать большое число всякого рода случайностей. Сказать, что война 1914г. была вероятна, означает, что многочисленных случайных факторов при общей политической обстановке в Европе было вполне достаточно, чтобы привести к взрыву. Причинная связь между ситуацией и событием, стало быть, адекватна в том случае, если мы полагаем, что такая-то ситуация делала, если не неизбежным, то по меньшей мере вероятным событие. Степень вероятности такой связи варьируется, кстати, в зависимости от обстоятельств.

В более широком плане мысль Вебера о причинности выражается в терминах вероятности и шансов. Типичным представляется пример взаимосвязи между определенным экономическим строем и организацией политической власти. Многие либеральные авторы писали, что экономическое планирование делало невозможным существование демократического строя в то время, как марксисты утверждали, что режим основанный на частной собственности на средства производства, неизбежно ведет к захвату политической власти меньшинством, владеющим этими средствами производства все эти тверждения, касающиеся обусловленности одного элемента общества другим, должны, по мнению Вебера, выражаться в терминах, связанных с понятием вероятности. Экономическая система, основанная на всеобщем планировании, ведет к тому, что определенный тип политической организации становится более чем вероятным. Мысленно представив себе определенное экономическое стройство, мы ограничиваем рамки, в которых располагается организация соответствующей политической власти, и пределы этих рамок можно более или менее точно определить.

Итак, односторонней обусловленности целого общества одним элементом - будь то элемент экономический, политический или религиозный - не существует. Причинные связи социологии Вебер представляет себе как связи частичные и вероятные. Эти связи частичны в том смысле, что какой-то фрагмент совокупной реальности делает вероятным или невозможным иной элемент реальной действительности. Например, абсолютистская политическая власть способствует вмешательству государства в функции экономики. Но можно с таким же спехом представить себе и становить обратные связи: т.е. идти от экономической характеристики, как, например, планирование, частная или общественная собственность, и показать, в какой мере этот элемент экономики способствует или не способствует такому-то образу мышления или такой-то форме организации власти. Причинные связи частичны, не целостны; они носят характер вероятности, не необходимой обусловленности.

Эта теория частичной и аналитической причинности служит и намерена быть опровержением той интерпретации, которую дает причинным связям вульгарный исторический материализм. Она исключает возможность детерминирующего влияния одного элемента действительности на другие ее аспекты без ответного влияния на него с их стороны.

Это неприятие детерминирующего влияния единичного элемента на общество в его целостности исключает также детерминирующее влияние существующего общества через какие-либо его характерные элементы на будущее общество в его целостности. Будучи аналитической и частичной, философия Вебера отказывается представить в деталях капиталистическое общество будущего или пост капиталистическое общество. Однако это не связано с тем, что Вебер считает невозможным предвидеть некоторые характерные черты будущего общества. Он был бежден, что процесс рационализации и бюрократизации неизбежен. Но сами по себе эти процессы не определяют с точностью ни характера политических режимов, ни образа жизни, ни образа мысли и веры людей будущего.

Другими словами, больше всего нас интересует то, что остается неопределенным. Рационализированное и бюрократизированное общество может, как сказал бы Токвиль, быть и деспотическим, и либеральным. Оно может, как сказал бы Вебер, состоять только из бездушных людей или, наоборот дать приют истинным религиозным чувствам и позволить людям - пусть они будут в меньшинстве - жить по-человечески.

Такова общая интерпретация, которую Вебер дает одновременно причинным связям и в сопоставлении - причинным связям истории и социологии. Эта теория представляет собой синтез двух вариантов толкования специфики гуманитарных наук, которые в свое время преподавали немецкие философы. Одни считали, что специфика этих наук заключается в том интересе, который мы проявляем ко всему, историческому, к никальности происходящего, к тому, что же больше не повторится. Такой ход рассуждений приводил к теории, по которой науки о человеческой действительности - это прежде всего исторические науки. Другие ченые делали акцент на оригинальности человеческого материала и считали, что подлинные науки - науки гуманитарные, поскольку они понимают осмысленность, свойственную человеческому поведению.

Макс Вебер сохранил одновременно элементы обоих направлений. но отказался согласиться с тем, что науки, имеющие в качестве объекта исследования человеческую действительность, должны быть непременно приоритетно историческими. Действительно, эти науки больше интересуются единичным, индивидуальным, чем естественные науки. Но было бы ошибкой считать, что они пренебрегают проблемами общего характера. Эти науки только тогда подлинны, когда в состоянии давать обобщенные суждения, даже когда в качестве главного объекта изучения они рассматривают частные случаи. Имеется, тесная связь между анализом отдельных событий и обобщающими выводами. История и социология есть два направления научного интереса, не две разные дисциплины, которые должны игнорировать друг друга. Категория исторического понимания требует использования обобщающих суждений, которые могут быть выработаны только на основе, анализа и исторических сопоставлений.

Идеальный тип М.Вебера

Такого рода единство исторической науки и социологии очень ярко проявляется в концепции идеального типа, которая некоторым образом служит центром научно-исследовательской доктрины Макса Вебера.

Понятие идеального типа - это в целом ряде случаев завершающий момент в концептуальных тенденциях Веберовой мысли. Идеальный тип связан с категорией понимания, поскольку всякий идеальный тип - это становление осмысленных связей, свойственных какой-либо исторической целостности или последовательности событий. Вместе с тем идеальный тип связан с явлением, характерным для общества и современной, науки, именно - с процессом рационализации. Теоретическая конструкция идеального типа это воплощение силий всех научных дисциплин, направленных на то, чтобы представить научный материал в осмысленном, понятном виде, извлечь из него содержащееся в нем рациональное начало, при необходимости путем создания мысленной конструкции этой рациональности из полубесформенного материала. И наконец, идеальный тип связан с аналитической частностной концепцией причинности. Действительно, категория реального типа позволяет - выявить исторические индивидуальности или исторические целостности. В то же время идеальный тип - это частичное постижение общего целого. Он позволяет любой причинной связи сохранить свой частный, единичный характер, даже когда внешне кажется, будто охватывается все общество в целом.

Сложность Веберовой теории идеального типа связана с тем, что это понятие применяется одновременно и для обозначения понятий, используемых в науках о культуре, и некоторых других четко определенных понятий. Разграничим понятия - хотя это разграничение в четкой форме не представлено в творчестве Вебера - идеально-типическую тенденцию всех понятий, используемых в науке о культуре, и четко выраженные идеальные типы, которые он сам выделяет, по меньшей мере косвенно.

Идеально-типической тенденцией всех понятий, используемых наукой о культуре, можно называть наиболее характерные понятия этой науки (не зависимо от того, относятся ли они к религии, господству, пророчеству или бюрократии), которые содержат элемент стилизации и рационализации. Профессия социолога заключается в том, чтобы подать социальный или исторический материал более осмысленным, чем он был в опыте реальной жизни. Вся социология есть теоретическая конструкция, стремящаяся к пониманию смутного и не ясного человеческом существовании, того, что также смутно и неясно, как все человеческое существование. Нигде капитализм не представляется так ясно, как в понятиях социологов, и было бы ошибкой прекать их в этом. Цель социологов сделать максимально, до предела понятным то, что не былo таковым в реальности, выявить смысл того, что было пережито, даже тогда, когда этот смысл в жизни людей не был осознан.

Идеальные типы выражаются в терминах, которые не соответствуют определениям Аристотелевой логики. Историческое понятие не содержит в себе всех характеристик, свойственных всем индивидуальностям, входящим в объем этого понятия, и тем более средненных характеристик рассматриваемых индивидуальностей; оно стремится выявить нечто типичное, сущностное. Когда говорят, что французы недисциплинированны и мны, мы не хотим сказать, что все французы недисциплинированны и мны, это мало вероятно. Можно сконструировать мысленно историческую индивидуальность француза, выделив некоторые характерные черты, которые кажутся типичными и определяют оригинальность индивида. Так же, как философ, когда он пишет, что люди проникнуты прометеевским духом веры в человека, что они определяют свое будущее, осознавая прошлое, что человеческое существование строится на взятом на себя обязательстве, он не хочет тем самым сказать, что все люди представляют себе свое существование, постоянно размышляя над тем, что было и что будет. Он лишь высказывает мысль о том, что человек только тогда действительно человек, когда он поднимается до такого ровня мышления и принятия решения. Идет ли речь о бюрократии или капитализме, о демократическом государстве или такой специфической стране, как Германия, понятие создается не общими для всех этих исторических индивидуальностей чертами и не средненными характеристиками. Оно суть стилизованное построение теоретической конструкции, вычленение типичных признаков.

Идеально-типическая тенденция в концепции Макса Вебера связана с общей его философией и предполагает отнесение к ценностям и категории лпонимания. Понимать человека в истории, приверженногo прометеевскому духу значит понимать его в соотнесении с тем, что кажется нам решающим, то есть в отношении самого его предназначения. Чтобы назвать исторического индивида лпрометеевским человеком, необходимо предположить, что он задается вопросами о самом себе, о своей системе ценностей, о своем предназначении. Идеально типическая тенденция неотделима от осмысленности человеческого поведения и его cущeствования так же, как от изначального принципа науки о куль, туре - отнесения к ценностям.

Упрощая, можно сказать, что Вебер называет идеальными типами три вида понятий.

К первому виду он относит идеальные типы индивидуальных исторических образований, например, капитализм или западный город. Идеальный тип в этом случае является осмысленной конструкцией исторической реальности одновременно общего и частного характера. Общего - потому что совокупность экономического строя определяется термином капитализм, и частного - поскольку, с точки зрения Вебера, капитализм, в том смысле, в каком этот термин его определяет, в полной мере был реализован только в современных западных обществах. Идеальный тип исторической индивидуальности остается вместе с тем частичной ее реконструкцией, поскольку социолог выбирает в этой исторической совокупности только некоторые признаки, чтобы создать затем осмысленное целое. Эта мысленная конструкция - одна из ряда возможных, и действительность в ней не охвачена воображением социолога во всей ее полноте.

Вторым видом идеальных типов, по Веберу, служат понятия, определяющие абстрактные элементы исторической реальности, которые проявляют себя при многочисленных обстоятельствах. Эти понятия -позволяют, при определенных сопоставлениях, охарактеризовать и дать понимающее толкование реальным историческим целостностям.

Различие между этими двумя видами идеальных типов обнаруживается особенно явно, если взять в качестве примера первого вида понятие капитализм, а второго - бюрократия. В первом случае называется реальная и единичная историческая целостность. Во втором - определяется один из Признаков политических институтов, который не покрывает всего строя в целом и многократно встречается в различные исторические периоды.

Эти идеальные типы характерных признаков общества имеют разную степень абстракции. К более низкому ровню абстракции можно отнести такие понятия, как бюрократия, феодализм. К более высокому - три типа легитимного господства (легальный или рациональный, традиционный и харизматический). Каждый из трех казанных типов власти определяется мотивами повиновения или характером легитимности, признанной правляемым индивидом. Рациональное господство осуществляется с помощью законов и правил; традиционное - обусловлено издревле существующими порядками и нравами; харизматическое господство основано на экстраординарной, почти магической способности, которой обладает господин и которая дарована ему теми, кто идет за ним и предан ему. Три типа господства служат примерами понятий, которые можно было бы назвать латомами социологии. Их используют в качестве элементов, способствующих теоретическому построению и осмыслению конкретных политических режимов, большинство из которых сочетает в себе элементы присущие всем трем типам легитимного господства. Подчеркиваю именно потому, что действительность смутна к ней нужно обращаться с ясными мыслями; именно потому что элементы различных типов - господства в реальной жизни переплетаются между собой, необходимо дать весьма четкое определение каждому из них; именно потому, что нет чисто харизматического или традиционного господства, необходимо, по нашему представлению четко разделить эти два типа. Конструкция идеальных типов - не конечная цель научного исследования, средство достижения цели.

Используя только четко определенные понятия, можно соизмерить отклонение их содержания от реальности, рассматривая многочисленные отдельные понятия только в их сочетании; так же можно постигнуть совокупность реальности. И наконец на последней стадии абстрагирования мы имеем типы социального поведения: целерациональное, ценностно-рациональное, традиционное и аффективное.

Третий вид идеальных типов составляют рациональные теоретические конструкции поступков индивидуального характера. Совокупность предпосылок экономической теории Макса Вебера представляет собой лишь идеально типическую конструкцию характера гипотетического поведения субъект, как если бы они были экономически чистыми субъектами. Экономическая теория непременно предполагает экономическое поведение, соответствующее его сущности и представляющее строго определенное, однозначное выражение.

Заключение

Между социологией и историей немало общего. И та и другая науки изучают всё общество, а не только какую-либо одну его часть или сторону. Обе эти науки особое внимание деляют субъективной стороне исторического процесса. Каждая из этих наук так или иначе базирует своё знание на исследовании конкретных фактов общественной жизни.

Но между этими науками и немало существенных различий, идущих по линии прежде всего своеобразия их характера, природы. Их соотношение - это соотношение теории общественного развития и его истории. История по своей природе и сущности не может абстрагироваться от конкретно-хронологического хода исторических событий, от чёткого и разностороннего отображения конкретных явлений, событий, процессов общественной жизни во всей их индивидуальности, неповторимости, своеобразии. В отличие от этого главное в социологии как в теоретической науке - обобщение исторического опыта прошлого и настоящего, выделение повторяющегося, типического, сущностного, закономерного в данном ряду социальных явлений, событий, процессов.

Можно казать и на ряд других важных отличий социологии от истории. Если история изучает все сферы, стороны, формы проявления общественной жизни, то социология только лсоциальное (т.е. касающееся в первую очередь поведения людей в сфере себе подобных) в обществе, т.е. непосредственный объект социологии эже объекта истории. Кроме того, историческая наука изучает не только то, что свершилось и вошло в историю, в то время как социология переносит центр тяжести своих изысканий на современность, включает в себя как необходимый элемент социальное планирование и прогнозирование.

Взаимоотношение социологии и истории определяется прежде всего тем, что социологические положения и выводы непосредственно опираются на обобщение исторических фактов, исторического опыта. Поэтому развитие исторических исследований - важное условие, предпосылка и фактор новых достижений в социологии, недопущения в ней излишней абстрактности и отрыва от реальной действительности. С другой стороны, расширение и глубление социологических исследований позволяет историкам успешнее преодолевать описательно-фактологический подход к отражению фактологического процесса, глубже анализировать его и подниматься до широких и глубоких исторических обобщений. Одним из проявлений глубления взаимосвязи социологии и истории может служить возникновение социологии истории, призванной дать социологический анализ исторического процесса.

Список использованной литературы:

1.                          Арон, Р. Этапы развития социологической мысли/общ.ред. и предисл. П. С. Гуревича.-М.:Издательская группа Прогресс-Политика,1992.-608с.

2.                          История социологии. учебное пособие для студентов гуманитарных факультетов вузов.-Минск,1993-434с.

3.                          Лукьянов, В.Г. Социология: учебное пособие/В.Г.Лукьянов, И.С. рсу.-Пб,1994-345с.

4.                          М. Вебер. Избранные произведения. М., 1990