Контрольная: Аналитическая философия
Введение.
Аналитическая философия Ц одно из наиболее значительных философских
направлений XX века. Она получила широкое распространение главным образом в
Великобритании, США и Австралии, затронув, так или иначе, другие страны мира.
Представителей этого направления в философии объединяет стиль мышления,
характеризующийся строгостью в использовании терминологии, недоверием к
спекулятивным рассуждениям, сосредоточием внимания на процессе аргументации,
который зачастую ценится даже выше, чем полученные с его помощью результаты.
Современное аналитическое философствование имеет глубокие исторические корни,
наследуя идеи и принципы классической философии. Тем не менее, течение
современной мысли, которое стало именоваться аналитической философией,
формировалось под знаменем радикального разрыва с прошлым, осознавая себя в
качестве революционной силы по отношению к традиции. Не особый стиль
мышления, а наличие исследовательских программ и общих специфических тем для
обсуждения сплотило множество современных ученых вокруг аналитической
философии.
Первичный импульс формирования современной философии языка был задан не
столько распространением специфически философского внимания на язык как на
предмет языковедения, сколько внутренней логикой формирования теоретической
философии конца XIX Ц начала XX века, выступившей против психологизма, с
одной стороны, и спекулятивного идеализма и кантианства Ц с другой.
Психологизмом во второй половине XIX века были лзаражены почти все сферы
философствования: логика, философия сознания, философия науки, философия
жизни. Аналитическая философия, феноменология и герменевтика попытались найти
путь между психологизмом и абсолютным идеализмом. Это привело к постановке
проблемы смысла, получающего свое бытие в языке, который одновременно
начинает трактоваться и как способ самовыражения жизни. Продекларированная
Гуссерлем феноменологическая редукция и обоснованная Расселом логическая
редукция стали наиболее явными свидетельствами поиска новых путей в
философии.
Формирование аналитической философии.
Программа логицизма в философии Г. Фреге и Б. Рассела.
Понятие анализа.
Одним из важнейших факторов формирования аналитической философии стала
реформа логики. Со времен Аристотеля вносимые в эту науку изменения касались
частностей или сводились к незначительным добавлениям. В XIX веке ситуация
изменилась, и развитие логики пошло в двух главных направлениях. Одно Ц
содержательная (или диалектическая) логика, основы которой заложены еще в
трудах Гегеля. Второе направление Ц формальная логика в ее современном облике
логики математической. Такая логика отличается от традиционной формальной
логики тем, что использует специально созданные формализованные языки,
позволяющие точно следовать за логической формой и точно ее воспроизводить, в
том числе и за счет краткости и легкости передачи мысли.
Важнейшим достижением в разработке математической логики стала лалгебра логики
Д. Буля (1815-1864), трактовавшего логическое исчисление как неколичественную
алгебру. Его ученик и последователь С. Джевонс (1835-1882) выдвинул идею о том,
что первична не алгебра, а именно логика. Алгебра же является частным случаем
логики, а не наоборот. Именно эта идея стала ведущей в творчестве подлинного
создателя математической логики немецкого ученого и философа Готлоба Фреге
(1848-1925), получившего известность еще в 1879 году после выхода в свет книги
лИсчисление понятий. И хотя его исследование рассматривалось современниками в
основном как усовершенствование идей Буля и его последователей в области
математической логики, в действительности же содержание книги выходило за
пределы чисто логического интереса. лна самом же деле, Ц считает А.Ф. Грязнов,
Ц позиция Фреге стимулировалась другими источниками: философской традицией
кантовского трансцендентализма, логической концепцией Лейбница, лнаукоучением
Б. Больцано, а также некоторыми идеями немецкого метафизика Р.Г. Лотце
[1].
Прежде всего немецкий ученый предложил новое сравнительно с распространенным
кантианским философское обоснование математики. Определив математические
понятия лкласса и лколичества в терминах чисто логических понятий лкласса
и лотношения, Фреге представил математику как продолжение логики,
отказавшись таким образом от утверждаемых кенигсбергским мыслителем
пространственных и временных интуиций как основы математических знаний.
Однако Фреге воспринял идею аналитического a priori и стремился доказать, что
вся теоретическая математика имеет такой же характер. Все математические
Понтия определяются на базе логических понятий, а для доказательства
математических теорем не требуется никаких иных аксиом, кроме логических, и
никаких правил вывода, кроме принятых в логике. Законы арифметики
трактовались Фреге как априорные аналитические суждения, а сама арифметика
виделась ему продолжением логики.
В своей следующей фундаментальной работе лОсновные законы арифметики Фреге
предпринял попытку полной формализации арифметики средствами классической
экстенсиональной логики. Эта программа оказалась неосуществимой в силу
открытия парадоксов в обосновании теории множеств. Об одном из этих
парадоксов немецкому математику сообщил английский философ Бертран Рассел.
Фреге оставил стремление показать аналитический характер всего
математического знания и перешел на позицию, согласно которой именно
геометрия, построенная на основе синтетического a priori, получает первенство
над логизированной арифметикой.
Несмотря на конечную неудачу своего предприятия, Фреге внес значительный
вклад в развитие логики и философии. За ним закрепилась репутация одного из
наиболее последовательных антипсихологистов Ц критиков психологического
обоснования логики и математики.
Свою собственную цель Фреге видел в том, чтобы размежевать логический анализ
понятий и эмпирическое изучение процессов мышления. лЧтобы исключить всякое
неправильное понимание и воспрепятствовать стиранию границ между психологией и
логикой, Ц писал он, Ц я буду считать задачей логики обсуждение законов
истинности, а не законов мышления[2]. Та
область, к которой применяется понятие истинности, есть смысл
повествовательного предложения, то есть та мысль, которая выражается
предложением. Само мышление есть процесс формулирования мыслей, суждение Ц
констатация истинной мысли, а утверждение есть выражение этого суждения. В
процессе мышления человек не производит мыслей, а только их формулирует. Труд
ученого состоит не в созидании, а именно в открытии истинных мыслей. Этот
процесс протекает во внутреннем мире мыслящего, причем, по мнению Фреге,
направляется особой духовной способностью Ц лмыслительной силой.
Мысли могут проявлять себя и во внешнем мире. Будучи сформулированными, они
тем самым приводятся в действие. Согласно Фреге, суждение, выражение,
понимание уже являются деяниями людей, за которые они несут ответственность.
Мысли же не имеют лхозяев, у них нет специфических носителей, они находятся
в некой специфической области реальности Ц в сверхчувственном, вневременном
мире истины.
Обоснование подобной позиции, имеющей тесную связь с традицией платонизма,
виделось Фреге в самом факте существования логики и математики, цель которых
Ц исследование разума, но не души как характеристики отдельного человека.
Условие существования логики Ц наличие у человечества некоторого запаса общих
мыслей. Этот запас теоретически санкционирует существование каких-либо
определений. Одна и та же мысль может быть выражена разными словами.
Трудности возникают с именами собственными и индексалами.
Для того чтобы знак выступил в роли имени, он должен обозначать свой денотат
и выражать свой смысл. К различению двух семантических категорий Фреге
приходит, пытаясь объяснить различие в познавательном содержании между
формальными тождествами (а = а) и содержательными суждениями тождества (а =
b).
И понятие смысла, и понятие денотата остаются у Фреге весьма туманными.
Понятие денотата вообще вводится без определения, а понятие смысла
определяется через понятие денотата Ц как способ его указания. К пустым
именам, то есть к именам без значения, оно неприменимо. Смысл есть способ
представления объекта. Само же понятие объекта Фреге трактовал как простейшее
понятие, которому нельзя дать аналитического определения.
Объекты подразделяются на два типа: ллогические и лматериальные. К
логическим объектам относится, например, числа, классы. Они внечувственны и
могут быть схвачены нашими логическими способностями. Смыслы трактуются Фреге
так же объективно, как и денотаты, причем они рассматриваются как
непсихологические и вообще неэмпирические сущности, которые экзистенциально
независимы от сознания. Единственное отношение, которое связывает смыслы и
мышление, есть лсхватывание. Если имя обладает референцией, то оно указывает
на свой денотат лишь посредством смысла. Имена могут не иметь денотатов, но
не обладать смыслом они не могут.
Принципы анализа имен, основанные на различении референции и смысла, Фреге
распространяет и на предложения в целом, считая его разновидностью имени. Для
понимания предложения достаточно усвоить его смысл, то есть выраженную в
предложении мысль. Если в предложение входит в качестве его составной части
необозначающее имя, то данное предложение не будет иметь значения. Значениями
обозначающих предложений являются особые абстрактные объекты листина и
лложь, поэтому все истинные предложения имеют одно и то же значение, то есть
являются синонимами. То же можно сказать и в отношении ложных предложений.
Принципы рассуждения, разработанные Фреге, легли в основу нового
аналитического типа философствования, который противопоставил математическую
логику логике диалектической. Именно критика диалектики явилась одним из
важнейших аспектов деятельности крупнейшего английского философа Бертрана
Рассела (1872-1970).
Идеи классической немецкой философии проникли в Англию еще в 60-е годы
прошлого века, приняв форму лабсолютного идеализма. Они заняли
господствующее место в академической среде, потеснив традиционные идеи
эмпиризма. Одной из первых вышедших в Англии книг, излагающих гегелевскую
философию, стала книга Д.Х. Стерлинга лСекрет Гегеля (1856). Под гегелевским
секретом автор понимал идею конкретности всеобщего понятия. Кант, утверждал
он, в своем учении об априорных формах рассудка показал, что категории входят
в структуру объектов как явлений, Гегель же объектировал их как структурные
элементы самого бытия, его лабсолютно универсальные принципы. Идея высшего
единства и послужила основой для английского абсолютного идеализма, в центре
которого стоит идея единства абсолютной реальности, понимаемой по-разному.
Согласно взглядам лидера британских неогегельянцев Ф.Г. Брэдли, изложенным в
его труде лЯвление и действительность (1893), в познании всегда дается
универсальное, поэтому фиксация и обобщение изолированных объектов
несостоятельны. Подлинная реальность Ц это лАбсолют, а все описываемое в
категориях пространства, времени, движения и причинности принадлежит сфере
лвидимости.
Именно эти идеи английских неогегельянцев, направленные против
естествознания, и вызвали критику со стороны Б. Рассела, обнаружившего
источник данной концепции в традициях классической метафизики, а именно, в
учении о суждении, суть которого виделась в том, что всякое суждение
приписывает предикат субъекту, соответственно факт состоит из субстанции,
обладающей некоторым свойством. Согласно учению о внутренних отношениях,
всякое отношение между двумя членами выражает прежде всего внутренне присущие
им свойства, а в конечном счете свойства того целого, которое они образуют.
Аксиома внутренних отношений приводит к тому, что реальность едина и
единственна. Множественность предполагает отношения, и через отношения она
утверждает высшее единство, поэтому множественность, взятая как реальность,
противоречит сама себе.
Рассел обнаружил, что следствием всей доктрины внутренних отношений будет
утверждение о существовании только одной единственной вещи, что равносильно
отрицанию существования отношений вообще. Соответственно имеется и только
одно единственное суждение, приписывающее предикат одному субъекту. Однако и
это суждение не совсем истинно в силу различия субъекта и предиката.
Если аксиома внутренних отношений отвергается, то следует признать, что
отношения не окореняться в лприроде членов отношений или образованного из
них целого. Следовательно, некоторое отношение имеет место между различными
парами объектов, а некоторый объект может иметь множество различных отношений
к различным объектам. Таким образом, лтождество в различии исчезает: есть
тождество, и есть различие. лМир Рассела состоит из многих вещей, в этом
мире все сложное состоит из простых вещей, между которыми имеются отношения.
Этот мир соответствует претензиям математического знания на лидирующую роль в
борьбе со скептицизмом. Книга Б. Рассела и А.Н. Уайтхеда лПринципы
математики (1910-1913) стала одним из самых выдающихся трудов по
математической логике XX века. Первая цель книги состояла в том, чтобы
показать, что вся чистая математика вытекает из чисто логических предпосылок
и использует только понятия, определимые в логических терминах.
Пытаясь установить иерархию априорных истин, Рассел познакомился с трудами
Фреге. Благодаря им он принял решение немецкого математика: извлечь всю
математику из тривиальных логических принципов. Арифметическая интуиция была
отброшена, разделив судьбу механической и геометрической интуиции в пользу
логической интуиции, которая трактовалась, по выражению Лакатоса лне просто как
линтуиция, но как непогрешимое интеллектуальное проникновение, как
супертривиальная суперинтуиция[3].
Для раннего Рассела, как и для Фреге, понятия и утверждения представлялись
вечными сущностями, которые выражались на обычном языке в его повседневном
употреблении. Истинный характер этих сущностей можно было раскрыть только в
логических терминах как системе необходимых отношений. Это означало, что
философы должны развивать логический символизм и исчисление, чтобы
посредством этого распространить данную Фреге и Пеано трактовку
арифметических понятий сначала на математику в целом, а затем на остальные
понятия естественных наук и практической жизни. Рассел уже вполне определенно
видел несовершенный характер естественного языка, считал его завесой перед
чисто логической формой.
В 1902 году в первом томе лОсновных законов арифметики Фреге было найдено
противоречие, получившее название парадокса Рассела-Цермело. Истоки парадокса
лежали в канторовском определении множества, которое позволяло рассматривать
в качестве множества объекты любой природы. Таковыми могли выступать и сами
множества, в том числе допускалось, что множество может включать в качестве
своего элемента и самое себя.
Рассел указал и примеры не негативного характера: класс всех классов является
классом. В связи с этим Рассел подразделил множества на те, которые не
содержат себя в качестве своего элемента (нормальные множества) и те, которые
включают себя в число своих элементов (ненормальные множества). Трудности же
возникают, когда ставиться вопрос о принадлежности множества всех нормальных
множеств к первому или второму типу. Такое множество будет одновременно и
нормальным, поскольку не одержит себя в качестве своего элемента, и
ненормальным, поскольку оно как множество всех нормальных множеств должно
включать себя в качестве нормального множества. Получатся логическая
трудность: если множество является нормальным, то оно является ненормальным,
и наоборот.
Исследуя причины появления парадоксов, Рассел обнаружил, что во всех подобных
случаях существует рефлексивная самоотнесенность: в качестве члена
тотальности включается нечто, указывающее на эту тотальность, причем, это
нечто само имеет определенное значение только в случае фиксированности
тотальности. Чтобы исключит подобную самоотнесенность, Расселом была
разработана теория типов, в которой было предусмотрено строгое разграничение
символов разных логических уравнений. Им соответствует градация предикатов и
отношений. Выход из логических парадоксов был найден в четком разделении
логических типов и в введении запретов на подстановки аргументов, ведущих к
бессмысленности функций.
Итак, Рассел настаивал на бессмысленности самореферентных предложений как
базовой идее теории типов. Он полагал, что этот принцип следовало бы признать
как очевидный, соответствующий ллогическому здравому смыслу. лЭтот поиск
тривиального решения Ц к тому времени очевидно безнадежный, Ц отмечает Лакатос,
Ц заманил его в методологическую ошибку разоблачения монстров, в особенно
жалкую ошибку антисамореферентного крестового похода
[4]. По утверждению Лакатоса, логика может объяснить математику, но не
доказать ее. Логика ведет к утонченной спекуляции, какой угодно спекуляции,
кроме тривиально истинной. Однако Рассел возлагал на логику большие надежды.
Сущность философии Ц логика, а не метафизика. Философские учения, строившиеся
на базе различных метафизических установок, неизбежно терпели крушение.
Логика же может претендовать на определенную окончательность, выступая
основой формализованного языка, она оказывается чрезвычайно важной для
философии. Сходство структуры языка со структурой лмира состоит, по Расселу,
в том, что подобно тому, как в логике имеются переменные, замещаемые
индивидуальными предикатами, так и в мире должны содержаться многообразные
частные факты, способные стать этими предикатами; подобно тому, как
математическая логика сделала возможным определение оснований математики, она
позволит сформулировать основания философии и исключить из нее недостаточно
обоснованное, все лметафизические химеры.
Ведущую роль в исключении лметафизических химер Рассел отводил теории
дескрипции, которая нацелена на разграничение имен в собственном смысле слова
и описаний предметов по тем или иным признакам. Философ заметил, что в ряде
случаев проблема сохранения истинного значения при замене выражений,
обозначающих один и тот же объект, связана с учетом различий между именем и
дескрипцией.
Одно из важнейших различий состоит в том, что имя не может осмысленно входить
в суждение, если нет чего-то, что оно именует, в то время как дескрипция не
подчиняется этому ограничению. Центральная идея теории дескрипции состояла в
том, что фраза может обуславливать значение предложения, даже если сама по
себе в изоляции от предложения никакого значения не имеет.
Программа Рассела определила путь развития аналитической философии:
обнаружить логические формы языка и тем самым выявить глубинные
грамматические структуры естественных языков. Английский философ предложил
программу их логической реконструкции с помощью символической логики.
Идеальный логический язык, хотя и бесполезен для повседневной жизни, но, по
мнению философа, призван соотносить выражения с их коррелятами в реальности.
К числу логических атомов, которые следует принципиально отличать от атомов
физических, то есть логических конструкций из чувственных данных, Рассел
относил чувственные данные и универсалии. Логические атомы Ц это конечный
пункт логического анализа, то несомненное, или лфакты, на что только и может
опираться философ. Факты бывают частными или общими, они либо положительные,
либо отрицательные. Однако, не может быть ложных или истинных фактов.
Ложность или истинность Ц свойство только предложений, символизирующих факты.
Ошибочные понятия языка или его дефекты могут ввергнуть в плохую философию.
Необходим идеальный или более аналитичный язык для воплощения истины.
Исследование значений для философа является главным образом профилактическим и
не находится в самом сердце философии. лЯзык по своему происхождению прозрачен
и служит практическим целям, используя грубые, застывшие приближения к
действительности, которые сначала не имели в себе никакой красоты и обладали
лишь ограниченной степенью истинности. Последующее совершенствование слишком
часто происходило скорее по эстетическим, чем по научным мотивам, однако.
эстетические моменты должны быть хотя и не без сожаления, но безнадежно
изгнаны [5].
В логических трудах Рассела была намечена единая в принципе программа: анализ
раскрывает структуры мира, являющиеся конструкциями из элементарных
данностей, которые принципиально отличаются от элементарных частиц физиков и
скорее представляют собой простые качества.
Цели и задачи лЛогико-философского трактата
Л. Витгенштейна.
Людвиг Витгенштейн (1889-1951) Ц один из крупнейших философов XX столетия,
создатель органической концепции Ц ранней, представленной в ллогико-
философском трактате (1921), и поздней, развернутой в лФилософских
исследованиях (1953) и других работах. Первая была вдохновлена новыми идеями
формализованного логического анализа языка в работах Г. Фреге и Б. Рассела,
вторая Ц поиском приемов прояснения концептуальных проблем философии
средствами естественного языка. И хотя две концепции Витгенштейна не схожи,
они связаны единым лейтмотивом Ц языковым подходом к философии.
В трудах Витгенштейна раскрыта и подробно иллюстрирована органическая связь
философствования с концептуальными схемами языка. Философия предстает как
лпроникновение в работу языка, преодоление постоянно порождаемых им
лпризраков.
Важнейшую задачу философии Витгенштейн видел в том, чтобы определить границы
языка Ц пределы, в которых могут формулироваться осмысленные предложения.
Цель философии Ц обретение ясного видения мира, причем философские фразы не
составляют теории, они суть деяния. Философия и толкуется как лкритика
языка, мыслимая в первую очередь как дело воли, призванное изменить самого
человека, а не задача познания, выражающаяся в совокупности высказываний.
Однако путь к обретению жизненной мудрости очень сложен, он минует
традиционную этику и связан с приобщением к молчанию.
В лЛогико-философском трактате Витгенштейн пытается показать условия,
необходимые для существования языка как такового. Одновременно он принципиально
исключает правомерность любых попыток говорить о самом языке, даже
правомерность своих собственных попыток. Суть в том, что философ стремился, с
одной стороны, уяснить подлинное значение аналитического метода, а с другой
стороны, огромную роль для него имели проблемы смысла жизни, добра и зла. С
этими проблемами он и пытался соотнести аналитический метод. Сам Витгенштейн
так объясняет замысел лЛогико-философского трактата: лОсновное содержание
книги Ц этическое. Моя книга состоит из двух частей: одна Ц это то, что
содержится в книге, плюс другая, которую я не написал. И именно эта вторая
часть является важной. Моя книга очерчивает границу сферы этического как бы
изнутри, и я убежден, что это Ц единственная возможность строгого задания этой
границы[6]. Основное содержание книги
относиться как раз к тому, о чем нельзя говорить и поэтому следует молчать.
Автор предупреждает читателя, что главное в его книге то, что в ней не
написано. лСмысл книги в целом можно сформулировать приблизительно так: то, что
вообще может быть сказано, может быть сказано ясно, о том же, что сказать
невозможно, следует молчать[7].
Витгенштейн полагает, что, ставя вопрос о границах мышления, мы можем спрашивать
только о границах выражения мышления, поскольку в противном случае мы должны
были бы обладать способностью мыслить по обе стороны этой границы, а значит
иметь возможность мыслить немыслимое. лтакая граница может быть проведена
только в языке, а то, что лежит за ней, оказывается просто бессмыслицей
[8].
лМир, о котором говориться в лТрактате, располагается в логическом, а не в
физическом пространстве. Такой мир разбивается на факты, структура которых
образуется структурами ситуаций. Ситуации же есть комбинации объектов, причем
существенным свойством объекта является именно то, что он может входить в
ситуации.
Возможность вхождения объекта в ситуацию есть форма объекта. Объект же прост.
Простые объекты есть подлинная лсубстанция мира. Им соответствуют имена. А.Ф.
Грязнов дает следующую характеристику витгенштейновских объектов: лОбъект есть
нечто абсолютно простое, а следовательно, это не предмет или вещь, которые
таковыми принципиально не могут быть, а понятие, служащее для обозначения
формального аналога языковой единицы Ц имени
[9]. Образ и факт существуют в одном и том же логическом пространстве.
Соотношение элементов образа есть его структура, возможность для образа иметь
некоторую структуру называется формой отображения. лФорма отображения, Ц
поясняет Витгенштейн, Ц это возможность того, что вещи соотносятся друг с
другом так, как соотносятся друг с другом элементы образа
[10].
Образ может отображать любую реальность, ели имеет ее форму. логическая форма
Ц это то общее, что образ имеет с действительностью. Но образ не может
изобразить само отношение, связывающее его с фактом. По мнению Л.
Витгенштейна, логический образ факта Ц есть мысль. Предложение же есть
чувственно воспринимаемое выражение мысли. Оно есть сумма знака и
проективного отношения, связывающего его с изображаемым фактом. Поскольку же
факт есть комбинация объектов, предложение является комбинацией имен этих
объектов. Имя же не имеет смысла, оно имеет только значение.
Имя играет роль именуемого объекта в предложении, выступая вместо него.
Предложение же не может считаться именем факта по той причине, что каждому
факту соответствует по крайней мере два предложения Ц истинное и ложное.
Мир и язык оказываются отражениями друг друга, причем это отражение на уровне
имен и объектов является зеркальным. На уровне предложений эта зеркальность
нарушается тем, что предложения могут быть образами не только действительных,
но и возможных фактов. совокупность же всех истинный элементарных предложений
является зеркальным отображением всех ситуаций в мире. Язык является образом
мира, и задача заключается в том, чтобы это понять.
Непохожесть предложений на образы проистекает от того, что язык преодолевает
мысль. Поэтому-то вся философия Ц это критика языка, поскольку большинство
философских предложений и вопросов коренятся в нашем непонимании логики
языка. Предложение ведь не может выразить свою логическую форму.
Следовательно, не может существовать образа логической формы мира, ибо любое
предложение само должно разделять эту форму и поэтому не способно быть
независимым от нее. Логическая форма только показывается. Поэтому и структура
языка показывается логической символикой.
Если исходить из того, что под поверхностью повседневного языка скрывается
логическая форма универсального языка, которая делает возможным
интерсубъективно значимое отражение всех фактов в предложениях, то больше не
возникает характерной проблемы сообщаемости частных значимых содержаний и
объективного значения опыта. Теперь личный опыт и сообщения об опыте просто
не имеют больше ничего общего с конституцией значения слова, наличествующего
в системе языка, как некая лсубстанция мира. А поскольку теперь форма языка
и мира априори идентична для всех, то в этом случае проблема солипсизма
решается, поскольку каждый пользующийся языком сталкивается с одним и тем же
описываемым в языке миром. Коммуникация в таком случае превращается в
кодирование, передачу и декодирование сообщений об отстоянии вещей в том
виде, в котором они благодаря априорно идентичной для всех структуре языка
могут быть представлены в предложениях. Это означает, что интерсубъективно
передаваемый смысл относится только к структуре предложений дел, которая
априорно соответствует структуре языковой системы. Содержательная
интерпретация сообщений, напротив, остается частным делом, никак не связанным
с конституцией языка.
лТрактат содержит набросок механистического объяснения выражения мысли в
естественном языке. Витгенштейн утверждал, что человек обладает способностью
строить языки, позволяющие выразить любой смысл и в то же время отмечал, что
молчаливо принимаемые соглашения, служащие пониманию повседневного языка,
чрезмерно сложны. Исходя из подобных пассажей, существует как
конвенционалистская, так и менталистская интерпретация лТрактата.
Согласно менталистской интерпретации, мысли есть ментальные структуры,
которые детерминируют значения предложений. При конвенционалистской
интерпретации концепция мышления, представленная в лТрактате, сближается с
концепцией значения как употребления.
Сторонники менталистской интерпретации утверждают, что в объяснении значений
мысли играют существенную роль состояний, которые внутренне, не
конвенционально, связаны с миром. Защитники конвенционалистской интерпретации
полагают, что отношения между символами и реальностью, согласно лТрактату,
зависят только от природы символов. Подтверждение этому ищут в словах
Витгенштейна: лЗначение языка не должно играть какую-либо роль в логическом
синтаксисе; возможность его построения не требует обращения к значению языка,
предполагается лишь описание выражений[11]
.
Этот пассаж не касается семантики, он говорит только о синтаксической
структуре, которой должен обладать знак для того, чтобы иметь возможность
выражать смысл. Витгенштейн не утверждал, что именно конвенции, а не мысли
детерминируют значения знаков. Он пытался объяснить конвенциальную связь
между мыслями и фактами, обращаясь к понятию картины особого рода.
Понятие внутреннего в трактатовской концепции не следует ассоциировать с идее
приватности, оно связано с построением механистической модели языка и с
проблемой того, как язык относится к действительности.
Высказав общую идею лобразной сущности языка, Витгенштейн анализирует
различные классы предложений. Логические истины суть тавтологии, они истинны
при любом положении дел, тогда как логически противоречивые утверждения ложны
при всех положениях дел. Все логические предложения показывают логическую
структуру мира.
Там, где человек сталкивается с исследованием каких-то скрытых глубин и с
попытками выразить результаты этих исследований в предложениях и теориях, Ц
там человек в действительности сталкивается всего лишь с ошибочным
представлением о работе языка и со злоупотреблениями языковыми предложениями.
Потому-то философия и есть критика языка.
Витгенштейн говорил, что лсуществует не высказываемое. Проблема мистического
ставиться в лТрактате как онтологическая проблема. Однако мистическое
Витгенштейна не является простой метафорой для внешних границ языка,
поскольку трактовская концепция логики существенно связана с концепцией
мистического, более того, делает ее необходимой. Все, что происходит в
универсуме лТрактата, безлично, поскольку в показываемой в нем картине мира
нет лЯ, нет субъекта. Его не видно, как не видно глаза в поле зрения.
Философское же лЯ Ц это не человек, не человеческое тело, а метафизический
субъект, являющийся не частью, а пределом мира.
Философский субъект является границей мира и языка в том смысле, что этот мир
Ц это его мир, субъект придал ему структуру и определенность. Все то, что
находиться в мире, в силу этого является просто фактом. Все факты равноценны.
Нет фактов более или менее глубоких, более или менее ценных. Поэтому и
лсмысл мира должен лежать вне его. От такого мира нечего ждать, в нем не на
что надеяться, и субъекту остается только занять достойную этическую позицию.
Этическое не связывается философом ни с системой норм и правил, ни с наказаниями
за их неисполнение. Этическое Ц это нечто такое. Что несет награду в себе
самом. Этическое не может быть высказано в предложениях, потому что нет
предложений, высказывающих нечто более высокое, нежели остальные предложения.
Кроме того, Витгенштейн утверждал, что лэтика трансцендентальна. Эстетика же
понимается как определенный способ видения, созерцания. Этическая установка
тогда также состоит в установке на в высшей степени незаинтересованное
созерцание мира. Высшей ценностью при этом является сам факт того, что мир
существует. Именно это вызывает высшее философское изумление. лСозерцание мира
с точки зрения вечности есть созерцание его как ограниченного целого. Чувство
мира как ограниченного целого есть мистическое
[12]. Однако это чувство и созерцание невыразимы. Об этом нельзя говорить,
ибо невозможно говорить осмысленно.
Тот, кто понял мысль автора лТрактата, должен понять и бессмысленность всех
выражений, с помощью которых он ее передает. лИтак, Ц замечает З.А. Сокулер, Ц
оказывается, что Витгенштейн не строит в лТрактате никаких концепций языка как
образа реальности. Он сам предупреждает, что все эти утверждения бессмысленны.
Почему Витгенштейн не разъяснил, что является простым объектом? Почему у него
нет развернутого обоснования тезиса об образной природе языка? Потому что все
рассуждения лТрактата Ц это только ступеньки лестницы, ведущей к. чему?
Созерцанию мира как целого? Мистическому переживанию существования мира,
которое снимает вопрос о смысле жизни? О чем нельзя говорить, о том надлежит
молчать. Сумевший понять должен, как утверждает Витгенштейн, отбросить все
сказанное в его книге как ставшую уже ненужно лестницу
[13].
лПожалуй, я могу представить, Ц утверждает Витгенштейн, Ц что имеет ввиду
Хайдеггер под бытием и страхом. Человек имеет склонность атаковать границы
языка. Подумайте, к примеру, об удивлении. Что нечто существует. Удивление
может не выражаться в форме вопроса, оно вовсе не имеет никакого ответа. Все,
что мы в состоянии сказать, а priori может быть только бессмыслицей.. Этой
атакой на границы языка является этика[14]
.
В 1929-1930 годах Витгенштейн прочитал лекцию по этике, включающую размышления о
природе этических суждений. Такие суждения резко отличаются от эмпирически
значимых научных предложений, с помощью которых могут быть выражены оценки или
относительные ценности. Высказывания об относительных и абсолютных ценностях
часто смешиваются, но на самом деле их отделяет глубокая пропасть. Первые мало
чем отличаются от фактов и легко контролируются. Другие, в противовес суждениям
о фактах, соизмеряют человеческие поступки, мысли и намерения с идеалами,
которые считаются абсолютно истинным масштабом оценки всего происходящего.
Суждения о фактах не являются ценностями, и наоборот. Слова, используемые по
научному, Ц это своеобразные сосуды для хранения и передачи информации;
использование же слов в этике имеет сверхъестественный характер. Если
познавательные суждения опираются на опыт и контролируются фактами, то
этические высказывания связаны с иного рода опытом, своеобразие которого
проявляется в религиозной вере. Впрочем, в заключении своей лекции Витгенштейн
выразил уважение к этическим исканиям человеческого духа. лПроповедовать мораль
трудно, обосновать ее невозможно[15].
В поздний период своего творчества Витгенштейн существенно пересмотрел свои
представления, изложенные в лТрактате, в особенности представления о языке.
Выдвигалось множество гипотез, объясняющих причины перемен во взглядах
философа. Очевидно, что мотивы эволюции его взглядов определялись основаниями
как биографического, так и собственно философского характера. К мотивам
биографического характера исследователи обычно относят участие Витгенштейна в
движении за школьную реформу в Австрии, вследствие чего он заинтересовался
идеями австрийского ученого Карла Бюлера, который разработал вариант детской
психологии как своего рода критическое переосмысление гештальтпсихологии.
Логический позитивизм.
Еще в конце XIX века спор о специфике и судьбах философии приобрел форму
дискуссий о проблеме лметафизики. Имелась в виду метафизика как лпервая
философия, которая обязательно ставит мировоззренческие проблемы бытия,
человека, познания и рассматривает их широко и масштабно. Кант и Гегель,
критиковавшие лстарую метафизику, вместе с тем придавали большое значение
новому пониманию таких проблем, как единство и целостность мира, место и роль
человека в универсуме, конечность и бесконечность мира. А вот в конце XIX
века возникло движение, которое было представлено лпервым позитивизмом (Д.С.
Милль, Г. Спенсер, О. Конт), потом лвторым позитивизмом (Э. Мах, Р.
Авенариус), а начиная с 20-х годов и до нынешнего времени Ц лтретьим
позитивизмом, или неопозитивизмом.
Возникнув в XX веке, на первом этапе своего развития неопозитивизм объявил
философские вопросы лишенными смысла, поскольку их нельзя проверить в
индивидуальном опыте. На втором, так называемом семантическом этапе различные
ответы на философские вопросы неопозитивистами истолковывались как различные
варианты соглашений между философами в том или ином употреблении слов в
языке. Соответственно были сделаны выводы о том, что предметом философии
является либо логика науки (логический позитивизм), либо структура языка
науки (лингвистический анализ). Ныне оба направления входят в состав так
называемой аналитической философии, которая выражает современные тенденции
позитивизма. Аналитическая философия стремиться сохранить идею анализа,
использовав для этого не только учение неопозитивистов, но и другие, даже
противоборствующие системы, и одновременно произведя дальнейшее очищение
своей теории от каких-либо сугубо философских посылок.
Логический позитивизм (Б. Рассел) заявляет, что каждую философскую проблему
можно свести путем анализа к логической. В ходе этой операции выявляются
элементарные суждения, которые имеют значение, если при их сопоставлении не
нарушены законы логики. Вопрос об истинности суждений подменяется при этом
вопросом правильности их построения.
Решая проблему истинности знания, Рассел ставит в тесную зависимость понятия
факта, веры и истины. При этом такая зависимость рассматривается в плане
убеждения, что лвсе человеческое знание недостоверно, неточно и частично
[16]. С точки зрения Рассела, факты Ц это то, что делает утверждение
истинным или ложным. лФизические факты в большей своей части не зависят не
только от нашего веления, но даже от нашего опыта
[17].
Вера Ц это согласие субъекта с содержанием своих высказываний. листинность есть
свойство веры и, как производное, свойство предложений, выражающих веру. Истина
заключается в определенном отношении между верой и одним или более фактами, чем
сама вера. Когда это отношение отсутствует, вера оказывается ложной
[18].
Различая ложную и истинную веру, Рассел полагает, что знание Ц это часть
истинной веры. Но что такое познание, ведущее к знанию, автор лЧеловеческого
познания объявляет двусмысленным вопросом, на который невозможно точно
ответить. Единственное, что можно сказать о знании, это то, что оно всегда
сомнительно. И это потому, что материя, к которой имеет отношение знание,
прямо не доступна для познания.
Тем не менее, общественная жизнь невозможна без научного знания, а успехи
производственной деятельности говорят, что научное знание не так уж и
сомнительно, как представляется это Расселу. И ему приходится искать
объяснение, чем поддерживается научный прогресс. Он формулирует пять
постулатов научного знания: квазипостоянства, независимых причинных линий,
пространственно-временной непрерывности, структурности и аналогии. Опора на
эти принципы позволяет исследователям достигать удовлетворительных
результатов.
Постулат квазипостоянства заключается в утверждении, что очень часто встречаются
относительно устойчивые события. Постулат независимых причинных линий
утверждает, что лчасто можно образовать такую последовательность событий, что
из одного или двух членов такой последовательности можно вывести что-либо
относящееся ко всем другим членам[19].
Постулат пространственно-временной непрерывности гласит, что два несмежных
события в лпричинной линии должны быть связаны непрерывной цепью смежных
событий. Структурный постулат означает, что когда какое-то число структурно
сходных событий группируется около их центра, то обычно эти события принадлежат
к лпричинным линиям, исходящим от события той же структуры, помещенного в
центре. Постулат аналогии гласит, что если наблюдением устанавливается, что
некоторая причинная зависимость встречается постоянно, то и в тех случаях,
когда наблюдается лишь причина, но нет способа установить следствие, все же
вероятно, что оно все-таки имеет место.
Своими постулатами научного значения Рассел вносит определенный вклад в
разработку теоретических основ индуктивного метода исследования, теория
которого, до сих пор не создана, и существует сомнение, что когда-либо она
будет разработана.
Заключение.
лНеопозитивизм Ц обозначение направления, в которое включают различные
логико-философские школы, подходы, позиции. Неопозитивизм представляют такие
видные философы XX века как: М. Шлик (1982-1936), Р. Карнап, О. Нейрат, Г.
Рейхенбах, А. Тарский, Я. Лукасевич, логик, математик, философ Б. Рассел
(1872-1970), основатель философии лингвистического анализа австрийский
философ Л. Витгенштейн (1889-1951), логик и методолог науки К. Попер, И.
Лакатос, Т. Кун и др. Их относительно единство состоит в особом толковании
предмета и задач философии: подвергается решительно критике понимание
философии как метафизики и отстаивается идея лподлинной научной философии,
ориентирующейся на строгие образцы естественнонаучного, математического
знания.
Борьба неопозитивистов против метафизики имела и до сих пор имеет достаточно
серьезные теоретические основания и социально-практические предпосылки.
Реальным основанием, относящимся к самой философии, является характерное
противоречие: философия связана с жизнью, практикой, но она является
сверхопытным знанием и познанием, высокоспециализированной и трудной для
понимания областью человеческой культуры. Представители точных наук упрекают
философию в неясности рассуждений, в усложненности языка. Подобные же упреки
можно услышать и от тех людей, которые изучают философию, приобщаются к ней.
Со стороны бывает нелегко разобраться, скрывается ли за трудностью понимания
философских текстов, философского языка глубина анализа, разветвленность
понятийно-категориального аппарата или запутанность, непроясненность понятий,
логики рассуждений.
[1] Грязнов А.Ф. Эволюция философских взглядов Л. Витгенштейна. М., 1985. с. 26.
[2] Фреге Г. Мысль: логическое исследование
// Философия. Логика. Язык. М., 1985. С. 19.
[3] Лакатос И. Бесконечный регресс в
обосновании математики // современная философия науки. М., 1994. С. 76.
[4] Лакатос И. Указ. раб. С. 123.
[5] Рассел Б. Человеческое познание. Его сфера и границы. Киев, 1997. с. 74.
[6] Цит. По Сокулер З. А. Людвиг
Витгенштейн в философии XX века. Долгопрудный, 1994. С. 34-35.
[7] Витгенштейн Л. Логико-философский
трактат // Философские работы (часть 1) М., 1994, с. 3.
[8] Там же. С. 3.
[9] Грязнов А.Ф. Эволюция философских взглядов Л. Витгенштейна. М., 1985. С. 72.
[10] Витгенштейн Л. Логико-философский
трактат // Философские работы (часть 1) М., 1994, с.141.
[11] Витгенштейн Л. Логико-философский
трактат // Философские работы (часть 1) М., 1994, с33.
[12] Витгенштейн Л. Логико-философский
трактат // Философские работы (часть 1) М., 1994, с45.
[13] Сокулер З.А. Указ. раб. С. 64-65.
[14] Вейсман Ф. Витгенштейн и Венский
кружок // Аналитическая философия: становление и развитие. М., 1998. С. 54.
[15] Вейсман Ф. Витгенштейн и Венский
кружок // Аналитическая философия: становление и развитие. М., 1998. С. 62.
[16] Рассел Б. Человеческое познание. М., 1957. С. 540.
[17] Там же. С. 178.
[18] Рассел Б. Человеческое познание. М., 1957. С. 178.
[19] Там же. С. 237.
