Доклад: Жизнь и творчество А. Блока

Александр Александрович Блок родился и воспинтывался в высококультурной
дворянско-интеллигентской семье. Его отец, Александр Львович, вел свой род от
врача Иоганна фон Блока, приехавшего в Россию в середине XVIII века из
Мекленбурга, и был профессонром Варшавского университета по кафедре
государстнвенного права. По отзывам сына, он был также способнным музыкантом,
знатоком литературы и тонким стилистом. Однако его деспотический характер
стал причиной того, что мать будущего поэта, Александра Андреевна, была
вынуждена уйти от мужа еще до рождения сына. Таким образом, детские и
юношеские годы Блока прошли сначала в петербургском лректорнском доме (дед,
Андрей Николаевич Бекетов,Ч пронфессор-ботаник, ректор Петербургского
университета), затем, после второго замужества матери, в доме отчинма Ч
офицера Франца Феликсовича Кублицкого-Пиоттух, а каждое лето Ч в бекетовском
подмосковном имении Шахматове.
В либеральной и лнародолюбивой семье Бекетонвых многие занимались
литературным трудом. Дед Блока был автором не только солидных трудов, но и
многих научно-популярных очерков. Бабушка, Елизанвета Григорьевна, всю жизнь
занималась переводами научных и художественных произведений. лСписок ее
трудов громаден,Ч вспоминал позднее внук. Литерантурной работой
систематически занимались и ее доченри Ч мать Блока и его тетки.
Атмосфера литературных интересов очень рано пронбудила в нем непреодолимую
тягу к поэзии. Благодаря воспоминаниям М. А. Бекетовой до нас дошли детские
стихи Блока, написанные им в пятилетнем возрасте. Однако серьезное обращение
к поэтическому творчестнву, во многом связанное с увлечением юного Блока
поэзией Жуковского, Пушкина, Лермонтова, Тютченва, Фета, Полонского, падает
на годы окончания им гимназии и поступления в 1898 году на юридический
факультет Петербургского университета (в 1901 году он перейдет на славяно-
русское отделение историко-филологического факультета и успешно закончит его
в 1906 году).
Лирика Блока Ч явление уникальное. При всем многообразии ее проблематики и
художественных реншений, при всем отличии ранних стихотворений от последующих Ч
она выступает как единое целое, как одно развернутое во времени
произведение, как отранжение пройденного поэтом лпути. На эту ее
особеннность указывал и сам Блок.
Повторимся, что в 1910Ч1911 годах, подготавлинвая к изданию свое первое собрание
стихотворений, Блок разместил их по трем книгам. Это трехтомное деление поэт
сохранил и в двух последующих изданинях (1916 и 1918Ч1921), хотя внутри томов
автор и внес существенные изменения. В окончательном виде три тома включают в
себя 18 лирических циклов (лстран души, по выражению поэта). В предисловии к
первому изданию лСобрания стихотворений Блок подчеркивал единство своего
замысла: лКаждое стинхотворение необходимо для образования главы 
(т. е. цикла.Ч Ред.); из нескольких глав составляется книга; 
каждая книга есть часть трилогии; всю трилонгию я могу назвать лроманом
в стихах... А через несколько месяцев в письме к Андрею Белому он раснкрывает
основной смысл этапов пройденного им пути и содержание каждой из книг трилогии:
л...таков мой путь, теперь, когда он пройден, я твердо уверен, что это
должное и что все стихи вместе Ч лтрилогия вочеловечения (от мгновения
слишком яркого света Ч через необходимый болотистый лес Ч к отчаянью,
проклятиям, лвозмездию* и...Ч к рождению человека лобщественного, художника,
мужественно глядященго в лицо миру..,).
В первый том (1898Ч1903) вошли три цикла. Пернвый из них Ч лAnte lucem (лДо
света) Ч как бы предварение будущего нелегкого пути. Общая романнтическая
настроенность цикла предопределила и антинномическое отношение молодого поэта
к жизни. На одном полюсе Ч мотивы мрачной разочарованности, кажущиеся такими
неестественными для девятнадцантилетнего юноши: лЯ стар душой. Какой-то
жребий черный Ч // Мой долгий путь. Или: лСмеюсь над жалкою толпою // И
вздохов ей не отдаю. Зато на другом Ч тяга к жизни, приятие ее:
Я стремлюсь к роскошной воле, Мчусь к прекрасной стороне, Где в широком
чистом поле Хорошо, как в чудном сне,Ч
и осознание высокой миссии поэта, его грядущего торнжества:
Но к пели близится поэт, Стремится, истиной влекомый, И вдруг провидит новый
свет За далью, прежде незнакомой...
Центральный цикл первого тома Ч лСтихи о Пренкрасной Даме. Это и есть то
лмгновение слишком яркого света, о котором Блок писал А. Белому. В этом
цикле нашли отражение любовь молодого поэта к своей будущей жене Л. Д.
Менделеевой и увлечение его философскими идеями Вл. Соловьева. Наиболее
близко ему в это время было учение философа о сущенствовании Души Мира, или
Вечной Женственности, которая может примирить лземлю и лнебо и спасти
находящийся на грани катастрофы мир через его дунховное обновление. Живой
отклик у поэта-романтика получила мысль философа о том, что сама любовь к
миру открыта через любовь к женщине.
Соловьевские идеи лдвоемирия, сочетание материнального и духовного воплотились
в цикле через многонобразную систему символов. Многопланов облик героинни. 
С одной стороны, это вполне реальная, лземная
женщина. лОна стройна и высока, // Всегда надменна и сурова. Герой видит ее
лкаждый день издалека. С другой же стороны, перед нами небесный, мистический
образ лДевы, лЗари, лВеличавой Вечной жены, лСвятой. лЯсной,
лНепостижимой... То же можно сказать и о герое цикла. лЯ и молод, и
свеж, и влюбнлен,Ч вполне лземная самохарактеристика. А далее он же
лбезрадостный и темный инок или лотрок, занжигающий свечи. Для усиления
мистического впечатленния Блок щедро использует эпитеты, такие,
например, как лпризрачные, лневедомые тени или лневедомые звуки, лнадежды
нездешние или лнездешние виденния, лкрасота неизреченная, лнепостижимая
тайна, лгрусть несказанных намеков и т. п.
Таким образом история земной, вполне реальной любви преображается в 
романтико-символический мистико-философскии миф. У него своя фабула 
и свой сюжет. Основа фабулы Ч противопоставление лземнного 
(лирический герой) лнебесному (Прекрасная Дама) и в то же время 
стремление к их соединению, лвстрече, в результате чего и должно наступить
пренображение мира, полная гармония. Однако лиричеснкий сюжет осложняет
и драматизирует фабулу. От стихотворения к стихотворению происходит смена
нанстроений героя: радужные надежды Ч и сомнения в них, ожидание любви Ч и
боязнь ее крушения, вера в неизменность облика Девы Ч и допущение того, что он
может быть искажен (лНо страшно мне: изменишь облик Ты).
Драматическая напряженность присуща и завершанющему первый том циклу с
многозначительным нанзванием лРаспутья. Тема Прекрасной Дамы продолнжает
звучать и в этом цикле, но здесь возникает и нечто новое: качественно иная
связь с лповседневноснтью, внимание к людскому горю, социальная
пробленматика (лФабрика, лИз газет, лПо берегу плелся больной человек... и
др.). лРаспутья намечают вознможность грядущих перемен в творчестве поэта,
котонрые отчетливо проявят себя уже во втором томе.
Лирика второго тома (1904Ч1908) отразила сущенственные изменения блоковского
мировосприятия. Обнщественный подъем, охвативший в это время самые широкие
слои российского народа, решающим обранзом воздействовал и на Блока. Он
отходит от мистинцизма Вл. Соловьева, от чаянного идеала мировой гармонии, но
не потому, что идеал этот стал несостоянтельным для поэта. Он навсегда
остался для него той лтезой, от которой начинался его путь. Но в сознание
поэта властно вторгаются события окружающей жизни, требующие своего
осмысления. Он воспрининмает их как динамичное начало, лстихию, вступаюнщую
в конфликт с лнесмутимой Душой Мира, как лантитезу, противостоящую лтезе,
и погружается в сложный и противоречивый мир людских страстей, страданий,
борьбы.
Своеобразный пролог ко второму тому Ч цикл лПунзыри земли. Поэт неожиданно и
полемически обращанется к изображению лнизменной природы: лвечности болот,
лржавых кочек и пней, фантастических сканзочных тварей, их населяющих. Он
мог бы сказать вмеснте со своим добрейшим лболотным попиком:
Душа моя рада Всякому гаду И всякому зверю И о всякой вере,Ч
признавая закономерность существования этого стинхийного мира и право его
обитателей чтить лсвоего полевого Христа.
В последующих двух циклах (лРазные стихотворенния и лГород) охват явлений
действительности ненизмеримо расширяется. Поэт погружается в тревожнный,
остроконфликтный мир повседневной жизни, ощущая себя сопричастным всему
происходящему. Это и события революции, которую он воспринимал, подобно
другим символистам, как проявление народнной разрушительной стихии, как
борьбу людей новой формации с ненавистным ему царством социального бесправия,
насилия и пошлости. В той или иной степенни эта позиция отражена в
стихотворениях лШли на приступ. Прямо в грудь..., лПоднимались из тьмы
погребов..., лМитинг, лСытые и др. Характерно, однако, что лирический
герой при всей солидарности с теми, кто выступает на защиту угнетенных, не
считает себя достойным оказаться в их рядах:
Вот они далёко, Весело плывут. Только вас с тобою, Верно, не возьмут!
(Барка жизни стала...)
На такой щемящей ноте начинает звучать в лирике Блока одна из главных для него
проблем Ч народ и интеллигенция.
Помимо мотивов, связанных с революционными сонбытиями, в названных циклах
отражены и многие другие стороны многообразной и бесконечно изменчинвой
русской жизни. Но особое значение приобретают стихотворения, где поэт
развертывает лширокоохват-ный образ родины и подчеркивает свою неразрывную
связь с ней. В первом из них (лОсенняя воля, 1905) отчетливо просматриваются
лермонтовские традиции. В стихотворении лРодина Лермонтов назвал свою любовь
к отчизне лстранной, потому что она расхондится с традиционным
лпатриотизмом. Ему были донроги лне слава, купленная кровью, а лстепей
холоднное молчанье и лдрожащие огни печальных деренвень. Такова же и любовь
Блока: лНад печалью нив твоих заплачу, // Твой простор навеки полюблю...,Ч с
той, пожалуй, разницей, что она у него более интимнная, более личная. Не
случайно образ родины лперетенкает здесь в образ женщины (лИ вдали, вдали
принзывно машет // Твой узорный, твой цветной рункав),Ч прием, который будет
повторяться и в более поздних стихотворениях Блока о родине. Блоковский герой
не случайный прохожий, а один из сыновей России, идущий лзнакомым путем и
сопричастный горькой судьбе тех, кто лумирает, не любя, но кто стремится к
слиянию с родиной: лПриюти ты в далях необъятных! // Как и жить и плакать без
тебя!
По-иному раскрывается образ отчизны в стихотвонрении лРусь (1906). Русь Ч это
тайна Ч вот исходнное и итоговое резюме, подчеркнутое кольцевой
компонзицией стихотворения. Поначалу кажется, что тайна Руси проистекает из
лпреданий старины: лмутного взора колдуна, ведунов с ворожеями, ведьм,
чертей... Однако, вчитываясь в стихотворение, начинаешь поннимать, что тайна
Руси не в этом. Она там, лгде разнонликие народы // Из края в край, из дола в
дол // Ведут ночные хороводы // Под заревом горящих сел. Разгадка тайны Ч в
лживой душе народа, не запятннавшей на просторах России своей лпервоначальной
чистоты. Чтобы ее постичь, надо жить одною жизнью с народом.
Погружаясь в стихию повседневности, Блок создает и ряд стихотворений, который
исследователи его творчества называют лчердачным циклом: лХолодный день, лВ
октябре, лНочь. Город угомонился..., "Я в четырех стенах Ч убитый // Земной
заботой и нужндой..., лОкна во двор, лХожу, брожу понурый..., лНа чердаке
и др. Лирический герой цикла Ч преднставитель городских низов, один из многих
луниженнных и оскорбленных, обитатель городских подвалов и чердаков. Уже
сами названия и зачины стихов, а в еще большей степени детали обстановки,
окружающей героя (лзловонные двери, лнизкий потолок, лзапленванный угол,
лоловянные кровли, лколодезь двора и пр.), кажутся неожиданными в устах
певца Пренкрасной Дамы. Но вот что еще удивительнее: герой лчердачного цикла
при всей своей внешней непохонжести на автора воспринимается нами именно как
вынразитель авторского ля. И это не актерский прием поэта, играющего
соответствующую роль. Здесь пронявилась существенная особенность блоковского
лиризнма, которую он не только сознавал, но и активно занщищал: лПисатель,
может быть, больше всего Ч челонвек, потому-то ему случается так особенно
мучительно безвозвратно и горестно растрачивать свое человечеснкое ля,
растворять его в массе других требовательных и неблагодарных ля. И еще:
л...Писатель, верующий в свое призвание, каких бы размеров этот писатель ни
был, сопоставляет себя со своей родиной, полагая, что болеет ее болезнями,
сораспинается с нею... Таким образом, самораскрытие блоковского лирического
героя в ряде случаев происходит через лрастворение себя в чужих ля, через
лсораспинание его с этими чужими ля, благодаря чему происходит обретение
самого себя.
Два следующих цикла второго тома Ч лСнежная маска* и лФаина Ч отражают
внезапно вспыхнувншее чувство поэта к актрисе Н. Н. Волоховой. Стихия природы
(лПузыри земли), стихия повседневной жизни (лРазные стихотворения, лГород)
теперь сменняются стихией хмельной, испепеляющей страсти. Отндаваясь своему
чувству, герой лСнежной маски, лнанстигнутый метелью, погружается в лвихри
снежнные , в л снежный мрак очей , упивается этими лснежными хмелями и во
имя любви готов сгореть лна снежном костре. Заметим, что символы ветра,
метели пройдут через всю поэзию Блока вплоть до поэмы лДвенадцать, знаменуя
собой стихийную, динамическую сторону жизни. Героиня цикла почти линшена
конкретных примет, ее черты романтически уснловны (у нее лнеизбежные глаза,
они могут лцвести;
лтихая поступь и лснежная кровь, ее голос лслышен сквозь метели).
В цикле лФаина образ героини обогащается новынми свойствами. Она не только
воплощение лстихии души, но и выражение стихии народной жизни:
Смотрю я Ч руки вскинула, В широкий пляс пошла, Цветами всех осыпала И в
песне изошла... Неверная, лукавая, Коварная Ч пляши! И будь навек отравою
Растраченной души.
Мотив лрастраченной души звучит и в других стинхотворениях цикла, в том
числе и в широко известном лО, весна без конца и без краю.... Его обычно
привондят как пример мужественного взгляда поэта на жизнь. И это, конечно,
верно. Но сам Блок говорил, что лхудожник, мужественно глядящий в лицо миру,
вглядывается лв контуры добра и зла Ч ценою утраты части души. Недаром
стихотворение это заканчиваетнся упоминанием не только лмучений, но и
лгибели:
И смотрю, и вражду измеряю, Ненавидя, кляня и любя:
За мученья, за гибель Ч я знаю Ч Все равно: принимаю тебя!
Однако из мира стихий, лбушующих лиловых миров, как определяет сам Блок
период лантитезы, отраженный во втором томе, художник выходит не столько с
утратами, сколько с обретениями. Теперь лза плечами все лмое и все лне мое,
равно велинкое... Ч пишет он в письме А. Белому. Это новое минроощущение
поэта отразилось и в венчающем второй том цикле с многозначительным названием
лВольные мысли. Именно здесь звучат слова, предвещающие его переход к
третьему, завершающему этапу его лвончеловечения:
Всегда хочу смотреть в глаза          людские,
И пить вино, и женщин целовать,
И яростью желаний полнить вечер,
Когда жара мешает днем мечтать.
И песни петь! Ч И слушать в мире ветер!
Третий том Ч завершающий, высший этап пройнденного поэтом трудного, подчас
мучительного пути. лТезу первого и лантитезу второго тома сменяет лсинтез.
Синтез Ч это новая, более высокая ступень осмысления действительности,
отвергающая предыдунщие и в то же время соединяющая в себе по-новому
некоторые их черты. Это следует иметь в виду, ибо существует довольно
распространенное представление о пути Блока как о прямолинейном и неуклонном
движении лвсе вперед и выше. А между тем сам поэт свидетельствовал, что его
лвосхождение шло не по прямой, а по спирали и сопровождалось лотклонениянми
и лвозвратами. И содержание третьего тома поднтверждает это.
Он открывается циклом лСтрашный мир. Тема лстрашного мира Ч сквозная в
творчестве Блока. Она присутствует и в первом, и особенно во втором томе. К
сожалению, ее часто трактуют лишь как тему обличения лбуржуазной
действительности. На самом же деле это только внешняя, легко видимая сторона
лстрашного мира. Но есть и другая, глубинная его суть, быть может еще более
важная для поэта. Челонвек, живущий в лстрашном мире, испытывает его
тлетворное воздействие. При этом страдают и нравстнвенные ценности. Стихия,
лдемонические настронения, губительные страсти овладевают человеком. В
орбиту этих темных сил попадает и сам лирический герой. Душа его трагически
переживает состояние собнственной греховности, безверия, опустошенности,
смертельной усталости.
Здесь отсутствуют естественные, здоровые человенческие чувства. Любовь? Ее
тоже нет. Есть лгорькая страсть, как полынь, лнизкая страсть, бунт лчерной
крови (лУнижение, лНа островах, лВ ресторане, лЧерная кровь). Герой,
утративший душу, предстает перед нами в разных обличиях. То он лермонтовско-
врубелевский демон, страдающий сам и несущий гинбель другим (два
стихотворения с одинаковым названнием лДемон), то лстареющий юноша Ч
двойник лирического героя (лДвойник). Прием лдвойничест-ва лег в основу и
трагически-сатирического цикла лЖизнь моего приятеля. Это история человека,
который лв сумасшествии тихом бессмысленных и безрандостных буден растратил
сокровища своей души:
лПробудился: тридцать лет. // Хвать-похвать,Ч а сердца нет. Печальный итог
его жизни подводит сама смерть (лГоворит смерть):
С него довольно славить Бога,Ч Уж он Ч не голос, только Ч стон, Я отворю.
Пускай немного Еще помучается он.
Трагическое мироощущение, лугрюмство, свойстнвенные большинству
стихотворений цикла, находят свое крайнее выражение в тех из них, где законы
лстрашного мира приобретают космические масштанбы:
Миры летят. Года летят. Пустая Вселенная глядит в нас мраком глаз. А ты, душа,
усталая, глухая, О счастии твердишь,Ч который раз?
Мысль о роковом круговороте жизни, о ее безыснходности с удивительной
простотой и силой выражена в известном восьмистишии лНочь, улица, фонарь,
апнтека.... Этому способствуют его кольцевая композинция, точные и емкие
эпитеты (лбессмысленный и туснклый свет, лледяная рябь канала), наконец,
необычнная и смелая гипербола (лУмрешь Ч начнешь опять сначала).
Такой же обобщающий смысл несет и последнее стихотворение цикла лГолос из
хора. В нем звучит мрачное, поистине апокалиптическое пророчество о грядущем
торжестве зла во всем мире:
И век последний, ужасней всех, Увидим и вы и я. Все небо скроет гнусный грех,
На всех устах застынет смех, Тоска небытия...
И заключительные строки:
О, если б знали, дети, вы,
Холод и мрак грядущих дней!
Означает ли это, что Блок признает торжество лстрашного мира над людьми и
таким образом капинтулирует перед ним? Дадим слово самому поэту:
лОчень неприятные стихи <...> Лучше бы было этим словам остаться
несказанными. Но я должен был их сказать. Трудное надо преодолеть. А за ним
будет ясный день.
Тему лстрашного мира продолжают два небольнших цикла Ч лВозмездие и лЯмбы.
Слово лвозмезндие понимают обычно как наказание за некое пренступление.
Причем наказание, исходящее со стороны, от кого-то. Возмездие, по Блоку, это
прежде всего осуждение человеком самого себя, суд собственной сонвести.
Главная вина героя Ч измена данным когда-то священным обетам, высокой любви,
измена человечеснкому предназначению. А следствием этому Ч распланта:
душевная опустошенность, усталость от жизни, понкорное ожидание смерти. Эти
мотивы звучат во всех стихотворениях цикла лВозмездие, начиная с первонго
широко известного лО доблестях, о подвигах, о славе... и кончая лШагами
командора и лКак сверншилось, как случилось?. В исполненных глубокого
символического значения лШагах командора Блок переосмысливает сюжет о Дон
Жуане. Его герой вынступает не в амплуа традиционного соблазнителя, а в роли
изменника, презревшего любовь Девы Света, донны Анны. И хотя он и бросает
дерзкий вызов судьнбе: лЖизнь пуста, безумна и бездонна! // Выходи на битву,
старый рок! Ч его поражение предопределено. Превыше всего ценивший свою
лпостылую свободу и предавший лДеву Света, он обречен на гибель:
лДонна Анна в смертный час твой встанет. // Анна встанет в смертный час.
Если в цикле лВозмездие расплате подвергается личность, допустившая
воздействие на себя губительнных ядов лстрашного мира, то в лЯмбах
возмездие грозит уже не отдельному человеку, а лстрашному миру в целом.
Смысловой и ритмической основой цикла стал лгневный ямб. Это подчеркивает и
эпинграф к нему Ч слова древнеримского сатирика Юве-нала: лНегодование
рождает стих. Ранее в письме к А. Белому Блок признавал право лздраво,
честно, наяву говорить лНЕТ всему настоящему только за тем человеком, кто
делает это лпо-божьи (т. е. имея в себе в самых глубинах скрытое, но верное
лДА). Это лДА Ч вера в добро и свет и желание трудиться во имя их будущего
торжества,Ч прозвучало во вступинтельном стихотворении цикла:
     О, я хочу безумно жить:
Все сущее Ч увековечить, Безличное Ч вочеловечить, Несбывшееся Ч воплотить!
Говоря лнет лдням настоящим, поэт убежден в том, что крушение старых устоев
жизни Ч неизбежнно:
На непроглядный ужас жизни Открой скорей, открой глаза, Пока великая гроза
Все не смела в твоей отчизне...
                    (Да, так диктует, вдохновенье...)                    
Эта лвеликая гроза, по Блоку, разразится в рензультате усилий новых, молодых
людей (лЮность Ч это возмездие):
Я верю: новый век взойдет Средь всех несчастных поколений.
Пусть день далек Ч у нас все те ж Заветы юношам и девам:
Презренье согревает гневом, А зрелость гнева Ч есть мятеж.
     (В огне и холоде тревог...)
Об этом же поэт писал в одном из своих писем 1909 года: лРеволюция русская в
ее лучших предстанвителях Ч юность с нимбом вокруг лица.
Написанный Блоком после поездки в Италию веснной 1909 года цикл Ч
лИтальянские стихи может показаться чужеродным в третьем томе. Недаром В.
Брюсов охарактеризовал их лишь как лпрекрасные строфы чистой поэзии. Однако
насчет лчистой поэнзии Брюсов ошибся. Именно здесь Блок определяет позицию
лчистого искусства как лтворческую ложь. лВ легком челноке искусства можно
луплыть от скуки мира, но подлинное искусство Ч лноша на плечах, долг,
подвиг. Другой вопрос, глубоко волннующий поэта и поставленный им в цикле,Ч о
соотнношении цивилизации и культуры. В современной цинвилизации поэт
усматривает бездуховное, а значит, разрушительное начало. Именно поэтому
лцивилизонванную Флоренцию, забывшую о своей древней кульнтуре, он называет
предательницей:
Умри, Флоренция, Иуда, Исчезни в сумрак вековой!
Хрипят твои автомобили, Твои уродливы дома, Всеевропейской желтой пыли Ты
предала себя сама.
     (Флоренция, 1)
Подлинная культура, по Блоку, неразрывно связанна со лстихией, т. е. с
жизнью народа. В стихотвореннии лРавенна современный город рисуется
кладбинщем (лдома и люди Ч все гроба), но зато звучат наднписи на старинных
надгробьях:
     
Лишь медь торжественной латыни
 
Поет на плитах, как труба.
Именно в этом городе Ч хранилище непреходящих ценностей культуры, который,
лкак младенец, спит лу сонной вечности в руках,Ч и может появиться тень
великого флорентийца:
Тень Данта с профилем орлиным
О Новой Жизни мне поет.
Грядущее обновление связывает А. Блок и с облинком простых итальянских
девушек, каждая из котонрых может стать Мадонной и подарить миру нового
Спасителя.
Раздел лРазные стихотворения содержит действинтельно лразные по своему
содержанию стихи.
Несколько из них посвящены теме лпоэта и поэнзии (лЗа гробом, лХудожник,
лДрузьям, лПоэнты). Остановимся на последнем из них. Со свойственнной ему
беспощадной искренностью Блок создает лгрупповой портрет современных поэтов,
не исклюнчая из их ряда и самого себя. Поначалу блоковские служители муз
могут вызвать у читателя неприятие (они лнапивались, лболтали цинично и
пряно, лпод утро их рвало, лпотом вылезали из будок как псы). Вот уж
поистине вспомнишь пушкинскую характериснтику стихотворца: лИ меж детей
ничтожных мира, // Быть может, всех ничтожней он. Однако поэты у Блока,
несмотря на все свои человеческие слабости, обладают огромным преимуществом
перед благопринстойными обитателями лобывательской лужи. Они способны ценить
прекрасное, мечтать о лвеке златом, способны, наконец, на бунт против лживых
устоев жизни:
Ты будешь доволен собой и женой, Своей конституцией купой, А вот у поэта Ч
всемирный запой, И мало ему конституций!
И даже уходя из жизни (собачья жизнь Ч собачья смерть), поэт возвышается над
обывателями, ибо до конца сохраняет веру в свои идеалы:
Пускай я умру под забором, как пес, Пусть жизнь меня в землю втоптала,Ч Я
верю: то Бог меня снегом занес, То вьюга меня целовала!
лМузыкальное название следующего цикла Ч лАрфы и скрипки Ч появилось не
случайно. Оно связано с блоковской концепцией музыки как внутнренней сущности
мира, его организующей силы. лДуша настоящего человека,Ч писал А. Блок в одной
из своих статей,Ч есть самый сложный и самый певунчий музыкальный инструмент
<...> Бывают скрипки расстроенные и скрипки настроенные. Расстроенная
скрипка всегда нарушает гармонию целого; ее визглинвый вой врывается докучной
нотой в стройную музынку мирового оркестра <...> Художник Ч это тот
<..->, кто слушает мировой оркестр и вторит ему, не фальншивя. Если
скрипки могут быть расстроенными и настроенными, то арфа для Блока Ч символ
музыки, звучащей всегда в унисон с лмировым оркестром.
Тематический диапазон цикла (наиболее объемного в томе) весьма широк.
Верность или неверность челонвека лдуху музыки может выражаться в самых
разннообразных проявлениях: от высоких взлетов души до ее подчинения лтемным
стихиям, падения, капитунляции перед лстрашным миром. Поэтому многие
стинхотворения цикла находятся как бы в оппозиции друг другу.
Одно из ключевых стихотворений цикла Ч лНа смерть Комиссаржевской. Поэт чтит
ее как великую актрису, как лхудожницу, которая лне лукавила, но была верна
музыке, как воплощение лвечной юноснти. По убеждению Блока, истинный
художник не уходит от нас бесследно.
Пускай хоть в небе Ч Вера с нами. Смотри
сквозь тучи: там она Ч Развернутое ветром
знамя, Обетованная весна.
Совсем иные мелодии звучат в тех стихотворениях, где слышны отзвуки
дисгармонии лстрашного мира. Среди них известное лЯ пригвожден к трактирной
стойке... Ч о безвозвратно утраченном счастье и гинбельной любви-страсти. К
ним относится и лЧерный ворон в сумраке снежном...  Ч одно из лучших
созданний блоковской любовной лирики. Подлинного глубонкого чувства герой
стихотворения не испытывает (лВ легком сердце Ч страсть и беспечность). И не
ведают опьяненные страстью влюбленные, что лНад бездоннным провалом в
вечность, // Задыхаясь, летит рысак.
Этот удивительный по своей смелости и емкости образ-символ говорит и о
мимолетности и зыбкости любовного чувства, да и вообще человеческой жизни, и
напоминает о роковой зависимости человека от ненподвластных ему мировых
законов, а может рассматнриваться и как некое апокалиптическое пророчество
(вот он Ч лчерный ворон!). Завершающая строфа Ч отрезвление героя:
Страшный мир! Он для сердца тесен! В нем Ч
твоих поцелуев бред, Темный морок цыганских
песен, Торопливый полет комет!
Он снова оказывается перед лицом лстрашного мира, где поцелуи Ч только
лбред, где человека околдовывает лтемный морок цыганских песен. Слово
лморок Ч полногласная форма от лмрак. И к тому же родственное слову
лморочить. Известно, что Блок любил цыганские песни и романсы. Но здесь они
выступают как темная сила, поскольку берут в плен свободную человеческую
душу. Последняя же строка возвращает нас к тому, что все мы пленники
угрожанющего нам космоса.
лЦыганская тема присутствует и в некоторых друнгих стихотворениях цикла. В
них слышны отзвуки лметельных мотивов второго тома, губительных ллинловых
миров блоковской антитезы. Одно из них Ч лОпустись, занавеска линялая... Ч
стилизовано под народную песню:
Сгинь, цыганская жизнь небывалая, Погаси,
сомкни очи твои!
Отдаваясь до конца стихии цыганских страстей, герой, что называется,
лпрожигал жизнь. И вот пенчальный итог: лСпалена моя степь, трава свалена,
// Ни огня, ни звезды на пути...
Сходная ситуация и в другом лцыганском стихотвонрении Ч лКогда-то гордый и
надменный....
Подобные трагические, лгибельные мотивы сонставляют существенную часть
лирического наследия А. Блока. Более того, они органичны для его поэтичеснкого
облика и раскрывают сложность и противоречинвость его души. л...Я всегда был 
последователен в основном,Ч подчеркивал поэт,Ч я последователен и в своей
любви к лгибели (незнание о будущем, окрунженность неизвестным, вера в судьбу
и т. д.Ч свойстнва моей природы, более чем психологические. Но при этом
следует понимать, что лгибель и лмрак Ч это только неизбежные этапы большого
и трудного пути поэта. лРазве можно миновать лмрак, идя к лсвету? Ч вопрошал
совсем еще юный Блок. И предназначенный ему путь он прошел мужественно и до
конца.
лЦыганская стихия, любовь, музыка, искусство, лпечаль и радость нашли свое
место и в следующем цикле Ч лКармен. С одной стороны, он живо напонминает
лСнежную маску и лФаину сходными обстонятельствами создания (там Ч
увлечение поэта актринсой Н. Волоховой, здесь Ч оперной певицей Л. А.
Дельмас, которой и посвящен цикл) и сквозной темой всепоглощающей стихийной
любви. Да и сам поэт признавался, что в марте 1914 года (время напинсания
последнего цикла) он лотдался стихии не менее слепо, чем в январе 1907-го,
когда была написана лСнежная маска. Однако лКармен не повторение
пройденного. Гимн стихийной любви звучит здесь уже на новом витке спирали
блоковского пути.
Образ Кармен у поэта многолик, синтетичен. Карнмен Ч и героиня оперы Визе, и
современная женщинна. Она и независимая, вольнолюбивая испанская цынганка, и
славянка, которую герой под лзаливистый крик журавля обречен лждать у плетня
до заката горячего дня. Стихийное начало выражено в ней в самых различных
его проявлениях Ч от стихии сжингающей страсти, стихии природы и космоса Ч до
творческой стихии лмузыки, дающей надежду на грядущее просветление. Этим и
близка героиня цикла лирическому герою:
Мелодией одной звучат печаль и радость...
Но я люблю тебя: я сам такой, Кармен.
                            (Нет, никогда моей, и ты ничьей не будешь...)
лКармен Ч последний блоковский цикл о любви Ч не только связан с
предшествующими ему лАрфами и скрипками, но является своеобразным переходом
к поэме лСоловьиный сад. О ней мы лишь отметим, что поэма эта Ч новый шаг
Блока в поисках смысла жизни и места человека в ней. Уходя из замкнутого
круга лсоловьинного сада, поэт вступает в широкий и суровый мир, заключающий
в себе ту подлинную и высокую правду, к постижению которой он стремился на
протяжении всего своего творческого пути. Так возник цикл лРондина, едва ли
не вершинный цикл не только третьего тома, но и всей поэзии А. Блока.
Тема родины, России Ч сквозная блоковская тема. На одном из последних его
выступлений, где поэт читал самые разные свои стихотворения, его попросинли
прочесть стихи о России. лЭто все Ч о России,Ч ответил Блок и не покривил
душой, ибо тема России была для него поистине всеобъемлюща. Однако наибонлее
целеустремленно он обратился к воплощению этой темы в период реакции. В письме
к К. С. Станиславнскому (1908, декабрь) Блок пишет: л...Стоит передо мной моя
тема, тема о России (вопрос об интеллигеннции и народе, в частности).
Этой теме я сознательно и бесповоротно посвящаю жизнь. Все ярче сознаю,
что это Ч первейший вопрос, самый жизненный, самый реальный. К нему-то
я подхожу давно, с начала своей сознательной жизни.
лРодина для Блока Ч понятие настолько широнкое, что он посчитал возможным
включить в цикл и стихотворения сугубо интимные (лПосещение, лДым от костра
струею сизой..., лПриближается звук. И покорна щемящему звуку...), и
стихотворения, прянмым образом связанные с проблематикой лстрашного мира
(лГрешить бесстыдно, непробудно..., лНа женлезной дороге).
К двум последним стихотворениям обычно обращанются те блоковеды, кто
рассматривает путь поэта как целенаправленное движение от символизма к
реализнму. И в самом деле, в стихотворении лНа железной дороге немало
жизненных реалий (лров некошеный, лплатформа, лсад с кустами блеклыми,
лжандарм и т. д.). К тому же сам автор снабдил его примечанинем:
лБессознательное подражание эпизоду из лВоскренсения Толстого: Катюша
Маслова видит в окне Ненхлюдова на бархатном кресле ярко освещенного купе
первого класса. Казалось бы, и знаменитая строфа:
Вагоны шли привычной линией,
Подрагивали и скрипели;
Молчали желтые и синие;
В зеленых плакали и пели Ч
тоже подтверждает гипотезу о лреалистичности стинхотворения. Но как раз
здесь мы видим признаки не привычного реалистического, а емкого
символическонго образа. Желтые, синие, зеленые вагоны (2, 1 и 3-го классов) Ч
не просто реальные приметы идущего понезда, а символы по-разному сложившихся
человечеснких судеб. Символичен и образ героини. Кто она? Что мы знаем о ней?
Очень немного. Пожалуй, лишь то, что она испытала крушение надежд на
возможное счастье. И вот лона раздавлена. А чем Ч ллюбовью, грязью иль
колесами Ч не суть важно: лвсе больно. И когда мы возвращаемся к первой
строфе (лЛежит и смотрит, как живая, // В цветном платке, на косы брошенном,
// Красивая и молодая), невольно думанется: не сама ли это поруганная,
лраздавленная Роснсия. Ведь у Блока она нередко предстает в облике женщины в
цветастом или узорном платке. Глубокий символический смысл стихотворения не
исключает и такого его прочтения.
Смысловое ядро цикла составляют стихи, посвянщенные непосредственно России.
Среди самых значинтельных Чцикл лНа поле Куликовом и стихотворенние лРоссия
(мы остановимся на них подробно дальнше). О своей неразрывной связи с
родиной, с ее во многом темной и трудной судьбой говорит поэт в
стинхотворении лРусь моя, жизнь моя, вместе ль нам маняться?... Возникающий
в последней его строфе симнволический образ (лТихое, долгое, красное зарево
//
Каждую ночь над становьем твоим) Ч предвестие грядущих перемен.
Совсем по-иному раскрывается тема России в стинхотворении лНовая Америка.
Поначалу перед читантелем все та же лубогая Русь с ее лстрашным простонром
и лнепонятной ширью. Однако постепенно лицо России проясняется (лНет, не
старческий лик и не постный // Под московским платочком цветным). На ее
просторах появляются фабричные трубы, корпуса заводов, лгорода из рабочих
лачуг. В последних стронфах Блок говорит о том, что ископаемые богатства
родины помогут ее обновлению. Подобный панегирик углю и руде кажется
неожиданным в устах поэта. На самом же деле Блок серьезно размышлял о роли
нацинональной промышленности в лвеликом возрождении России. лБудущее
России,Ч писал он,Ч лежит в еле еще тронутых силах народных масс и подземных
бонгатств. И это не противоречило его отрицательному отношению к
лцивилизации, потому что его лНовая Америка Ч не лстарая Америка, то есть
не Соединненные Штаты, а поэтический образ будущей России, лнового света,
лВеликой Демократии.
Цикл лРодина завершает небольшое стихотворенние лКоршун. В нем
сосредоточены все ведущие монтивы, прозвучавшие в цикле. Тут и приметы
небросконго российского пейзажа, и напоминание о подневольнной судьбе
русского человека, и черты отечественной истории, и обобщенный образ самой
родины. Все это глубоко народно и неразрывно связано с фольклорной стихией. А
сам Коршун Ч символ тех зловещих сил, которые тяготеют над Россией. Вопросы,
поставленнные в конце стихотворения и усиленные анафорой лдоколе, не
являются обычными риторическими вонпросами. Автор обращает их и к себе, и к
читателям, и, быть может, к самой Истории как активный призыв к действию.
Казалось бы, цикл лРодина мог достойно заверншить последний том лтрилогии
вочеловечения. Однанко поэт посчитал необходимым поместить в конце книги
небольшой цикл лО чем поет ветер, исполненнный грустных, элегических
раздумий. Причину этого убедительно объяснил известный исследователь
творнчества Блока Д. Е. Максимов: лЗавершая этим суменречным Ч с редкими
просветами Ч финалом компонзицию третьего тома. Блок, по-видимому, стремился
к тому ..., чтобы внутреннее движение в книге не вытянгивалось в
прямолинейную и подозрительную этой прямолинейностью круто восходящую линию.
Исслендователь обращает внимание на то, что заключительнный цикл чем-то
перекликается со лстрашным миром и, таким образом, третий том тяготеет к
кольнцевому построению, что соответствует спиралеобразнному характеру пути
поэта.
В марте 1916 года, в период снижения своей творнческой активности, А. Блок
делает многозначительное признание: лНа днях я подумал о том, что стихи
пинсать мне не нужно, потому что я слишком умею это делать. Надо еще
измениться (или Ч чтобы вокруг изнменилось), чтобы вновь получить возможность
преодонлевать материал. Время решающих перемен наступинло для поэта в конце
1917 и в самом начале 1918 года Ч в период Октябрьской революции. Свое
безогонворочное приятие революции он открыто и бескомпронмиссно выразил в
статье лИнтеллигенция и революнция. Ее художественным эквивалентом стали
знаменнитая поэма лДвенадцать и стихотворение лСкифы.
Поэма лДвенадцать формально не входит в блоков-скую лтрилогию, но, связанная с
ней многими нитянми, она стала новой и высшей ступенью его творческонго пути.
л...В январе 1918-го,Ч свидетельствует понэт,Ч я в последний раз отдался стихии
не менее слепо, чем в январе 1907 (лСнежная маска.Ч Авт.) или в марте
1914 (лКармен.Ч Авт.). Во время и после окончания лДвенадцати я
несколько дней ощунщал физически, слухом, большой шум вокруг Ч шум слитный
(вероятно, шум от крушения старого мира). И еще: л...Поэма написана в ту
исключительную и всегда короткую пору, когда проносящийся революцинонный циклон
производит бурю во всех морях Ч принроды, жизни и искусства.
Вот эта лбуря во всех морях и нашла свое сгущеннное выражение в поэме. Все
ее действие развертываетнся на фоне разгулявшихся природных стихий (лВетер,
ветер Ч // На всем божьем свете!, лВетер хлесткий, он лгуляет, лсвищет,
ли зол и рад, лразыгралась чтой-то вьюга, лох, пурга какая, спасе!, лВьюга
долнгим смехом // Заливается в снегах и т. д.). Очевидно, что образы ветра,
метели романтичны и имеют симвонлический смысл.
Но основа содержания этого произведения Ч лбуря в море жизни. Строя сюжет
поэмы, А. Блок широко использует прием контраста, который заявлен уже в
первых двух строках: лЧерный вечер. // Белый снег. Резкое противопоставление
двух миров Ч лчерного и лбелого, старого и нового Ч с полной
определенностью выявляется в двух первых главах поэмы. В одной из них Ч
сатирические зарисовки обломков старого мира (буржуя, лписателя-витии,
лтоварища-попа, лбарыни в каракуле, уличных проституток...). В другой Ч
колнлективный образ двенадцати красногвардейцев, преднставителей и защитников
лновой жизни. Блок нинсколько не лвыпрямляет, не идеализирует своих
геронев. Выразители народной стихии, они несут в себе и все ее крайности. С
одной стороны, это люди, сознающие свой высокий революционный долг
(лРеволюцьонный держите шаг! // Неугомонный не дремлет враг!) и готонвые его
исполнить:
Товарищ, винтовку держи, не трусь!
Пальнем-ка пулей в Святую Русь Ч В
кондовую, В избяную, В толстозадую!
С другой Ч в их психологии еще живы и отчетливо выражены настроения
стихийной, анархической лвольницы:
Запирайте етажи,
Нынче будут грабежи!
Отмыкайте погреба Ч
     
Гуляет нынче
 
голытьба!
Да и вся лсобытийная линия поэмы Ч нелепое убийство одним из красногвардейцев
(Петрухой) своей любовницы Катьки Ч тоже в большой степени отранжает
неуправляемость поступков красногвардейцев и вносит в ее колорит трагическую
окраску. Блок видел в революции не только ее величие, но и ее лгримасы. В той
же статье лИнтеллигенция и революция читанем: лЧто же вы думали? Что революция
Ч идиллия? Что творчество ничего не разрушает на своем пути? Что народ Ч
паинька? <...> И, наконец, что так лбеснкровно и так лбезболезненно
разрешится вековая распря между лчерной и лбелой костью?.. Но главнным для
него было то, чтобы локтябрьские гримасы, которых, по его убеждению, лбыло 
очень мало Ч могло быть во много раз больше, не заслонили локнтябрьского
величия.
Величие и правоту лреволюции-бури, несущей вознмездие старому миру, Блок
утверждает в заключинтельной, финальной главе поэмы, где впереди двенаднцати
красногвардейцев-лапостолов новой жизни вознникает образ Иисуса Христа.
Образ Христа, завершающий поэму, многим казалнся случайным и неуместным. Да и
сам автор не был полностью удовлетворен своим решением. лМне тоже не нравится
конец лДвенадцати,Ч признавался он К. Чуковскому.Ч Когда я кончил, я сам
удивился:
почему же Христос? Неужели Христос? Но чем больнше я вглядывался, тем
явственнее я видел Христа. И я тогда же записал у себя: К сожалению,
Христос. А вот запись поэта от 18 февраля 1918 года: лЧто Хриснтос идет
перед ними Ч несомненно. Дело не в том, лдостойны ли они его, а страшно то,
что опять Он с ними, и Другого пока нет; а надо Ч Другого? Может быть,
именно поэтому у исследователей поэмы вознинкали разнообразные трактовки
символического бло-ковского Христа. Христос как символ революционера,.
Христос как символ будущего, языческий Христос, старообрядческий лсжигающий
Христос, Христос-сверхчеловек, Христос как воплощение Вечной Женнственности,
Христос-художник и даже Христос-антинхрист... Думается, что все эти по-своему
остроумные допущения уводят от главного. Главное же заключаетнся в том, что
образ Христа позволяет поэту оправдать революцию с точки зрения высшей
справедливости.
И наконец, о лбуре в лморе искусства, то есть о художественном новаторстве
лДвенадцати. Отдавншись до конца лстихии, поэт сумел отразить в поэме ту
лмузыку, которая звучала и вокруг него л в нем самом. Это отразилось в
ритмическом, лексическом и жанровом многоголосии поэмы. Традиционные ямб и
чаще всего звучащий в поэме хорей сочетаются с разнностопными модификациями
классических размеров, с дольником, а иной раз и с нерифмованным стихом. В
поэме звучат интонации марша, городского романса, частушки, революционной и
народной песни, лозунгонвых призывов. Блок широко использует разговорную, а
зачастую и сниженную луличную лексику. И все это настолько органично слилось
в единое целое, что
Блок в день завершения поэмы, 29 января 1918 года, дерзнул пометить в своей
записной книжке: лСегодня я - гений
Вслед за лДвенадцатью было написано стихотворенние лСкифы. Противопоставляя
лцивилизованный Запад и революционную Русь, поэт от имени революнционной
лскифской России призывает народы Евронпы положить конец лужасам войны и
вложить лстанрый меч в ножны. Стихотворение завершается принзывом к
единению:
В последний раз Ч опомнись, старый мир!
На братский пир труда и мира,
В последний раз на светлый братский пир
Сзывает варварская лира!
Так завершилась лтрилогия вочеловечения. Так завершился трудный путь поэта,
путь исполненный великих художественных открытий и свершений.
Настоящий художник не уходит из жизни бесследнно. лМы умираем, а искусство
остается,Ч заметил Блок на торжественном собрании, посвященном Пушнкину.
Блока нет, но его богатейшее наследство с нами. Его стихи во многом трагичны,
потому что трагичным было и его время. Однако сам же поэт утверждал, что не
лугрюмство Ч суть его творчества. Она в служеннии будущему. И в своем
последнем стихотворении (лПушкинскому дому, 1921, февраль) поэт снова
нанпоминает нам об этом:
Пропуская дней гнетущих
Кратковременный обман,
Прозревали дней грядущих
Сине-розовый туман.
лЕсли вы любите мои стихи, преодолейте их яд, прочтите в них о будущем. С
этим пожеланием Алекнсандр Блок обращается не только к своему давнему
корреспонденту, но и к своим читателям.