Реферат: Историческая школа Германии
Министерство Высшего Образования Российской Федерации
Санкт-Петербургский Государственный Политехнический Университет
Факультет Экономики и менеджмента
Кафедра Мировой экономики
Реферат
по истории экономических учений
Тема: лИсторическая школа
Германии
(Ф. Лист, Л. Рошер, Б. Гильдебранд, К. Книс).
Санкт-Петербург
2002
Оглавление
1. Оглавление..................................................... 2
2. Введение........................................................ 3
3. Фридрих Лист Ч экономист-геополитик....... 6
4. Немецкая историческая школа................... 12
5. Происхождение и развитие исторической школы 14
6. Критические идеи исторической школы..... 18
7. Заключение.................................................. 23
8. Список использованной литературы........... 27
Введение
Германия, в отличие от Англии и Франции, в рассматриваемый период (середина
XIX века) была экономически менее развитой страной, разделенной на мелкие
государства вплоть до 70-х годов XIX века. Поэтому развитие экономической
науки в Германии имеет свои особенности. Немецкая политическая экономия
формировалась под влиянием английских и французских теорий, в частности
учений Мальтуса и Бастиа.
Немецкая политическая экономия не приняла идеи единства экономической теории
для различных стран, но ввела национальную политэкономию.
Историческое направление в политической экономии пыталось наметить третий
путь между крайностями экономического либерализма и утопического социализма.
Сторонники этого направления отвергли революцию и не ставили под сомнение
частную собственность. Однако они считали недостаточным представление о
человеке как об эгоистичном Homo economicus, заинтересованном только в личной
выгоде, не принимали формулу лlaissez faire и придавали большое значение
национальным историческим и географическим особенностям, "чувству общности" и
экономической роли государства.
Выдвинутые исторической школой идеи заполняют всю вторую половину XIX века.
Наибольшего расцвета они достигают в теченние последней четверти его. Но дата
их происхождения восходит выше. Она может быть отнесена приблизительно ко
времени появнления в 1843 году маленькой книги Рошера "Краткие основы курса
понлитической экономии с точки зрения исторического метода". Чтонбы понять
идеи школы, надо обратиться к этой эпохе, ибо оправданние и объяснение
критики исторической школы находятся в тогндашнем состоянии политической
экономии.
У последователей Ж.Б. Сэя и Рикардо политическая экономия все более и более
принимала абстрактный характер. У некоторых из них она сводится к
незначительному количеству теоретических положений, сформулированных
наподобие геометрических теонрем и относящихся главным образом к
международной торговле, фиксации нормы прибыли, заработной платы и ренты.
Если даже признать точность этих теорем, то все-таки они далеко не
достаточнны для объяснения всего разнообразия экономических феноменов или для
руководства в новых практических проблемах, которые эволюция промышленности
ежедневно ставит перед государственнными людьми. Однако ближайшие ученики
Рикардо и Сэя в Ангнлии и на континенте - Мак-Куллох, Сениор, Шторх, Рау,
Гарнье, Росси - продолжают создавать их, ничего значительно не прибавнляя к
ним. Таким образом, политическая экономия застыла в их руках, превратившись в
груду тусклых доктрин, связь которых с конкретной экономической жизнью все
более и более ускользает от взора, по мере того как удаляешься от родины их.
Можно было бы, правда, сделать исключение для Стюарта Милля. Но его
"Основанния" датируются 1848 годом, а историческая школа тогда уже
существонвала. Со времени Адама Смита, книга которого столь разностороння и
привлекательна, политическая экономия, кажется, страдает, по выражению
Шмоллера, чем-то вроде анемии.
Такое впечатление было очень хорошо выражено в статье Арннольда Тойнби о
старой политической экономии. лЛогическое иснкусство, - пишет он, -
становится достоверным изображением действительного мира. Не то, чтобы
Рикардо, благонадежный и донбрый человек, при исследовании сам сознательно
желал или преднполагал, что мир его "Начал" был миром, в котором он жил; а
то, что он бессознательно привык рассматривать законы, правильные только для
общества, созданного им в его кабинете в видах научнонго анализа, применимыми
к сложной общественной жизни, бушенвавшей вокруг него. Это смешение было
усилено некоторыми из его последователей и сделалось еще более значительным в
плохо осведомленных популярных книжках, излагавших его доктрины. Другими
словами, существует все более обозначающийся разлад между экономической
теорией и конкретной действительностью. И этот разлад растет ежедневно по
мере того, как преобразуется промышленность, выдвигая непредвиденные
проблемы, пробужндая к жизни новые социальные классы и, наконец,
перекидываясь на страны, экономические условия которых иногда отличны от тех,
которые в Англии и Франции вызывали основателей на разнмышления.
Можно было ослабить этот разлад между действительностью и теорией двумя
способами: или с помощью анализа воссоздать нонвую, более гармоничную и
доступную теорию - этим путем пойдут с 1870 года Менгер, Джевонс и Вальрас;
или прибегнуть к еще более решительным мерам, отбросить всякую абстрактную
теорию и сденлать изображение действительности единственным предметом нануки
- этот путь был избран с самого начала, и по нему пошла истонрическая школа.
Правда, еще до основания исторической школы некоторые пинсатели указывали на
опасность, которой грозило науке злоупотребнление абстракциями. Сисмонди, сам
историк, смотрел на политинческую экономию как на "моральную" науку, где "все
связано". Он хотел, чтобы экономические феномены изучались в той социальнной
и политической среде, в которой они возникают. Он критиконвал общие теоремы
Рикардо и приветствовал тщательное наблюндение над фактами.
Еще с большей силой обрушивался на классических экономинстов Лист. Его упреки
не останавливались на Рикардо, они добиранлись до самого Смита. Пользуясь
историей как орудием доказантельства и принимая "национальность" за базу
своей системы, он подчинил всю торговую политику тому принципу
"относительнонсти", на котором так настаивала историческая школа.
Наконец, сами социалисты, особенно же сенсимонисты, вся синстема которых есть
лишь пространная философия истории, поканзали своей критикой частной
собственности невозможность обособнления экономических феноменов от
социальных и юридических институтов.
Но ни один из этих авторов не делал смелых попыток к отысканнию в истории и
наблюдении средства для постройки всей политинческой экономии. В такой именно
попытке кроется оригинальнность немецкой исторической школы.
У исторической школы была двоякая задача: положительная и критическая в одно
и то же время. В критической части своей рабонты она подвергала вдумчивому
обсуждению, всегда увлекательнонму, но иногда неправильному, принципы и
методы прежних эконномистов. В своей положительной части она открыла перед
полинтической экономией новые горизонты, расширила область ее нанблюдений и
круг интересующих ее проблем.
Но если относительно легко изложить критические идеи шконлы, сформулированные
в многочисленных книгах и статьях и обнщие почти всем входящим в нее
писателям, то, наоборот, довольно трудно точно обозначить основные концепции,
вдохновляющие ее на положительную работу. Действительно, эти концепции таятся
в скрытом состоянии в работах ее главных представителей, но нигде определенно
не сформулированы. Всякий раз, как экономисты исторической школы принимались
определять их, они делали все в неявных и часто противоречивых положениях
(некоторые из них учеников сами ныне признают это); не говоря уже о том, что
они неодинаково сформулированы у различных авторов, относящих себя к числу
приверженцев исторического метода. Во избежание утомительных повторений и
бесчисленных дискуссий изложение начнется с краткого обозрения внешнего
развития исторической школы, затем вся совокупность ее критической работы и,
наконец, выявление ее положительных концепций о природе и предмете
политической экономии.
Фридрих Лист Ч экономист-геополитик
Первым, кто стал широко использовать исторические примеры как политэкономические
аргументы, акцентируя при этом значение политико-правовых и социокультурных
институтов для экономиченского развития, был Фридрих Лист (1789-1846).
Энергичный общественный деятель, предприниматель, одним из первых оценивший
значение железных дорог и сам проектировавший их, запальчивый кринтик идей
Смита и Сэя, провозгласил, что лнаука не имеет права не признавать природу
национальных отношений.
лКосмополитинческой экономии Смита и его франко- и германоязычных эпигонов
Лист противопоставил национальную экономию, призванную содействовать
"промышленному воспитанию", подъёму производительных сил нации на основе
"воспитательного протекционизма". Свобода торговли может быть взаимовыгодна
лишь для тех стран, достигших "нормальной" ступени экономической развития,
каковой Лист считал "торгово-мануфактурно-земледельческое состояние" нации.
Жизнь Фридриха Листа, выходца из среднего сословия южногернманского города
Рейтлингена, была довольно бурной; его энергичнная общественная и ученая
деятельность целиком пришлась на годы Священного союза, созданного Венским
конгрессом держав-побендительниц бонапартизма (1815) и предопределившего
Германии участь политически раздробленной, ллоскутной страны, экономинчески
остававшейся преимущественно аграрной, с многочисленнынми препятствиями для
образования национального рынка (таможеннные барьеры, невысокий уровень
развития транспорта и связи, разннобой денежных систем, мер и весов и так
далее).
Лист начал с преподавания лпрактики государственного управнления в
Тюбингенском университете и красноречивой агитации - в печати и в парламенте
королевства Вюртенберг - за отмену внутнренних германских таможен и
упорядочение финансов; был лишен из-за сложившейся репутации лреволюционера
депутатского места, арестован и после годичного тюремного заточения
эмигрировал в 1825 году в США, где вскоре открыл (в Пенсильвании) залежи
каменнонго угля и для их доходной разработки спроектировал и организовал
сооружение одной из первых железных дорог (1831). Разбогатев, Лист устремился
на родину с проектом всегерманской железнодорожной сети, основал акционерное
общество; вынужден был из-за интриг уехать во Францию; успешно участвовал в
конкурсе Парижской акандемии наук на сочинение о международной торговле;
вернулся в Гернманию для публикации своего главного сочинения лНациональная
система политической экономии (1841).
В экономической истории стран, с которыми его связали перинпетии судьбы, Лист
черпал аргументы при создании доктрины, котонрую он противопоставил
торжествовавшей классической лкосмопонлитической экономии.
Предлагая простую схему пятистадийного экономического разнвития наций от
пастушеского до лторгово-мануфактурно-земледельческого состояния, Лист делал
из луроков истории вывод, что только для стран, стоящих на равной ступени,
может быть взаимовыгодна свобода торговли. Размышляя над "уроками истории" и
прежде всего над экономической гегемонией Англии, он доказывал, что переход к
"торгово-мануфактурно-земледельческой" стадии не может совершаться сам по
себе и посредством свободы обмена, так как при свободе обмена между торгово-
мануфактурно-земледельческой и чисто земледельческими нациями, вторая
обрекает себя на экономическую отсталость и политическую несостоятельность (к
примеру, Польша и Португалия). Именно так, по мнению Листа, и действовала
Англия, ставшая после 1815 года "мастерской мира". Создав своё коммерческое и
промышленное величие строгим протекционизмом, англичане, по мнению Листа,
нарочито стали вводить в заблуждение другие, отставшие нации доктриной
свободы обмена, взаимовыгодной лишь при равном уровне экономического развития
стран, в противном же случае обрекающей менее развитые страны ".лишь на
производство земледельческого продукта и сырых произведений и на производство
только местной промышленности", то есть на долю аграрно-сырьевого придатка
промышленных стран.
Переход к лторгово-мануфактурно-земледельческой стадии не может совершиться
сам по себе понсредством свободы обмена, так же как не может совершиться в
отнсутствие национального единства (здесь яркими примерами для Линста были
судьбы итальянцев, ганзейцев и голландцев). Для формирования внутреннего
рынка необходимы политическое единство и таможенное покровительство отраслям
национальной промышленности, пока те пребывают в "младенческом состоянии".
"Софизму" фритредерства Лист противопоставил идею лвоспитантельного
протекционизма - систему правительственных мер поддержки молодых отраслей
национальной промышленности для подъёма их до мирового уровня
конкурентоспособности. Неизбежное при протекционной системе повышение цен, по
его мнению, с выигрышем компенсируется за счёт расширения рынков сбыта;
благодаря ассоциации национальных производительных сил земледельцы гораздо
больше выиграют от расширения рынков сбыта сельскохозяйственной продукции,
чем теряют от увеличения цен на промышленные товары. Вокруг этой идеи Лист
очертил свою лнациональную систему политической экономии рядом
пронтивопоставлений классической школе.
1. Охарактеризовав систему А. Смита как лполитэкономию
менновых ценностей, Лист противопоставил ей политэкономию лнациональных
производительных сил, придав весьма широкое толкованние понятию
лпроизводительные силы, введенному в оборот франнцузским статистиком Шарлем
Дюпеном (лПроизводительные и торгонвые силы Франции, 1827). По Листу,
производительные силы - это способность создавать богатство нации. лПричины
богатства суть нечто совершенно другое, нежели само богатство, и первые
лбесконнечно важнее второго. В состав производительных сил Лист вклюнчал
различные институты, способствующие экономическому развинтию - от
христианства и единоженства до почты и полиции безопаснности. Учение Смита о
непроизводительном труде и ограничение предмета исследований лишь
материальным богатством и меновыми ценностями Лист счел непониманием сущности
производительных сил. Он указывал, что можно написать целую книгу о
благодетельнном влиянии института майората на развитие производительных сил
английской нации, а с другой стороны, отмечал гибельное влияние на
промышленность Испании, Португалии и Франции идеи, что для дворянства
предосудительны занятия торговлей и промыслами.
2. Учению о разделении труда и принципу сравнительных
пренимуществ Лист противопоставил концепцию национальной ассоцинации
производительных сил, подчеркнув приоритет внутреннего рыннка над внешним и
преимущества сочетания фабрично-заводской пронмышленности с земледелием.
Земледельческую нацию Лист сравнил с одноруким человеком, и как пример
близорукости Смита и Сэя приводил их мнение, что Соединенные Штаты лподобно
Польше предназначены для земледелия. Пропагандируя германскую
железннодорожную систему, Лист указывал, что национальная система пунтей
сообщения является необходимым условием полного развития мануфактурной
промышленности, расширяя на все пространство гонсударства оборот минеральных
ресурсов и готовой продукции и обеснпечивая тем самым постоянство сбыта и
сложение внутреннего рыннка. Неизбежное при протекционной системе повышение
цен, по мненнию Листа, с выигрышем компенсируется за счет расширения рыннков
сбыта; благодаря ассоциации национальных производительных сил земледельцы
гораздо более выигрывают от расширения рынков сбыта сельскохозяйственной
продукции, чем теряют от увеличения цен на промышленные товары.
При лдесятерной полезности развития и удержания за собой внунтреннего рынка
сравнительно с поисками богатств вне страны, поднчеркивал Лист, и во внешней
торговле достичь большего значения может та нация, которая довела фабрично-
заводскую промышленнность до степени высшего развития. Земледельческая же
страна не только не может получать из-за моря достаточного количества
прондуктов потребления, орудий производства и возбуждающих средств к
деятельности, но и лразрывается внешней торговлей на приморнские и приречные
местности, заинтересованные в спекулятивном экспорте продуктов земледелия, и
внутренние области страны, оканзывающиеся в небрежении.
3. С точки зрения ассоциации национальных производительных
сил Лист трактовал категорию земельной ренты. Различия в естестнвенном
плодородии земель он считал несущественным фактором, а местоположение -
решающим: лРента и ценность земли везде увенличиваются пропорционально
близости земельной собственности к городу, пропорционально населенности
последнего и развитию в нем фабрично-заводской промышленности. Лист обобщил
опыт Франнции и Англии в том, что касается институциональных аспектов
зенмельной ренты. Во Франции в эпоху расцвета абсолютизма рядом со столицей,
которая превосходила и умственными силами и блеском все города Европейского
континента, земледелие делало лишь сланбые успехи, и в провинции сказывался
недостаток промышленного и умственного развития. Это происходило потому, что
дворянство, владевшее поземельной собственностью, не обладало политическим
влинянием и правами, кроме права служить при дворе, и устремлялось ко двору,
к прихотливой столичной жизни. Таким образом, провинция теряла все те
средства прогресса, которые могло доставить расходонвание земельной ренты;
все силы отнимала столица. Напротив, там, где лдворянство, владеющее
земельной собственностью, приобретанет независимость по отношению ко двору и
влияние на законодательнство и администрацию; по мере того, как
представительная система и административная организация распространяют на
города и пронвинцию право самоуправления и участия в законодательстве и
админнистрации страны... с большим удовольствием дворянство и образонванный
зажиточный средний класс остаются на тех местах, откуда они извлекают доходы,
и расходование земельной ренты оказывает влияние на развитие умственных сил и
социальный строй, на успехи сельского хозяйства и развитие в провинции
отраслей промышленнности. Это относится к Англии, где землевладельцы, живя
большую часть года в имениях, затрачивают известную долю дохода на улучншение
качества своих земель и своим потреблением поддерживают соседние фабрики.
4. Отвергнув фритредерство, Лист развернул критику
экономинческого индивидуализма. Он писал, что формула лlaissez faire
стольнко же на руку грабителям и плутам, сколь и купцам. лКупец может
достигать своих целей, заключающихся в приобретении ценностей путем обмена,
даже в ущерб земледельцам и мануфактуристам, напенрекор производительным
силам и не щадя независимости и самостонятельности нации. Ему безразлично, да
и характер его операций и его стремлений не позволяет ему заботиться о том,
какое влияние оканзывают ввозимые или вывозимые им товары на нравственность,
блангосостояние и могущество страны. Он ввозит как яды, так и лекарстнва. Он
доводит до изнурения целые нации, ввозя опиум и водку.
5. Лист взял под защиту меркантилистов, заслугой которых
счинтал осознание важности фабрично-заводской промышленности для земледелия,
торговли и мореходства; понимание значения протекнционизма и отстаивание
национальных интересов. Вместе с тем в противовес меркантилизму Лист
утверждал, что:
- Протекционизм Ц оправдан лишь в качестве лвоспитательного для выравнивания уровней экономического развития стран;
- Нация, достигшая уровня перворазрядной промышленно-торговой державы, должна перейти к свободе торговли;
- Фабрично-заводская промышленность не должна развиваться за счет земледелия;
- Таможенное покровительство не должно распространяться на сельское хозяйство.
Немецкая историческая школа
Немецкая историческая школа представляет собой главное еретическое направление в экономической науке XIX века. Подход представителей немецкой исторической школы отличался следующими особенностями. 1. Отрицательное отношение к любым попыткам создания универсальной экономической теории и, в частности, к классической политической экономии. По мнению адептов немецкой исторической школы, экономическая наука должна заниматься исследованием специфики конкретных национальных хозяйств; дело в том, что каждое национальное хозяйство имеет свои специфические свойства, зачастую не имеющие аналогов. Именно поэтому универсальная экономическая теория представляет собой нонсенс. Отсюда следует другая особенность учения немецкой исторической школы. 2. Антикосмополитизм. Представители немецкой исторической школы в той или иной степени были склонны подчеркивать роль национальных факторов в хозяйственном развитии. Кстати говоря, с их легкой руки даже в настоящее время экономическую науку в Германии и других немецкоязычных странах часто называют лНациональной экономией (Nationalokonomie) или лНароднохозяйственным учением (Volkswirtschaftslehre). 3. Отрицательное отношение к абстрактно-дедуктивным методам анализа. Главный акцент в экономической науке нужно делать на конкретные историко-экономические исследования (чем, как правило, и занимались большинство эпигонов этой школы). 4. Трактовка народного хозяйства как единого целого, части которого находятся в постоянном взаимодействии между собой, а не как простой суммы отдельных индивидов. Отсюда следует, что лжизнь такого лцелого управляется особыми законами, отличающимися от законов, которым подчиняется жизнь отдельно взятых субъектов. 5. Отрицательное отношение к концепции экономического человека. лНемцы отвергают представление об индивиде как человеке, свободным от воздействия общественных факторов и автономно стремящимся к достижению максимальной личной выгоды. Как отмечал один из лнемцев, Б. Гильдебранд, лчеловек, как существо общественное, есть прежде всего продукт цивилизации и истории, и... его потребности, его образование и его отношения к вещественным ценностям, равно как и к людям, никогда не остаются одни и те же, и географически и исторически беспрерывно изменяются и развиваются вместе со всей образованностью человечества.[з] Короче говоря, человек - это культурное существо, ориентированное на общественные ценности. Отсюда следует еще одна особенность учения немецкой исторической школы - 6. Трактовка хозяйства как одной из частей социальной жизни и, как следствие, учет разнообразных внеэкономических факторов - этических, психологических и правовых. 7. Понимание хозяйства как эволюционирующей системы, проходящий в своем развитии различные стадии. Кстати говоря, данный аспект также является аргументом против универсальности экономической теории, поскольку разные стадии развития хозяйства отличаются специфическими, а зачастую и уникальными свойствами. Благосклонное отношение к государственному вмешательству. Такое отношение вызвано прежде всего скептицизмом по поводу того, что свободная конкуренция, характерная для рыночной экономики, в состоянии обеспечить гармонию интересов разных хозяйствующих субъектов. Без планомерного воздействия государства на хозяйство лсильнейшие будут всегда оказываться в выигрыше за счет лслабейших.Происхождение и развитие исторической школы
Бесспорным основателем школы является Вильгельм Рошер (1817 - 1894), профессор Геттингенского университета, который опубликовал в 1843 году свои лКраткие основы курса политической экономии с точки зрения исторического метода. В предисловии к этому маленькому произведению Рошер уже излагал руководящие идеи, которыми он вдохновлялся и которые он развивал потом в своих известных лПринципах политической экономии, появившихся первым изданием в 1854 году. Он задается тут лишь целью изложить экономическую историю. лНаша цель, - говорит он, - описание того, чего хотели и к чему стремились народы в экономической области; цели, которые они преследовали и достигли; основания, ради которых они преследовали и добивались их. лТакое исследование, - прибавляет он, - может быть сделано при условии, если остаешься в тесном контакте с другими знаниями национальной жизни, в частности с историей права, с политической историей и историей цивилизации. Но он тотчас отгоняет от себя мысль встать в оппозицию к школе Рикардо. лЯ, - продолжает он, - далек от того, чтобы признавать этот путь единственным или наиболее кратким для отыскания истины; но я не сомневаюсь, что он ведет в весьма прекрасные и плодородные области, которые, будучи раз возделаны, никогда не будут окончательно покинуты. Таким образом, Рошер ставит себе задачу просто дополнить общепризнанную теорию историей экономических событий и мнений. И действительно, в целом ряде последовательно выходивших томов его лПринципов, к которым с каждым разом росли симпатии образованного общества в Германии, Рошер ограничивается приложением к изложению классических доктрин ученых и плодотворных экскурсий в область экономических факторов и идей прошлого. Рошер смотрел на свою попытку как на опыт применения к политической экономии исторического метода, введенного Савиньи в науку права и доказавшего там свою плодотворность. Но, как хорошо показал Карл Менгер, тут была чисто внешняя аналогия. Савиньи пользовался историей, чтобы уяснить себе органическое и самопроизвольное происхождение существующих институтов. Он этим хотел доказать законность их в противовес радикальным проискам реформаторского рационализма - наследия XVII века. Ничего подобного нет у Рошера, который сам примыкает к либерализму и разделяет его реформаторские стремления. У него история служит главным образом для иллюстрации экономической истории, для насыщения ее примерами, способными если не предписать правила государственным людям, то, по крайней мере, создать у них, по его выражению, лполитическое чутье. Правильнее рассматривать попытку Рошера как опыт связать учение политической экономии с традицией старых немецких лкамералистов XVII и XVIII веков. Последние, преподавая студентам начала практических знаний в области администрации и финансов, прибегали главным образом к конкретным примерам из экономической и социальной среды, на которую должна была распространяться деятельность их учеников. Ведь и англо-французская политическая экономия также стояла в очень тесной связи с известными практическими проблемами из области налогов и торгового законодательства. Но в такой стране, как Германия, где промышленная эволюция значительно более отстала по сравнению с Францией и Англией, эти проблемы ставились совсем иным образом, и потому необходимость демонстрации перед студентами связи классической теории с фактами экономической жизни должна была представляться здесь еще более неотложной, чем в каком-либо другом месте. Нововведение Рошера носит больше характер педагогический, чем научный. Он скорее восстанавливает университетскую традицию, чем создает новое научное течение. В. Рошер также придерживался тезиса, что невозможно создание универсальной экономической теории, поскольку разные страны находятся на разных этапах своего развития, полагая, что однотипные хозяйственные системы у разных народов никоим образом не могут существовать. Экономику следует рассматривать как часть национальной культуры - как хозяйственную культуру. Но Рошер в то же время был единственным представителем лстарой исторической школы, уделявшим хотя бы небольшое внимание собственно экономической теории. Он внес вклад в лтеорию ценности и распределения дохода. В. Рошер взял за основу теорию факторов производства в редакции Ж. Б. Сэя и соединил его с концепцией прибыли Н. Сениора, малоизвестного представителя классической политической экономии. [**] Согласно концепции Н. Сениора, источником прибыли является якобы воздержание капиталиста от текущего потребления. Соединив эти концепции, Рошер высказал идею, согласно которой в процессе хозяйственного развития меняется значимость (и, соответственно, доля в национальном продукте) отдельных факторов производства. На начальных этапах развития главную роль играет земля (природа), затем труд и, наконец, капитал. Таким образом, величина доли доходов владельцев капитала в национальном доходе отражает степень развитости национального хозяйства. Другой немецкий профессор, представитель исторической школы, Бруно Гильдебранд (1812 - 1878), выступил в 1848 году с более широкими претензиями. В его книге лПолитическая экономия настоящего и будущего больше, чем у Рошера, обозначилась оппозиция классической экономии. Здесь история была представлена не только как средство оживить и усовершенствовать существующие теории, но и как орудие полного обновления науки. Гильдебранд ссылался на прогресс, который совершил исторический метод в науке о языке. Отныне политическая экономия должна была быть исключительно лнаукой о законах экономического развития наций. Немного позже в программной статье нового, основанного им в 1863 году журнала лJahrbucher fur Nationalokonomie und Statistik (лЕжегодник по вопросам политической экономии и статистики) Гильдебранд идет еще дальше. Он оспаривает даже само существование естественных экономических законов, признаваемых классиками. Он упрекает Рошера в том, что последний допускает их существонвание. Гильдебранд, по-видимому, не замечал, что благодаря таконму смелому утверждению он подкапывался под сам принцип всянкой экономической науки и устранял всякое разумное основание у тех "законов развития", которые должны были, по его мнению, отнныне образовать сущность ее. Впрочем, безусловные утверждения Гильдебранда не больше, чем эклектизм Рошера, изменяли экономическую теорию. Б. Гильдебранд, как и Ф. Лист, придавал большое значение периодизации стадий хозяйственного развития. Но у него критерием разграничения стадий является развитость сферы обращения. На основании этого критерия им выделяются три стадии: а) Натуральное хозяйство. Обмен либо вообще отсутствует, либо принимает формы бартера. б) Денежное хозяйство. На этой стадии развития деньги становятся необходимым посредником при совершении обменных операций. в) Кредитное хозяйство. А здесь прекращается использование денег при обмене, и их место занимает кредит. Эта стадия хозяйственного развития является высшей, поскольку в нем открываются максимальные возможности предпринимательства для лактивных людей: даже не имея своего капитала, человек может стать предпринимателем, взяв необходимые средства в кредит. Кроме краткой общей схемы экономической истории наций, он ограничился опубликованием отрывочных исследований по специальным вопросам статистики и истории. И весьма часто он принимает за доказанные истины классические теории по вопнросам производства и распределения богатств. В 1848 году Гильдебранд обещал выпустить продолжение своего чисто критического произведения, где он предполагал изложить принципы нового метода. Но это продолжение не появилось. Эту трудную задачу взял на себя другой немецкий профессор, Карл Книс (1921 - 1898) в своем пространном трактате, появившемся в 1853 году под названием "Понлитическая экономия, рассматриваемая с исторической точки зренния". Но его идеи также мало совпадают с идеями его двух предшенственников, как идеи последних между собой. Он был наиболее радикальным леретиком по отношению к магистральному направлению экономической науки на II стадии ее развития (то есть по отношению к классической политической экономии). Подобно Гильдебранду, он оспаривает не только существование естественных законнов во имя свободы человека, но и те "законы развития", о которых говорил Гильдебранд. По его мнению, в экономической эволюции различных народов речь может идти разве лишь об аналогиях, а не о законах. Таким образом, Книс не признает ни идей Гильдебранда и Рошера, ни классических идей. Политическая экономия превранщается у него в простую историю экономических мнений в разные эпохи в связи с совокупностью исторического развития наций. Он вообще отрицал возможность создания экономической науки как таковой. Ведь наука может существовать только там, где есть некая повторяемость изучаемых явлений. Но каждая нация имеет свой неповторимый, уникальный путь развития хозяйства, поэтому повторяемость невозможна. Экономические явления по своей сути недоступны познанию. Экономисты могут лишь наблюдать их и давать им моральную оценку. Его книга осталась почти незамеченной. Как историки, так и экономисты игнорировали ее. Только впоследствии, когда "молондая историческая школа" получила полное развитие, обратили внимание на старое произведение Книса, второе издание которого появилось в 1883 году. Книс неоднократно жалуется, что Рошер не хонтел подвергнуть обсуждению его идеи. Затратив столько усилий для основания метода новой политинческой экономии, Книс, казалось бы, должен был особенно позабонтиться о том, чтобы показать плодотворность его в применении к изучению экономических явлений. Но - удивительная вещь - он ничуть не подумал об этом. Его позднейшие работы о деньгах и кредите, доставившие ему заслуженную известность, не носят на себе следов исторических исследований. Таким образом, три основателя школы много критиковали классические методы, но не могли согласиться насчет цели и принроды науки и оставили другим задачу приложения своих целей. Задачу эту взяла на себя "молодая историческая школа", сгрупнпировавшаяся в 1870 году вокруг Шмоллера.Критические идеи исторической школы
Нельзя было бы ожидать полного совпадения взгляндов среди столь разнообразных умов. Но в целом немецкая историческая школа начала с критики классической экономии. Хотя критические идеи исторической школы были уже сфорнмулированы Книсом, Гильдебрандом и Рошером, однако они вынзвали основательную дискуссию довольно поздно, когда "молондая историческая школа" была уже в полном расцвете. Карл Менгер, венский профессор, своей - благодаря стилю и проникновеннной мысли - поистине классической книгой, выпущенной в свет в 1883 году под названием лUntersuchurgen uber die Methode der Socialwissenschaften ("Исследования о методе социальных наук, и в частности политической экономии"), открыл эру полемики, котонрая потом принимала иногда весьма пламенный характер. Это занмечательное произведение, в котором автор защищал права чиснтой политической экономии против нападок немецкой историченской школы, было принято некоторыми представителями этой школы немного холодно и в течение последующих лет вызвало ненчто вроде общего пересмотра сознания. Экономисты-историки делали классической экономии три главнных упрека, ставя ей в вину: 1) ее "универсализм"; 2) ее рудименнтарную, основанную на эгоизме психологию; 3) злоупотребление дедуктивным методом. Рассмотрим последовательно все эти упреки. 1) Экономисты-историки менее всего прощают Смиту и его понследователям их, как говорит Гильдебранд, "универсализм", или их, как говорит Книс, "абсолютизм или перпетуализм". Англо-нфранцузская школа, говорят они, думала, что сформулированные ею экономические законы реализуются во всяком месте и во всякое время. Она также воображала, что основанная ею на этих законах экономическая политика имеет универсальное и повсеместное применение. На место этого абсолютизма, говорят экономисты-иснторики, нужно отныне поставить релятивизм (относительность) как в практике, так и в теории. И в практике, прежде всего. Однообразное экономическое законнодательство невозможно было бы применять одинаково во все эпохи и во всех странах. Оно должно приспособляться к изменчинвым условиям места и времени. Искусство государственного челонвека состоит в умении применять принципы к новым потребнонстям, находить оригинальные решения для новых проблем. Менгер признает, что этот общий принцип, провозгланшаемый в течение веков, столь очевиден, что он, без всякого сонмнения, встретил бы сочувствие со стороны Смита, Сэя или даже самого Рикардо, хотя они иногда забывали его, вынося слишком строгий приговор об институтах прошлого времени или превознося лlaissez faire в качестве универсального средства. Но - и этой второй идее историческая школа придает наибольншее значение - экономическая теория и сформулированные ею экономические законы имеют совершенно относительную ценнность. Вот истина, которая до сих пор не признавалась. Законы финзики или химии, с которыми классики охотно сравнивают экононмические законы, с необходимостью реализуются всегда и повсюнду. Не то происходит с экономическими законами. Книс особенно настаивал на этому пункте. лПодобно условиям экономической жизни, - говорит он, - и экономическая теория, каковы бы ни бынли ее формы и содержание, ее аргументы и выводы, есть продукт исторического развития ... она заимствует основу своей аргументанции у исторической жизни и должна придать своим выводам ханрактер исторического решения; точно так же "общие законы" эконномии - не что иное, как историческое объяснение и последовантельное обнаружение истины; на каждом этапе они представляютнся обобщением истин, ставших известными до известного пункта развития; их нельзя признать окончательными ни в смысле их конличества, ни в смысле формулировки. В этом месте, довольно, впрочем, темном и расплывчатом, как вообще весь язык Книса, выражается та верная идея, которую друнгие экономисты сформулировали более определенным образом, а именно, что экономические законы являются и временными, и уснловными. Временными в том смысле, что ход истории, выдвигая новые факты, которые не обнимаются существующими теориями, постоянно заставляет экономиста изменять формулы, которыми он довольствовался до тех пор. Условными в том смысле, что эконномические законы оправдываются в действительности лишь при том условии, если не наступают некоторые другие обстоятельства, которые нарушают их действие; так что история, модифицируя эти обстоятельства, может на время устранить или прикрыть следнствия, которые обыкновенно вытекали из известных причин. Было бы, может быть, небесполезно напомнить об этом, по крайней мере, тем экономистам, которые представляли свою теорию чем-то вронде окончательного откровения или предполагали основать на ней абсолютно непогрешимые предсказания. Но Книс сильно преувеличивает, думая, что таким образом опнределенный релятивизм экономических законов ставит резкое разнличие между ними и другими научными законами. Физические и химические теории, как это правильно подметил Маршалл, тоже модифицируются в зависимости от того, как новые факты делают негодными старые формулы. Они тоже временны. Они в то же время и условны в том смысле, что они оправдываются лишь при отсутствии противодействующих причин, способных модифицинровать условия опыта. Естественные законы суть простые краткие формулы, которыми выражаются констатинруемые между феноменами взаимоотношения; и между различнными, созданными таким образом человеческим умом "законами" различия выражаются только в большей или меньшей степени констатированной между явлениями зависимости. Если физические или химические законы по своей прочности и достоверности выше сформулированных доныне экономических законов, то это просто потому, что условия, в которых они применняются, реализуются в несравненно большем масштабе, и в то же время потому, что, поскольку действие их измеримо, они могут быть посредством дедукции сведены к общим законам математинки. Книс не только преувеличивал последствия релятивизма экононмических законов, но и был неправ в тот момент, когда он писал, адресуя своим предшественникам упрек в непризнании их. Стюарт Милль, конторый к этому моменту уже издал свои "Основания политической экономии", в своей опубликованной в 1842 году "Логике", многочиснленные издания которой повторялись до 1853 года, в момент, когда писал Книс, точно определяет характер экономических законов: "Они, - говорит он, - основаны на предположении определенной совокупности обстоятельств и объясняют, как данная причина дейнствовала бы среди этих обстоятельств при условии, если бы не бынло никаких других обстоятельств, стоящих в связи с данными. Еснли предположенные обстоятельства - точная копия обстоятельств с данного существующего общества, то выводы будут правильны для него при условии, если действие этих обстоятельств не модинфицируется другими, не принятыми в расчет". Поэтому социолонгия, ветвью которой является, по его мнению, политическая эконномия, "не может быть знанием положительных предвидений, а только знанием тенденций". Нельзя, пожалуй, яснее выразить всю "относительную" (релятивную) ценность экономических законов. Как бы ни было, а современные экономисты считали критику экономистов- историков достаточно обоснованной, чтобы занинматься поисками более точных определений во избежание подонбных упреков. Со своей стороны основатели чистой экономии, метод которых самым определенным образом расходится с методом экономинстов-историков, приняли те же меры предосторожности. Они опнределенно и смело основывают свои выводы на известном чиснле предварительных гипотез. "Чистая экономия, - говорит Вальрас, - должна позаимствовать у опыта типы обмена, предложения, спроса, капиталов, доходов, услуг производителей, продуктов. Из этих реальных типов она должна абстрактным путем вывести иденальные типы и размышлять по поводу этих последних, возвращанясь к действительности только ради применения их". Например, чистая экономия будет изучать действия конкуренции не в той ее несовершенной форме, в какой она представляется нам в действинтельности, а в той, в какой она функционирует на гипотетическом рынке, где все договаривающиеся стороны, точно зная свои истиннные интересы, могут преследовать их вполне свободно и при свете полной гласности; с помощью концепций такого ограниченного поля зрения можно, как через увеличительное стекло, изучить следствия данной гипотезы, которых действительность никогда не представит нам в совершенно чистом виде. 2) Второй упрек, адресуемый экономистами-историками пернвым экономистам, - следующий: узость и недостаточность их псинхологии. По мнению Адама Смита, Сэя, Рикардо, человек руководнствуется исключительно интересом. Они представляют его всецело поглощенным погоней за барышом. Но, говорят экономисты-истонрики, даже в экономической области интерес далеко не единственнный двигатель человека. Здесь, как и в других областях, человек подчиняется самым разнообразным мотивам: честолюбию, странсти к славе, жажде деятельности, чувству долга, милосердия, добронжелательству, любви к ближнему или просто обычаю. "Представнлять человека, - говорит Книс, - движимым в своей экономической деятельности повсеместно и неизменно чисто эгоистическинми двигателями - значит отрицать во всяком предприятии наличнность всякого лучшего или более возвышенного мотива или утвернждать, что у человека имеется целый ряд центров психической денятельности, функционирующих независимо один от другого". Никто не будет отрицать, что классики видели в личном интенресе (а не в эгоизме, как говорит Книс, придавая этому выражению худший смысл) основное начало и объяснение экономических явнлений. Но экономисты-историки, по- видимому, ошибаются в этом случае, придавая своему наблюдению слишком большое значение. Стремясь охватить реальность во всей ее сложности, гоняясь больнше за особенным и характерным, чем за общим и универсальным, экономисты-историки забыли, что политическая экономия как нанука рассматривает экономические явления, взятые в массе. Классинческие экономисты старались изучать общее, а не индивидуальное. Вагнер полагал, что, оставляя в стороне отдельные исключения, которые в неконторых случаях могут быть вызваны личным предрасположением того или другого агента, в экономическом мире наиболее постоянным двигателем деятельности является именно эгонистическое желание наживы или барыша. Он с большой прозорливостью изучал различные двигатели, направляющие человека в его экономической жизни, и сделал вывод, что из всех них "эгоистический" двигатель есть единнственный действительно прочный и постоянный. "Это обстоятельнство, - говорит он, - объясняет и оправдывает выбор этого двигантеля в качестве исходного пункта дедуктивного метода в политиченской экономии". В таком случае можно частично согласиться с Книсом. Классинческие экономисты не отрицали, как он говорит, а слишком преннебрегали теми изменениями, которые накладывали на эгоистиченское поведение людей влияние других факторов. В этом они иногнда заходили так далеко, что превращали, по- видимому, политиченскую экономию в простую, как говорит Гильдебранд, "естественную историю эгоизма". В то время, когда Книс формулировал свои критинческие замечания, они уже совершенно не имели никакого значенния. В самом деле, Стюарт Милль в своей "Логике" уже более чем за десять лет до того привлек внимание к этому пункту. "Английнский экономист, - говорил он, - подобно всем своим соотечестнвенникам не знает, что вполне допустимо, что люди, занимающиенся продажей товаров, заботятся больше о своих удобствах или о своем тщеславии, чем о барыше". Со своей стороны он утверждал, "что в жизни человека нет, может быть, ни одного действия, котонрое не было бы источником для какого-нибудь непосредственного или отдаленного импульса, не совпадающего с жаждой наживы". Таким образом, уже Стюарт Милль не видит в эгоистическом двигателе и в погоне за барышом "универсального и неизменного" стимула деятельности человека. Больше того, у Стюарта Милля эгоизм, или интерес, вмещает в себя, по самому своему определению, альтруизм. Но и тут упреки экономистов-историков, несмотря на их пренувеличения, вынудили даже экономистов других школ точнее опнределить свою точку зрения в этом отношении. Ныне Маршалл утверждает, что экономисты "занимаются человеком таким, как он есть; не абстрактным или экономическим человеком, а человеком из плоти и крови". И если, говорит Маршалл, из всех мотивов, конторым подчиняется человек, экономист в особенности изучает понгоню за барышом, то это происходит не потому, что он хочет свенсти политическую экономию к "естественной истории эгоизма", а просто потому, что, будучи весьма часто измеримыми в деньгах, действия этого двигателя легче поддаются научному изучению, чем другие двигатели, например, стремление к благотворительнонсти, тщеславие или чувство долга. 3) Злоупотребление абстракцией и дедукцией. Школа хотела бы на место дедукции поставить в качестве преобнладающего метода основанную на наблюдении индукцию. Критика дедуктивного мышления стоит в тесной связи с предныдущей критикой. Видя в человеческой деятельности только один двигатель, классические экономисты, по словам экономистов-истонриков, считали возможным из этой единственной тенденции вывенсти путем априорных рассуждений все экономические законы. Нендостаточность такого приема бросается в глаза, если принять во внимание многочисленность существующих в экономическом минре двигателей. С ним школа дала карикатуру действительности, а не точное изображение ее. Только упорное наблюдение, опираюнщееся на осторожную индукцию, приведет к созданию экономиченской теории, охватывающей всю сложность явлений. "В будунщем, - писал Шмоллер в 1883 году в ответ Менгеру, - наступит для политической экономии новая эпоха; но это случится исключинтельно благодаря содействию всех тех исторических, описательнных и статистических материалов, которые собираются ныне, а не вследствие беспрестанной дистилляции абстрактных предлонжений старого догматизма, которые дистиллировались уже сотнни раз".Заключение
Экономическую жизнь можно рассматривать с двух различных точек зрения: первую точку зрения можно назвать механической, а вторую - органической. На первую точку зрения охотно становятся обобщающие умы, увлекаемые простотой; а вторая естественно свойственна умам, прельщаемым беспрерывными видоизмененинями конкретной действительности. Старые экономисты в большинстве своем принадлежат к пернвой категории. Из всего разнообразия социальных явлений они огнраничиваются в большинстве случаев изучением тех явлений, конторые доступны главным образом механическому объяснению. Колебания цен, повышение и понижение нормы процента, заранботной платы и ренты, приспособление производства к спросу при режиме свободной конкуренции представляются им следстнвиями почти автоматического действия человеческих молекул, повинующихся повсюду однообразному двигателю личного иннтереса. И простота этой концепции не лишена некоторого венличия. Но полученная таким образом картина социальной жизни явнляется в высшей степени неполной. За пределами ее остается вся безмерная масса явлений громадной важности и интереса. Конкнретное зрелище экономического мира на самом деле чрезвычайно разнообразно и подвижно: всевозможные учреждения (банки, биржи, ассоциации хозяев и рабочих, коммерченские общества, кооперативы), ожесточенная борьба между мелкой и крупной промышленностью, между крупной и мелкой торговлей, между крупной и мелкой земельной собственностью, между социальными классами и между отдельнынми индивидами, между государством и частными лицами, между городами и деревнями и так далее. Таким образом, механическое объяснение экономической жизнни недостаточно для того, чтобы дать отчет во всей сложности ее. Оно позволяет нам охватить некоторые весьма общие совершаюнщиеся в жизни явления. Но оно оставляет нас беспомощными пенред лицом конкретных и отдельных особенностей ее. Механическая концепция изолинровала экономическую активность человека от реальной среды, в которую эта активность была погружена. Экономические действия человека находятся в тесной связи со всей совокупностью условий, среди которых он вращается. Их характер и результаты существеннно различны в зависимости от физической, социальной, политиченской и религиозной среды, в которой они проявляются. Географинческое положение страны, ее естественные богатства, научная и хундожественная культура ее жителей, их моральный и интеллектунальный характер, правительственная система - все это определяет природу экономических учреждений, установленных ими и влиянющих на степень благосостояния или благополучия, которым они пользуются. Каждое человеческое общество составляет своеобразную органинческую среду, к которой эти функции должны приспособляться и которая вследствие этого придает экономической жизни каждого общества, в свою очередь, своеобразный оттенок. Следовательно, для понимания всего представляемого зрелищем этой жизни разннообразия нужно рассматривать экономическую деятельность не изолированно, а в связи с социальной средой, которая одна даст возможность выяснить самые характерные черты ее. Такова первая дорогая исторической школе идея. Вторая непонсредственно вытекает из первой. Социальная среда на самом деле непостоянна. Она беспрерывно движется, трансформируется, эволюционирует; она никогда не похожа на самое себя в различные моменты времени, и каждое из ее последовательных состояний нуждается в объяснении. Где найнти это объяснение? В истории. Гете сказал (эта фраза служит эпиграфом к обширным "Оснонвам" Шмоллера): "Пусть блуждает в темноте и влачит свое сущестнвование изо дня в день, кто не может дать себе отчета о трех тысянчах предшествующих его времени лет". Действительно, только знание прежних, пройденных экономической жизнью состояний, знание человеческих обществ дает нам ключ к современному сонстоянию их. Как натуралисты и геолога для понимания нынешненго состояния земли и населяющих ее живых существ были приннуждены построить великие исторические гипотезы об эволюции жизни и земного шара, так и ученый, изучающий настоящую эконномическую жизнь человечества, должен подняться до отдаленнейших прошедших времен, чтобы в них отыскать источник и занрождение ее. "Человек, - говорит Гильдебранд, - как социальное существо, - дитя цивилизации и продукт истории... Его потребнонсти, культура, отношения к материальным предметам и к другим людям никогда не остаются одинаковыми, но разнообразятся геонграфически, видоизменяются исторически и прогрессируют вместе с культурой человеческого рода". Таким образом, по мнению исторической школы, занимаясь преимущественно теми экономическими явлениями, которые по своей общности сопричастны физическим законам, старые экононмисты держали науку в очень узких границах. Наряду (некоторые даже говорят: вместо) с теорией, как они понимали ее, уместно приступить к другому роду изучения, более близкому к биологии: к детальному описанию и объяснению с помощью истории устройства экономической жизни каждой нации. Таковой в итоге представлянется нам положительная концепция политической экономии, выработанная исторической школой, по крайней мере в начале ее сонздания, концепция, которая еще и поныне более или менее отчетнливо мерцает во многих умах. Такая концепция совершенно естественна и законна. На пернвых порах она даже очень соблазнительна. Однако под покровом кажущейся простоты она несвободна от неясностей, и противники, анализируя ее ближе, находили в ней основания для серьезных возражений. "История, - говорил Маршалл, - учит, что данное событие слендует за другим или совершается одновременно с ним. Но она не может сказать, является ли первое событие причиной второго". Есть ли хотя бы одно среди великих исторических событий, причины которого перестали бы быть предметом спора? Долго еще будут спорить об истинных причинах Реформации или Ревонлюции, об относительной важности экономических, политических и моральных влияний в этих великих событиях или о влияниях, которые вызвали замену денежной экономии экономией кредита и замкнутой экономии - денежной. Превращение рассказывающей истории в объясняющую предполагает предварительное открытие в целом ряду отдельных наук весьма различных законов, совокупнность которых приводит к пониманию конкретных явлений дейстнвительности. Но тогда уже не история, а эти науки дают истинное объяснение. Если эволюционная теория в естественной истории была столь плодотворна, то не потому ли это произошло, что, утнверждая сначала как факт непрерывность животных видов, она зантем нашла объяснение этой непрерывности в наследственности и подборе. Но история человеческих обществ не представляет ни однной гипотезы, равной только что указанной по своей простоте и по своему значению для объяснения фактов. Словом, сама история нуждается в объяснении. Она одна сама по себе не смогла бы дать нам объяснения смысла действительности. Она не замещает полинтической экономии. Первые экономисты-историки отводили историческому изученнию политической экономии еще более высокую миссию. У них она должна была не только способствовать объяснению действинтельности, но и формулировать истинные "законы экономического развития" наций. Эта идея, разделявшаяся далеко не всеми экононмистами-историками, неодинаково, впрочем, представлялась теми из них, которые останавливались на ней. Для одних из них, напринмер для Книса, существует общий закон развития человечества, конторый, следовательно, охватывает всю совокупность наций, - представление, близкое к мировоззрению Сен-Симона. Для друнгих, например для Рошера, существует в истории различных нанций "параллелизм", то есть одинаковая последовательность экономинческих фаз или периодов. Из такого сходства устанавливаются иснторические законы. Хорошо изученные в прошлых цивилизациях, они способствуют предвидению будущего современных обществ. Таким образом, рассматривая историю как особое орудие объяснения настоящего или обольщая себя надежндой открыть с ее помощью особые законы, которые были бы законнами развития народов, историческая школа строила себе иллюнзию. Но она имела все основания требовать наряду с экономической теорией в собственном смысле более значительного места для изунчения экономических институтов, статистики и экономической иснтории. Описание конкретной экономической жизни не только представляет само по себе живой интерес, но оно является и преднварительным условием всякой теоретической спекуляции. Теорентик не может миновать тщательного наблюдения над фактами. Без него все его построения повиснут в воздухе. Самые отвлеченные мыслители-экономисты без труда признают это. Между прочим, Джевонс писал в 1879 году, что, по его мнению, "во всяком случае долнжна основаться наука развития экономических форм и отношений, или экономическая социология". В то время как наука, казалось, находилась при последнем изндыхании, в новой концепции исторической школы, - за недостатнком великих синтетических построений, выпадавших на долю санмых выдающихся умов, - было одно драгоценное средство для оживления ее, для подъема и приведения ее в соприкосновение со всей современной жизнью. Историческая школа воспользовалась этим средством, соверншенно обновив наши познания по экономии прошлых времен и дав, часто с удивительной точностью, описания некоторых наибонлее интересных и сложных экономических институтов настоящего времени. Правда, такая работа по природе своей отрывочна. Историченская школа собрала прекрасные материалы. Она еще не построила дворца с гармоничными очертаниями, в образе которого можно преднставить себе, может быть, неправильно, науку будущего. Она такнже не открыла новой нити Ариадны, которая позволяла бы ориеннтироваться в лабиринте явлений экономической жизни. Эшли писал в одной статье: "Критика исторической школы до сих пор не привела к созданию новой политической экономии на исторических основах; даже в Германии за эти последние годы только в обширном трактате Шмоллера, по нашему мнению, даны некоторые неопределенные очертания подобной политической экономии". И именно это обстоятельство должно было бы сделать историнческую школу более снисходительной к попыткам, предпринятым сначала классиками, а потом гедонистами и направленным к тому, чтобы иным путем удовлетворить испытываемую человеческим умом инстинктивную потребность упрощать действительность, чтобы лучше понять ее.Список использованной литературы
Ш. Жид, Ш. Рист лИстория экономических учений, перевод с английского, Экономика, М.: 1995 Н.Е. Титова лИстория экономических учений Учебное пособие. Высшее образование лИстория экономических учений, Инфра, М.: 2002[з] Гильдебранд Б. Политическая экономия настоящего и будущего. СПб., 1860. [**] К. Маркс удостоил этого экономиста прозвища лпошлый сикофант.