Концепция "общества риска"
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ НИВЕРСИТЕТ
ФАКУЛЬТЕТ СОЦИОЛОГИИ
ДИСЦИПЛИНА: СОЦИАЛЬНАЯ ЭКОЛОГИЯ
РЕФЕРАТ: КОНЦЕПЦИЯ ОБЩЕСТВА РИСКА
Работу выполнила:
студентка 5-ого курса ОЗО
Леванцова Людмила
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
2007
СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ:
|
1. |
Становление Новой экологической парадигмы |
2 |
|
2. |
Общество всеобщего риска и рефлексивная модернизация |
6 |
|
3. |
От изучения риска к концепции общества риска |
8 |
|
3.1. |
Социологическая теория риска Н.Лумана |
8 |
|
3.2. |
Представления об обществе риска Э.Гидденса |
12 |
|
3.3. |
Концепция общества риска У.Бека |
14 |
|
4. |
Парадигма общества риска применительно к отечест. ситуации |
21 |
|
5. |
Россия как лобщество всеобщего риска |
24 |
|
6. |
Список литературы |
28 |
1. Становление Новой экологической парадигмы
Классическая социология в течение длительного периода рассматривала окружающую среду как внешний фактор, не связанный с социальной сферой. Так продолжалось до конца 1980-х годов, деятельность социологов долгое время сводилась к практическим исследованиям в сфере экологических движений и установок. Изучение экодвижений как носителей системы ценностей позволили сформулировать Новую Экологическую Парадигму (НЭП). НЭП не содержит конкретных механизмов перехода к новому обществу и не определяет характера его политической и экономической системы (капитализм, социализм или что-либо еще), но она позволяет выявить ключевые социально-культурные становки (позиции) общества по отношению к основным аспектам своего функционирования - промышленному росту, прогрессу, политике, взаимосвязям человека с природой и т.д. При этом речь идет не об становках и ценностях, сформулированных инвайронменталистами, но о реально существующих в современном обществе ценностях, сформировавшихся большей частью под влиянием действий и идей экологических движений.
Современную Доминирующую Социальную Парадигму (ДСП) можно обозначить как Парадигму человеческой исключительности (Яницкий О.Н.), ее основой является антропоцентризм. НЭП предполагает отказ от этого принципа и признание человека одним из многих других существ, которые взаимозависимы и включены в глобальную экосистему. Она основывается на доминировании таких идей, как самоценность природы, забота обо всех живых организмах, включая людей и их будущие поколения, стремление к исключению любых видов риска и опасностей, грожающих человечеству и природе; признание того, что существуют законы биосферы, которые человеческое общество не должно преступать.
Экологическое преобразование общества может быть представлено, таким образом, как смена доминирующей социальной парадигмы, то есть суммы идей, отражающих социальное стройство общества и его институциональную структуру, управляющую поведением отельных людей и социума в целом[1].
Хотя люди обладают исключительными характеристиками (культура, технологии и др.), они все же остаются лишь одними из многих живых существ, которые взаимозависимы и включены в глобальную экосистему.
Человеческие дела находятся под воздействием не только социальных и культурных факторов, но и включены в сложную систему причинно-следственных связей (включая и обратные связи) природной ткани.
Люди живут в конечной биофизической среде и зависимы от нее, эта среда налагает серьезные биологические и физические ограничения на человеческую деятельность.
Хотя изобретательность людей и обретаемая вследствие этого сила, кажется, могут на какое-то время расширять границы несущей способности экосистем, экологические законы, тем не менее, не могут быть отменены.
После того как НЭП была введена в научный оборот, последовала продолжительная дискуссия, в том числе и в советской социологии.
Появление Новой экологической парадигмы стимулировало вопрос: какова же лстарая, то есть доминирующая сегодня социальная парадигма? Хотя литературы на эту тему в западной социологии было достаточно, конструирование новой парадигмы не было плодом теоретических спекуляций. В 1980-82 гг. международная исследовательская группа под руководством Л. Милбреса (США) провела сравнительное исследование инвайронментальных верований и ценностей в США, Великобритании и Западной Германии. Всего было опрошено 5589 человек, включая обывателей, также профсоюзных лидеров, бизнесменов, лидеров общественного мнения, представителей распорядительной и исполнительной власти и собственно инвайронменталистов, т. е. потенциальных носителей Новой экологической парадигмы. В результате стало возможным систематическое сопоставление позиций приверженцев доминирующей и новой парадигм (см. Таблицу 1).
Таблица 1. Сравнение конкурирующих парадигм[2]
|
Доминирующая социальная парадигма |
Новая инвайронментальная парадигма |
|
I. Низкая ценность природы |
I. Высокая ценность природы |
|
II. Сострадание только к тем, кто рядом и дорог - безразличие по отношению к
заботам других людей |
II. Сострадание как жизненный принцип, по отношению к: |
|
. Согласие на риск с целью максимизации богатства |
. Продуманные планирование и действия с целью избежания риска |
|
IV. Рост без ограничений |
IV. Ограниченный рост |
|
V. Существующее общество о'кей (сохранение доминирующей парадигмы)
|
V. Нужно совершенно новое общество (т. е. новая парадигма) - люди
серьезно разрушают природу и самих себя |
|
VI. Старая политика |
VI. Новая политика |
2. Общество всеобщего риска и рефлексивная модернизация
В 80-е годы XX века социологией был признан социальный характер экологических проблем, началось тесное взаимодействие и взаимовлияние между социальной экологией и социологической теорией. Именно тогда она вошла на равных правах с другими направлениями науки в большую социологию и стала важной составной частью социологических концепций модернити и постмодернити.
Признание общей социологией наличия экологической составляющей модернити совпало по времени с политическим признанием актуальности экопроблем. Это говорит не о политической ангажированности социологов, но о качественно новой стадии развития общества. Экологическая опасность и ее воздействие на социальные процессы стала глобальной и явной грозой существованию современного общества. Причем грозой не только здоровью людей и состоянию природных экосистем, но экономическим и политическим интересам различных социальных групп. Недаром в определении индустриального общества как рефлективной модернизации экологический кризис интерпретирован как проявление экологического риска.
Концепция общества риска сложилась на основе многочисленных прикладных, менеджерских оценок технологического риска, также социологических исследований его восприятия населением. Процесс осознания экориска как социального явления и прикладные исследования в сфере оценки риска всегда были тесно связаны друг с другом. Эта взаимосвязь выражалась одновременно как в их противостоянии, так и во взаимодополнении.
Общество столкнулось с необходимостью оценки степени реальной экологической опасности, созданной развитием его индустриальной основы. Определение вероятности техногенных аварий и катастроф стало обязательным для управления различными технологическими системами. В то же время, под давлением экологических движений в развитых странах Запада были приняты зеленые, проэкологические законодательства. Промышленное лобби нуждалось в весомых аргументах в борьбе для отставания своих интересов.
В результате, появилась так называемая количественная оценка риска, которая была призвана стать, с одной стороны, реальным инструментом правления, с другой - идеологическим орудием борьбы промышленных компаний с экологическим движением. Последняя функция была явно преобладающей. Появились работы, доказывающие, что опасность ветровой энергетики не ниже, чем энергетики атомной. Затем начали разрабатываться методы оценки степени опасности совершенно новых технологических систем.
Протесты экодвижений и населения против опасных объектов были объявлены иррациональными страхами неспециалистов. В свою очередь количественная оценка риска вызвала резко отрицательную реакцию со стороны экологического сообщества и недоверие населения. Антропологи и социологи доказали, что неприятие общественностью этого подхода и растущее беспокойство по поводу экологических и технологических рисков не есть нечто иррациональное, скорее представляет рациональность более высокого порядка.
Но самый важный шаг в развитии оценки риска, позволивший в конечном итоге увязать социальные и технологические аспекты оценки риска был сделан Чарльзом Перроу, который ввел понятие обычной или системной аварии (normal or system accident). Перроу занимался социологией организаций и исследованием сложных технологических систем. Он произвел детальный анализ ряда аварий, включая аварию на атомной станции. Результатом его работы стали три ключевых вывода: системная авария в сложных технологических системах неизбежна и непредсказуема, ее вероятность невозможно просчитать, так как она всегда существует в силу нелинейного сочетания элементов; системная авария одинаково свойственна как старым, хорошо отрегулированным отраслям промышленности (например, нефтехимии), так и новым, пока еще плохо контролируемым (ядерная энергетика); количественная оценка риска просто игнорирует сложные взаимодействия между компонентами системы, которые и являются причиной многочисленных и неизбежных системных сбоев.
Дальнейшее развитие исследований риска в социальной теории привело к появлению концепции общества риска льриха Бека (1984г.). Он вывел понятие системного инцидента за зкие рамки функционирования технологических систем, определив современное общество как общество риска, который является всеобщим, непредсказуемым и некалькулируемым. Общество и его институты вынуждены постоянно оценивать свои действия с позиций приемлемости риска. Именно этот процесс определяется Беком и его последователями как рефлексивная модернизация. Она в интерпретации Бека имеет двойственный характер: с одной стороны, направлена на минимизацию риска, с другой - постоянные изменения и трансформации величивают риск.
Энтони Гидденс применил выводы Бека к более высокому ровню обобщения и осмысления процессов становления постмодернити. Рефлексивная модернизация понимается как постоянное переосмысление, переоценка и соответствующая трансформация всех институтов модернити.
3. От изучения рисков к концепции общества риска (Н.Луман, Э.Гидденс, У.Бек)
В течение столетия социология проделала путь от изучения множества отдельных рисков и рискогенных ситуаций к пониманию того, что само общество является генератором рисков. К середине 1980-х годов изучение рисков становилось все более запутанным и хаотичным: риск-анализу явно недоставало центрального фокуса. Через разнообразие методов и подходов к анализу рисков красной нитью проходила заинтересованность социологова рискогенностью различныха составляющиха социальной тканиа Ца от межличностных процессов и сетей до социальных институтов и структур, от первичных групп и символических интеракций до социальных движений и крупномасштабных организаций и систем[3].
Но дело заключалось не только в разнообразии рисков, их масштаба и направленности. Исторически широко известная и вполне тривиальная мысль о двойственности, двузначности всякого орудия, наконец, получила научный статус. Действительно, дубина, нож, автомат - одновременно инструменты креативной и разрушительной деятельности, защиты и нападения. Освободители на поверку часто оказываются завоевателями, защитники Ца агрессорами или оккупантами.
Безопасность для одних превращается в опасность, риск для других. Сегодня существуют тысячи орудий, веществ, групп, официально имеющих статус двойного назначения. То же можно сказать и о социальных институтах, организациях, сообществах. Все или почти все может быть использовано как во благо, так и во вред. Более того, благое дело совсем не обязательно отзывается тем же. Напротив, оно зачастую порождает желание превратить даруемое благо в риск, в моральные или физические потери для благодетеля. Не зря родилось тверждение Ни одно доброе дело не остается без наказания. Дальнейшее сосредоточение исследований на отдельных аспектах социальной ткани затемняло общий интерес и могло привести к пренебрежению проблематикой, которая впоследствии стала одной из основных в современной социологии. Нужна была некоторая объемлющая концепция. В течение двух последних десятилетий прошлого века Н. Луман, Э. Гидденс и У. Бек создали такие генерализующие концепции.
3.1. Социологическая теория риска Н. Лумана
Социологическая теория риска Н. Лумана напрямую связана с критикой рациональности современного общества. Социология, пишет Луман, должна поставить вопрос о том, как общество объясняет и выправляет отклонение от нормы, неудачу или непредвиденную случайность. Эта темная сторона жизни, этот груз разочарования, когда ожидания ни к чему не приводят, должны стать более очевидными, чем сильнее наша надежда на нормальный ход событий. И далее: Объяснение нарушения не может быть оставлено на волю случая: необходимо показать, что это нарушение имеет свой собственный порядок, так сказать вторичную нормальность. Таким образом, вопрос, как объясняются и как обходятся несчастья, содержит значительный критический потенциал Ца критический не в смысле призыва к отрицанию общества, подверженного несчастьям, критического в смысле обострения обычноа неочевидной способности проводить отличия. Дело заключается скорее в том, что мы можем познать нормальные процессы нашего общества, изучая, как общество пытается осмыслить свои неудачи в форме риска[4]. Риск является обратной стороной нормальной формы, и только при обращении к обратной стороне нормальной формы мы и можем распознать ее как форму. Не трудно заметить, что Лумана фактическиа повторяета основной тезиса Ч. Перроу о нормальности отклонения.
Если мы сохраняема дихотомиюа нормального/отклоняющегося кака инструмента для наблюдения за современным обществом, продолжает Луман, то местен вопрос о том, как мы понимаема лрациональное общество, еслиа рациональность ва просветительски-идеологическом смысле утратила свое былое значение. Или более фундаментально: Как мы понимаем наше общество, если превращаем понятие риска Ца бывшего когда-то актуальным лишь для некоторых групп, подвергавших себя особой опасности, Ца в ниверсальную проблему, неизбежную и неподдающуюся решению?а Что теперь становится необходимым?.. Как общество при нормальном ходе выполнения своих операций справляется с будущим, в котором не вырисовывается ничего определенного, только более или менее вероятное или невероятное?[5].
Характерной чертой постсовременного общества, по Луману, является не столько потребность создания условий стабильного существования, сколько интерес к крайним, даже невероятныма альтернативам, которые разрушаюта условия для общественного консенсуса и подрывают основы коммуникации. Поведение, ориентированное на такие случайности, и принятие таких альтернатив являются противоречивыми. Все силия основать решения на рациональном подсчете не только остаются безуспешными, но в конечном счете также подрывают требования метод и процедур рациональности[6].
По тверждению Лумана, современное рисковое поведение вообще не вписывается в схему рационального/иррационального[7]. Принимаемые решения всегда связаны с рисковыми последствиями, по поводу которых принимаются дальнейшие решения, также порождающие риски. Возникает серия разветвленных решений, или деревоа решений, накапливающее риски. Ва процессаха накопления эффектова принятия решений, в долговременных последствиях решений, не поддающихся вычислению, в сверхсложных и посему не просматриваемых причинных связях существуют словия, которые могута содержать значительные потериа или опасности иа беза привязки к конкретным решениям. Таким образом, потенциальная опасность таится ва трансформацииа цепи безличныха решенийа ва некоторый безличный, безответственный и опасный продукт.
Луман предлагает подойти к понятию риска через понятие порога бедствия. Результаты подсчета риска можно принимать, если вообще можно, лишь не переступая порог, за которым риск мог бы трактоваться как бедствие. Причем необходимо принимать в расчет, что порог бедствия будет расположен на самых разных ровнях, в зависимости от характера вовлеченности в риск: в качестве субъекта принятия решения или в качестве
объекта, вынужденного выполнять рисковые решения.
Восприятие риска и его принятие являются не психологическими, а социальными проблемами: человек поступает в соответствии с ожиданиями, предъявляемыми к нему его постоянной референтной группой. В современном обществе на первый план выдвигаются вопросы о том, кто принимает решения, и должен или нет (и в каком материальном и временном контексте) риск приниматься в расчет. Таким образом, к дискуссии о восприятии риск и его оценкеа добавляется проблем выбор рисков, которая контролируется социальными факторами.
Социология получает новую возможность выполнять свою традиционную функцию предупреждения общества. Даже если социолог знает, что риски выбираются, то почему и как он сам это делает? При достаточной теоретической рефлексии, мы должны признать, по меньшей мере, лаутологический компонент, который всегда вклинивается, когда наблюдатели наблюдают наблюдателей... Из всех наблюдателей социология должна первой осознать этот факт. Но и другие делают то же самое. То, что выходит за пределы этих действий, это теория выбора всех социетальных операций, включая наблюдение за этимиа операциями, и дажеа включая структуры, определяющиеа эти операции. Для социологии тема риска должна быть, следовательно, подчинена теории современного общества. Но такой теорииа нет... Нета иа определения риска, котороеа могло бы довлетворить научным требованиям...[8].
Социологическое наблюдение для Лумана Ца это наблюдение второго порядка или наблюдение наблюдения. Чтобы соотнести об уровня наблюдения, Лумана вводит различение риска и опасности. Если потенциальный рон лпривязывается к решению и рассматривается как его последствие, тогда речь идет о риске решения. Если же возможныйа урона анализируется кака обусловленный внешними факторами, т.е. привязывается к окружающей среде, тогда можно говорить об опасности. Это не означает, что определение чего-тоа кака риск илиа опасности полностью оставлено н милость наблюдателя. Существуета определенныйа барьер, например, необратимый сдвиг в экологическом балансе или возникновение бедствия же не может быть связано с каким-то конкретным решением...[9].
Как бы то ни было, подчеркивает Луман, в современном обществе нет поведения, свободного от риска. Для дихотомии риск/безопасность, это означает, что нет абсолютной надежности или безопасности, тогда как из дихотомии риск/опасность вытекает, что нельзя избежать риска, принимая какие-либо решения. Другими словами, надо оставить надежду, что новое знание величивает вероятность перехода от риска к безопасности. Напротив, чем лучше мы знаем то, что мы не знаем, тем более глубоким становится наше осознание риска. Чем более рациональными и детальными становятся наши вычисления, тем больше аспектов, включающих неопределенность по поводу будущего и, следовательно, риска, попадает в поле нашего зрения. Современное рискоориентированное общество - это продукт не только осознания последствий научных и технологических достижений. Его семен содержатся ва расширении исследовательскиха возможностейа и самого знания[10].
Наконец, Луман, как и другие, видит в проблеме риска политический аспект. Так как политическая оценк допустимогоа риск или безопаснойа технологии будета играть значительную роль, пространство для соглашения будет, скорее всего, найдено в этом поле, не в поле различных мнений по поводу первичного риска. Но именно такая перспектива перетягивает политику на ненадежную территорию. Политика подвержена не только обычным и очевидным тенденциям гипероценки или недооценки рисков, что
изначально вызывает политизацию тем, но также искажениям, проистекающим из того факта, чтоа первичный риска считается контролируемыма или неконтролируемыма в зависимости от предполагаемого результата. Любая оценка риска была и остается контекстуально обусловленной[11]. Поэтому лмы должны по другому взглянуть на различие риска и опасности в этом контексте, в частности в отношении к политике. Если бы это было только вопросом опасности в смысле природного бедствия, пущенная возможность его предотвращения сам стала абы риском. Очевидно, политически легче дистанцироваться от опасностей, чем от рисков Ца даже там, где вероятность потери или масштаб потери больше в случае опасности, чем в случае риска...
Е Если даже предотвращение щерба возможно в обоих ситуациях, могло бы тем не менее быть местным <заранее> определить, трактуется ли первичная проблема как опасность или как риск[12].
Современная коммуникация, по Луману, предполагает выбор между альтернативами, что само по себеа является рисковым. Но, несмотря н подрыва основа традиционной рациональности, коммуникация, и ничто иное, остается тем средством, с помощью которого общество как система производит и воспроизводит себя. Именно коммуникация обеспечивает социальное сцепление. Луман ищет решение проблемы нормализации общества в аутопойэтическом типе коммуникации. Термин лаутопойэтический означает, что формирование и структурирование системы не являются следствием воздействия внешних факторов. Протест не импортируется в систему из внешней среды; это конструкт самой социальной системы. Система познает себя в процессе, посредством которого все факты, ей доступные, прессуются в форму протеста и воспроизводятся с ее помощью.
Система лоткрыта по отношению к теме и случайному событию, но закрыта в отношении логики формирования протеста. И далее очень важное замечание, перекликающееся с активистской парадигмой А. Турэна: Общество таким образом осмысливает себя в форме протеста против себя самого[13].
Итак, Луман предлагает не завершенную социологическую теорию риска, а варианты рефлексии по поводу возможностей создания такой теории. Он пытается поставить социолог ва положениеа не критик современногоа общества, вошедшего ва эпоху глобального риска, компетентного эксперта, помогающего обществу вернуть траченное состояние нормальности.
3.2. Представления Э.Гидденса об обществе риска
Э. Гидденс, анализируя процессы модернизации иа ее перехода ва более высокую (рефлективную) стадию, не делял, как Луман, столь пристального внимания эпистемологии риска. Но, может быть, именно поэтому он выявил те структурные элементы социума, трансформация которых порождает риски. Назову их очень кратко.
Гидденс, как и У. Бек (см. об этом ниже), отметил двусторонний характер перехода к стадии рефлексивной модернизации, ввела понятие лразъединение, т.е. изъятие социальных отношений из локального контекста и их включение в контекст глобальный, постоянно подчеркивая, что модернити внутренне присуща тенденция к глобализации.
Немыслимая и всевозрастающая взаимозависимость повседневных решений и глобальных последствий есть ключевой пункт новой повестки дня[14]. Он ввел понятие безличных институтов (абстрактных систем), казав при этом, что природа социальных институтов модерна тесно связана с настройкой механизмов доверия в этих системах. Вообще, доверие является базовым фактором для существования в словиях пространственно-временной дистанцированности, присущей веку модерна. Автор ввел также понятие лонтологическая безопасность, т. е. ощущение надежности людей и вещей, надежности и предсказуемости повседневной жизни. Гидденс делил много внимания соотношению модерна и традиции. Модернизация разрушает традицию главным врагом, которой является растущая институциональная рефлективность. Но, по мнению Гидденса (и это важно для нас), лсотрудничество модерна и традиции было критически важным на его ранних стадиях, когда предполагалось, что риск может быть калькулирован[15].
Современное общество рискогенно, хотим мы этого или нет; даже бездействие чревато риском. Анализируя собственно механику производства рисков, Гидденс подчеркивал, что современный мир структурируется главным образом рисками, созданными человеком. Эти риски имеют ряд отличительных признаков.
Во-первых, современные риски обусловлены глобализацией в смысле их лдальнодействия (ядерная война).
Во-вторых, глобализация рисков, в свою очередь, является функцией возрастающего числа взаимозависимых событий (например, международного разделения труда).
В-третьих, современный мир - это мир линституционализированных сред рисков, например, рынка инвестиций, от состояния которогоа зависита благополучие миллионова людей. Производство рисков динамично: осведомленность о риске есть риск, поскольку лразрывы в познавательных процессах не могут быть, как прежде, конвертированы в надежность религиозного или магического знания.
В-четвертых, современное общество перенасыщено знаниями о рисках, что же само по себе является проблемой.
Наконец, Гидденс ввел чрезвычайно важное для наших последующих рассуждений понятие среда риска в современном обществе, выделив три ее компоненты: грозы и опасности, порождаемые рефлективностью модернити; гроза насилия над человеком, исходящая от индустриализации войн, и гроза возникновения чувства бесцельности, бессмысленностиа человеческого существования, порождаемая попытками человека соотнести свое личное бытие с рефлективной модернизацией[16].
3.3. Концепция общества риска У.Бека
Наиболее завершенная концепция общества риска принадлежит У.Беку. Согласно Беку, риск - это не исключительный случай, не последствие и не лпобочный продукт общественной жизни. Риски постоянно производятся обществом, причем это производство легитимное, осуществляемое во всеха сфераха жизнедеятельности обществ - экономической, политической, социальной. Риски Ца неизбежные продукты той машины, которая называется принятием решений.
Риск, полагает Бек, может быть определен как систематическое взаимодействие общества с грозами и опасностями, индуцируемыми и производимыми модернизацией как таковой. Риски ва отличиеа ота опасностей прошлыха эпоха Ца следствия угрожающей мощи модернизации и порождаемых ею неуверенности и страха[17]. Общество риска - это фактически новая парадигма общественного развития. Ее суть состоит в том, что господствовавшая в индустриальном обществе позитивная логика общественного производства, заключавшаяся ва накопленииа и распределении богатства, все более перекрывается (вытесняется)а лнегативной логикойа производств и распространения рисков. В конечном счете расширяющееся производство рисков подрывает сам принцип рыночного хозяйства и частной собственности, поскольку систематически обесценивается и экспроприируется (превращается ва отходы, загрязняется, омертвляется и т. д.) произведенное общественное богатство. Расширяющееся производство рисков угрожает также фундаментальным основам рационального поведения общества и индивида Ца науке и демократии.
Не менее важно, что одни страны, общности или социальные группы, согласно данной теории, только извлекают прибыль из производства рисков и пользуются производимыми благами, другие же подвергаются воздействию рисков.
Однако, замечает Бек, производство рисков весьма демократично: оно порождает эффект бумеранга, в конечном счете настигая и поражая тех, кто наживался на производстве рисков или же считал себя застрахованным от них. Отсюда другой вывод: производство рисков Ца мощный фактор изменения социальной структуры общества, перестройки его по критерию степени подверженности рискам. Это, в свою очередь, означает, что в обществе складывается новая расстановка политических сил, в основе которой лежит борьба за определение, что рискогенно (опасно), что нет.
Следовательно, политический потенциал общества риска должен быть проанализирован социологической теорией в терминах производства и распространения знаний о рисках. И далееа Бека делаета вывод, имеющий непосредственное отношениеа к экологической политике: Социально осознанный риск политически взрывоопасен: то, что до сих пор рассматривалось, как неполитическое, становится политическим[18].
Иными словами, риски политически рефлексивны, т. е. вызывают к жизни новые политические силы (например, социальные движения)а иа оказываюта влияние на существующие социальные институты общества.
В формировании идеологии и политики современного общества одну из ключевых ролей играета наука, производствоа знаний. Теория лобществ риск тверждает, что с расширением производства рисков, особенно мегарисков, роль науки в общественной жизни и политике существенно изменяется. Ведь большинство рисков, порождаемых успехами научно-технической модернизации, причем наиболее опасных (радиоактивное и химическоеа загрязнение, неконтролируемые последствия геннойа инженерии), не воспринимаются непосредственно органами чувств человека. Эти риски существуют лишь в форме знания о них. Отсюда специалисты, ответственные за определение степени рискогенности новых технологий и технических систем, также средства массовой информации, распространяющие знания о них, приобретают ключевые социальные и политические позиции[19].
Еще одна проблема - это политическая интерпретация технического и естественно-научного знания. Этоа знание не можета быть использовано непосредственно в политическом процессе. Необходим перевод этого знания на язык политического диалога и решений. Этота перевода осуществляется политическиа ангажированныма научным сообществом, которое превращается ва фактор, легитимизирующий глобальное промышленное загрязнение, равно кака и всеобщий подрыва здоровья и гибель растительности, животных и людей[20]. Формируется институт экспертов, который приобретает самодовлеющее политическое значение, поскольку именно он определяет, что и насколько опасно. Именно эксперты определяют ровень социально-приемлемого риска для общества.
Привилегированное положение корпус экспертова влечета з собой негативные последствия. Эксперты превращаются в элиту, третирующую остальное население как алармистов, подрывающих общественный порядок. Разделение общества на экспертов и всеха остальныха вызываета у населения стойкую реакцию недоверия к науке и технологической сфере, поскольку эксперты систематически скрывают или искажают информацию о рисках, также не могут ответить на вопросы, выдвигаемые населением и его инициативными группами. Борьба между политически ангажированными экспертами затрудняет оценку истинного состояния среды обитания и поиск адекватных решений. В результате наук кака социальный института разделяется н академическуюа или лабораторную (наука фактов) и науку опыта, которая, основываясь на публичных дискуссиях и жизненном опыте, лраскрывает истинные цели и средства, угрозы и последствия происходящего[21]. Бек полагает, что наука опыта в обществе риска должна не только развиваться, но и быть принята обществом как легитимный институт знаний, полномоченный принимать решения.
Нам представляются важными еще три положения этой теории.
Во-первых, это пересмотр основополагающей нормативной модели общества. Если нормативным идеалом прошлых эпох было равенство, то нормативный идеал общества риска - безопасность. Социальный проекта обществ приобретаета отчетливо негативныйа и защитный характера Ца не достижение хорошего, как ранее, предотвращение наихудшего. Иными словами, систем ценностейа лнеравноправного обществ замещается системой ценностей лнебезопасного общества, ориентация н довлетворения новых потребностей Ца ориентацией на их самоограничение[22].
Во-вторых, в обществе риска возникают новые социальные силы, разрушающие старые социальные перегородки. Бек полагает, что это будута общности жертва рисков, иха солидарность н почве беспокойства и страха может порождать мощные политические силы.
В-третьих, общество риска политически нестабильно. Постоянное напряжение и боязнь опасностей раскачивают политическийа маятника ота всеобщейа опасности и цинизм до непредсказуемых политическиха действий. Недовериеа к существующима политическима институтама и организациям растет. Нестабильность и недоверие периодически вызывают в обществе поиск точки опоры - лтвердой руки. Таким образом, возврат к прошлому, в том числе авторитарному и даже тоталитарному, не исключен.
В развитой им концепции риск в социологическом смысле есть систематическое взаимодействие общества с грозами и опасностями, инициируемыми и производимыми процессом модернизации как таковым. В отличие от опасностей прошлых эпох риски суть последствия, связанные с грожающей мощью модернизации и порождаемыми ею глобальной нестабильностью и неопределенностью... В обществе риска неизведанные и неожиданные последствия приобретают характер господствующей силы[23].
Принципиально важно, что это - социологический подход, потому что до сих пор социология, анализируя опасности для человека и природы, порождаемые процессами модернизации, говорила на чужом языке. Сентенции социологов по поводу загрязнения среды, опасностей техногенных аварий и катастроф были, по сути, технократическими и натуралистическими. В социологии сформировался ряд направлений, которые стали изучать эти побочные эффекты развития рбан-индустриальной цивилизации. Методологически это означало, что социология продолжает разделять и противопоставлять человека и природу, общество и среду его обитания. Загрязнение и подобные понятия, заимствованные социологией из естественных и технических наук, наивно предполагают, что:
- общество имеет дело с социально и пространственно локализуемыми процессами,
- с обратимыми процессами (лзагрязнили Ц ликвидировали опасность),
- источник проблемы и ее решения лежат в сфере несоциальных наук и технологий.
Между тем производство рисков - социальный процесс. В развитом обществе, Ц говорит Бек, - социальное производство богатства систематически сопровождается социальным производством риска. Соответственно проблемы и конфликты, связанные с распределением дефицита в обществе, соседствуют с проблемами и конфликтами, которые возникают вследствие производства, необходимостью определения и распределения рисков, порождаемых научно-техническими системами[24]. И далее Бек выделяет ключевые характеристики общества риска.
Прежде всего, риск демократичен в том смысле, что он всеобщ и неустраним. Рано или поздно он поражает тех, кто его производит или наживается на нем. Бек называет это эффектом бумеранга современной цивилизации. В конечном счете, разрастание общества риска есть нарастание процессов лэкологического обесценивания и экспроприации. Иными словами, модернизация входит в противоречие с интересами частной собственности и производства прибыли.
Новые противоречия и конфликты, порождаемые расширением сферы риска (сначала между развивающимися и индустриально развитыми странами, затем и между последними), накладываются на старые, принадлежащие индустриальной эпохе. Сегодня возможна такая ситуация, когда одни страны или группы будут накапливать богатство и пользоваться всеми благами цивилизации, другие - только подвержены риску. Но это ситуация переходного периода. Постепенно негативная логика распространения риска лдемократизирует ситуацию, в глобальном масштабе.
Далее, современные опасности не только всеобщи и всепроникающи, но и не воспринимаются человеческими органами чувств. Это еще один вызов социологии и другим наукам о человеке, все теоретические конструкции которых построены на восприятии человеком окружающего мира своими органами чувств. Риски лобъективно существуют лишь в форме знаний о них. Поэтому наука становится мощной политической силой. Политический потенциал общества риска должен быть осмыслен социологической теорией в терминах производства и распространения знаний о рисках[25].
Вместе с тем монополия естественных наук на определение риска разрушается. Другие социальные субъекты и институты, например, средства массовой информации и общественные движения, поскольку они формируют общественное мнение и тем самым определяют степень социальной приемлемости риска, также приобретают ключевые социальные и политические позиции. Это означает, что высшего арбитра по вопросу о социальной приемлемости того или иного риска попросту не может существовать.
Итак, если индустриальное общество отмечено позитивной логикой распространения богатства, то общество риска - негативной логикой распространения опасностей. В целом, заключает Бек, это катастрофическое общество. Когда лисключительные словия превращаются в норму повседневного бытия, риск всеобщ и выхода нет, люди перестают думать об опасностях. Этот лэкологический фатализм позволяет маятнику индивидуальных и общественных настроений качаться в любом направлении. Общество риска переходит из состояния истерии к отрешенности, и наоборот[26].
Концепция общества риска обладает высокой степенью генерализации. Однако попробуем продвинуться еще на несколько шагов вперед. Да, риски воздействуют на человека непосредственно. Но одновременно вся измененная человеком среда, опасная и безопасная, представляет собой новый, ранее не существовавший вид производственной системы. лОкружающая среда - теоретически ложный термин. Она не может более рассматриваться как некое пустое пространство, источник ресурсов и вместилище отходов общественного производства. Окружающая среда есть глобальная производственная машина, в которую встроены частичные машины общественного производства - государства, отрасли, корпорации и др. Законы функционирования этой машины доступны лишь комплексу наук. Но если есть геополитика и глобальная экология, то должна быть и глобальная социология - наука, изучающая структуру и динамику социальных институтов этой глобальной машины[27].
Вторая проблема не менее существенна. Концепция общества риска интерпретирует ситуацию, складывающуюся в ходе новейшей фазы модернизации западного мира. Истоки этой ситуации сматриваются в прогрессе науки и технологий.
С моей точки зрения, общество риска в равной мере может быть создано наукой и идеологией, неконтролируемой динамикой технико-технологических систем и тоталитарными и авторитарными режимами. В советской России факторами риска были гражданская война и насильственная коллективизация, идея мировой революции и форсирования индустриализация, концепции лосажденной крепости и лколлективной ответственности, милитаризация экономики и всеобщая секретность, программа построения коммунизма к концу 1980-х годов и политика всеобщей химизации сельского хозяйства, гонки космических вооружений. Этот список можно продолжать бесконечно.
Но, прежде всего, риск модернизации России был порожден идеологическими факторами. Идеология сконструировала политический режим, он же сформировал тот процесс модернизации, разрушительные плоды которого мы пожинаем сегодня. Модернизация страны была в целом директивной, форсированной и ж никоим образом не рефлексирующей. Это модернизация без обратной связи со сложившимися природными и социальными экосистемами. Логика накопления общественного богатства, лежащая в основе нормальной модернизации, была заменена логикой его расходования, проедания, омертвления во имя строительства и крепления идеологически сконструированной социально-политической системы.
Иа Гидденс, иа Бека выдвинули концепциюа обществ риск ва рамкаха концепции амодернизацииа Ца концепции, предлагаемойа ва современной западнойа социологии ва качествеа своеобразной альтернативы классическомуа марксизму. Общество риск Ца закономерный продукта развития индустриального общества, стадия модернизации общественнойа жизни, этап лрефлексивной модернизации (Бек) или высокого модерна (Гидденс)[28].
Как хорошо известно, модернизация - сложнейший, взаимосвязанный комплекс экономических, политических, социальныха и культурныха изменений, направленныха н созданиеа теха типова социальныха систем, которые сложились ва Западной Европеа и Северной Америке ва девятнадцатома веке иа стали постепенно распространяться н другие страны и континенты.
Источникома концепции модернизацииа явились исследования Вебера. По Максу Веберу, модернизация (или, кака она обозначала этота термин, лрационализация)а является процессом вытеснения треха основныха типова социального действия Ца ценностно-рационального, традиционного иа аффективного Ца действиема целерациональным. Согласно Веберу, реально протекающееа поведение индивид ориентированоа ва соответствии c несколькими типами действий одновременно. Ва нема имеются и целерациональные, иа ценностно-рациональные, и аффективные, и традиционные моменты. Ва разныха типаха общества те илиа иные виды действия могута быть преобладающими. Ва традиционныха обществаха доминируюта традиционный и аффективныйа типы социального действия, ва индустриальнома Ца целерациональный и ценностно-рациональный. Вебера была бежден, чтоа рационализация социального действия, т.е. вытеснениеа целерациональныма действиема всеха остальныха типова социального действия - это тенденция самого исторического процесса.
Н определеннома этапеа своего развития индустриальное обществоа начинаета переходить н стадиюа т.н. лобществ риска. Ва той жеа мере, ва какойа модернизация разрушил основы феодального обществ ва XIXа столетииа и произвел н света индустриальное общество, сегодняшняя модернизация разрушаета общество индустриальное, чтобы выявить контуры нового социальногоа образования, приходящего емуа н смену.
4. Парадигма общества риска применительно к отечественной ситуации
Парадигм обществ риск - это новая парадигм теоретической социологии. Ее суть состоита ва утверждении, что обычноеа индустриальное общество Ца продукта процесс ранней модернизации Ца основывалось н производстве, накоплении и распределенииа материальных благ. Поэтому иа социальная структур этогоа обществ основывалась н классах, отличающихся друг от друга по собственности на материальные средства производства.
Но со становлениема обществ риск ситуация радикально изменяется. Господствовавшая ва индустриальнома обществеа ллогик позитив - производство, накоплениеа и распределение материальныха ценностейа - перекрывается и вытесняется ллогикой негатив Ца производством, накоплениема иа распределениема рисков. Этота процесса не можета быть описана в терминаха веберовской рационализации, посколькуа последняя трактовал социальныйа прогресса кака лрасколдовывание мира, кака возрастание властиа человек нада природой. Теперь же, со становлениема обществ риска, ачеловека теряета контроль нада природными процессами. Вторая природ Ца то, что создано рукамиа человек Ца гидроэлектростанции, плотины, механизмы, атомные объекты Ца выходита из-пода контроля человек иа превращается в слепую и дикую стоящую над человеком силу, в господство хаоса и произвола.
Несмотря н плодотворность введения ва социологию концепцииа лобществ риска, сразу жеа встаета вопроса оа правомерности перенесения ее, беза существенныха изменений, для анализ отечественной ситуации. Ведь для Бек и Гидденс лобщество риск Ца не аморфное идеологическое образование, подобное лобществу развитогоа социализма или переходу к рыночныма отношениям, конкретная идеально-типическая модель, характеризующаяся легко идентифицируемыми ва современнома западнома обществеа чертами. именно:а в обществе риск всеа основные сферы общественнойа жизни, характерные для обычного индустриального общества, претерпевают следующие радикальные трансформации.
1) сфере экономической растущие по масштабам и сфере распространения риски ва конечном счете подрывают основные принципы рыночного хозяйств и частной собственности. Они означают систематическое обесценение произведенных материальных благ.
2)
3) а возрастает.
4)
Вышеперечисленные словия наглядноа демонстрируют, что рассматриваемая концепция относится, прежде всего, к современному западному обществу. Скажем, требование экологизации научного мышления едва ли связано с систематическими невыплатами нищенских зарплат, с закрытиема сотена институтова и тысяча кафедра и лабораторий. Неслучайно другое предлагаемоеа название для обществ риск Ца лобществоа рефлексирующей модернизации, т.е. общество, способное к самокритике, к рефлексии, к изменению самих принципова своего развития. Это обществоа уже прошло искуса потребительств и, поа мере восхождения по обрисованной еще А. Маслоу лестнице потребностей, постепенно осознало в большей мере значение не столько материальных, сколько культурных, духовных ценностей.
Нуждаются в дальнейшейа конкретизации пок ещеа достаточно туманные контуры российского варианта лобществ риска. Предварительные результаты же проведенных опросов населения позволяюта сформулировать положение, согласно которому ва современнома российском обществе существуют три разные по размерам социальные группы-носители относительно высокого ровня экологического сознания. Это Ца интеллигенция (причема научно-техническая ва большей степени, чема гуманитарная), часть работникова госструктура и часть предпринимателей[29]. Ноа каков социальная стратификация российского аобществ поа отношению к существующим рискам?
Неясн степень экологизацииа научныха дисциплина иа факторы, препятствующие этому процессу. c одной стороны, всеа новые отряды российскойа научной интеллигенции вливаются ва ряды международного научногоа сообществ благодаря частившимся контактама с западными специалистами. c другой стороны, внутридисциплинарная солидарность приводит в словиях экономического кризиса к силению консервативных настроений.
Можно лишь предположить, что чисто экологическиеа цели общественныха движенийа часто оказываются переплетенными c другими демократическими перспективами. И, наконец, в сфере экономической до сих пор не совсем ясно, что больше подрывает основы рыночной экономики - экологические риски или налоговая политика государства.
5. Россия как лобщество всеобщего риска
Осознавая принципиальную рискогенность всякого рода общественного производства, общество все большеа усилий и ресурсова направляло н созданиеа техническиха и социальных систем, снижающих или локализующих риски, порождаемые и распространяемые этим производством.
Для борьбы с рисками модернизации общество создало и постоянно совершенствовало три принципиально различных, но взаимосвязанных вида социальных технологий. Прежде всего, оно стремилось, к созданию таких технологий, которые бы минимизировали производство рисков. Создание производств с замкнутым циклом - наиболееа характерный пример. Далее, кака оказалось, беза высоко рискогенныха технологийа все же анеа обойтись, люди сталиа изобретать все болееа изощренные технологии защиты, начиная от элементарной техники безопасности и вплоть до международных систем коллективной безопасности. Сформировалось международное законодательство и реализующие его институциональные системы, нацеленные на разработку и поддержание некоторой системы норм риска как неотъемлемого элемента архитектуры глобального миропорядка. Далее, поскольку все же часть рисков, преодолевая все системы защиты, вырывалась на свободу, то есть в окружающую природную и социальную среду, человечество стало разрабатывать технологии локализации и лотлова этих мигрирующих рисков. Так как жизнь в рискогенной среде становилась практически неизбежной, сталиа возникать институциональные структуры, специализирующиеся на борьбе с авариями и катастрофами. Наконец, возникла и другая норма риска, же как элемент современной культуры. Я имею в виду формирование ва массовома сознании понятия социальноа приемлемого риска, отразившееа принятие аобществома факт рискогенности собственной жизнедеятельности, равноа кака и небезопасности среды своего обитания.
Советское, затема и постсоветское обществ пренебрегли этими необходимыми формами риск-рефлексии. Чернобыльская катастроф Ца лишь глобальное, поа сему публичное эмпирическое подтверждениеа наступления ва Россииа эпохи всеобщего риска.
Ва действительности вируса этого недуг появился значительно раньше. Она выращивался и культивировался в идеологических лабораториях конца XIX - начала XX вв., где создавался коммунистический проекта радикальной трансформации российского общества. Построенныйа ва Ра социализм, несмотря н егоа очевидные достижения, потенциально же была обществома всеобщего риска. Иначе говоря, многосторонний, глубоко корененныйа ва самома способеа общественного производств риска и была ценой, плаченной з построение этого социализма. Идеологическая доктрин иа реализующие ее политические структуры Ца вота главныйа источника и создатель ва советской России обществ катастрофического типа. Репрессивный политический режим, форсированная индустриализация и рбанизация, сверхцентрализация экономикиа и всеобщая милитаризация, расхищениеа интеллектуальныха и природныха ресурсова страны, - всеа эти процессы лишь закрепили, институционализировали расширенноеа производство рисков во всеха сфераха советского общества. Совокупность базовыха мировоззренческиха иа политическиха становока этогоа обществ Олег Николаевич Яницкий назвала Парадигмойа системной исключительности, имея ва виду тотальноеа господство Системы нада природой и человеком[30].
Риски нереформируемости Ца вота еще одн грань рассматриваемой намиа проблемы.
Перестройка, реформы, мыслившиеся иха идеологамиа кака рычаги производств благ, ва действительности сталиа процессами производств старыха и порождения новых опасностей иа рисков. Поэтому прошедшиеа годы реформ рассматриваются не как трансформацию, кака процесса проявления, лвсплытия н поверхность и обретения своей законченностиа уже существовавшей Системы. Он ва своейа рискогенной сути почтиа не изменилась, именно проявилась, лоткрылась обществу иа миру. Не изменилась, потому что сегодня уже очевидно:а стратегические принципы ееа функционирования остались прежнимиа Ца накопление блага (власти, ресурсов жизнеобеспечения, богатства) господствующим меньшинством и неконтролируемый сброса рискова ва окружающую социальнуюа и природную среду. То, что некогд единая Систем состоита сегодня иза множеств конкурирующиха региональных и других элит, дела не меняет, поскольку иерархия целей, лежавшая некогда в основе Парадигмы системнойа исключительности лишь несколькоа смягчилась, но неа изменилась. Более того, совокупный риск-потенциала этогоа нового многоцентрового макросубъекта, величился, поскольку теперь названная парадигм стал воспроизводиться ва каждома регионе России, федеральное государствоа утратило контрольные функции ва масштабе национальныха границ. Достаточно взглянуть н структуру государственного бюджета, чтобы видеть, чтоа иерархия целей, заложенная ва помянутой парадигме, сохраняется. Причема ва интересаха властвующиха структура лверха этой иерархии постоянно силивается, низа -а отбрасывается, отсекается. Верх, то есть главные приоритеты кланово-корпоративной системы, это доступа к источникама ресурсов (прежде всего энергетических), сохранениеа военно-промышленногоа комплекс (ВПК)а и силовых структур, контроль за средствами массовой информации. Низ же - это все то, что касается сохранения природы и воспроизводств человеческиха ресурсов, развития институтов анауки, культуры, образования, воспитания. Наука, этота основной источник знания о рисках, была обречена на вымирание.
Такима образом, хотя и н лрыночнойа основе, была вновь воспроизведена основной принцип (и противоречие) планово-централизованной системы: она может сохранять и воспроизводить себя только за счет сверх-эксплуатации и разрушения социальной и природной среды. Система против среды - основное противоречие и главный источник рисков в трансформируемом российском обществе.
Тотальное отчуждение человек сохранилось, изменились лишь его формы Ца они стали гораздо более непосредственными и жестокими. Сохранилась и обратная сторона этого отчуждения Ца тотальная зависимость человек ота множеств неподконтрольных ему систем, произошл лишь замен политического принуждения экономическима и психологическима (устрашение бедностью, голодом, физическима ничтожением).
Гражданские права и свободы человека так и остались декларацией, а всеобщий риск был легитимизирован самим течением жизни - катастрофы и насилие стали нормой повседневной жизни.
Однако самыма очевидныма наследиема советской системы и, следовательно, подтверждениема рискогенностиа ее преемницы явилось навязывание ныне властвующими структурами российскомуа обществу очередного социальногоа проекта. Раньше этоа был проекта строительств социализма, потома коммунизма, теперь Ца капитализма, однако снова и снова общество лишено возможности частия в разработке этого проекта.
Произошло очередное, чреватоеа рискома конструирование российскогоа будущего: политическиа ангажированная интеллигенция заимствовал н Западе экономическиеа и политические модели жизнеустройства, российскиеа властные структуры приспособили их к своим интересам, а население в своей массе продолжало жить в своем собственнома хронотопе, обусловленнома интернализованной советскойа культурой и средовыми обстоятельствами[31].
Итак, предпосылками формирования лобщества всеобщего риска в России являются:
1)
2) а риск-рефлексии, тоа есть к необходимостиа затрачивать всевозрастающую часть материальныха иа интеллектуальныха ресурсова обществ н создание лриск-порядка, понимаемого как встроенный в процесс общественного производства нормативно-ценностный регулятор, ограничивающий его рискогенность;
3) а границы между социальной нормой и патологией, примирение с риском как неизбежным словием человеческого существования в переходный период.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:
1. а
2.
3.
4.
5.
6.
.ecsocman.edu.ru/images/pubs/2006/02/13/249016/019.NUGAEV.pdf 19.12.2006.
7. а О.Н. Экологическая политик ва лобществе всеобщегоа риска // Евразия. Природа и люди. №2-3. 1997.
8. а - М.: LVS, 2003.
9. а М.: Аспект-пресс, 1997.
10.
11.
12.
ссылка более недоступнаsj/sj/94-1-5.html 24.12.2006.
13. .socio.ru/wr/1-03/Yanizky.htm 12.12.2006.
[1] О.Аксенова. Западное общество и экологическая рефлексия. - Материалы Гражданского Форума: Позиция экологической общественности. 2001 год.
[2] О.Н.Яницкий. Альтернативная социология. Электронный ресурс. Режим доступа: ссылка более недоступнаsj/sj/94-1-5.html. 24.12.2006.
[3] О.Н.Яницкий. Социология риска: ключевые идеи. Электронный ресурс. Режим доступа:
.socio.ru/wr/1-03/Yanizky.htm 12.12.2006.
[4] Н.Луман. Понятие риска // THESIS. 1994. № 5. - С.141.
[5] Там же - С.144.
[6] Н.Луман. Понятие риска // THESIS. 1994. № 5. - С.142.
[7] Там же. - С.144.
[8] Н.Луман. Понятие риска // THESIS. 1994. № 5. С.150.
[9] Там же. - С.156.
[10] Там же. - С.158.
[11] Н.Луман. Понятие риска // THESIS. 1994. № 5. - С.30.
[12] Там же. Ца С.31.
[13] Там же. - С.127,140.
[14] Э.Гидденс. Судьба, риск и безопасность // THESIS. 1994. № 5. - С.41.
[15] Там же. - С.91.
[16] Э.Гидденс. Судьба, риск и безопасность // THESIS. 1994. № 5. - С.102.
[17] У.Бек. От индустриального общества к обществу риска // THESIS. 1994. № 5. - С.45.
[18] У.Бек. От индустриального общества к обществу риска // THESIS. 1994. № 5. - С.24.
[19] Там же. - С.23.
[20] У.Бек. От индустриального общества к обществу риска // THESIS. 1994. № 5. - С.59.
[21] Там же. - С.15.
[22] Там же. - С.49.
[23] Бек У. Общество риска: На пути к другому модерну. - М., 2. - С.21-22.
[24] У.Бек. Общество риска: На пути к другому модерну. - М., 2. - С.19.
[25] Там же. - С.24.
[26] У.Бек. Общество риска: На пути к другому модерну. - М., 2. - С.36-37.
[27] О.Н.Яницкий. Социология риска. М.: LVS, 2003. - С.24.
[28] Э.Гидденс. Судьба, риск и безопасность // THESIS. 1994. № 5. - С.107.
[29] М.А. Нугаев, Р.М. Нугаев, И.Т. Райманов. Социально-экологические факторы в структуре качества жизни. Электронный ресурс. Режим доступа:.ecsocman.edu.ru/images/pubs/2006/02/13/249016/019.NUGAEV.pdf 19.12.2006.
[30] О.Н.Яницкий. Экологическое движение в России. Критический анализ. - М.: Институт социологии РАН, 1996. - С.27.
[31] О.Н.Яницкий. Экологическая социология как риск-рефлексия. - М., 1. - С. 43.