После того, как я был избран на пост президента России, несколько крупных издательств обратились ко мне с просьбой продолжить воспоминания
| Вид материала | Документы |
- После того как я был избран на пост Президента России, несколько крупных издательств, 5346.09kb.
- Руководство по гендерно-чувствительным индикаторам, 1979.63kb.
- Новости, 569.07kb.
- Г. Б. Бокий мои воспоминания встреча с Е. С. Федоровым Каждый год в Ленинграде проводились, 329.48kb.
- Светлой памяти Петра Дмитриевича Каволина посвящается эта книга, 2803.07kb.
- К. А. Свасьян становление европейской науки, 8057.13kb.
- Е. г домогацкая Предисловие 15 Япринадлежу к бурному поколению. Оно вошло в литературу, 701.2kb.
- Кредитование малого бизнеса: отсутствие желания или возможности, 445.52kb.
- "Перестаньте спрашивать, как начать свой бизнес!", 50.77kb.
- Оксфордские лекции, 149.76kb.
* * *
У здания Дома Советов России, который теперь принято называть российским Белым домом, заняли позиции танковые подразделения Таманской и бронемашины Тульской десантной дивизии.
37-я десантная бригада из Калининградской области передислоцировалась на аэродром в столицу Латвии Ригу. 234-й полк высадился в Таллинне. 21-я десантная бригада усилила Закавказский военный округ.
Ночью к ГКЧП присоединились двое — Александр Тизяков, вице-президент Научно-промышленного союза СССР, директор оборонного завода из Свердловска, и Василий Стародубцев, председатель образцового колхоза из Тульской области, председатель Крестьянского союза. Оба поставили свои подписи под всеми документами ГКЧП. Вновь прибывшие не были посвящены заранее в детали заговора, но восприняли
события с огромным энтузиазмом. Им немедленно выделили охрану и по большому кабинету в Кремле, ведь теперь они входили в состав «высшего руководства» страны.
«Крестьяне и рабочие» — в лице своих номенклатурных руководителей — поддержали государственный переворот.
...Заместителям министра обороны СССР, командующим группами войск, округов и флотов, начальникам управлений, другим высшим военачальникам Советской Армии направлен приказ за подписью Язова.
Войска приведены в боевую готовность. Солдаты подняты по тревоге.
На крупных предприятиях союзного подчинения, которые контролируются центральными министерствами и ведомствами, начались собрания, на которых партийные секретари пытаются объяснить смысл и необходимость происходящих событий своим коммунистам и беспартийным.
Работает только один канал общесоюзного телевидения. Каждый час транслируются документы ГКЧП...
* * *
Начальник управления по защите конституционного строя КГБ СССР генерал-майор Воротников позже показал на допросе, что ему был выдан список лиц, подлежащих задержанию, и в нем, кроме российского руководства, значились бывшие главные «горбачевцы», отстраненные самим Горбачевым: Александр Яковлев и Эдуард Шеварднадзе. В списке было 70 фамилий. Зампредседателя КГБ Лебедев объяснил, что их надо будет задержать по поступлении дополнительной команды. Группа захвата московского управления КГБ в полной боевой готовности ждала приказа. Но он так и не поступил...
* * *
Утром 19-го, одновременно с документами ГКЧП, передавалось также и заявление Анатолия Лукьянова, Председателя Верховного Совета СССР, по поводу нового Союзного договора.
Лукьянов писал, что договор по многим своим положениям противоречит Советской Конституции. Нуждается в серьезной доработке. Вызывает вопросы у трудящихся граждан (замечательная коммунистическая формулировка, таящая в себе, несмотря на простоту, большой психологический заряд). И что поспешное подписание договора вызывает у него, Лукьянова, серьезную озабоченность.
Этот документ официальная пропаганда подавала в одном пакете с «Обращением к советскому народу», указом № 1 ГКЧП и другими чрезвычайными документами ГКЧП.
Масштаб заговора был таков, что в нем участвовали почти все, кто работал с Горбачевым. Непосредственно, бок о бок... По сценарию и обстоятельствам действия это необычайно напоминало смещение — мирное, почти легальное — Хрущева в 1964 году. Тоже отпуск (только не Кавказ, а Крым), «бархатный сезон», безоблачная погода. Бац! — и перед абсолютно единодушным мнением своего окружения Хрущев вынужден сдаться. Он не подготовлен к такому варианту событий, ему не на кого опереться. Одномоментно его вынуждают к признанию своего политического конца.
Такой же замысел был и здесь.
Читая заявление Лукьянова, я пытался понять, что происходит. Первый вариант — Лукьянов предал своего друга и шефа. Второй, более сложный, но который тоже надо просчитывать: Горбачев знает обо всей ситуации, это подготовленный им сценарий — грязные руки расчистят ему путь, он сможет вернуться в новую страну, находящуюся в режиме чрезвычайного положения. И потом можно будет разобраться и с демократами, и с российским руководством, и с «обнаглевшими» прибалтийскими странами, и с остальными союзными республиками, последнее время поднимающими голову. Можно будет решить все вопросы. Мы — российское руководство — призываем к гражданскому неповиновению, акциям протеста. Вот-вот вокруг Белого дома построят баррикады, неизбежны столкновения. А тут появляется Горбачев, руками Янаева и Лукьянова торпедировавший Союзный договор...
В этих сомнениях я позвонил руководителям крупных республик, которые участвовали в создании нового Союзного договора.
(Правительственная связь в Белом доме была отключена. Однако один телефон, моего помощника Илюшина, который был поставлен и включен буквально накануне — работал! Его не внесли в «красную книжечку» — список правительственных телефонов, и он оказался как бы законспирированным...)
Реакция лидеров республик меня поначалу просто поразила. Они разговаривали крайне сдержанно.
Их тоже смутило заявление Лукьянова. Они тоже хотели бы знать истинную роль Горбачева, прежде чем что-то говорить. Но главное — это желание дистанцироваться от московских событий, сохранить хотя бы внешний, формальный суверенитет, сохранить, грубо говоря, власть, выступить в диалоге с ГКЧП как равноправный партнер. Руководители республик должны действовать нейтрально. Тогда, возможно, им будут оставлены какие-то властные полномочия. По крайней мере, они сохранят кабинеты и привилегии. Это была чисто аппаратная, а не политическая логика. С привкусом хитрой, но легко читаемой дипломатии.
Как они не понимали — Анатолий Лукьянов публично высказался против Союзного договора, и если сессия Верховного Совета придаст законную силу действиям ГКЧП (а в этом, похоже, они не сомневались), тогда путч за какую-то неделю перерастет в необратимое, глобальное событие, которое заставит покачнуться весь мир, не говоря уж о союзных республиках. В Киев, Алма-Ату, Ташкент и другие столицы республик будут введены войска, уже там, на местах, состоятся маленькие, местного масштаба путчики, с
танками и бронетранспортерами, и местные ГКЧП, послушные центру, возьмут власть в свои руки. Неужели они не видели подобного развития ситуации?
А Крючков подталкивал именно к такому, постепенному перевороту. Он отменил намеченные аресты. Хотя все для них было готово. Как я уже говорил, был список, куда входили российские руководители, «горбачевские» либералы, московские власти. Включилась система наружного наблюдения, чтобы всех «отмеченных» можно было взять в течение часа, — но сама машина репрессий резко затормозила.
Крючков, я думаю, считал, что арестовать всех, конечно, можно. Но, во-первых, это мгновенно вызовет реакцию сопротивления, тогда эксцессы неизбежны, прольется кровь. А во-вторых, будет слишком резкий переход от «горбачевской» оттепели. Новое руководство подвергнется не только многочисленным международным санкциям, можно ожидать и полного разрыва отношений. А для такой страны, как наша, с ее многочисленными интересами в разных уголках земного шара — это чересчур болезненно. Хитрый аппаратчик от разведки рассуждал здраво.
Функцию устрашения, по замыслу Крючкова, сыграет не КГБ, а армия. Огромное количество военной техники, выведенной на улицы мирного города, должно парализовать волю демократов. Сопротивление перед лицом силы бессмысленно.
Расчет Крючкова на аппаратный переворот, на то, что появление фигуры Лукьянова резко изменит расстановку сил, был не единственной причиной, по которой этот путч с самого начала выглядел «странно».
Утром 19-го для ГКЧП на первый план вышла задача доказать общественности легитимный характер путча.
* * *
Примерно к 10 утра я окончательно понял, что Белый дом России станет основным плацдармом ближайших событий.
Что представляло собой само здание Дома Советов?
Это, пожалуй, первое правительственное здание такого масштаба в Москве, построенное по особому заказу, здание нового поколения. Архитектор Чечулин потрудился над проектом дома на славу. Для того, чтобы обойти все его коридоры, нужен не один день. Многочисленные отсеки, кабинеты, наконец, подземный бункер и подземные выходы из здания создают хорошую систему безопасности.
А значит, надо сидеть в Белом доме. Сидеть и сидеть. Чем дольше я здесь сижу, тем хуже для них. Чем дольше продолжается осада, тем громче политический скандал, который им страшно невыгоден. Чем длиннее возникшая пауза, неясность ситуации, тем больше шансов, что у них все сорвется.
Я огляделся вокруг каким-то новым, более пристальным взглядом. Почувствовал, что к этим холодным, внушительным кабинетам так и не успел привыкнуть. Неужели многие часы предстоит провести на одном месте? И неизвестно, когда кончится это наваждение...
Мы были вместе — Руцкой, Бурбулис, Силаев, Хасбулатов, Шахрай, другие руководители России. Обсуждали ситуацию в связи с заявлением Лукьянова. Перед нами лежали наши документы — уже разосланное по всей стране обращение российского руководства к народам России, проект указа об ответственности всех организаций и лиц, нарушающих Конституцию Российской Федерации. Тогда еще советской, социалистической. И конституция у нее была советская... Но и по этой конституции высшим должностным лицом в государстве был президент. Суверенную Россию нельзя ввергнуть в чрезвычайное положение без согласия ее высших органов!
А за окном стоял танк. Абсурдный и в то же время такой реальный. Я еще раз посмотрел в окно. Бронемашину окружила толпа людей. Водитель высунулся из люка. Ведь не боятся люди подходить, да что там подходить, бросаться под эти танки. Не боятся — хоть и советские люди, воспитанные советской системой — очереди в упор, не боятся гусениц. Не боятся уголовной ответственности, которой каждый час им угрожают по радио и телевидению.
Как удар, как внутренний рывок ощутил: я должен быть сейчас там, рядом с ними.
Подготовка к несложной операции заняла немного времени. Охрана выскочила на улицу. Я решительно спускаюсь вниз, к людям. Взобрался на броню, выпрямился. Может быть, в этот момент ясно почувствовал, что мы выиграем, мы не можем проиграть. Ощущение полной ясности, абсолютного единения с людьми, стоящими вокруг меня. Их много, стоит свист, крики. Много журналистов, телеоператоров, фоторепортеров. Я беру в руки лист с обращением. Крики смолкают, и я читаю, громко, голос почти срывается... Потом переговорил с командиром танка, с солдатами. По лицам, по глазам увидел: не будут в нас стрелять. Спрыгнул с танка и через несколько минут опять оказался в своем кабинете. Но я уже был совсем другим человеком.
Этот импровизированный митинг не был пропагандистским трюком. После выхода к людям я испытал прилив энергии, громадное внутреннее облегчение.
* * *
Горбачев через своего помощника Черняева в середине дня передал охране записку с требованиями: предоставить ему самолет до Москвы и правительственную связь. Он понимал, что эти требования сейчас вряд ли выполнят. И все же ему было нужно что-то делать. Найти выход своей энергии.
Как и мне, сидеть взаперти без какого-то просвета Президенту СССР было нестерпимо.
Записку передали старшему по объекту «Заря» — так закодировал КГБ правительственную дачу Горбачева. Старший позвонил своему непосредственному начальнику в Москву. И все. Повисла пауза. Горбачева и его семью ожидали вкусный обед и ужин, просмотр телевизионных программ, прогулки по охраняемому пляжу. Как кто-то писал, он оказался в «золотой клетке».
В блокирование «Зари» были включены три рода войск: военно-морские силы, наземная служба авиации, пограничники.
Любопытная деталь: командующий сухопутными вооруженными силами СССР В.Варенников после разговора с Горбачевым именно в Крыму проводил инструктаж специально вызванных туда командующих военными округами. Он сообщил прилетевшим в Крым высокопоставленным генералам, что в стране вводится чрезвычайное положение.
Грандиозный парад техники в Москве, плюс усиленный радарами, ракетами, кораблями «домашний арест» Горбачева, плюс весьма затянувшаяся передача «ядерной кнопки» Язову... По своим масштабам и возможным последствиям эта операция соответствовала глобальным событиям, которые пережил мир в 60-е годы: карибскому и чехословацкому кризисам.
На мой взгляд, радикальное крыло заговора — Бакланов, Тизяков, Варенников — предусматривало жесткий вариант. Ельцин и российское руководство проявят, разумеется, неповиновение. Во избежание волнений придется их сопротивление подавить силой. И тогда…
Боевая готовность Советских Вооруженных Сил, вызванная внутренним кризисом в стране и резкой реакцией мирового сообщества, еще не означает войны. Такое мир переживал уже не раз. Зато снимаются все проблемы, связанные с «неправильной» горбачевской внешней политикой. СССР возвращает себе — практически за один день — тот внешнеполитический статус, который был, ну, по крайней мере, до договора о стратегическом наступательном вооружении. Конечно, некоторые сложности неизбежны. Но зато решается главная, по мнению руководителей путча, стратегическая проблема страны. Проблема внешнеполитической концепции — вновь побеждает империя,
дипломатия с позиции силы...
Итоги расследования покажут, прав ли я. Однако то, что путч был с самого начала и до самого конца необычайно противоречив, стало очевидно очень скоро.
Военно-промышленный комплекс рвался продемонстрировать мощные бицепсы. Персонально это выражал Варенников, который уже 19-го числа начал звонить, телеграфировать, диктовать из Киева депеши, в которых требовал немедленно прекратить
«игры в демократию», покончить с «авантюристом Ельциным». И Бакланов, который со своей стороны давил на Крючкова и Пуго.
Однако двое последних ясно понимали: залезть в кровавую кашу легко, труднее из нее выбраться. И самое главное — выиграет тот, у кого будет моральный, политический перевес. На чьей стороне окажется общественное мнение.
Столкнулись интересы двух ведомств, двух подходов, двух типов мышления, отточенных годами советской системы. Интересы военно-промышленного комплекса и КГБ. ВПК был нужен настоящий, по полной программе громовой путч, который заставит мир вновь поверить в силу советского танка. КГБ — максимально чистый, изящный переход власти в другие руки. На самом же деле обе задачи были невыполнимы. Путч провалился тогда, когда в Крым к Горбачеву послали изначально слабую делегацию.
Руководителей такого уровня, как Бакланов, Шенин и Варенников, Горбачев, по определению, испугаться не мог. Да они и сами не верили в его испуг. Решили на время просто вывести его из игры. Это была глупая идея. Наглое вранье по поводу болезни президента страны никого не успокаивало, а еще больше накаляло обстановку.
КГБ, как главный мотор путча, не хотел марать руки в крови, надеясь выжать победу лязганьем гусениц, ну и, возможно, парой предупредительных выстрелов из пушек.
Существование двух несовместимых подходов к тактике заговора объяснялось просто: в ГКЧП не было лидера. Не было авторитетного человека, чье мнение становилось бы лозунгом и сигналом к действию.
Янаев на эту роль не годился. Слишком безвольная фигура.
Кто же оставался на роль «официального руководителя»?
Расклад сил в «восьмерке» гэкачепистов на утро 19-го был таков.
Бакланов, ВПК, и стоящий за ним Генштаб Вооруженных Сил, высшее руководство армии, — уравновешивались выжидательной позицией КГБ в целом и разведки в частности.
Пуго и Язов, морально подавленные случившимся, ждали указаний от кого-то еще, поэтому реально влиять на ситуацию не могли.
Тизяков и Стародубцев выполняли чисто представительские функции.
Как я уже говорил, Янаев не был способен принимать самостоятельные решения.
Оставались Павлов и... «теневой» член ГКЧП, спикер парламента Лукьянов. Это были волевые, умные аппаратчики, которые вполне могли взять ответственность на себя.
Павлова свалила известная болезнь политических руководителей — гипертонический криз. И это была не только уловка. Он не выдержал бессонных ночей, алкоголя, но главное, дикого нервного напряжения. Павлов слег. Это был, пожалуй, единственный из гэкачепистов, который, будучи премьер-министром, не боялся открыто идти вразрез с линией Горбачева, конфликтовать с ним, это был тот лидер, который активно поддерживал идею военных о введении режима чрезвычайного положения, видя в ней большой экономический смысл.
Отношение к Лукьянову у Крючкова было двойственное. С одной стороны, правовая и политическая поддержка Лукьяновым путча, выраженная в его заявлении, дорогого стоила и была необычайно своевременной. С другой — Крючков держался с ним осторожно: он не знал, до какой степени ему можно доверять.
И это тоже была ошибка Крючкова. Именно Лукьянов с его опытом и пониманием характера Горбачева мог принести ГКЧП немалую пользу. Но Лукьянов держал дистанцию от путчистов, наблюдая за событиями большей частью со стороны.
Соратники и соперники постепенно отходили в сторону. Красная кнопка заговора осталась в руках у Крючкова. О чем же думал он сам?
* * *
…Мне было очень важно понять настроение, ход мыслей председателя КГБ. Это был самый опасный из гэкачепистов. Тихий старичок со стальным взглядом. Каждая
минута нашей жизни в Белом доме укорачивала жизнь их режима чрезвычайного положения. Понимает ли это Крючков? Не мелькнут ли в его голосе излишне мягкие, ласковые нотки? Не почувствую ли в нем удовлетворенную снисходительность палача, который уже нажал на кнопку?
Я дозвонился по спецсвязи до председателя КГБ.
Разговор наш дословно не помню, но сценарий его был интересный. Крючков оправдывался.
«Неужели вы не понимаете, что делаете? — говорил я, — ведь люди ложатся под танки, могут быть жертвы, и неисчислимые».
«Нет, — говорил Крючков, — жертв не будет: во-первых, это чисто мирная операция, техника идет без боеприпасов, для наведения порядка, никаких военных задач не поставлено. Все беспокойство исходит от вас, российского руководства; по нашим данным, люди спокойны, идет нормальная жизнь...»
И так далее.
Анализируя впоследствии логику Крючкова, центральной фигуры заговора, я понял, что он говорил почти правду. Логика была такая: Венгрия, Чехословакия, Польша. В 1956 году в Будапеште крови было много, но это была первая после войны вооруженная агрессия в Европе, люди воспринимали вид чужих танков очень остро, да и коммунисты в Венгрии были уж совсем не в чести. В Праге в 1968 году — в той же ситуации — жертв было относительно немного. Да, были волнения, были разные случаи, но в целом все обошлось быстро и «очень хорошо». А ведь это опять-таки была чужая армия! В Польше в 1981 году военное положение ввели за один день. Проехалась по центральным улицам колонна броневиков. И все. Как отрезало. Поляки испугались продолжения и выбрали худой мир.
Крючков как бы шел на польский вариант. Он исходил из прецедентов, созданных в социалистических странах. Условно говоря, однажды он посмотрел на себя в зеркало и сказал: да, я гожусь на роль Ярузельского, который стал на многие годы главой государства. Пожилой военный, в очках, с тихим голосом, который спокойно и твердо вывел страну из тупика.
Поскольку у нас внешней агрессии не предполагалось — танки были свои, родные, то не предполагалось и сопротивления.
И в этом Крючков ошибся. Реакция народа на карикатурный, глупый сценарий заговора срезонировала с тем, что наших танков люди не испугались. Именно потому, что они были свои!
И тогда стало ясно, что надо стрелять. Но было поздно. Стрелять уже никто не хотел и не мог. Стрелять бы пришлось по живой, бурлящей толпе.
Хроника событий
19 августа 1991 года
Первая реакция москвичей — срочно в магазин за продуктами. Быстро разбирают хлеб, масло, крупы. Стоят очереди за водкой. Простые люди, домохозяйки, мамы и бабушки боятся крутых перемен, расхватывают то, что может кончиться в первую очередь.
Огромные колонны бронетехники на всех главных улицах, прилегающих к центру: на Тверской, Кутузовском, на Манежной площади. Много любопытных, парализованных в первые несколько часов страхом. Они постепенно все ближе и ближе подходят к боевым машинам, втягивают солдат в разговор, предлагают им сигареты, еду и питье, просят и требуют ответить на главный вопрос: «Для чего?» Солдаты, поднятые по тревоге ночью, невыспавшиеся, голодные, взвинчены, но не агрессивны. Они тоже ничего не понимают. Никакой разъяснительной работы в частях не проводилось, боевой задачи они не знают даже приблизительно. Инструктаж командиров: «Для сохранения спокойствия в Москве», — противоречит тому, что они видят своими глазами. Москва взбудоражена появлением техники.
На улицах — люди с радиоприемниками. Первая независимая радиостанция «Эхо Москвы» дает в эфир всю имеющуюся у журналистов информацию о том, что происходит, какие-то обрывки противоречивых слухов о событиях в высших сферах власти, сводки из Белого дома... Вокруг приемников уже другая обстановка. Здесь собираются не просто любопытные — а встревоженные, взволнованные москвичи. Толпы циркулируют: с окраин в центр, посмотреть на танки, оттуда уже прямиком к Белому дому. Во многих местах Москвы прекращено автомобильное движение.
На Центральном телеграфе не работает международная и междугородная связь, сам телеграф занят взводом Таманской дивизии.
Московские деловые круги сделали заявление, осуждающее переворот. На всех биржах прекращены операции.
Постановление № 2 ГКЧП «О выпуске центральных, московских, городских и областных газет». Приостановлен выпуск всей прессы, кроме нескольких центральных изданий, которые должны сообщать своим читателям официальную, успокаивающую информацию. В редакции этих газет — «Правды», «Известий», «Труда», «Советской России» — явились представители ГКЧП и высказали желание «ознакомиться» с содержанием завтрашних газетных полос.