Geum.ru

Целью религии является благо, спасение, блаженство человека

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5
отрешиться от тождества божест­венного и человеческого существа. Грубое, но все же ха­рактерное определение пантеизма гласит: человек есть истечение или частица божественного существа; а определение религиозное гласит: человек есть образ божий, или существо, родственное богу; ведь религия приписывает человеку не естественное, а божественное происхождение, божественное начало. Но «родство» есть неопределенное, уклончивое выражение. Родство бывает близко и отдаленное. Какое же родство подразумевается в данном случае? Для отношения человека к богу в смысле религии подходит единственное отношение родства — само близкое, интимное, священное, какое только можно себе представить, — отношение ребенка к отцу. Таким образом, бог и человек отличаются тем, что бог есть отец чело века, а человек — сын или чадо бога. Здесь самостоятельность бога и зависимость человека устанавливаются одновременно, при этом непосредственно, как объект чувства; тогда как в пантеизме часть столь же самостоятельна, как и целое, ибо целое представляется составленным из частей. Но и это различие есть не более как иллюзия. Отец не бывает отцом без сына; они оба вместе составляют одно общее существо. В любви человек отрекается от своей самостоятельности, становится частью. Это самоунижение самоумаление искупается только тем, что и другой также становится частью, и оба подчиняются некоторой высшей силе — силе семейного духа и любви. В данном случае устанавливается то же отношение между богом и человеком, как и в пантеизме; только здесь это отношение носит личный, патриархальный, а там безличный, всеобщий характер, причем в пантеизме логически, поэтому определенно, прямо выражается то, что в религии благодаря фантазии остается в стороне. Взаимная связанность или, вернее, тождество бога и человека, в религии маскируется тем, что оба представляются как личности, или индивиды, но бог независимо от своего отцовства — еще и как существо самостоятельное, хотя и эта самостоятельность не более, как иллюзия, ибо кто, подобно богу религии, является отцом в силу глубокого чувства, тот живет и существует лишь своим сыном.

Взаимная тесная зависимость между богом как отцом и человеком как сыном нисколько не ослабляется раз­граничением, будто люди суть только усыновленные чада божий, а родным сыном является лишь Христос и что поэтому бог находится в существенной зависимости только от Христа, как единородного сына, а не от человека. Ведь это различие только теологическое, то есть иллюзорное. Бог усыновляет только людей, а не животных. Причина усыновления заключается в человеческой природе. Чело­век, усыновленный божией благодатью, сознает свою божественную природу и достоинство. Кроме того, едино­родный сын божий есть не что иное, как идея человечества, предвосхищенный человек, в боге скрывающийся от себя самого и от мира. Логос есть тайный, скрытый человек; а человек есть открытый, ясно выраженный логос. Логос есть только пролог человека. Все, что сказано о логосе, относится и к существу человека (6). Но между богом и его единородным сыном нет никакого существенного разли­чия — кто знает сына, знает и отца, — следовательно, между богом и человеком также нет различия.

То же можно сказать и о подобии божьем. Здесь образ — не мертвое, а живое существо. Человек есть образ бога, значит, человек есть существо, подобное богу. Сходство между живыми существами сводится к естественному род­ству; человек подобен богу, потому что бог — его отец. Сходство есть наглядное родство; по первому мы постоянно судим о втором.

Но сходство есть такое же обманчивое, иллюзорное, неопределенное представление, как и родство. Естествен­ное единство устраняется только представлением личности. Подобие есть единство, не желающее называться единством и скрывающееся под смутным обликом посредника, в тумане фантазии. Как только туман рассеивается, мы находим обнаженное единство. Чем больше сходства между существами, тем меньше между ними различия; если я знаю одного, значит, я знаю и другого. Есть разные сте­пени сходства. Это относится и к подобию между богом и человеком. Добрый, благочестивый человек уподобляется богу в большей степени, чем тот, чье сходство с богом ис­черпывается только его человеческой природой вообще. Поэтому можно допустить высшую степень сходства, хотя она будет достигнута только в будущей жизни. Но все, чем человек сделается впоследствии, до некоторой сте­пени принадлежит ему и теперь, по крайней мере в воз­можности. Высшая степень подобия состоит в том, что два индивида или существа говорят и выражают одно и то же, так что все различие между ними ограничивается тем, что это — два индивида. Существенные качества, благодаря которым мы различаем одну вещь от другой, одинаково присущи им обеим. Поэтому их можно разли­чать не посредством мысли и разума, которым здесь не на что опереться, а лишь посредством чувственного предста­вления или созерцания. Если бы мои глаза не говорили мне, что это — два существа, действительно различные в смысле бытия, то мой разум принял бы их за одно и то же существо. Поэтому и мои глаза также смешивают их друг с другом. Вообще смешивать можно только то, что является различным не для разума, а для чувства, или, вернее, — различное не в смысле сущности, а в смысле бытия. Поэтому вполне подобные друг другу лица имеют исключительную прелесть как для самих себя, так и для фантазии. Подобие дает повод ко всевозможным мистифи­кациям и иллюзиям, потому что мой глаз смеется над моим разумом, для которого понятие самостоятельного бытия всегда связывается с понятием определенного различия. Религия есть свет духовный, преломляющийся в среде фантазии и чувства и показывающий одно и то же суще­ство в двойном виде. Подобие есть единство разума, которое в сфере действительности прерывается благодаря непосред­ственно чувственному представлению, а в сфере религии — благодаря воображению. Другими словами, оно есть тождество разума, раздвоенное представлением индиви­дуальности, или личности. Я не могу установить действительного различия между отцом и сыном, первообразом и отображением, богом и человеком, если я отрешаюсь от представления личности. Подобие есть единство, утверж­даемое разумом, чувством истины, и отрицаемое вообра­жением; оно есть единство, кажущееся различием, — при­зрачное представление, не говорящее прямо ни да, ни нет.


Примечания.
  1. Это особенно обнаруживается, между прочим, в превосход­ной степени и в приставке «наи» (υπερ), которыми обозначались божественные предикаты и которые прежде, как, например, у нео­платоников, — этих христиан среди языческих философов, — играли в богословии главную роль.
  2. «Следовательно, бог знает, как велико количество блох, козявок, комаров и рыб; он знает, сколько их родится и умирает, но знает это не в раздельности и по порядку, но все одновременно, сразу» (Петр Ломб., lib. I, dist. 39, гл. 3).
  3. «Кто познал всеведущего, тот не может не быть всезнающим (Liber meditat, гл, 26 — Псевдо-Августин).
  4. Tauler, 1. с, стр. 312.
  5. Поэтому в новейшее время деятельность гения действительно стала приравниваться к деятельности творца мира, и чрез это были открыты новые горизонты для религиозно-философского воображения. Интересным предметом критики был бы тот способ, каким издавна религиозное умозрение пытается примирить сво­боду, или, вернее, произвол, то есть отсутствие необходимости творения, противоречащее разуму, с необходимостью творения, то есть с разумом. Но эта критика лежит вне нашей задачи. Мы кри­тикуем умозрение лишь с помощью критики религии и потому огра­ничиваемся только первоначальным и основным. Критика умозре­ния является лишь выводом.
  6. «Великое единение, существующее между Христом и отцом, возможно и для меня, только бы я смог отрешиться от того, что исходит от того или иного определенного человека, и приобщился бы к общечеловеческому, ибо что даровал господь своему единород­ному сыну, он даровал также и мне» («Predigten etzlicher Lehrer vor und zu Tauleri Zeiten». Hamburg, 1621, стр. 14). «Между единородным сыном и душою нет различия» (там же, стр. 68),