Ричард Бах. Мост через вечность Порой нам кажется, что не осталось на земле ни одного дракона
| Вид материала | Документы |
- Салов Алексей Игоревич доклад на тему: Ричард Бах. Евангельские мотивы в его творчестве., 125.25kb.
- Свобода и ответственность: две стороны одного выбора, 98.69kb.
- Ричард Бах Хорёк-писатель в поисках музы, 1076.31kb.
- Аннотация, 2192.2kb.
- Сатирическое изображение действительности в «Истории одного города» М. Е. Салтыкова Щедрина, 23.32kb.
- Ричард Бах Чайка по имени Джонатан Ливингстон, 416.97kb.
- Подсказка : Считается, что Фалес первым доказал несколько геометрических теорем,, 33.28kb.
- Говорят, эта история началась в те далекие времена, когда Давид, отец Соломона,, 164.9kb.
- Ричард и Лесли Бах. Единственная, 3014.79kb.
- Порой мне кажется, друг мой, что стоим мы с тобой, друг мой, стоим на холме, справа, 122.14kb.
- Достаточно четырех потерянных лет. Давай снова вернем себе наши жизни.
К юристу, который оформляет документы при банкротстве, я принес список всего, что имел: дом, джип с трейлером, банковские счета, компьютер, одежду, легковой автомобиль и авторские права на все книги, которые я написал. Я потеряю все это.
Юрист прочитал список молча, а затем сказал: - Суд не будет интересоваться тем, сколько у него пар носков, Лесли.
- В моей книге о банкротстве сказано включить в список все, - ответила она.
- Носки можно было не перечислять, - сказал он. Оказавшись в преддверии ада, благодаря тучным циклонам из ДН с одной стороны и отбивая атаки пилильщиков из КЗР с другой, мы боролись то с одним монстром, то с двумя сразу в течение четырех лет без перерыва.
Никаких приключений, книг, постановок, кинокартин, телевидения, никакой продуктивной деятельности - ничего из жизни, которой мы жили до того, как сражение с правительством стало нашим основным занятием.
Я во всем зтом, несмотря на то, что это были самые напряженные и трудные времена из всех, которые мы когда-либо переживали - и это было самое странное -... мы становились все более счастливы, живя вместе.
После испытания с ограблением трейлера мы неторопливо жили в маленьком домике, который мы построили на холме. Ни разу не разлучались, на большее время, нежели было необходимо для того, чтобы съездить в город за продуктами.
Я знал, что она это знает, но ловил себя на том, что снова и снова говорю ей, что люблю ее. Мы ходили под руку как влюбленные по городским тротуарам, гуляли, взявшись за руки, в лесу. Поверил ли бы я в прежние годы, что буду несчастым, если буду идти, не прикасаясь к ней?
Было похоже на то, что наш брак сработал вопреки ожидаемому - вместо того, чтобы стать холоднее и отдаленнее друг от друга, мы сближались, и наши отношения становились все более теплыми.
- Ты предрекал скуку, - иногда серьезно произносила она.
- А где наша взаимная потеря уважения? - настаивал я.
- Скоро уже воцарится тоска, - говорили мы друг другу. То, что раньше вызывало у нас благоговейный страх, стало темой для бесхитростных шуток, которые вызывали у нас веселый смех.
С каждым днем мы узнавали друг друга лучше, и наш восторг и радость от совместной жизни тоже возрастали.
Мы фактически жили совместно уже четыре года со времени начала нашего эксперимента, принадлежа исключительно лишь друг другу, когда рискнули предположить, что мы и есть родные души.
Юридически, тем не менее, мы были холостяком и незамужней женщиной.
Никакого законного брака, пока не разберетесь с ДН, предупредил нас Маркворт. Не вступайте в брак, пожалуйста. Пусть Лесли не впутывается в это дело, в противном случае ее посадят на мель вместе с тобой.
Когда банкротство было оформлено, мое дело в ДН закончилось, и мы получили наконец, возможность заключить законный брак. Контору по заключению браков я вычислил по телефонному справочнику между "Ботаническим садом" и "Бюро заказов", и это событие стало на повестку дня в нашем списке "Что нужно сделать в субботу в Лос-Анжелесе": 9:00 Упаковаться и все проверить.
10:00 Аптека - светозащитные очки: записные книжки, карандаши.
10:30 Свадьба.
В убогой комнатке мы отвечали на вопросы, которые задавала служащая. Когда она услышала имя Лесли, она подозрительно взглянула на нее.
- Лесли Парриш. Это знакомое имя. Кто вы?
- Никто, - сказала Лесли.
Леди снова прищурилась, пожала плечами и стала впечатывать имя в бланк.
К каретке ее ручной печатной машинки была приколота надпись: Христиане не совершенны, им просто прощают. К стене был прибит еще один плакатик: ЗДЕСЬ МОЖНО КУРИТЬ. Контора была насквозь прокурена, пепел валялся на столе и на полу.
Я взглянул на Лесли, затем быстро перевел глаза на потолок и вздохнул. В телефонном справочнике, сказал я ей без слов, не было предупреждения, что здесь окажется гадко.
- Вот, у нас есть простые свидетельства о браке, - сказала служащая, - по три доллара. Есть специальные с золотыми буквами - по шесть. Или же есть еще роскошные с золотыми буквами и сверкающим покрытием на них. Эти по двенадцать долларов. Какие вы хотите? - Образцы были пришпилены к рыхлой доске объявлений.
Мы посмотрели друг на друга и вместо того, чтобы покатиться со смеху, важно покивали головой. Вот где нами совершался юридически важный шаг.
Мы произнесли одновременно одно и тоже слово: простое.
- Простое нам подойдет, - сказал я.Женщина не обратила внимания.
Она вставила скромное свидетельство в печатную машинку, постучала но клавишам, подписала его, крикнула, приглашая войти из коридора свидетелей, и повернулась к нам.
- Теперь если вы оба распишетесь вот здесь...
- Фотограф обойдется в пятнадцать долларов...
- Это мы пропустим, - сказал я. - Нам не нужны фотографы.
- Церковный взнос - пятнадцать долларов...
- Мы бы также обошлись без церемонии. Не нужно никакой.
- Без церемонии? - Она вопросительно уставилась на нас, но мы не ответили, и она пожала плечами. - O'кeй. Я объявляю вас мужем и женой.
Она вполголоса складывала цифры.
- За свидетелей... окружной сбор... стоимость регистрации... всего тридцать восемь долларов, мистер Бах. А вот конверт для пожертвований, которые вы захотите сделать.
Лесли достала из кошелька наличные, тридцать восемь долларов и пять долларов для конверта. Она подала их мне, а я передал их служащей конторы. Подписи закончились, со свидетельством в руках мы с женой вышли оттула как можно быстрее.
Сидя в машине среди городского транспорта, мы надели друг другу обручальные кольца и открыли окна, чтобы из нашей одежды выветрился дым.
Затем в течение первых полутора минут нашей жизни в законном браке мы смеялись.
Ее первыми словами в качестве моей законной супруги были: - Да, ты явно умеешь вскружить голову девушке!
- Давай взглянем на дело так, миссис Парриш-Бах, - сказал я. - Это все было запоминающимся, не правда ли? Неужели мы скоро забудем день нашей свадьбы?
- К несчастью, не скоро, - засмеялась она. - О, Ричард, ты - самый романтичный...
- За сорок три доллара романтики не купишь, моя козочка. Романтика - это когда ты получаешь роскошное свидетельство; а за сверкающее покрытие на буквах нужно дополнительно платить. Но ты ведь знаешь, нам нужно считать копейки.
Ведя машину, я повернулся к Лесли на секунду и сказал: - Ты чувствуешь какие-то изменения сейчас? Ты чувствуешь себя более замужем, чем раньше?
- Нет. А ты?
- Чуть-чуть. Что-то изменилось. Минуту назад в этом прокуренном домике мы сделали то, что наше общество считает Подлинной Вещью. Все, что мы делали до этого, не играло никакой роли, это были просто наши совместные радости и горести. Подписать бумагу - вот что важно.
Возможно, теперь я чувствую, что одной областью, куда правительство могло бы сунуть свой нос, стало меньше. И знаешь, что мне кажется? Чем более я обучаюсь, вук, тем меньше мне нравится правительство. Или это только наше такое?
- Присоединяйся к толпе, дорогой мой. Бывало, у меня настунали слезы на глазах, когда я видела государственный флаг, так я любила свою страну. Я была счастлива, что живу здесь, я думала, я не должна лишь пользоваться этим, я должна тоже что-то делать - участвовать в выборах, поддерживать демократические процессы!
Я многому научилась и постепенно начала понимать, что вещи не совсем похожи на то, что мы о них узнаем внешне: американцы - не всегда самые лучшие ребята: наше правительство не всегда поддерживает свободу и справедливость!
Война во Вьетнаме подогрела меня, и чем больше я занималась... я просто не могла поверить, что Соединенные Штаты выступают против выборов в чужой стране потому, что мы знаем, что результат будет не в нашу пользу; Америка поддерживает марионеточного диктатора;
американский президент публично заявляет, что мы ведем войну не потому, что добиваемся справедливости во Вьетнаме, а потому что хотим получить его олово и вольфрам!
Я свободна протестовать, думала я. Поэтому я присоединилась к мирной манифестации, законной ненасильственной демонстрации протеста.
Мы не были безумцами, мы не были грабителями, которые сбрасывали зажигательные бомбы, мы были самыми честными людьми Лос-Анжелеса: юристами, врачами, родителями, учителями, бизнесменами.
Полиция преследовала нас, будто мы были бешеными собаками, до крови избивая нас дубинками. Я видела, как они били матерей, которые держали на руках младенцев, я видела, как они вышибли дубинками человека из инвалидной коляски, и как кровь текла но тротуару! И это Город Лос-Анжелес!
Этого не может быть, продолжала думать я! Мы - американцы, и нас атакует наша собственная полиции! Я убежала, когда они начали бить меня, и я не знаю, что там происходило дальше. Какие-то друзья взяли меня к себе домой.
"Хорошо, что меня не было там, - подумал я. - Моя несдержанность так хорошо спрятана во мне, но я бы там озверел от ярости".
- Когда я видела фотографию в газете, где полиция расправляется с толпой, я обычно думала, что они сделали нечто ужасное и заслужили такого обращения, - продолжала она. - В тот вечер я поняла, что даже в нашей стране для того, чтобы провиниться, достаточно не согласиться с правительством. Они хотели войны, а мы нет. Поэтому они нас поколотили!
Я сидел в напряжении и дрожал, это ощущалось в руках, которые управляли машиной.
- Вы представляли серьезную опасность для них, - сказал я, - тысячи законопослушных граждан, говорящих "нет" войне.
- Война. Мы расходуем так много денег для того, чтобы убивать и разрушать! Мы оправдываем это тем, что называем это обороноспособностью, запугивая другие народы и вызывая ненависть у жителей тех стран, которые мы не любим. Когда они хотят, чтобы у них было лучшее правительство, мы не поддерживаем их, а когда они слишком слабы, мы порабощаем их. Самоопределение у нас, а не у них.
Разве это хороший пример? Многое ли мы делаем из сострадания или понимания других людей? Сколько мы расходуем на мир?
- Половину того, что идет на войну? - спросил я.
- Если бы так! Нам мешает наш лицемерный склад ума, который говорит: "Бог заботится о нашей стране". Она является препятствием для согласия во всем мире. Она натравливает людей друг на друга! "Бог заботится о нашей стране", "закон на страже порядка" - вот откуда paзгон демонстраций в Городе века.
Если бы в мире была какая-то другая страна, куда бы я могла уехать, думала я раньше, я бы все равно не уехала. И какой бы она ни была бандитской, руководимой страхом, - это лучшая страна из всех, что я знаю.
Я решила остаться и попытаться помочь ей расти.
"И ты ее по-прежнему любишь", хотел было сказать я.
- Знаешь, чего мне больше всего не хватает? - спросила она.
- Чего?
- Смотреть на флаг и гордиться им.
Она пересела в машине на сидение рядом со мной и решила переменить тему разговора.
- Теперь, когда мы отбросили с нашего пути правительство, о чем ты еще хочешь поговорить в деь своей свадьбы, мистер Бах?
- О чем угодно, - сказал я. - Я хочу быть с тобой. - Но какая-то часть меня никогда не забудет. Они избивали дубинками эту прелестную женщину, когда она убегала прочь!
Регистрация брака стала еще одним крупным шагом в сторону от того человека, которым я был раньше. Ричард, ненавидевший обязательства, был теперь обязанным по закону. Тот, кто презирал брачные узы, теперь юридически вступил в брак.
Я примерял к себе те ярлыки, которые четыре года назад показались бы мне колючим воротником или шляпой, испачканной пеплом. Ты теперь муж, Ричард. Ты женат. Ты проведешь остаток своих дней только с одной женщиной, вот этой, которая рядом с тобой. Ты не сможешь больше жить так, как тебе захочется. Ты потерял свою независимость. Ты потерял свою свободу. Ты вступил в Законный Брак. Как чувствуешь себя теперь?
Каждый из этих фактов раньше был бы язвой в моей душе, острием стальной стрелы, которое прямо пробивает все мои доспехи. Начиная с этого дня все они стали реальностью моей жизни, и я чувствовал, будто отбиваюсь от сливочного мороженого.
Мы съездили в дом моих родителей в пригороде, где я жил с самых ранних лет до того дня, когда сбежал, чтобы научиться летать. Я сбавил скорость и припарковал машину на обочине дороги, которая была знакома мне-из-прошлого с того времени, как он вообще мог что-либо помнить.
Вот те же самые темно-зеленые облака листвы эвкалиптов над головой;
а вот лужайка, которую я когда-то косил в том возрасте, когда это едва возможно. Вот гараж с плоской крышей, с которой я направил на луну свой первый домашний телескоп; вот плющ, вьющийся по забору вокруг двора; а вот та же самая гладкая белая деревянная калитка, в которой просверлены дырки для глаз собаки, которая умерла давным-давно.
- Вот это сюрприз будет для них! - И Лесли протянула вперед руку, касаясь пальцами калитки.
В этот момент я замер, и время остановилось. Ее рука на фоне дерева и новое кольцо, блистающее золотом. Его вид пронзил мой ум до самых глубин и развеял тридцать лет в мгновение ока.
Мальчик тогда уже знал! Мальчик, который стоял когда-то рядом с этой калиткой, знал, что в будущем сюда придет женщина, для любви к которой он родился. В этот момент я стоял возле белого дерева калитки во времени, а не калитки в пространстве. Как при вспышке молнии, я увидел его, стоящего в темной глубине прошлого и внимающего с открытым ртом видению Лесли в ярких лучах солнца. Мальчик уже знал!
Моя жена толчком открыла калитку и побежала навстречу объятиям моего отца и мачехи.
Через мгновенье мальчик стал прозрачным и исчез. Он унес с собой исполненные удивления глаза и все еще полуоткрытый рот.
Не забывай! Кричал я без слов через десятилетия. Никогда не забывай этот миг!
Сорок два
Когда мы раздевались в этот вечер в номере гостиницы, я рассказал ей о калитке и о том, как ее легчайшее прикосновение потрясло мою жизнь много лет назад. Она слушала, аккуратно разглаживая свою блузку на вешалке.
- Почему ты мне не рассказал этого раньше? - спросила она. - Чего ты боялся?
Я положил на время свою рубашку на стул, чуть не забыв о том, чтобы быть таким же аккуратным, как она, и потянулся за вешалкой.
- Я боялся измениться, конечно. Я защищал свое привычное, почти безупречное положение.
- Это твои доспехи? - спросила она.
- Да, конечно, эта защита.
- Защита. Почти каждый мужчина, которого я знала, погребен пол защитным слоем,- сказала она. - Вот почему даже самые красивые из них так чертовски непривлекательны!
- Они отталкивали тебя от себя. И я когда-то отталкивал тоже.
- Ты нет, - сказала она, а когда я напомнил ей факты, она заметила: - Ты почти оттолкнул меня. Но я знала, что то холодное существо, которое я вижу, это не ты.
Я увлек ее за собой в постель, дышал ее золотыми волосами.
- Какое прелестное тело! Ты так... невероятно прекрасна; и ты - моя жена! Как это может быть одновременно?
Я очень нежно поцеловал уголок ее рта.
- Прощай, моя гипотеза!
- Прощай?
- У меня была в ходу гипотеза, почти теория, до того как ты прекратила мои поиски. Вот она: красивые женщины почти равнодушны к сексу.
Она засмеялась от удивления.
- О, Ричард, ты шутишь! Правда?
- Правда. - Меня охватили противоположные желания. Я собрался рассказать ей, но в то же время я хотел продолжать ощущать ее прикосновение. Всему свое время, думал я, всему свое время.
- Знаешь, что неверно в твоей гипотезе? - спросила она.
- Думаю, что в ней все верно. Но есть исключения, и ты - спасибо Творцу - одно из них. А в общем случае дело обстоит так: красивые женщины устают от того, что их рассматривают в качестве сексуальных объектов. В то же время они знают, что их достоинства этим исчерпываются, поэтому их переключатели срабатывают на выключение.
- Занятно, но неправильно, - сказала она.
- Почему?
- Детская наивность. Переверни наоборот. Согласно моей теории, Ричард, привлекательные мужчины почти равнодушны к сексу.
- Чепуха! Что ты хочешь этим сказать?
- Слушай: "Я защищена от привлекательных мужчин как крепость, я холодна к ним, я не подпускаю их к себе ближе, чем на расстояние вытянутой руки, не отвожу им никакой роли в моей жизни, и после этого всего начинает почему-то казаться, что они не получают такого удовольствия от секса, как мне бы хотелось..." - Неудивительно, - сказал я и при виде разлетающихся обломков моего разгромленного предположения понял, что она имеет в виду. - Неудивительно! Если бы ты не была так холодна к ним, вукнесс, если бы ты чуть-чуть открылась, дала им понять, как ты себя чувствуешь, что ты думаешь, - ведь в конце концов ни один из нас, по-настоящему привлекательных мужчин, не хочет, чтобы к нему относились как к секс-машине! Вот и получается, что если женщина дает нам почувствовать чуть-чуть человеческого тепла, выходит совсем другая история!
Она переместила свое тело очень близко к моему.
- Класс? - сказала она. - И какова мораль этой басни, Ричард?
- Там, где, отсутствует душевная близость, идеального секса быть не может, - сказал я. - Такова мораль, учитель?
- Каким мудрым философом ты становишься!
- И если кто-то постигает это, и если он находит того, кем восторгается, кого любит, уважает и искал всю свою жизнь, разве не может оказаться, что он находит тем самым самую уютную постель для себя? И даже если тот, кого он нашел, оказывается прекрасной женщиной, не может ли оказаться, что она будет уделять очень много внимания сексуальному общению с ним и будет наслаждаться радостями физической близости в той же мере, что и он сам?
- Вполне возможно, что в той же мере, - засмеялась она. - А может быть, даже больше!
- Учитель! - воскликнул я - Не может быть!
- Если бы ты мог побыть женщиной, ты бы многому удивился.
Мы - молодожены - касались друг друга и разговаривали в течение всей ночи, так что разрушающиеся стены, закаты империй, столкновения с правительством и банкротство - все это просто утратило всякий смысл.
Это была одна ночь из многих, поднимающаяся из прошлого, возвышающаяся под настоящим и устремляющаяся в мерцающее будущее.
Что самое важное в любой выбранной нами жизни? - думал я. - Может ли все быть таким простым и сводиться к близости с тем, кого мы любим?" За исключением тех часов, когда мы ссорились друг с другом в пустыне или умирали от усталости, сидя за компьютерами, все, что мы делали, было окружено слабо сияющей аурой эротичности. Короткий быстрый взгляд, едва заметная улыбка, легкое прикосновение - все это доставляло нам радость на протяжении всего дня.
Одной из причин, по которой я годами раньше стремился завязать новые отношения, была моя нелюбовь к продолжению встреч, когда утонченная эротическая аура развеивалась. Я восхищался, что в отношениях с этой женщиной электризующий эффект не прекращался.
Постепенно моя жена становилась все более прекрасной, выглядела все более привлекательиой и нежной.
- Все это субъективно, не так ли? - спросил я, теряясь в плавных очертаниях и золотистом слиянии.
- Да, это так, - отвегила она, зная, о чем я думаю. Наша телепатия не была основана на методах, она случалась спонтанно, и каждый из нас нередко знал, что на уме у другого.
- Кто-то другой посмотрел бы на нас и отметил, что мы не изменились, - сказала она, - что мы те же самые, что и раньше. Но в тебе есть что-то, что кажется мне все более и более привлекательным!
Так и есть, думал я. Если бы мы друг для друга не менялись, нам с ними давно стало скучно!
- Мы уже закончили наше вступление? - спросил я. - Или так будет продолжаться всегда?
- Помнишь, что в твоей книге скачала чайка? Может быть, ты сейчас находишься как раз там же: "Теперь ты готов к тому, чтобы лететь вверх и начать познавать смысл добра и любви".
- Он не говорил этого. Это было сказано ему.
Она улыбнулась.
- А сейчас это было сказано тебе.
Сорок три
Согласно решению суда, который признал мое банкротство, нам на некоторое время разрешили остаться в нашем маленьком домике на правах временно-ответственных за него, пока мы не найдем себе другое место для жизни. Какое-то другое более дешевое место подальше на север.
Затем наступило время покинуть Долину Малых Яблочных Ворот.
Мы вместе ходили по дому и двору, прощаясь. До свидания, стол и протест против лесоторговли. До свидания, кровать под открытым небом, где мы смотрели на звезды, прежде чем уснуть. До свидания, камин, камни для которого мы таскали сами один за другим. До свидания, теплый маленький домик. До свиданьия, сад, который Лесли мечтала превратить в цветочный мир, когда она взрыхляла, вскапывала, сажала и полола. До свидания, леса и животные, которыхx мы любили и за спасение которых боролись. До свидания, говорили мы.
Когда пришло время отправляться, она спрятала лицо на моей груди, и ее храбрость изошла слезами.
- Наш сад! - рыдала она. - Я люблю наш сад! И я люблю наш маленький домик, и наши растения, и нашу семью оленей, и солнце, поднимающееся ввысь над лесом...
Она плакала так, что, казалось, ничто ее не может утешить.Я обнял ее и гладил ее волосы.