Geum.ru

Ивангородские службы новгородских дворян и приграничная дипломатия накануне Смутного времени

Вид материалаДиплом
Подобный материал:
Ивангородские службы новгородских дворян и приграничная дипломатия накануне Смутного времени

Северо-Запад Новгородской земли до Ливонской войны составлял единое политическое и культурное пространство с внутренними областями. Усилия московских властей, а также назначавшихся в Новгород архиереев были направлены на всемерную интеграцию Новгородской земли в Московское государство. Распространение поместной системы на Северо-Западе в XVI в. Имело не только социальные и экономические, но и культурные последствия, так как сопровождалось переселением помещиков в сельскую местность. Одним из заметных последствий этого был слом погостской приходской системы и формирование новой сети сельских приходов, опирающейся на центры поместных владений. Возможно предположить, что и этнические особенности Северо-Запада в эти годы начинают сглаживаться.

Начавшаяся в середине XVI в. война в Прибалтике заметно изменила политический и культурный ландшафт. В завоеванных областях Ливонии возник новый тип управления (видимо, повторяя ту модель, которая использовалась в Среднем и Нижнем Поволжье). Новгородские помещики, составлявшие значительную часть воевавшего в Ливонии войска, становились воеводами и головами крепостей, помещиками новых, создаваемых в Прибалтике, уездов, из них комплектовались крепостные гарнизоны. В Прибалтике появилось и понятие «годования» - срочной службы новгородских служилых людей в новозавоеванных крепостях (не только служилых людей по отечеству, но и священников и служилых по прибору – стрельцов, палачей, казаков).

Боевые действия на Северо-Западе 1580-х гг. закончились утратой Московским государством не только завоеванных областей в Прибалтике, но и нескольких северо-западных уездов. На несколько лет в Ивангородском, Копорском, Ямском и Корельском уездах было ликвидировано поместное землевладение, просуществовавшее на протяжении жизни 3-4 поколений (в отличие от Ливонских земель, где помещичьи гнезда сложиться, вероятно, не успели).

Возобновившиеся в 1589 г. боевые действия принесли быстрый успех московской стороне, но на Нарове война была остановлена. Вскоре после этого было проведено писцовое описание возвращенных уездов. Поместное землевладение было восстановлено на данной территории не в полном объеме (и через двадцать лет, в 1618 г. московские чиновники вспоминали, что новые поместья были созданы только в семи погостах Копорского уезда). В Ивангород, Ям, Копорье, позднее – в Корелу были назначены воеводы, введены гарнизоны. Уже накануне Тявзинского мира в Ивангороде на службе оказались новгородские дворяне (Рябошапко Ю.Б. Тявзинские переговоры 1594-1595 гг. // Социально-политическая история СССР. М., Л. 1974. Ч. 2. С. 25-68). Во все вновь присоединенные города новгородские служилые люди отправлялись «на годованье», как в завоеванные земли. Таким годованьем для новгородцев служба, к примеру, в Кореле оставалась и в 1608 г. (Список с кабал 1618-1620 гг. Т. Ю. Хахина // СПбИИ, ф. 109, д. 227, л. 15).

Ивангород после Тявзинского мира стал одним из важнейшим пунктов московской власти в этом районе, позже получившем название Ингерманландии. Администрация времен Бориса Годунова, нацеливаясь вообще на укрепление руководства городов Северо-Запада, выделяла приоритетные города – Ивангород и Корелу. Излишняя централизация Новгородской земли в конце XV – первой половине XVI в. (идущая со времен новгородской независимости) несомненно мешала управлению этой территорией. Ивангород и Корела стали потенциальными новыми центрами Северо-Запада. Если в другие новгородские пригороды назначался воевода и подьячий, то сюда, как правило – воевода и дьяк. Здесь была концентрация служилых людей, здесь формировались стрелецкие сотни.

Город Ивангород, пограничный с Нарвой, был на протяжении всего конца XVI – начала XVII в. местом тесных взаимоотношений двух культур, московской и европейской. Это создавало подчас атмосферу шпиономании и доносительства. Так, в сентябре 1599 г. было возбуждено дело по доносу первого воеводы кн. В. И. Ростовского на второго воеводу кн. Д. Бельского. В доносе, в частности, значилось: «сходятца ко князю Дмитрею Бельскому да дияку Григорью Витовтову [в] вечере позд[н]о и ночью голова Федор Супонев да голова стрелетцкая Иван Мунзорин да сын боярской Вотцкие пятины Василей Трусов, сходясь думают неведомо что». Проводившие следствие Иван Пушкин и дьяк Второй Поздеев, допросив дворян, выяснили, что те «у князя Дмитрея и у диака у Григорья Витовтова с ним со князем Дмитреем [в] вечере позд[н]о не сиживали, и измены никоторые не думывали и не советовали, а меж себя едали и пивали и ввечеру у них бывали, как которой голова и дети боярские в дьячей избе начюют, и оне к ним прихаживали, а не для которого умышленья. А коли бывало [в] вечере позд[н]о и ночью сходитися, а живет он, князь Дмитрей и диак Григорей Витофтов в городе, а Федор Супонев, Василей Трусов живут за городом, и ночью было им ходити нелзе, ключи городовые всегды живут у князя Василья, а не у них». Однако воевода кн. В.И. Ростовский продолжал настаивать на вине кн. Бельского и новгоролцев: «кому [у] князя Дмитрея да у дьяка у Григорья Федор Супонев а Иван Мунзорин да Василей Трусов да Осан Отяев пируют, и с ними всякие дела говорят, и князь Дмитрей и диак Григорей у нево, у князя Василья, ключи имывали, и их из города к себе выпускали, а про то ему, князю Василью, сказывали, что пропускают людей своих и женок из города» (Допросные речи по извету кн. Д. Г. Бельского иванородскому воеводе кн. В. И. Ростовскому и дьяку Г. Витовтову о чинимых им с ругодивским иноземцем Арманом замыслах к измене. 1599, сентября // РГАДА. Ф. 96. 1599. Д. 2). Дело кончилось ничем; впрочем, вероятно, Москва специально поддерживала взаимную враждебность воевод.

В данном деле примечательно упоминание большого числа новгородских детей боярских, служивших в Ивангороде на годовании. Их поместья располагались сравнительно далеко от Ивангорода, в Полужской половине Водской пятины, в окрестностях Ладоги. На службу в Ивангород в 1590-е гг. назначались и дворяне из северных погостов Шелонской пятины (Прибужского и Щепецкого).

Ивангород находился не просто на границе с владениями Швеции в Ливонии. Невозможность достойно конкурировать с Нарвой, особенно четко обозначившаяся после явной дипломатической неудачи Москвы – Тявзинского мира – компенсировалась возможностью запереть шведам возможность свободного сообщения Финляндии с Ливонией. Именно эта потеря была для Швеции конца XVI в. была особенно острой, в условиях династической борьбы и тлеющей гражданской войны в королевстве.

В начале января 1599 г. ивангородские воеводы получили указание в Ивангородском уезде «заказ и заставы учинить, что из Выбора в Ругодив немец не пропущать». Воеводы жаловались в Москву, что у них нет для этого детей боярских, а все наличные разосланы для «государевых дел с головами», «и в светлице и в Вышегороде и в Большом каменном и в земляном городе и в остроге, и в захабе, и в остроге в дозоре, и для всякого береженья и у ключей городовых, и в выимке в городех и в остроге и на большом посаде и на Гостином дворе для всякого ж береженья и на море на заставе и на стороже» (Отписка ивангородских воевод кн. В. И. Ростовского с товарищами в Посольский приказ. 1599, января после 7 // РГАДА. Ф. 96. 1598. Д. 1. Ч. 1. Л. 182-183).

Шведские подданные, впрочем, всячески старались сообщение Нарвы с Выборгом наладить, обходя большие дороги. Ивангородские воеводы жаловались в Москву, что в Нарву из Выборга ездят «ругодивские и шкотцкие немцы и латыши… на Котлин остров, а с Котлина острова в Дудоровский погост в д. на Сипере<во>», а оттуда – в Копорской уезд в деревню Варьявалду. Нарвский же губернатор постоянно обращался в Ивангород с просьбой пропустить «ругодивских немцев» и «выборских латышей» (Отписка ивангородских воевод кн. В. И. Ростовского, кн. Д. Г. Бельского и дьяка Гр. Витовтова в Посольский приказ. Сильно повреждена. 1598, декабря после 19 или 1599, января // РГАДА. Ф. 96. 1598. Д. 1. Ч. 1. Л. 122-123). В условиях, когда Нарва поддерживала Карла Сёдерманландского, а Финляндия – Сигизмунда, тем же путем, «из Выборского уезда из Валкосари на Котлин остров, а с Котлина острова в Ореховской уезд в Дудоровской погост на деревню на Сипереву, а из деревни ис Сиперевы в Копорской уезд в деревню Варьявалду, а из деревни из Варьявалды Копорским же уездом в Ругодив» был доставлен из Выборга в Нарву «Арцы Карлусов воевода Ганш Ганшев» (Отписка ивангородских воевод кн. В. И. Ростовского с товарищами в Посольский приказ. 1598, декабря около 18 // РГАДА. Ф. 96. 1598. Д. 1. Ч. 1. Л. 148-158). Наместник Выборга Матиас Ларсен попытался завязать личные отношения с осадным головой Копорья – Матвеем Хлоповым. Тот был уличен в получении подарков от выборгского наместника; по делу об из переписке началось следствие (Память из Посольского приказа Леонтию Ивановичу (Вельяминову). Сильно повреждена.1599. 11.02. // РГАДА, ф. 96, 1598, д. 1, ч. 2, л. 316-317)..

Новый этап активной жизни Ивангорода начался около 1599 г., когда через него вглубь Московского государства стали следовать посольские миссии. Первой такой миссией была, вероятно, имперского посланника Микаэля Шхеля, в мае 1601 г. приехавшей в Ивангород. Частично сохранился и опубликован комплекс документации, связанный с его приездом в Ивангород (Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными. Памятники дипломатических сношений с Римской империей. Ч. 2 (с 1594 по 1621 г.). СПб., 1852. Ст. 753-762). Эти документы содержат информацию о службе в Ивангороде тех же дворян и детей боярских Водской пятины, которые служили здесь и в первые годы после отвоевания этих областей.

Значительно более полно сохранился комплекс документов, связанных с приездом в Московское государство датского принца Ганса в августе 1602 г. Документы Посольского приказа вновь называют помещиков Водской пятины, постоянно находившихся на службе в Ивангороде. Однако гораздо более полно сохранилась разрядная документация, связанная с этим визитом: списки новгородцев, торопчан, лучан, невлян и пусторжевцев, которым было велено явиться в Ивангород на встречу принца, списки неявившихся служилых людей, переписка ивангородского воеводы кн. В. И. Ростовского с встречавшими принца боярином М. Г. Салтыковым и дьяком А. И. Власьевым (Подробнее: Селин А. А. Комплекс документов о визите датского принца Юхана в Новгород в августе 1602 г. // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2009. № 3. С. 101-102).

Очерк истории русско-шведских отношений в последние месяцы накануне Смуты принадлежит перу В. И. Ульяновского. Ученый справедливо отметил, что события 1605-1606 гг. в Новгороде плохо изучены, и, как правило, освещаются историографией тенденциозно. Наиболее подробно история Северо-Запада в эти годы рассматривалась в шведской историографии, в первую очердь Х. Альмквистом. По мнению шведского ученого, Лжедмитрий в отношениях со Швецией выполнял требования Сигизмунда и папы, следовательно – поддерживал претезии Сигизмунда на Швецию. В последние годы своего царствования Годунов искал союза со Швецией против Польши. В 1604 г. к шведской границе был отправлен окольничий М. Г. Салтыков, еще в 1602 г. встречавший здесь датского принца Юхана. В декабре 1604 к «свейскому рубежу» был отправлен немецкий толмач Яков Яковлев. Продолжались переговоры со Швецией П. Шереметева, кн. И. П. Ромодановского, Г. Клобукова и И. Максимова. Это возымело достаточно быструю реакцию шведской стороны. 12 февраля – 25 марта 1605 г. в Орешке находились шведские комиссары, а войска в Нарве приведены в боевую готовность. 14 июня 1605 г. в Ивангород пришла весть о новом царе. Это вызвало панику в соседнем городе. Шведы начали срочные военные приготовления. Уже в июле 1605 г. были составлены послания Карла IX в Новгород, изобличающие Лжедмитрия. В феврале 1606 он предложил русским помощь против Самозванца в Польше. В эти месяцы прослеживается стремление шведской стороны установить самостоятельные отношения с Новгородом и Ивангородом.

В конце 1604 г. готовилась посольская миссия боярина П. Н. Шереметева и думного дьяка Г. Клобукова. Для посольской службы в Орешек были назначены дворяне и дети боярские Водской пятины «больших статей», а в Ивангород – остальные. Список назначенных в Ивангород служилых людей Водской пятины сохранился (Список детей боярских Водской пятины, назначенных на службу на посольском съезде в Ивангород. 1604 декабря около 26 // Русский дипломатарий. Вып. 5. М., 1999. С. 156-159)

В августе 1605 г. возник спор из-за московского служащего Ганса Англера, захваченного шведами на датском корабле. Окольничий М. Г. Салтыков, находившийся в Ивангороде, безуспешно требовал его отпустить. Интересны строки письма Англера, приведенные В. И. Ульяновским: «В письме от 28 сентября 1605 г. русскому толмачу в Ивангороде Габриэлю Савиновичу, он (Англер – А. С.) заявил, что шведы "много от меня хотят узнать, а я ничего не знаю"». Этот Габриэль Савинович – это Г. С. Бекетов, бывший пленный Ливонской войны и участник событий Смутного времени в Новгороде. 3 февраля 1606 г. шведские власти из Нарвы обратились в Ивангород с предложением о мире и добрососедстве. В письме содержалось очень большое опасение возможной войны с Москвой (Ульяновский В. И. Русско-шведские отношения в начале XVII в. и борьба за Балтику // Скандинавский сборник. Вып. 33. 1990. С. 60-75).

Последней службой новгородских служилых людей Водской и Шелонской пятин в Ивангороде было верстание 27 сентября 1605 г., проведенное уже именем царя Дмитрия Ивановича. Остальные три пятины, а также все новгородские татары и новокрещены верстались в Новгороде. В Ивангороде одновременно оказалось до тысячи новгородских служилых людей. Существует мнение, что такое верстание проводилось в качестве своеобразной демонстрации военной силы вблизи русско-шведской границы. Впрочем, применять ее московские власти не стали.

Существуют источники, позволяющие судить о географических представлениях новгородцев начала XVII века (Селин А. А. Новгородское общество начала XVII века. СПб., 2008. С. 313-322). Ивангород занимал в этих представлениях важное место.

В ночь на 23 января 1616 г. из шведского посольского стана в московский выехали три новгородца: дворяне Я. М. Боборыкин, У. И. Лупандин и старорусский подьячий Ф. Витовтов. Прежние их (в особенности Боборыкина) услуги московской стороне, а также высокая информированность о действительном состоянии занятой шведами территории стали причиной высокого внимания Посольского приказа к их личностям. Доставленные в Москву, новгородцы подверглись тщательному расспросу.

Надо сказать, что информация Посольского приказа того времени о пространстве, которое занимали шведы на Северо-Западе была достаточно скудной и ограничивалась в лучшем случае перечнем. Здесь новгородцы оказались информаторами очень важными, не только рассказавшими, где какой город находится, но и оценившими фискальный и геополитический потенциал каждого из новгородских пригородов.

Так они рассуждали о Копорье, Яме и Ивангороде: «А Копорья уездом болши к Орешку и живущее и земля лутче, а к Новугороду Копорской уезд ближко помещиковыми землями, а не дворцовыми селы. А дворцовые села от Новагорода далече, верст за сто и болши, то звали Копорским уездом. А помещиковы земли от Копорьи приписаны к Новугороду и называют Новгородцким уездом, и ведали к Новугороду, а х Копорье помещиковых земель не ведают. И доходом Копорья Орешка болши, токмо Орешек город крепче и Новугороду замок в государеву сторону лутчи. А Яма город и Ямской уезд подошол к Иваню городу, а уезд невелик, всево пять погостов, а доходом Копорьи гораздо был менши, а Иванегородцкого уезда доходом был болши. А Ивангород крепок городом, и что было доходов с посаду и тамги, тово не ведает, а уездом невелик, и в болшом мести от города уезд на 15 верст, и доход с уезда был невелик, менши всех городов». Однако и в этом случае Боборыкин не ограничивается описанием, но приводит чрезвычайно ценное наблюдение: «А толко вместо Иванягорода учинити судовая пристань на Невском устье, и в Ыванегороде прибыли не будет, а Невское устье в Ореховском уезде».

Иными словами, налицо анализ новгородским дворянином геополитической ситуации в Новгородской земле. Явная неудача Ивана III с выбором места для строительства Ивангорода ― возможного торгового соперника Нарвы, могла, по мысли новгородца, быть компенсирована возведением торговой фактории в Невском устье. Обращает на себя внимание то, что Боборыкин, несмотря на свою особую роль в истории последних двух лет существования шведской администрации в Новгороде, все же не принадлежал к лицам, принимавшим в Новгороде сколько-нибудь ответственные решения. В этом сообщении новгородца мы сталкиваемся с общими представлениями новгородского дворянства о перспективах развития урбанизма на Северо-Западе, как выяснилось через столетие–полтора, достаточно точными. Яков Боборыкин – представитель как раз той среды, которая прослужила на годовании в Ивангороде и других городах Новгородской земли.