Последние века Римской империи: истоки формирования западноевропейской средневековой цивилизации
Контрольная работа - История
Другие контрольные работы по предмету История
производительности труда, когда прокормить общество было возможно лишь при условии личного участия почти всех его членов в сельском хозяйстве, но общественное разделение труда и разграничение социальных функций (производство, управление, культ и т.д.) еще только намечалось. Следует отметить, что сочетание производственной и общественной деятельности, в котором наряду с экономической самостоятельностью воплощалось полноправие древнего германца, могло осуществляться только благодаря его принадлежности к большесемейному коллективу, достаточно мощному и сплоченному, чтобы без особого ущерба для хозяйства переносить периодическое отсутствие домовладыки и его взрослых сыновей. Поэтому социальный статус германца определялся в первую очередь статусом его семьи, зависевшим еще не столько от богатства, сколько от численности, родословной и общей репутации семьи и рода в целом. Комбинация этих ревностно оберегаемых признаков определяла степень знатности человека, т.е. уровень гражданского достоинства, признаваемый за ним обществом.
Большая знатность давала известные привилегии. Если верить Тациту, она обеспечивала наряду с уважением преимущество при дележе земли и доставляла предводительство на войне даже юношам; судя по тому, что последние могли позволить себе подолгу пребывать в праздности, чураясь сельскохозяйственного труда, большая знатность, как правило, сочеталась с большим достатком. О крепнущей взаимосвязи социального превосходства с богатством свидетельствуют и материалы раскопок, показавших, что наиболее солидная богатая усадьба обычно занимала в поселении центральное место, соседствуя с культовым помещением и как бы группируя остальные жилища вокруг себя. Однако во времена Тацита знатность еще не превратилась у германцев в особый социальный статус. Все свободные и свободнорожденные оставались полноправными и в целом равноправными членами племени; различия в их среде, по сравнению с их общим отличием от несвободных, были еще относительно несущественными и определялись принадлежностью не к тому или иному социальному разряду, а к конкретному роду.
Несвободные, как и у римлян, формально стояли вне общества, но в остальном рабство играло в жизни германцев принципиально другую роль. Хотя обычаи германцев не запрещали обращать в рабство соплеменников, а беспрестанные войны с соседями обеспечивали стабильный источник пополнения рабов за счет чужаков, рабы образовывали достаточно узкий слой населения. Пленных часто выменивали или продавали римлянам, а иногда и убивали на поле боя или приносили и жертву, рабов же по прошествии некоторого времени нередко отпускали на волю и даже усыновляли. По-видимому, рабы имелись далеко не во всяком домохозяйстве, и даже в самых крупных и зажиточных они вряд ли были столь многочисленными, чтобы господская семья могла переложить на них главные хозяйственные заботы. Рабство оставалось патриархальным, и в том, что касается повседневной производственной деятельности и условий существования, образ жизни рабов мало отличался от образа жизни свободных. Часть рабов трудилась рука об руку с хозяином и делила с ним кров и пищу, однако внимание Тацита больше привлекло то обстоятельство, что германцы пользуются рабами иначе, чем мы, распределяющие обязанности между челядью, каждый из них распоряжается в своем доме, в своем хозяйстве. Господин только облагает его, словно колона, известным количеством зерна, скота или ткани, и лишь в этом выражаются его повинности как раба. Можно гадать, действительно ли то были рабы или какой-то другой, чуждый социальному опыту римлянина разряд населения, однако показателен сам факт существования слоя эксплуатируемых частным лицом, но самостоятельно хозяйствующих производителей. Отношения этого типа, разумеется, не определяли социально-экономический облик германского общества конца I в., еще не знавшего систематической эксплуатации человека человеком. Тем не менее налицо симптомы разложения древнего общественного строя и формирования качественно нового хозяйственного механизма. В последующие тричетыре столетия германское общество делает заметный шаг вперед. Археологический материал недвусмысленно говорит о дальнейшем имущественном и социальном расслоении: погребения все больше различаются по инвентарю, наиболее богатые из них сопровождают символические атрибуты власти; в скученных поселениях крупнейшая усадьба понемногу становится не только административным, но и экономическим центром: в частности, в ней концентрируются ремесло и торговля. Углубление социальной дифференциации зафиксировано и позднеантичными авторами. Так, в изображении Аммиана Марцеллина (конец IV в.), аламанская знать (нобилитет) уже вполне определенно противостоит простонародью и держится обособленно даже в бою. Ретроспективные данные варварских судебников также позволяют сделать вывод, что к эпохе Великого переселения свободные уже не составляли единой массы ни в имущественном, ни в социально-правовом отношении. Как правило, преобладающим было деление соплеменников на знатных, свободных в узком смысле слова и полусвободных, в германских наречиях именуемых обычно литами. С большей или меньшей четкостью эти категории уже различались объемом прав. Например, по обычаям саксов, жизнь знатных защищалась более высоким вергельдом (штрафом за убийство ср. древнерусское вира), его клятва оценивалась выше, чем клятва просто свободного, но в ряде случаев строже карались и совершен