Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по филологии

ЭТИЧЕСКИЕ НОМИНАЦИИ В РУССКОЙ И ЯПОНСКОЙ ЛИНГВОКУЛЬТУРАХ

Автореферат докторской диссертации по филологии

 

 

На правах рукописи

 

 

ПАЛКИН Алексей Дмитриевич

 

 

 

ЭТИЧЕСКИЕ НОМИНАЦИИ

В аРУССКОЙ аИ аЯПОНСКОЙ аЛИНГВОКУЛЬТУРАХ

 

 

 

 

 

Специальности: 10.02.19 - Теория языка,

24.00.01 - Теория и история культуры

 

 

 

 

 

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени

доктора филологических наук

Москва, 2011

Диссертация выполнена в секторе психолингвистики Учреждения Российской Академии наук Института аязыкознания РАН.

Научный консультант:а доктор филологических наук, профессор

Тарасов Евгений Федорович

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Шмелев Алексейа Дмитриевич,

доктор культурологии, доцентаа

Гуревич Татьяна Михайловна,

доктор филологических наук

Ковшова Мария Львовна

Ведущая организация:аа а Московский городской педагогический университет

Защита состоится 22 марта 2012 г. в 11:30 часов на заседании диссертационного совета

Д 002.06.03 в Учреждении Российской Академии наук Институте языкознания РАН по адресу: 125009, Москва, Б. Кисловский пер., д. 1, стр. 1.

аа С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института языкознания РАН.

аа Автореферат разослан ла а _________________ 20__ г.

Ученый секретарь

диссертационного совета

кандидат филол. наука Сидельцев А. В. аа

Реферируемая диссертация посвящена описанию этических картин мира русских и японцев посредством анализа языкового сознания представителей соответствующих лингвокультур. На материале ассоциативных экспериментов рассмотрению подвергаются наименования образов сознания, обслуживающие этический аспект языкового сознания. Полученные данные верифицируются путем эксперимента по методу семантического дифференциала.

Обращение к этической стороне образа мира связано с назревшей необходимостью дать оценку нравственному воспитанию и формированию этических норм в современном российском обществе, основной пласт которого составляют носители русской национальной традиции. Эталоны поведения, которые окружение прививает человеку в процессе его социализации, постепенно складываются в определенную систему норм. Общественная этика способствует появлению своеобразного (часто неписаного) перечня ограничений и допущений, которым должен следовать каждый член общества. Эти ограничения и допущения могут быть как откликом на текущую ситуацию развития, так и исторически сложившимися образованиями. Они далеко не всегда осознаются (Поливанов 2003). Часто люди не в состоянии объяснить, почему необходимо следовать тому или иному обычаю, правилу, этическому требованию, но в большинстве своем следуют ему. Например, в русском обществе при встрече и расставании принято обмениваться рукопожатиями, тогда как в японском - поклонами. Истоки этих обычаев уходят в глубокую древность, но даже не каждый современный историк в состоянии объяснить их происхождение. Между тем лингвист, применяя специально разработанные методики интерпретации значения, имеет широкие возможности для объяснения особенностей человеческого поведения.

Обычаи и нормы поведения нередко сохраняются на неосознаваемом уровне и в человеческом обществе. Язык обеспечивает их сохранение и передачу в виде текстов из поколения в поколение. Заметим, однако, что далеко не все обычаи долговечны. Достаточно большое количество сформированных людьми обычаев исчезают за сравнительно короткий срок (Sumner 1906). То же верно для этических норм (Голубева 2005).

Многочисленные представители российского научного сообщества неоднократно высказывались о кризисе нравственности, наступившем в стране после распада СССР (Владимиров 2006; Павлова 2001; Рудкевич 2009; Степин, Толстых 2007). Однако эти высказывания подкреплялись в основном общими соображениями. Действительное же положение дел можно с известной долей достоверности оценить, только пользуясь научными методами анализа (Лапин 1994). Эту попытку мы и предпринимаем, стремясь посредством рассмотрения содержания языковых знаков выявить и описать этические взгляды русских в сравнении с этическими взглядами японцев. Сравнительные исследования русского и японского менталитетов предпринимались и другими авторами (Аракава 2005; Гришин 2003; Завьялова 2007; Игауэ 2004; Когурэ 2005; Милованова 2005; Овчинников Д. Л. 2006; Сидорова 2005). Таким образом, становится очевидной актуальность данного исследования, которое призвано дать научно обоснованную оценку этической стороне языкового сознания, присущей титульному этносу Российской Федерации, в сравнении с этической стороной языкового сознания носителей японской лингвокультуры.

Данная диссертация является логическим продолжением многочисленных исследований, выполненных в рамках этнопсихолингвистики и лингвокультурологии.

Методологические основы исследования были выбраны исходя из следующих соображений. Исследование мыслительных процессов человека может проводиться только опосредованно. У исследователя нет возможности наблюдать либо регистрировать психическую деятельность как таковую. Об особенностях восприятия мира мы можем судить только по ряду косвенных признаков. Наиболее информативной для анализа мыслительных процессов человека является речевое и неречевое поведение. Человеческое сознание пронизано языком. Речевое поведение человека предоставляет исследователям массу информации о его ментальном мире. В связи с этим возник термин лязыковое сознание, репрезентирующий связь языка и мышления в рамках общественно обусловленной речемыслительной деятельности. Языковое сознание понимается как совокупность выраженных в языке мыслительных образов, которые имеют этническую обусловленность (Леонтьев А. А. 1993). Тем самым, исследование речевой деятельности, которая порождается человеком, предоставляет нам доступ к анализу сознательной деятельности (Шахнарович 1995). Языковое сознание, однако, не следует уподоблять сознанию в целом. На заре возникновения этого термина лязыковое сознание и сознание рассматривались как синонимичные понятия (Derrida 1967; Lacan 1977). Большинство современных лингвистов, между тем, признают, что языковое сознание не исчерпывает сознания как такового. Возможны сознательные действия, не опосредованные языком (Кубрякова 2003; Постовалова 1988). Тем не менее влияние языка на мыслительную деятельность человека столь огромно, что вычленить языковое сознание из сознания в целом представляется проблематичным даже в теории. По этой причине исследование языка-речи дает нам все основания для суждений об особенностях мыслительных процессов, присущих человеку как представителю некоторого общества (Тарасов 1996; Стернин, Розенфельд 2008).

В ходе исследования, проведенного нами, мы пользовались крайне популярным в настоящее время ассоциативным методом. Испытуемым предлагался список слов-стимулов, на которые требовалось ответить свободными ассоциациями - первыми, пришедшими в голову словами или словосочетаниями. Данный вид эксперимента был многократно апробирован в самых различных работах и доказал свою эффективность (см., например, серию сборников по языковому сознанию, которые на протяжении многих лет издаются в Институте языкознания РАН). По сути, ассоциативный эксперимент представляет собой анализ овнешненных образов сознания респондентов как представителей исследуемого социума, этноса и т. п. (Синячкин 2010). Выявленные и описанные таким путем образы сознания позволяют смоделировать соответствующую картину мира исследуемой группы (Марковина, Данилова 2000). Контрастное сопоставление образов сознания, бытующих в двух или более этнических группах, - традиционный исследовательский прием, позволяющий наиболее полно раскрыть национально-культурную специфику рассматриваемых этносов. Пусть этот тезис в некоторых случаях и можно признать спорным, далеко не случайно большинство исследований, где используется метод свободных ассоциаций, построены на межкультурном материале.

В России ассоциативные исследования обрели особую популярность после выхода в свет Русского ассоциативного словаря (2002) под авторством Ю. Н. Караулова, Ю. А. Сорокина, Е. Ф. Тарасова, Н. В. Уфимцевой, Г. А. Черкасовой. Аналогичные исследования проводят многие представители психолингвистического сообщества от аспирантов до маститых ученых (Н. И. Береснева, А. А. Григорьев, Т. А. Гридина, Е. Н. Гуц, Б. В. Дашиева, Е. И. Горошко, Е. В. Колосовская, Е. В. Коськина, И. Г. Овчинникова, Н. В. Сабуркина, Т. В. Соколова, И. В. Шишканов и многие другие). За рубежом ассоциативные эксперименты также пользуются популярностью - и на Западе (Дж. Андерсон, К. Армстронг, Дж. Дженкинс, Г. Киш, Р. Милрой, Дж. Пайпер, У. Палермо, А. Расселл и др.), и на Востоке (Т. Джойс, С. Исидзаки, К. Касю, Ли Тоан Тханг, М. Морита, Нгуен Дык Тон, Т. Умэмото и др.).

Для сравнительного анализа ментальных образов представителей двух исследуемых культур мы воспользовались терминологией, предложенной З. Д. Поповой и И. А. Стерниным в рамках полевой концепции языка.

При построении теоретической базы исследования мы основывались на фундаментальных положениях, разработанных в рамках культурно-исторической теории (Л. С. Выготский, А. Н. Леонтьев, А. Р. Лурия, Л. А. Божович, П. Я. Гальперин, А. В. Запорожец, П. И. Зинченко, А. А. Леонтьев и др.). На ее основе получила развитие Московская психолингвистическая школа, представители которой (А. А. Леонтьев, Л. А. Новиков, Ю. А. Сорокин, Е. Ф. Тарасов, Н. В. Уфимцева, Р. М. Фрумкина, А. М. Шахнарович и др.) активно участвовали в разработке концепций языкового сознания и исследовании его содержания.

Рассмотрение этической проблематики мы проводили, исходя из работ современных западных (Дж. Атуэлл, К. Беккер, Н. Гартман, К. Дж. Гринберг, Дж. Левинсон, Ю. Хабермас, Ю. Хенрих, А. Швейцер и др.) и отечественных (Р. Г. Апресян, И. И. Гарин, Г. А. Голубева, А. А. Гусейнов, В. Г. Иванов, М. С. Каган, Ю. В. Рождественский и др.) философов, а также классиков мировой философии (Аристотель, Г. В. Ф. Гегель, Демокрит, И. Кант, К. Маркс, М. Монтень, Ж.-Ж. Руссо, А. Шопенгауэр и др.).

Сопоставление русской и японской лингвокультур, предпринятое в данной работе, подкрепляется концепциями, которые сформулировали отечественные специалисты по русской культуре (М. М. Бахтин, В. В. Владимиров, И. В. Кондаков, А. А. Коринфский, В. В. Красных, Ю. М. Лотман, Ю. С. Степанов, А. Д. Шмелев и др.), а также отечественные японоведы (В. М. Алпатов, Н. Г. Анарина, Т. П. Григорьева, Н. И. Конрад, Е. В. Маевский, А. М. Мещеряков, В. В. Овчинников, Е. Н. Шелестова и др.); вместе с тем мы учитывали наблюдения ряда зарубежных специалистов, исследовавших японскую либо русскую культуру (С. Акимото, Р. Бенедикт, А. Вежбицкая, Р. Гиллен, Дж. Горер, Б. Данхэм, Дж. Л. Мак-Клейн, Д. Ранкур-Лаферьер и др.).

Особое внимание в данном диссертационном исследовании уделяется понятию картина мира, которое активно употребляется в современном научном дискурсе (Ю. Д. Апресян, Анна А. Зализняк, Ю. Н. Караулов, Е. А. Климов, И. Б. Левонтина, Е. В. Урысон, А. Д. Шмелев, Е. С. Яковлева и др.). Также растет популярность этнопсихолингвистических и лингвокультурологических исследований, выполненных в русле сопоставления языкового сознания различных культур (Д. Б. Гудков, В. В. Красных, И. Ю. Марковина, Ю. А. Сорокин, И. А. Стернин, В. Н. Телия, Н. В. Уфимцева, Г. А. Черкасова и др.).

Целью исследования является описание этических номинаций в языковом сознании русских на рубеже 1990-х гг. и в начале XXI в., с одной стороны, и японцев в начале XXI в., с другой стороны, за счет изучения содержания языковых знаков, которые выражают ряд моральных ценностей, актуальных для обеих лингвокультур. Данная цель обусловила постановку следующих задач.

Задачи исследования:

1. Продемонстрировать возможности триангуляционного подхода как перспективной методики анализа языковых знаков в рамках психолингвистического исследования.
2. Рассмотреть возможности исследования этической картины мира на основе данных, полученных в результате анализа содержания языковых знаков.
3. Описать этические номинации как основные единицы этической картины мира русских постперестроечного периода, опираясь на языковой материал, полученный в результате экспериментальных исследований, проведенных среди носителей русского языка.
4. Описать этические номинации как основные единицы этической картины мира современных русских (начало XXI в.), опираясь на языковой материал, полученный в результате экспериментальных исследований, проведенных среди носителей русского языка.
5. Описать этические номинации как основные единицы этической картины мира современных японцев (начало XXI в.), опираясь на языковой материал, полученный в результате экспериментальных исследований, проведенных среди носителей японского языка.
6. Провести сравнительное исследование трех вышеуказанных этических картин мира с учетом культурной идентичности респондентов.

Научная новизна и теоретическая значимость исследования состоят, прежде всего, в том, что примеры описания этических картин мира до появления данной диссертационной работы были спорадическими. Мы же не только составили упомянутое описание, но и продемонстрировали на практике возможности всестороннего анализа этических картин мира русских и японцев. Единицами такого анализа являются этические номинации, которые мы понимаем как наименования образов сознания, обслуживающих этический аспект общения носителей этнической культуры.

Тогда как мировидение современных русских получило достаточно полную экспликацию как на основе данных ассоциативных экспериментов, так и при помощи других исследовательских методик, лингвистами не предпринималось практически никаких попыток исследовать этические образы русских двух эпох - периода распада СССР (конец 1980-х - начало 1990-х гг.) и современного периода (начало XXI в.). Данному вопросу уделяют внимание социологи (см., например, серию статей Н. И. Лапина, посвященных лонгитюдному исследованию динамики ценностей россиян [Лапин 1996; 2003; 2010]). В нашей работе изменение этической картины мира русских прослеживается на основе лингвистических экспериментов.

Мы не ограничились исследованием в рамках одной культуры и сравнили этические картины мира русских обоих временных периодов с этической картиной мира современных японцев (начало XXI в.). Сам по себе сопоставительный анализ мировидения русских и японцев - большая редкость в отечественной психолингвистике. Иначе обстоит ситуация в японоведении: там сопоставительные исследования двух культур проводятся часто, но преимущественно в сферах литературоведения, культурологии и экономики. Настоящее диссертационное исследование - одна из первых попыток сопоставления русской и японской культур при помощи психолингвистических методов. При этом в ходе исследования мы неоднократно используем наблюдения различных культурологов и этнографов.

На основе проведенного анализа трех групп испытуемых мы смогли одновременно описать и сопоставить этические картины мира русских двух упомянутых выше эпох и современных японцев.

В связи с затронутой проблематикой возникает вопрос о том, что нового вносится в методику анализа языковых знаков. Прежде всего, показаны возможности применения триангуляционного подхода применительно к психолингвистическим исследованиям. Основной идеей триангуляции в психолингвистике является соположение различных исследовательских мнений и методов для повышения достоверности окончательных выводов. В диссертации это достигается путем методологической и концептуальной триангуляции, то есть применения разных методов исследования и привлечения данных смежных наук для уточнения результатов психолингвистического анализа. На примере анализа этических номинаций в языковом сознании носителей двух интересующих нас лингвокультур мы предлагаем новый методический подход к рассмотрению содержания языковых знаков. Этот подход получил название триангуляционного, так как предполагает сопоставление и - при необходимости - подкрепление сведений из одной области научных знаний данными из другой области, что подразумевает и сотрудничество различных исследователей, и проведение не зависящих один от другого экспериментов, и использование разных концептуальных аппаратов исследования.

Кроме того, важно подчеркнуть, что лингвистический метод анализа языковых знаков - это во многом рефлексия исследователя над собственным представлением о содержании языковых знаков. В классической лингвистике лингвистические методы анализа сводятся к рассмотрению концептуальных значений слова. Психолингвистика располагает более широкими возможностями вычленения содержания языковых знаков. Речь идет, в частности, об ассоциативном методе и методе семантического дифференциала, которые позволяют исследователю получить перечень слов, хранящихся рядом в сознании испытуемых (способ хранения слов в памяти человека отображает характеристики употребления слов в речи), а также характеристики предметов, обозначаемых этими словами. Упомянутые характеристики представляют собой темпоральные, локальные, причинно-следственные и пр. связи предеметов, отображаемые в сознании. Связи слов и образов предметов в сознании репрезентируют реальные связи в деятельностном освоении мира конкретным социумом. Получить представление о содержании слов у носителей языка можно, только побудив субъекты сознания овнешнить это содержание. Такое овнешнение достигается посредством ассоциативных и психосемантических экспериментов и отображается в виде ассоциативных полей, дендрограмм и т. п. При этом подчеркнем, что отсутствует жесткая граница между содержанием языкового знака, который описывается при помощи собственно лингвистического аппарата (значений), и содержанием языкового знака, который описывается при помощи лингвокультурологического понятийного аппарата.

Практическая значимость исследования определяется эмпирической обоснованностью, опирающейся на базы данных ассоциативных экспериментов, проведенных в России и Японии, а также на результаты психосемантического эксперимента. Разработка средств описания этической картины мира может способствовать улучшению качества лекционных курсов по психологии, психолингвистике, лингвокультурологии и смежным дисциплинам. Более того, описание этических картин мира русских в сравнении с японцами и японцев в сравнении с русскими позволяет на основе полученных данных оптимизировать принятие важнейших решений в связи с реформированием не отвечающих современным требованиям элементов общественной жизни. Речь здесь идет, прежде всего, об образовании, нравственном воспитании, здравоохранении, социальной поддержке населения и национальной политике.

В ходе нашего исследования были выявлены многочисленные проблемные аспекты мировоззренческого порядка. Поскольку общий уровень нравственности населения страны непосредственным образом влияет на характер общественных взаимоотношений, при построении социальных программ необходимо учитывать этический аспект каждой отдельно взятой проблемы. Данное диссертационное исследование предлагает подробное описание этических картин мира русских и японцев. Сделанные нами выводы могут быть использованы при разработке многих внутриполитических проектов. Так как мы не причисляем себя к специалистам в области экономики и политики, мы ограничились лишь констатацией фактов, указав на положительные и отрицательные моменты, характерные для соответствующих этических картин мира.

Кроме того, наше исследование представляет интерес для историков с точки зрения оценки событий в СССР конца 1980-х - начала 1990-х гг., так как демонстрирует сдвиги в содержании этической картины мира русских, произошедшие после распада Советского Союза.

Объектом исследования является совокупность этических номинаций в языковом сознании представителей двух достаточно различных лингвокультур (русской и японской), которая служит отражением этической картины мира, бытующей в двух указанных лингвокультурах.

Предметом исследования являются национально-культурные особенности аксиологического языкового сознания русских (на двух временных срезах) и японцев.

Основным исследовательским приемом стал свободный ассоциативный эксперимент, проведенный автором диссертации в России и Японии во второй половине 2000-х гг. Полученные данные были дополнены материалом Русского ассоциативного словаря (2002), ассоциативные реакции для которого собирались в период с конца 1980-х до середины 1990-х гг. В результате стало возможным сравнить эквивалентные реакции как на диахроническом, так и на синхроническом материале. Для полноты описания этических картин мира к анализу были привлечены характерные для каждой из лингвокультур языковые лакуны, являющиеся безэквивалентными единицами для другой культуры.

Нами применялось несколько методов исследования: дефиниционный анализ, который заключался в изучении и оценке словарных дефиниций по толковым словарям; интегративный анализ культурологических и страноведческих данных, который представлял собой не только изучение соответствующей литературы, но и интервью с носителями русской и японской лингвокультур соответственно; анализ смысловых компонентов ассоциативного поля, призванный эксплицировать содержательные различия сопоставляемых реакций; метод интроспекции, основанный на личном опыте исследователя; метод сопоставления ассоциативных полей, который использовался для описания сходств и различий в этических картинах мира русских и японцев; концептуальная триангуляция, заключающаяся в интеграции лингвистических и экстралингвистических систем знаний при интерпретации экспериментальных данных; метод обобщения, необходимый при подведении окончательных итогов сравнительного анализа. К тому же, при рассмотрении каждого ассоциативного поля использовались следующие статистические методы: выявление иерархии частотности полученных реакций в относительных показателях; подсчет количества единичных и повторяющихся реакций; подсчет общего числа ассоциатов на каждый заданный стимул; вычисление показателей близости между всеми тремя выборками (за исключением лакун); выделение смысловых подгнезд. Наконец, для верификации полученных результатов был применен метод семантического дифференциала (факторный анализ и кластер-анализ семантических полей), который обеспечил методическую триангуляцию в рамках нашего исследования.

Достоверность полученных результатов обеспечена тщательной проработкой теоретических концепций, связанных с затронутой темой, достаточным для проведения ассоциативного эксперимента числом информантов (по 140 испытуемых в проведенных нами опросах и не менее 100 испытуемых в выборках Русского ассоциативного словаря), достаточным объемом этических номинаций, необходимых для описания этической картины мира, надежностью использованных методов, которые прошли многократную проверку в работах других исследователей языкового сознания, верификацией результатов ассоциативного исследования посредством методики семантического дифференциала.

Апробация работы. Результаты и ход исследования обсуждались на Второй научно-практической конференции Языки мира и мир языка (Москва, 23Ц24 марта 2005 г.); на Первой научно-практической конференции Московского экономико-лингвистического института (Москва, 21Ц22 апреля 2005 г.); на заседаниях совместного исследовательского проекта факультета языка и культуры Осакского университета Проблемы критической социолингвистики (Осака, сентябрь-ноябрь 2007 г.); на ежегодной конференции общества JapaneseSocietyofSlavicandEastEuropeanStudies (Осака, 20Ц21 октября 2007 г.); на Круглом столе Исследование типов знаний и проблема их классификации (Москва, 23 сентября 2008 г.); на III Международной конференции Феномен творческой личности в культуре (Фатющенковские чтения) (Москва, 24Ц25 октября 2008 г.); на I Международной научно-методической конференции Состояние и перспективы методики преподавания русского языка и литературы (Москва, 1Ц2 ноября 2008 г.); на Второй Международной научно-практической конференции Образование, экономика, право: традиции и инновации (Москва, 17Ц18 ноября 2008 г.); на Второй Всероссийской научно-практической конференции Практическая этнопсихология: актуальные проблемы и перспективы развития (Москва, 21Ц22 ноября 2008 г.); на конференции Лингвофутуризм. Взгляд языка в будущее (Москва, 15Ц17 сентября 2009 г.); на III Международной конференции по полевой лингвистике (Москва, 19Ц22 октября, 2009 г.); на Международной научно-практической конференции, посвященной 80-летию профессора, заслуженного деятеля науки Российской Федерации А. А. Залевской (Тверь, 23Ц24 октября 2009 г.); на Круглом столе Исследования познавательных процессов в языке (Москва, 3 ноября 2009 г.); на конференции Жизнь языка в культуре и социуме (Москва, 14Ц15 апреля 2010 г.); на Пятой Международной начно-практической конференции Новое в науке и образовании: лингвистика, психология и педагогика (Москва, 22Ц23 ноября 2010 г.); на конференции Жизнь языка в культуре и социуме-2 (Москва, 27Ц28 мая 2011 г.); на конференции Адресация дискурса (Москва, 15Ц17 июня 2011 г.).

Ряд теоретических положений, использованных в диссертации, нашли практическое применение при написании автором данной диссертации монографий Возрастная психолингвистика: Толковый словарь русского языка глазами детей (2004), Л. С. Выготский: взгляд из Японии (2009) и ряда научных статей. Основное содержание диссертации отражено в монографии Россия и Япония: динамика нравов (2010).

Положения, выносимые на защиту:

1. Этические номинации являются составной частью языковой картины мира и формируются как неотъемлемый компонент речевых навыков.
2. Этические номинации проявляются в речевой деятельности в виде множественных овнешнений, таких как ассоциативные поля, дефиниции, дискурсивные тексты, семантические поля и т. д.
3. Анализ русских и японских этических номинаций позволяет выявить инвариантные и вариативные свойства соответствующих этических картин мира.
4. Трансформация социума русского этноса за 20 лет, прошедшие с момента распада Советского Союза, повлекла за собой изменения этических аспектов языкового сознания русских.
5. Этические компоненты языковой картины мира японцев обладают большей ригидностью по сравнению с этическими компонентами языковой картины мира русских.
6. Содержание русских и японских этических номинаций свидетельствует о преобладании индивидуализма в русской лингвокультуре и коллективизма в японской лингвокультуре в период конца XX в. - начала XXI в.
7. Содержание русских и японских этических номинаций свидетельствует о категоричности русского дискурса и некатегоричности японского дискурса в период конца XX в. - начала XXI в.
8. Содержание русских и японских этических номинаций свидетельствует о росте ценности человеческой жизни в русской лингвокультуре и стабильно высокой ценности человеческой жизни в японской лингвокультуре в период конца XX в. - начала XXI в.
9. Содержание русских и японских этических номинаций свидетельствует о тенденции к утрате традиционных нравственных ориентиров в связи с интерференцией автохтонных и западных ценностей; при этом следует отметить, что тогда как в японской лингвокультуре конца XX в. - начала XXI в. указанная тенденция второстепенна, в русской лингвокультуре конца XX в. она является превалирующей, хотя несколько ослабевает к началу XXI в.
10. Содержание русских и японских этических номинаций свидетельствует о противоречивости русского дискурса и упорядоченности японского дискурса в период конца XX в. - начала XXI в.
11. Содержание русских и японских этических номинаций свидетельствует о существовании представления о преимущественно патриархальном укладе японской семьи и ослаблении такового в русской семье в период конца XX в. - начала XXI в.
12. Содержание русских и японских этических номинаций свидетельствует о возрастании степени абстракции представлений в рамках русской лингвокультуры и о стремлении к конкретизации в рамках японской лингвокультуры в период конца XX в. - начала XXI в.
13. Содержание японских этических номинаций свидетельствует о преимущественно оптико-кинтеическом восприятии, характеризующем современную японскую лингвокультуру.
14. Сопоставление русской и японской лингвокультур свидетельствует о том, что японцы в большей степени, чем русские, зависят от этических норм, установленных в обществе.

Основные положения диссертации изложены в 45 публикациях.

Структура работы: диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, списка литературы, включающего 370 наименований, из них 101 на иностранных языках, и трех приложений. В основном тексте диссертации представлено 24 таблицы и два рисунка. Общий объем работы составляет 562 страницы текста (13 кегль, шрифт Times New Roman).

Основное содержание работы

Во введении разъясняется актуальность выбранной темы и аргументируется научная новизна исследования, определяются задачи, которые ставил перед собой автор диссертационного исследования, раскрывается теоретическая и практическая значимость работы, описываются материал и методы исследования, обосновывается достоверность рассматриваемых данных.

Первая глава - О взаимосвязи языка как системы знаков и этики как систематизирующего фактора человеческого поведения - содержит рассмотрение этики с позиций философии и психолингвистики, а также теоретическое обоснование неразрывной связи этических и языковых процессов в человеческом сознании.

Рассуждая с точки зрения психолингвистики, мы сталкиваемся с необходимостью рассмотреть действие законов этики применительно к речевой деятельности. Так как именно при помощи речи люди способны сообщать друг другу и - что еще важнее - передавать из поколения в поколение бытующие нормы морали, трудно переоценить ее роль как средства сохранения и эволюции этических принципов. Законы этики в свою очередь оказывают прямое влияние на речевой узус. Потому вполне естественно, что и поведение человека моделируется в зависимости от того, как он оперирует этическими нормами. Конечно, поведение определяется не одними этическими нормами. Оно зависит от самых разнообразных факторов. Однако если задаться целью оценить влияние этического фактора на паттерны поведения, то становится очевидно, что этические установки играют весьма существенную роль в формировании поведенческого стиля человека и его манеры речевого общения.

Занявшись данным вопросом с точки зрения коммуникативной этики, К. Гринберг выделяет три основных системы личностного позиционирования (Greenberg 1990). Они предполагают: 1) неприятие общественных устоев; либо 2) неприятие индивидуальных устоев; либо 3) неприятие как общественных, так и индивидуальных устоев. Людей, относящихся к первой системе, К. Гринберг называет ласоциалы. Люди, относящиеся ко второй системе, именуются контроверты. Люди, относящиеся к третьей системе, именуются лэкуменики. По убеждению К. Гринберга, преодоление многочисленных ограничений психологического порядка возможно в случае гармоничного сочетания всех видов этических систем.

В современных условиях этика приобрела особую важность для процесса коммуникации. Глобализация бросает мировому сообществу серьезные вызовы. В частности, обращает на себя внимание усиливающаяся межнациональная напряженность в различных регионах мира в связи с тем, что все больше людей переселяются из привычных мест проживания на новые места, что порождает ожидаемые конфликты с местным населением ввиду мировоззренческих и поведенческих разногласий.

Рассматривая вопросы этики, необходимо обратить внимание на неразрывную связь сфер этики и эстетики, поскольку там, где речь заходит об этике, эстетика как минимум подразумевается, а понимание эстетики того или иного произведения оказывается неполноценным без привлечения этической составляющей.

Во второй главе - От методов исследования мировидения к фундаментальным теориям психолингвистики - разъясняется терминология, используемая в данном диссертационном исследовании, рассматриваются теории, описывающие содержание значения слова, и некоторые методы анализа этого содержания, эксплицируется триангуляционный подход.

Понятийный аппарат, предложенный З. Д. Поповой и И. А. Стерниным, представляется нам предпочтительным для описания ассоциативных полей. Дело в том, что при описании образов сознания удобнее опираться на идею полевой организации семантики слова в русле полевой концепции языка, о которой подробно рассказано в соответствующей коллективной монографии под редакцией З. Д. Поповой (Полевые структурыЕ 1989). В данной диссертации мы рассматриваем термины значение и семема как взаимозаменяемые, но, следуя упомянутой полевой концепции, отдаем предпочтение вектору семантема - семема - сема, не выделяя, однако, различных разновидностей семем и сем, с тем чтобы не перегружать наш анализ теоретическими выкладками.

Видное место в развитии современной лингвистической мысли занимает концептуальный анализ, который предполагает несколько иной подход к рассмотрению словесных значений. Популярность концептуальный анализ приобрел благодаря работам специалистов в области когнитивной лингвистики (Адонина 2007; Аскольдов 1997; Бабушкин 1996; Болдырев 2004; Герасименко 2008; Грищук 2002; Демьянков 2007; 2009; Карасик 1996; 2004; Колесов И. Ю. 2008; Красавский 2008; Крючкова 2005; Кубрякова 2004; Никитин 2004; Попова, Стернин 1999; 2007; Рудакова 2004; Рузин 1996; Слышкин 2004; Степанов 2007; и др.).

Причиной несовместимости концептуального анализа и ассоциативного эксперимента является их принадлежность к разным научным областям. Схожесть обоих видов анализа заключается в том, что всякий раз для описания ментальных конструкций используются языковые данные, поскольку язык является наиболее надежным коммуникатором психической деятельности человека. Заметим, что хотя в данной работе мы и придерживаемся психолингвистического подхода, это не мешает нам использовать разработки и выводы, сделанные представителями когнитивной лингвистики.

Другим продуктивным методом исследования содержания языковых единиц является компонентный анализ. В частности, автор диссертации активно пользовался этим методом в монографии Возрастная психолингвистика: Толковый словарь русского языка глазами детей (Палкин 2004). Не обошли его стороной и многие другие авторы (Бережан 1973; Долгих 1974; Зевахина 1979; Кузнецов 1992; Лайонз 1978; Оленников 1999; Посох 1975; Селиверстова 1975; Степанова 1966; 1968; Цветков 1984; Bendix 1970; Berling 1964; Franklin 1985; 1989; Goodenough 1956; Headland & Mc Elhanon 2004; Lyons 1970; Mounin 1972).

Исторически метод компонентного анализа восходит к работам А. И. Смирницкого и Е. Куриловича, которые выделяли в значении слова отдельные лексико-семантические варианты (Смирницкий 1954), а также главные и частные значения (первичные и вторичные функции) (Курилович 1962). Компонентный анализ и ассоциативный эксперимент идут к раскрытию внутренней структуры значения разными путями. Компонентным анализом чаще пользуются семасиологи, ассоциативным экспериментом - психолингвисты. Для нашего диссертационного исследования более уместным представляется ассоциативный эксперимент. Во-первых, это менее субъективный метод, так как выводы делаются на основе словесных реакций информантов - носителей интересующих нас лингвокультур. Во-вторых, ассоциативный эксперимент предоставляет исследователю более широкие возможности для анализа языкового сознания. В-третьих, именно ассоциативный эксперимент (и в гораздо меньшей степени компонентный анализ) позволяет получить доступ к этическим воззрениям испытуемых, что является одной из основных задач нашего исследования.

Попытки целенаправленно рассмотреть отдельные части системы мировидения предпринимались неоднократно. Наибольшее внимание лингвистов было обращено на языковую картину мира. Под этим понятием подразумевается вербальная репрезентация знаний о мире, присущая отдельному человеку либо некоторому обществу. Чаще всего языковая картина мира рассматривается в связи с изучением мировидения, присущего тому или иному народу. В общем и целом языковую картину мира можно считать хранилищем информации об окружающем мире, благодаря которому становится возможным языковое сознание. Языковое сознание, по определению Е. Ф. Тарасова, - это совокупность образов сознания, формируемых и овнешняемых при помощи языковых средств - слов, свободных и устойчивых словосочетаний, предложений, текстов и ассоциативных полей (Тарасов 2000).

Этическая картина мира зависит от тенденций развития общества, которые превалируют в данный момент времени. В частности, принято говорить о гуманистической этике и авторитарной этике. Первая ориентирована на человека и превозносит свободу личности и гуманизм. Вторая ориентирована на глобальные цели и превозносит дисциплину и четкий контроль. Первая доминирует в демократичном обществе, вторая - в авторитарном. Современные условия вынуждают нас говорить о смешении этих двух видов этики (Голубева 2005). Подчеркнем дуализм этики как продукта, с одной стороны, и орудия, с другой стороны: человек и вносит свой вклад в формирование этических норм, и сам формируется в зависимости от существующих норм морали и нравственности. Нельзя не согласиться с Б. С. Братусем, подчеркивавшим, что нравственная ориентация составляет суть, путеводную нить нормального развития, является критерием и отражением личностного здоровья (Братусь 1999).

Для описания этической картины мира необходимо обратить особое внимание на высшие моральные ценности. Именно они составляют ядро этической картины мира. К высшим моральным ценностям, по Г. А. Голубевой, относятся такие понятия, как добро и зло, свобода и ответственность, совесть, честь и достоинство, смысл жизни, счастье, любовь, дружба (Голубева 2005). Другие авторы предлагают перечни, несколько отличающиеся от вышеприведенного. Так, Ю. В. Рождественский относит к основным категориальным понятиям следующие: свобода воли, долг, ценности, благо, мораль, нравственность, справедливость, добро, зло, добродетель, порок, грех, воздаяние, отношение к жизни и смерти (Рождественский 2003). А. А. Гусейнов и Р. Г. Апресян среди общих моральных понятий упоминают такие, как идеал, добро и зло, долг и совесть, свобода, добродетель и порок, счастье (Гусейнов, Апресян 2003). Как видим, в современной этике не сформировалось единой классификации высших моральных ценностей. Различные ученые выделяют те или иные ценности в зависимости от своих исследовательских взглядов и интересов. Конечно, недостаточно ограничиваться только высшими моральными ценностями: важно обратить внимание и на ряд этических образов, которые, находясь вне ядра этической картины мира, тем не менее оказывают существенное влияние на ее формирование. Именно поэтому в нашей работе рассматриваются этические номинации - наименования образов сознания, так или иначе обслуживающих этическую картину мира. Таким образом, этические номинации можно считать основными единицами анализа этической картины мира.

В ходе нижеприведенного анализа этических картин мира русских и японцев был применен принцип трангуляции. Н. Дензин описывает четыре формы триангуляции: 1) триангуляцию данных, когда в рамках одного исследовательского проекта используются различные типы данных; 2) триангуляцию исследователей, когда в проекте принимают участие несколько исследователей; 3) теоретическую триангуляцию, когда с целью интерпретации используется несколько подходов; 4) методологическую триангуляцию, когда при изучении какого-либо вопроса используется некоторое множество методов (Denzin 1970). Помимо четырех видов триангуляции, выделенных Н. Дензином, следует также отметить такое явление, как концептуальная триангуляция. С. А. Белановский (2001) определяет последнюю как соотнесение друг с другом разных систем взглядов. При этом он подчеркивает, что эти системы взглядов, или точки зрения, могут принадлежать как обыденному, так и научному мышлению.

Согласно В. С. Степину, современная наука вошла в постнеклассический этап своего развития. Рассмотрев специфику научных исследований за период с XVII по XX вв., В. С. Степин выделил три типа научной рациональности, которые соответствуют трем этапам развития научной мысли. Первый тип центрирует внимание на объекте и стремится при теоретическом объяснении и описании элиминировать все, что относится к субъекту, средствам и операциям его деятельности. Второй тип учитывает связи между знаниями об объекте и характером средств и операций деятельности, и тогда экспликация этих связей рассматривается в качестве условий объективно-истинного описания и объяснения мира, но связи между внутринаучными и социальными ценностями и целями по-прежнему не являются предметом научной рефлексии. Наконец, третий тип учитывает соотнесенность получаемых знаний об объекте не только с особенностью средств и операций деятельности, но и с ценностно-целевыми структурами, причем эксплицируется связь внутринаучных целей с вненаучными, социальными ценностями и целями (Степин 1999).

В данном диссертационном исследовании мы прибегаем к концептуальной триангуляции, используя, помимо чисто лингвистических систем взглядов, сведения, полученные нами и другими исследователями в результате рассмотрения аналогичных проблем с точки зрения психологии, культурологии, философии и социологии. Тенденции, превалирующие в современной гуманитарной науке, таковы, что многие исследования стремятся к интеграции достижений различных дисциплин. Мы придерживаемся мнения о том, что лингвистическое исследование должно дополняться данными и подходами из других наук, если они позволяют улучшить качество аргументации и выводов. При этом наша работа не перестает быть лингвистической, так как основана на лингвистической терминологии и опирается преимущественно на лингвистические методы исследования.

Помимо концептуальной триангуляции, мы считаем необходимым прибегнуть к методической триангуляции. С целью верификации выводов, сделанных нами в ходе анализа ассоциативных полей, мы рассматриваем проблему этических картин мира в русской и японской культурах при помощи такого экспериментального метода, как семантический дифференциал.

В третьей главе - Ассоциативный эксперимент как эффективный метод научного исследования - на материале данных ассоциативных экспериментов проводится последовательное сопоставление эквивалентных этических образов русских постперестроечного периода и начала XXI в., а также японцев начала XXI в., после чего предлагается краткий анализ нескольких лакун, характерных для русского и японского языков.

Ассоциативные эксперименты имеют давнюю историю (Thumb & Marbe 1901; Marshal & Cofer 1963; Palermo & Jenkins 1964; Deese 1965; Entwisle 1966; Cramer 1968; Postman & Keppel 1970; Kiss, Armstrong, & Milroy 1972; van der Made-van Bekkum 1973; Anderson & Bower 1974; Nelson, McEvoy & Dennis 2000; и т. д.). В рамках Московской психолингвистической школы такие исследования начались в 1970-х гг., тогда же под редакцией А. А. Леонтьева вышел в свет первый в России ассоциативный словарь (Словарь ассоциативных нормЕ 1977). Наше исследование является логическим продолжением исследований, проведенных ранее другими авторами, в том числе российскими (Аршавская, Нистратов 2008; Балясникова 2004; Береснева, Дубовская, Овчинникова 1995; Воейкова 2008; Горошко, Яковенко 2004; Караулов 1999; Мельник 2004; Овчинникова 2002; Попкова 2002; Сабуркина 2005; Салихова 1999; Сдобнова 2004; Сергиева 2008; СлавянскийЕ 2004; Соколова 1999; Тарасов 2000б; Уфимцева 1996; Филиппович 2010; Черкасова 1996; Шишканов 2002; Яшин 2009; и др.).

Н. В. Уфимцева перечисляет четыре преимущества, заключенных в ассоциативном эксперименте. Это, во-первых, соотнесенность ассоциативных реакций с семантической структурой словарного состава языка (точнее, словарного запаса носителей языка); во-вторых, их обусловленность собственно языковыми синтагматическими связями слова (что представляет наибольший теоретический и практический интерес в плане обучения языку); в-третьих, по ассоциативным реакциям можно судить о правилах совместной встречаемости слов в речи (что вносит весомый вклад в развитие и теории речевой деятельности, и теории владения языком); в-четвертых, материалы ассоциативных исследований можно рассматривать как специфичный для данной культуры и языка лассоциативный профиль образов сознания, интегрирующих в себе умственные и чувственные знания, которыми обладает некоторый этнос (Уфимцева 2004). С этим перечнем сложно не согласиться. Причем все приведенные рассуждения, подчеркнем, носят ярко выраженный лингвистический характер. Рассматривая эту лингвистическую составляющую в ассоциативном эксперименте, сошлемся на В. И. Шаховского (Шаховский 2009), который указывает на личностный характер ассоциаций, по каковой причине они не могут быть зафиксированы в иных словарях, кроме ассоциативных. Ассоциативное слово, таким образом, является сигналом для оживления фоновых знаний.

Подробно опишем использованные нами выборки.

Во-первых, ассоциации носителей русского языка анализировались на основе первого тома (От стимула к реакции) двухтомника Русский ассоциативный словарь (2002). Данные для этого издания собирались в период с 1988 по 1997 годы преимущественно среди студентов различных вузов в возрасте 17Ц25 лет. Они отражают взгляды русских респондентов перестроечного и постперестроечного времени, характеризовавшегося серьезной экономической и политической нестабильностью, которая в результате привела к распаду СССР и образованию Российской Федерации. Так как собранные составителями Русского ассоциативного словаря (далее РАС) данные в среднем приходятся на начало 1990-х гг., при референции к выборкам из РАС будем условно говорить о русских респондентах начала 1990-х гг.

Во-вторых, для анализа ассоциаций носителей японского языка использовались данные, полученные в ходе ассоциативного эксперимента, проведенного автором в Осакском университете (Япония) в 2001Ц2002 гг. В эксперименте участвовали 142 студента в возрасте от 18 до 23 лет с 11 различных факультетов. После признания двух анкет недействительными общая база данных составила 140 анкет при равном количестве мужчин и женщин, заполнявших анкеты (по 70 человек).

В-третьих, мы обратились к реакциям русских респондентов 2006 г., то есть, условно говоря, начала XXI в. Ассоциативный эксперимент проводился автором в Московском педагогическом государственном университете и в Московском экономико-лингвистическом институте среди студентов различных факультетов. Кроме того, в филиале Российского государственного социального университета в г. Дедовске Московской области усилиями Д. А. Макеева было проведено аналогичное анкетирование студентов, что обеспечило данному исследованию межрегиональный статус. Возраст опрошенных студентов - от 17 до 23 лет. В общую выборку вошли 140 анкет, что полностью соответствует количеству анкет, составивших японскую выборку.

Вслед за И. В. Кондаковым мы придерживаемся мнения о том, что все люди, разделяющие распространенные в Российской Федерации ценности как нравственного, так и поведенческого характера, являются носителями и, соответственно, представителями русской культуры. Проще говоря, мы считаем возможным вне зависимости от конкретной этнической принадлежности человека говорить о нем как о русском в том случае, если он входит в общее для всех россиян информационное пространство. И. В. Кондаков в связи с этим рассуждает о наличии русского суперэтноса, включающего в себя ряд взаимосвязанных культур, объединенных общим менталитетом. При этом речь идет не только о менталитете, общем для восточнославянских народов, но и о ментальном единстве культур, генетически восходящим к различным этническим, языковым и цивилизационным корням (татарской, башкирской, бурятской, якутской, казахской, молдавской, армянской, грузинской, азербайджанской и т. д.), но связанных общей исторической судьбой, геополитическими интересами и единством территории, а также традициями межкультурного диалога в ценностно-смысловом пространстве русской культуры (Кондаков 2007). Несмотря на все существующие противоречия, живущие в России народы объединены общими взглядами и традициями, основой для которых послужила русская культура. Японскую культуру также можно рассматривать как суперэтнос, поскольку исторически японский народ сформировался в результате смешения племен, пришедших на Японский архипелаг с севера (с территорий, прилегающих к современной Камчатке) и с юга (со стороны современной Кореи).

Вначале мы подробно рассматриваем пять стимулов, отражающих высшие моральные ценности. Это пара добро - зло, а также стимулы любовь, счастье и свободный (и, соответственно, их японские эквиваленты).

ДОБРО - ЗЛО (ZEN - AKU). Представителей русской и японской культур объединяют общечеловеческие ценности. Респонденты всех трех выборок крайне положительно оценивают добро и крайне отрицательно оценивают зло, что вполне естественно. Всякий раз наибольшую актуальность приобретает дихотомия добра и зла: эти два образа в обеих лингвокультурах воспринимаются как лидущие рука об руку. При этом данные моральные ценности рассматриваются как предельно абстрактные. Межкультурные различия начинаются на уровне реакций, напрямую семантически не связанных со стимулами. У японцев прослеживается отношение к добру и злу как к реалиям, которые невозможно понять до конца, которые имеют налет мистичности. Русские склонны воспринимать добро и зло скорее прагматически, однако у респондентов начала 1990-х гг. налицо повышенный уровень тревожности, обусловливающий высокий удельный вес реакций, в которых респонденты демонстрируют свое нежелание размышлять над предложенными стимулами. В русской выборке начала XXI в. реакций такого рода оказывается заметно меньше, что подтверждает тезис об относительной стабильности, установившейся в российском обществе.

ЮБОВЬ (AI). Основное отличие в трактовке образа любви японцами и русскими заключается в следующем: японцы относятся к любви по большей части утилитарно, видя в ней скорее средство, чем цель; русские относятся к любви скорее с восхищением. При этом для русских начала 1990-х гг. любовь окрашена горем и печалью в большей степени, чем для русских начала XXI в. Следует отметить склонность японцев к ассоциациям на оптико-кинетическом уровне, что не так свойственно русским. Однако, несмотря на все расхождения в восприятии образа любви, следует подчеркнуть, что и русские, и японцы рассматривают любовь как одно из важнейших человеческих чувств.

СЧАСТЬЕ (SHIAWASE). Восприятие образа счастья респондентами всех трех выборок заметно разнится. Прежде всего следует отметить, что за время, прошедшее с момента распада Советского Союза, у русских заметно прибавилось уверенности в будущем и наметился возврат от потребительского подхода в оценке счастья к одухотворению последнего: счастье стало рассматриваться в ряду других высших моральных ценностей. Упадочнические настроения респондентов постперестроечного периода прослеживаются в обилии реакций пессимистичного характера, в которых прослеживается либо неверие в возможность счастья, либо констатация его недолговечности. Русские начала XXI в. относятся к образу счастья с некоторым пиететом и воодушевлением; как и японцы, они увязывают счастье с семейными ценностями. Японцы в своем подходе к счастью несколько прагматичны, но в их ответах явно преобладают реакции с положительными коннотациями, что снова свидетельствует о сближении взглядов японцев и русских к началу XXI в. Наметились и схожие признаки, объединяющие все три выборки, а именно: соположение образа счастья с образами любви и жизни, с одной стороны, и с образом несчастья, с другой стороны.

СВОБОДНЫЙ (JIYUUNA). Через прилагательное свободный рассматривается образ свободы. Японцы воспринимают образ свободы в его противостоянии всевозможным ограничениям и сдерживаниям. Русские склонны к идеализации свободы. Показательно отношение японцев и русских ко времени. Напряженный ритм жизни вынуждает японцев ценить каждую минуту, оттого свободное время - относительно редкое явление. Размеренная жизнь русских подразумевает сравнительно большое количество свободного времени, о чем русские респонденты неоднократно упоминают в своих реакциях. В особенности это характерно для русских начала 1990-х гг. В начале XXI в. русские стали ценить время в большей степени. Русская и японская лингвокультуры обнаруживают в данном случае и некоторое сходство взглядов. Прежде всего это касается образов ветра и полета птиц. Наивное языковое сознание склонно игнорировать научные факты, полагаясь на данные чувственного опыта: ветер и птицы представляются и русским, и японцам как воплощение свободы.

Далее рассматривается ряд образов, не относящихся к высшим моральным ценностям, но являющихся важными для описания этической картины мира.

БОГ (KAMI). Восприятие образа бога в русской и японской культурах различается в силу исторических причин: в Японии широкое распространение получили три религиозных направления - синтоизм, буддизм и христианство (на этику которых, добавим, накладывается конфуцианская мораль), в России преобладает одно (православное христианство). Однако религиозность в обеих странах носит по большей части характер обрядовости, уважения к традициям без массового преклонения перед божественной мощью. Образ бога в обеих лингвокультурах остается в той или иной степени размытым. Вместе с тем мы можем констатировать некоторый рост религиозности у русских начала XXI в.: они демонстрируют большее уважение к православной религиозной традиции, чем их предшественники рубежа 1990-х гг.

БОГАТЫЙ (KANEMOCHI NO). Через прилагательное богатый рассматривается образ богатства. И в русской, и в японской культурах богатыми становятся преимущественно мужчины. Экономические условия жизни в обществе развитого капитализма приводят некоторых женщин к мысли о том, что было бы неплохо стать женой (женить на себе) богатого мужчины. Материальные ценности в обеих культурах оказываются в конце концов более важными, чем нравственные, хотя было бы неверно говорить о безоговорочном доминировании первых над вторыми. Тем не менее мы видим преобладание реакций, говорящих об определенной меркантильности испытуемых, что, впрочем, подразумевается самим стимулом. Эта меркантильность в меньшей степени прослеживается в первой русской выборке (начало 1990-х гг.) и в большей степени - в двух других выборках.

ВОЙНА (SENSOO). Представители как русской, так и японской лингвокультур относятся к войне как к пугающему и трагическому явлению. Различия в отношении к войне невелики и обусловливаются не столько культурными особенностями, сколько историческими событиями. На мировидение японцев до сих пор влияют (пусть и в малой степени) пораженческие настроения в связи со Второй мировой войной, а также текущие военные конфликты. Весомым пластом в ассоциативном мышлении русских на закате советской эпохи оставалась победная история Второй мировой войны. На умонастроения русских начала XXI в. серьезный отпечаток наложили длительные военные действия в Чечне. На примере данного стимула отчетливо прослеживается склонность японцев к детализации отдельных явлений окружающей действительности и склонность русских к абстрагированию, стремление японцев лограждать себя от нежелательных воздействий внешнего мира и тяга русских к идеализации действительности.

ВРАГ (TEKI). В связи с политическими изменениями, происходившими на рубеже 1990-х гг., образ врага у русских того времени оказался амбивалентным. Воспоминания о прежней идеологии соседствуют с неясной, не имеющей четкого направления тревогой. По прошествии 15 лет большинство русских определились с тем, как воспринимать врага и кто им является. В условиях отсутствия общего внешнего врага неприязнь в определенном смысле локализовалась во внутреннем пространстве страны. Что касается японцев, то об их дружелюбии свидетельствует отсутствие у них ярко выраженных враждебных настроений. В целом, в обеих лингвокультурах прослеживается отрицательное отношение к врагу, как того и следовало ожидать. Различается только степень выраженности этого отношения.

ДЕНЬГИ (OKANE). Японцы воспринимают деньги скорее как благо, русские - скорее как зло. Осознание связки власть - деньги характерно только для русских начала XXI в. Объединяет представителей всех трех выборок то, что деньги нужны всем; кроме того, представители обеих лингвокультур осознают (хотя и в разной степени), что для получения денег необходимо работать, справедливо полагая, что деньги способны обеспечить человеку достойную жизнь. Сравнение двух русских выборок показывает, что если в 1990-х гг. русские немало удивлялись стремительному обогащению некоторых своих соотечественников, то в XXI в. произошло привыкание к факту существования богатой прослойки общества, к которой оформилось сдержанно-негативное отношение.

ДОМ (IE). Сближение элементов сознания японцев и русских в связи с образом дома стало возможным ввиду того, что русские к началу XXI в. осознали важность семейных ценностей, гарантирующих сохранность домашнего очага. Тем самым их мнение стало во многом перекликаться с позицией японцев, которые воспринимают дом как оплот семейных отношений. Кроме того, именно японцы и русские начала XXI в. видят в доме место, где можно найти защиту и спокойствие. В начале 1990-х гг. проблемы семьи отошли на второй план, а первостепенно важной стала проблема отношения к родной стране. В целом, японцам и русским начала XXI в. в доме уютнее и комфортнее, чем русским, жившим в период распада СССР и становления РФ. Однако имеется и фактор, сближающий первую русскую выборку с японской: представители двух указанных групп ценят природу как естественное окружение дома в большей степени, чем представители второй русской выборки.

ДУША (KOKORO). У русских начала 1990-х гг. налицо экзальтация в связи со стремительными переменами, происходящими в стране. Реалии окружающей действительности некоторых повергают в депрессию (таких большинство), некоторым видятся как несомненное благо, а кто-то просто с увлечением наблюдает за происходящими переменами. К началу XXI в. религиозные представления у русских стали определяющими при формировании образа души, хотя неверно было бы говорить об их довлеющей роли. Японцы воспринимаюта kokoro (лдушу) как совокупность чувственной и мыслительной деятельностей. Религиозный аспект для них при этом малозначим. Образ души в японской этической картине мира имеет преимущественно положительные коннотации и несет в себе не только чисто этические, но в значительной степени и эстетические ценности.

НЕНАВИДЕТЬ (NIKUMU). Через глагол ненавидеть рассматривается образ ненависти. Все три выборки пронизаны дихотомией любовь - ненависть, что вполне естественно. Кроме того, японцы и русские солидарны друг с другом в том, что ненависть следует направлять прежде всего на врага - некого абстрактного человека или людей. Ненависть, направленная на глобальных врагов в начале 1990-х гг., сменилась взвешенной оценкой и сдержанным осуждением той же ненависти в 2006 г. Наибольшую готовность к компромиссу и прощению человека, достойного ненависти, демонстрируют японцы. Негативная оценка чувства ненависти четко прослеживается во второй русской и японской выборках. Для первой русской выборки характерно восприятие стимула как нейтрального: респонденты готовы обращать ненависть и на себя, и на врагов, окружающих их в большом количестве, но мнение о том, что ненавидеть - это плохо, практически не представлено в реакциях, зафиксированных в РАС, что можно объяснить шокирующими общественными потрясениями и, как следствие, отказом людей от серьезного размышления над высшими моральными ценностями.

ОБМАН (ITSUWARI). Респондентов всех трех выборок не покидает вера в правду, призванную противостоять жи и обману, при этом у японцев эта вера занимает заметно более весомое пространство ассоциативного поля, чем у русских. Вместе с тем японцы более терпимо, чем русские, относятся к введению других в заблуждение, что не всегда рассматривается как обман. Русские начала 1990-х гг. предпочли нейтральные реакции, демонстрируя нежелание задумываться над предложенным образом по причине избытка поступающей информации, вызванного стремительными социально-политическими переменами. Эмоциональная напряженность у русских начала XXI в. выражена в меньшей степени, поэтому во второй русской выборке респонденты проявили значительно большую готовность к размышлению над образом обмана, чем их предшественники. Между тем даже русские начала XXI в. не выработали того однозначного отношения к обману, которое прослеживается на примере японского ассоциативного поля.

СЕМЬЯ (KAZOKU). В обеих лингвокультурах семья получает ярко выраженную положительную оценку, хотя лексические средства выражения этой оценки различаются. Японская семья по-прежнему славится прочностью и умением достигать консенсуса. Для русских также важно не существование семьи как таковой, а наличие согласия в семье. Характерно, что, тогда как в японской семье явным приоритетом остается уважение к старшим, в русской семье на первый план выходит забота о детях. В целом, мы можем констатировать рост значимости семейных ценностей у русских к началу XXI в., увеличение положительных коннотаций в связи с образом семьи. Вместе с тем русская семья стала более замкнутой и обособленной.

СТЫД (HAZUKASHISA). Образ стыда в русской и японской культурах имеет только одно несомненное сходство, которое связано с физиологией: стыд является причиной покраснения кожи лица как у русских, так и у японцев. Стыд - это мощный сдерживающий фактор, который ограждает человека от нарушения принятых в обществе морально-этических норм. Японцы принимают и одобряют этот фактор в наибольшей степени, а русские начала XXI в. - в наименьшей, если сравнивать три интересующие нас выборки. Это является следствием уменьшения числа этических ограничений, произошедшего в русской лингвокультуре за период с момента распада СССР. Русские респонденты начала 1990-х гг. проявляют с японцами солидарность, осознавая, что стыд, даже если он и приносит некоторые неприятные ощущения, играет положительную роль в жизни людей. Русские респонденты 2006 г. занимают иную позицию, считая, что стыд - это скорее слабость.

ЧЕЛОВЕК (HITO). Традиционная для японского этикета скромность и необходимость избегать однозначных определений способствовали появлению целого ряда реакций обобщающего характера. Активное распространение на территории России православных идей не оказало существенного влияния на ассоциативное поле человек. Зато можно говорить о повышении к началу XXI в. значимости таких важных факторов, как уважение к личности, ценность человеческой жизни. Русской лингвокультуре в большей степени свойственна категоричность, поэтому респонденты обеих русских выборок не раз упоминали о своей вере в главенство доброго начала в противовес дурным намерениям, которые могут появиться у человека. Нечеткость образа человека у русских привела к использованию клише, причем на этот раз не только среди респондентов начала 1990-х гг., но и среди испытуемых 2006 г. Вместе с тем очевидны черты индивидуализма, свойственные русской культуре, и коллективизма, характеризующего японскую культуру.

Далее рассматривается ряд лакун - японских по отношению к русскому языку (wabi, sabi, yuugen, fuuryuu, giri) и русских по отношению к японскому языку (лволя, выпивка, дать).

Проведенный анализ образов wabi, sabi, yuugen, fuuryuu и giri показывает, что первые четыре термина постепенно теряют свою определенность. Дело здесь в том, что тонкости семантических различий wabi, sabi, yuugen и fuuryuu зиждутся на традиционных японских искусствах (хайку, чайная церемония, икебана, театр и т. д.), а для большинства современных японцев эти искусства все больше становятся формой без глубокого содержания. Причиной тому активное внедрение западных - прежде всего американских - ценностей в японскую почву, а также смена размеренного ритма жизни на суету мегаполисов, не позволяющую долго наслаждаться красотой окружающих человека предметов. Образ giri сложился под сильным влиянием самурайской этики, и хотя идеи, заложенные в бусидо, уже не пользуются популярностью, мы видим, что принцип обязательной благодарности за оказанную услугу, или, говоря коротко, giri, до сих пор считается в Японии целесообразным и важным.

Рассмотрение трех лакун русского языка - дать, воля и выпивка - показывает, что восприятие всех трех упомянутых образов не претерпело кардинальных изменений в этической картине мира русских, но ряд важных изменений все же произошел. Показательно, что к началу XXI в. наметились положительные сдвиги, связанные с ростом нравственной сознательности представителей русской лингвокультуры. Отметим также рост критического отношения к спиртным напиткам в начале XXI в. по сравнению с началом 1990-х гг., с одной стороны, и привыкание к коррупционным процессам, с другой стороны.

В четвертой главе - Семантический дифференциал как верифицирующий метод исследования - предлагаются результаты исследования, проведенного в России и Японии по методу семантического дифференциала.

Исследовательский метод семантического дифференциала был предложен одним из основоположников психолингвистики Ч. Осгудом и поддержан его единомышленниками (Osgood 1959; 1960; 1962; Osgood, Suci, & Tannenbaum 1957; Snider, Osgood 1969; Osgood, May, & Miron 1975; Osgood, Ware, & Morris 1961; и др.). Преимущества данного исследовательского метода таковы: использование метафорических шкал освобождает субъективную оценку респондента от ограниченности реальными свойствами оцениваемого объекта; исследователь может сам задавать диапазон количественных оценок объектов и, в зависимости от наполнения шкал, ориентировать метод на выделение как оценочных (коннотативных) признаков, так и более предметных (денотативных); шкалы дают возможность индексировать не только качество, но и интенсивность значения.

Семантический дифференциал имеет следующие характеристики, эксплицирующие его сущность: а) закрытость - оценивание значения признака по заданной шкале; б) направленность - направленные ассоциации по поводу заданных объектов, оцениваемых респондентами по ряду шкал; в) шкалирование - получение информации о выраженности у объекта тех или иных качеств, заданных определенным набором шкал; г) проецирование - предпосылка, подразумевающая, что для респондента оцениваемый объект приобретает значение не только из-за его объективного содержания, но и по причинам, связанным с личным отношением респондента к исследуемому объекту; д) массовость - возможность использования метода при массовых опросах испытуемых; е) стандартизированность - предоставление респондентам одинаковых инструкций, объектов оценивания и шкал. При этом важно, что во многих случаях применение семантического дифференциала позволяет избежать попыток респондента соотносить оценки со своим представлением о социально одобряемом ответе, так как, оценивая те или иные объекты при помощи шкал, респондент не имеет четкого представления о конечных результатах этой процедуры. Методика проведения данного эксперимента соответствует подходу, описанному в работе А. А. Григорьева и А. А. Нистратова, которые выделяют следующие этапы данного исследования: а) подбор шкал-дескрипторов и объектов оценивания (для шкал дескрипторов были выбраны различные ценности, преимущественно этические, а для объектов оценивания были выбраны представители стран); б) проведение опроса и математическая обработка (факторный анализ) полученных ответов; в) интерпретация факторных решений (трактуемых как семантические пространства), состоящая в выделении смысловых инвариантов шкал (Григорьев, Нистратов 2008). Это позволило получить доступ к этическим номинациям, бытующим в языковом сознании представителей исследуемых лингвокультур.

У нас не было возможности провести данное исследование в начале 1990-х гг., поэтому сравнению подлежат две выборки: русских начала XXI в. и японцев начала XXI в. В обоих случаях эксперименты проводились в 2006Ц2007 гг. Японцам анкеты предъявлялись на японском языке, русским - на русском. В общей сложности и в японскую, и в русскую выборки вошли по 40 анкет, заполненных разными испытуемыми, причем количество мужчин и женщин было примерно одинаковым. В Японии анкетирование проводилось автором диссертации в регионе Кансай среди респондентов разных специальностей и разных возрастов. В России анкетирование проводилось А. А. Нистратовым в московском регионе также среди респондентов разных возрастов.

Описанное выше исследование позволило выделить ряд факторов для каждой выборки. Результаты факторного анализа таковы: в японской выборке было выделено пять факторов, в русской - шесть. Разное количество факторов, полученных в результате математических расчетов, не говорит о большей или меньшей сложности языкового сознания соответствующей лингвокультуры. Выделенные факторы позволяют нам понять содержание языкового сознания, в частности особенности русских и японских этических номинаций. В порядке убывания вклада в общую дисперсию перечислим факторы, полученные для японской выборки: 1) материальное процветание; 2) свобода, демократия, конформизм; 3) гражданские ценности; 4) традиционность; 5) здоровый гедонизм. Аналогичным образом перечислим факторы, полученные для русской выборки: 1) свобода, гедонизм; 2) материальное процветание; 3) традиционность; 4) гражданские ценности; 5) романтические ценности; 6) успех.

В ходе рассмотрения данных факторов подтвердились выводы, сделанные нами на материале ассоциативного эксперимента, проведенного в России и Японии. Если резюмировать данные, полученные на основе исследования по методике семантического дифференциала, то содержание русских и японских этических номинаций характеризуется следующим: а) доминирование индивидуализма в русской лингвокультуре, коллективизма - в японской; б) большая степень коррупционностиа российскогоа обществаа поа сравнениюа са японским; в) склонность русских к идеализации реальности в противовес прагматизму японцев; г) противоречивость стремлений, свойственная русской лингвокультуре, и упорядоченность отношений, присущая японской лингвокультуре; д) существенное влияние православия на русскую этику и существенное влияние синтоизма и буддизма на японскую этику, несмотря на преимущественно светский характера обеих лингвокультур; е) природа выступает как заметно большая ценность в японской лингвокультуре по сравнению с русской; ж) низкая степень зависимости ота общественногоа мненияа ва русскойа лингвокультуре и высокая - в японской; з) этические ограничения сильнее в японской лингвокультуре, чем в русской; и) признание важности семьи на фоне сложностей по созданию семьи в обеих лингвокультурах; к) влияние глобализации, прежде всего укоренение идеалов западного мира на почве как русской, так и японской лингвокультур.

В заключении приводится описание содержания этических номинаций как основных компонентов этических картин мира русских и японцев, выводимых на основании осуществленного сопоставительного исследования, подводится итог работы, обсуждаются ее результаты.

В ходе ассоциативного исследования в общей сложности были рассмотрены 17 образов сознания, имеющих эквиваленты в японском и русском языках, а также пять лакун японского языка по отношению к русскому и три лакуны русского языка по отношению к японскому.

Следует подчеркнуть, что рассмотренный экспериментальный материал основан на исследовании представителей русской и японской молодежи. Следовательно, нижеприведенные выводы отражают мировидение, присущее именно молодому поколению двух лингвокультур. По этой причине, описывая характерные особенности русской и японской лингвокультур, мы отдаем себе отчет во влиянии возрастного фактора на полученные результаты. Тем не менее мы считаем возможным рассуждать о тенденциях, характерных для русской и японской культур в целом, так как вне зависимости от возрастных, географических и социальных факторов все респонденты, опрошенные нами, сохраняют свою культурную идентичность, то есть являются полноправными представителями своей культуры. Оговорив погрешности, связанные с местом проживания и возрастом наших респондентов, мы сохраняем за собой право рассматривать полученные от них ответы в контексте культуры в целом. Более того, общемировой практикой является привлечение студентов к участию в ассоциативных экспериментах. Это обусловлено тем фактом, что в ближайшие годы именно выпускники вузов сформируют наиболее активную часть населения, которая станет физически воспроизводить свой этнос и все формы родной культуры.

Учитывая возможные в ходе анализа ассоциативных полей погрешности, мы решили верифицировать полученные результаты и дополнительно провели исследование по методу семантического дифференциала. Это значительно повысило достоверность наших выводов.

В результате нам удалось продемонстрировать возможности практического использования триангуляционного подхода при проведении психолингвистических исследований. Для анализа этических номинаций в языковом сознании носителей русской и японской лингвокультур мы применяли различные методы исследования и привлекали данные из работ ученых, занимающихся схожей проблематикой, но принадлежащих к различным научным дисциплинам. Такой подход открывает новые возможности для анализа языковых знаков.

Применение триангуляционного подхода позволило нам значительно повысить качество анализа этических номинаций. Теперь мы можем обобщить сделанные выводы. Конечно, каждая из рассмотренных этических номинаций уникальна и неповторима, однако из раза в раз повторялись некоторые приоритеты и отличительные черты, характерные для каждой из трех выборок. На этих отличительных чертах мы и заострим внимание. Подчеркнем, что в ходе нашего исследования мы приходили к самым разнообразным заключениям, в том числе и не относящимся непосредственно к этической картине мира. Поскольку именно этическая картина мира является средоточием нашего исследования, приводимые ниже рассуждения будут касаться преимущественно этических особенностей поведения и менталитета, присущих русской и японской лингвокультурам. Отрадно, что результаты, полученные на основе проведенного нами ассоциативного исследования, нашли подтверждение в ходе факторного анализа, сопряженного с применением метода семантического дифференциала, что лишний раз подтвердило валидность проведенного нами исследования.

Наши выводы не будут содержать конкретных статистических данных. Еще в далеких 1960-х гг. Л. Задэ выдвинул идею о том, что при оценке восприятия нерационально указывать точные величины ввиду амбивалентности восприятия как такового. В связи с этим при описании восприятия имеет смысл пользоваться не конкретными числами, а понятиями больше, меньше, равно. Л. Задэ не ограничился одним этим тезисом, а приступил к разработке теории вероятности, описывающей особенности человеческого восприятия, и пришел к выводу о том, что ключ к такому описанию следует искать в семантике человеческого языка. Следовательно, чтобы иметь возможность обрабатывать восприятие, необходимо располагать средствами репрезентации значения пропозиций, взятых из естественного языка в виде, доступном для осуществления расчетов. Такие расчеты могут проводиться только на основе понятий и методов, принятых в семантических исследованиях, и именно эти понятия и методы позволяют в рамках теории вероятности найти ответы на вопросы, возникающие в процессе принятия решений на основе перцептивной информации (Zadeh 2002). Вслед за Л. Задэ мы будем придерживаться концепции нечетких множеств ввиду невозможности оценки восприятия методами четких множеств. Проще говоря, при описании этических картин мира мы не будем указывать точные цифры, так как это представляется нам нецелесообразным в тех случаях, когда мы вторгаемся в сферу человеческого восприятия.

Выводы об этических картинах мира, вырисовывающихся в каждой из рассмотренных выборок, разделим на две части.

Вначале укажем на общечеловеческие ценности, которые в равной мере осознаются представителями всех трех выборок, то есть актуальные для обеих лингвокультур. Под лобщечеловеческими ценностями понимаются издавна действующие законы, отраженные в различных религиозных заповедях и конституциях разных стран. Речь идет об осознании представителями обеих лингвокультур права человека на личную безопасность и неприкосновенность, на личную собственность, на свободу передвижения и пр. Мы не будем останавливаться на этих общечеловеческих ценностях, дабы не превращать нашу работу в философский трактат. Достаточно указать на то, что и русские, и японцы в большинстве своем считают необходимым следовать основным принципам поведения, принятым во всех цивилизованных обществах. Кроме того, очевидно влияние глобализационных процессов, которые - пусть и в разной степени - со всей очевидностью трансформируют обе культуры, размывая традиционные ценности (Мошняга 2010; Федотова 2007).

Различия обнаруживаются в трактовке представителями разных лингвокультур и эпох приемлемых норм поведения в обществе. Прежде всего отметим тот факт, что показатели близости между двумя русскими выборками, как правило, оказывались больше, чем показатели близости между каждой из русских выборок по отношению к японской. Это свидетельствует о том, что национальные и культурные ценности передаются из поколения в поколение. Взгляды русских на разных этапах исторического развития России оказались ближе друг к другу, чем к взглядам японцев, как мы и предполагали в начале работы. В то же время каждая из рассмотренных нами групп отличается неповторимым набором этических эталонов, которые являются результатом обработки информации, поступающей через призму национально-культурных и социально-экономических особенностей существования.

Ниже приводятся выводы, которые можно назвать лингвокультурологическими. Они демонстрируют различия между этическими картинами мира русских постперестроечного периода, русских начала XXI в. и японцев (начала XXI в.). Эти различия прослеживаются в разном содержании этических номинаций, исследованных нами выше. Итак, содержание русских и японских этических номинаций характеризуется следующим:

1) В нашем исследовании подтвердился известный тезис о том, что восточные культуры тяготеют к коллективистскому мышлению, а западные - к индивидуалистскому. В обеих русских выборках налицо приоритет личных интересов над общественными, то есть индивидуализм. Некогда характерный для русских коллективизм к началу XXI в. отошел на второй план. В своих метаниях между Востоком и Западом русские, по всей видимости, стали склоняться к западной модели поведения. В то же время в японской лингвокультуре отчетливо прослеживается приоритет общественных интересов над личными, то есть коллективизм.

Данный вывод мы делаем, во-первых, на основании результатов ассоциативных экспериментов, в ходе которых русские неоднократно подчеркивали приоритет личностных ценностей над общественными, а японцы, напротив, обнаруживали приоритет общественных ценностей над личностными; во-вторых, о том же свидетельствуют данные семантического дифференциала. Следует подчеркнуть, что черты индивидуализма в несколько большей степени выражены у русских начала XXI в., чем у русских начала 1990-х гг. Это говорит о постепенном возрастании роли индивидуализма в этической картине мира современных русских. Японцы же сумели сохранить издавна присущий им коллективизм.

Об индивидуализме современных русских свидетельствуют и другие авторы, такие как В. В. Владимиров (2006), И. В. Кондаков (2007), И. И. Евлампиев (http). Коллективизм японцев является общепризнанным фактом; сошлемся в связи с этим на В. В. Овчинникова (1971), В. Г. Крысько (2002), Т. М. Гуревич (2005).

2) У русских эгоцентризм выражен в большей степени, чем у японцев. Эгоцентризм, таким образом, является заметным компонентом этической картины мира русских. У японцев в противовес эгоцентризму следует выделить скромность: ставить себя выше других в японской лингвокультуре не принято.

Сравнение русских и японских ассоциативных полей показывает, что такие реакции, как ля и моя, встречались гораздо чаще у русских, чем у японцев, равно как и ряд других реакций, подчеркивающих доминирование личностного начала в этической картине мира русских и коллективисткого начала в этической картине мира японцев. О том же свидетельствует и проведенный нами анализ по методу семантического дифференциала.

Тезис о скромности японцев подтверждают такие исследователи, как Д. Г. Главева (2003) и Т. П. Григорьева (1993). Что касается высокой степени эгоцентризма у русских, то нам не удалось найти в научной литературе указаний на этот факт. Однако примеры лежат на поверхности. Достаточно отметить существенное расслоение общества: разрыв между бедными и богатыми в России чрезвычайно велик, а благотворительность находится на сравнительно низком уровне, что свидетельствует о неготовности состоятельных людей помогать нуждающимся. Менее состоятельные люди также не демонстрируют готовности к взаимной поддержке, ярким свидетельством чему многочисленные сложности, с которыми в современной России сталкивается малый и средний бизнес.

3) Количество оценочных реакций у японцев заметно ниже, чем у русских обоих временных этапов. Это свидетельствует о том, что русские стремятся к категоричности и четкости оценок, тогда как японцы стремятся к избеганию категоричности.

Данный вывод вполне закономерен. В рассуждениях об индивидуалистких и коллективистских культурах Г. Хофстед (Hofstede 2001) подчеркивал категоричность высказываний, свойственную первым, и амбивалентность дискурса, характерную для последних. Вполне естественно, что в русской лингвокультуре, где преобладают черты индивидуализма, предпочтение отдается однозначности в ущерб уклончивости в процессе коммуникации, тогда как в коллективисткой японской лингвокультуре недосказанность, недовыраженность мысли является признаком хорошего тона.

Как явствует из проанализированных нами ассоциативных реакций, для языкового сознания русских характерны четкие оценки, если таковые подразумеваются заданным стимулом, тогда как японцы в полном соответствии с повседневным японским дискурсом заметно реже эксплицитно демонстрировали категоричность оценки (что, однако, не говорит об отсутствии у японцев готовности оценивать явления: методика ассоциативного эксперимента позволила нам выявить отношение японцев к соответствующим стимулам, так как анализ ассоциативных полей вскрывает имплицитный смысл, заложенный в реакциях).

4) Уровень зависимости от общественного мнения в русской лингвокультуре является низким, а в японской, напротив, высоким. В русской этической картине мира учет мнения окружающих важен в гораздо меньшей степени, чем в японской этической картине мира.

Этот вывод также восходит к доминированию индивидуализма в русской лингвокультуре и коллективизма в японской. Вполне естественным выглядит в связи с этим тот факт, что в языковом сознании русских в значительно меньшей мере прослеживается зависимость от выработанных в обществе норм и правил, чем в языковом сознании японцев. Эта тенденция отчетливо прослеживалась и в ходе рассмотрения ассоциативных полей, и в ходе факторного анализа.

К аналогичному выводу приходит И. В. Кондаков (2007) в отношении русской культуры и Т. М. Гуревич (2005) и Р. Бенедикт (2004) в отношении японской культуры. Подчеркнем, что даже в тех работах, где означенный вывод напрямую не постулируется, он подразумевается, так как коллективизм предполагает подчинение личных интересов общественным, а индивидуализм, напротив, подразумевает пренебрежение общественными интересами в угоду личным.

5) Отношение к человеку как к независимой личности ярче выражено в русской лингвокультуре, чем в японской. При этом значимость человека как личности выше у русских начала XXI в. по сравнению с русскими постперестроечного периода; в рамках японской этической картины мира личностный фактор выражен в наименьшей степени, если сравнивать все три выборки.

Этот вывод также перекликается с первым выводом. Особенно ярко прослеживается указанная тенденция на примере анализа ассоциативных полей. В реакциях русских респондентов прослеживается их заинтересованность в отстаивании интересов личности, тогда как японцы чаще актуализируют общественные интересы. Усиление роли личности в русской лингвокультуре к началу XXI в. свидетельствует не только о повышении уровня жизни, но и об усилении индивидуалистских настроений в ущерб коллективистким.

И. В. Кондаков (2007) прослеживает рост личностного начала в русской культуре на протяжении нескольких последних веков. Из рассуждений этого исследователя следует, что во времена Киевской Руси коллективизм был безусловным приоритетом для русских, но затем личностный фактор стал постепенно завоевывать все новые позиции, ущемляя тем самым общинные устои. И тем не менее о решающем переломе, о смене приоритетов с общественных на личностные можно говорить только применительно к XX в., когда в результате репрессий был фактически уничтожен традиционный быт крестьянской общины, а после распада СССР индивидуализм окончательно вышел на ведущую позицию (Лапин 1996).

Что касается языкового сознания японцев, то мнение о подчиненности личных интересов общественным в рамках японской культуры встречается в работах целого ряда исследователей, в связи с чем упомянем Т. М. Гуревич (2005), А. Н. Мещерякова (2007) и В. В. Овчинникова (1971).

6) Уважение к человеку как к независимой личности, судя по нашим данным, не коррелирует с отношением к ценности человеческой жизни; ценность человеческойа жизниа осознаетсяа японцамиа кака безусловная,а русскими начала XXI в. - как имеющая важность, а русскими постперестроечного периода она осознается слабо. В период крушения политической, экономической и идеологической систем в России на рубеже 1990-х гг. обилие стрессогенных ситуаций и необходимость борьбы за выживание привели к обесцениванию человеческой жизни, тогда как пятнадцатью годами позднее ценность человеческой жизни в этической картине мира русских приобрела заметно больший вес, но еще более значимый вес она имеет в этической картине мира японцев.

Если предыдущие выводы были так или иначе связаны с дихотомией линдивидуализм - коллективизм и обусловливались ей, то данный вывод демонстрирует отсутствие абсолютного влияния типа культуры на этическую картину мира. Несмотря на индивидуализм, свойственный русской лингвокультуре, и коллективизм, свойственный японской лингвокультуре, человеческая жизнь имеет в Японии большую ценность, чем в России, что обусловлено, по нашему мнению, прежде всего социально-экономическими факторами, которые не могут не оказывать влияние на формирование этических принципов.

Нам не удалось найти аналогичных сведений в работах других авторов, видимо, по той причине, что никто ранее не проводил такого сопоставительного исследования, которое осуществлено в данной диссертации. Сравнение этических взглядов японцев и русских вскрывает тот яркий контраст в оценке человеческой жизни, который предстает нам при анализе ассоциативных реакций современных японцев и русских постперестроечного периода. Этот контраст несколько нивелируется при сравнении реакций японцев и русских начала XXI в., но, тем не менее, даже в этом последнем случае обнаруживается, что для японцев жизнь человека более значима, чем для русских.

7) Осознание важности высших моральных ценностей было на низком уровне в России постперестроечного периода, но позднее вышло на более высокий уровень. Как результат - в XXI в. русские и японцы стали с примерно одинаковым уважением относиться к высшим моральным ценностям. Основной причиной обесценивания человеческой жизни и высших моральных ценностей на рубеже 1990-х гг. мы считаем резкое ухудшение условий жизни россиян вкупе с серьезным психологическим стрессом в связи с кардинальными изменениями общественного устройства.

Целенаправленное исследование высших моральных ценностей в языковом сознании представителей разных культур также не осуществлялось другими исследователями, поэтому и в данном случае нам не удалось обнаружить аналогичных сведений в работах других авторов. Между тем данные проведенных нами ассоциативных экспериментов достаточно убедительны: русские постперестроечного периода в своих ассоциативных реакциях упоминали высшие моральные ценности заметно реже, чем японцы и русские начала XXI в. Такой контраст в восприятии высших моральных ценностей русскими разных временных периодов обусловлен в том числе культурным шоком, о котором будет сказано ниже.

8) Только ответы респондентов начала 1990-х гг. изобилуют клише и крылатыми выражениями, не раскрывающими сущности предлагаемых стимулов, что свидетельствует о нежелании таких респондентов глубоко задумываться над предложенным образом. Это признак нахождения людей в состоянии повышенной эмоциональной напряженности, связанной с так называемым культурным шоком. В таком состоянии сложно найти в себе силы к серьезному анализу складывающейся ситуации, а ситуация осложнялась тем, что ее серьезный анализ был проблематичен ввиду непредсказуемости происходящих перемен. Все это и привело к оскудению этической картины мира. Показательно, что и в русской выборке начала XXI в., и тем более в японской количество клише и крылатых выражений было, в целом, заметно меньше.

На неготовность русских постперестроечного периода размышлять над жизненно важными проблемами указывают и социологи (Динамика ценностейЕ 1996). Показательно, что в периоды относительной социально-экономической стабильности подобная позиция неопределенности не характерна для национального языкового сознания, по крайней мере об этом свидетельствуют ассоциативные реакции, полученные нами от японцев и русских начала XXI в.

9) Рассмотрение русских этических номинаций вскрыло противоречивость стремлений, свойственную русской лингвокультуре. Эта противоречивость характерна как для постперестроечного периода развития страны, так и для русской лингвокультуры начала XXI в. Японские этические номинации, напротив, свидетельствуют об упорядоченности отношений, присущей японской лингвокультуре.

Противоречивость русского национального характера подробно освещена в научной литературе. В частности, на эту особенность указывали Н. А. Бердяев (1998), Н. О. Лосский (1990), В. К. Трофимов (2001). Вполне закономерно, что русские испытуемые, принявшие участие в ассоциативном эксперименте, предлагали реакции, которые нередко противоречили одна другой. Для японцев такая тенденция была нехарактерна в связи с высоким уровнем организации общественной жизни и унифицированностью паттернов оценки окружающей действительности (Мещеряков 2007; Овчинников 1971).

Аналогичные особенности этических картин мира русских и японцев были выявлены в результате факторного анализа. Таким образом, результаты исследования по методу семантического дифференциала в очередной раз подтвердили выводы, сделанные на основе ассоциативного эксперимента.

10) Религиозность в наибольшей степени выражена у русских начала XXI в., хотя и в их случае уровень религиозности не является высоким. Уровень религиозности у русских начала 1990-х гг. и у японцев можно назвать низким. Показателен, однако, тот факт, что японцы продолжают соблюдать религиозные обряды, часто посещая различные храмы; русские постперестроечного периода не считали нужным активно посещать церкви; а у русских начала XXI в. с ростом религиозности возросла потребность и в посещении церквей, коих стало заметно больше, и в выполнении соответствующих обрядов.

Данные ассоциативного эксперимента свидетельствуют о некотором росте религиозности после распада СССР. Иного результата сложно было ожидать в связи со значительным ростом авторитета Русской православной церкви и отказа государства от атеистической пропаганды. При этом посещение церкви чаще остается данью моде, чем признаком глубокой веры. Таким образом, русские следуют общеевропейской тенденции девальвации религиозных ценностей, однако по той причине, что в советский период эти ценности были чуть ли не под запретом, фактически произошло возрождение религиозной мысли, пусть и умеренное.

Японцы отдают дань уважения синтоизму и буддизму, регулярно посещая храмы, однако людей глубоко верующих в Японии мало. Религиозная вера не характерна для языкового сознания современных японцев, а религиозные обряды рассматриваются скорее как элементы культуры, чем элементы культа. О том же свидетельствуют и другие ученые, например П. А. Мошняга (2010), Г. Е. Светлов (1984), В. А. Пронников и И. Д. Ладанов (1996), С. А. Арутюнов и Г. Е. Комаровский (1966).

11) Русские начала XXI в. стали болезненно реагировать на вопросы межнациональных отношений. На упадок гостеприимности повлияли не только новые экономические условия жизни, но и рост межнациональной напряженности. Японцы как жители мононациональной страны редко сталкиваются с межнациональными конфликтами, а в случае возникновения таких конфликтов предпочитают их избегать, поэтому данная проблема для них мало актуальна. Русские начала 1990-х гг. также не демонстрировали серьезной озабоченности национальным вопросом.

Что касается языкового сознания японцев, то данный вывод перекликается с предыдущим, поскольку хорошо известна веротерпимость японцев, которые сдержанно относятся к любым проявлениям религиозности у окружающих. По этой причине любой человек, эмигрировавший в Японию из другой страны, может чувствовать себя в безопасности вне зависимости от того, какой религии он придерживается и как выглядит. Разумеется, эмигранта японцы склонны воспринимать как чужого, в связи с чем аккультурация иностранцев в Японии затруднена, но не по причине открытой дискриминации по национальному признаку (такое в современной Японии невозможно), а ввиду сплоченности японской нации, представители которой неохотно принимают чужаков в свои ряды. Указанная особенность удачно описана в работе Т. М. Гуревич (2005).

Данные проведенного нами ассоциативного эксперимента показали, что внутри России недоверие по отношению к представителям иных национальностей усилилось. Хотя это недоверие прослеживается только на периферии ассоциативных полей, налицо тенденция роста межнациональной напряженности, основными причинами которой являются усиление миграционных процессов и отсутствие сплоченности мнений в русском языковом коллективе. О нарастании межнациональной напряженности пишут и другие авторы, например Д. В. Громов (2007), О. Ю. Коневская (2008), В. Г. Казанцев (2000).

12) Тогда как в начале 1990-х гг. коррупция осознавалась русскими как серьезная социальная проблема, к началу XXI в. наметилось привыкание к коррупции, которая и раньше занимала значимое место в этической картине мира русских, а за постсоветский период достигла таких масштабов, что стала рассматриваться как необходимое зло. Между тем, хотя Японию нельзя назвать страной, свободной от коррупции, японцами это явление не рассматривается как серьезная социальная проблема, что свидетельствует о ее меньшей распространенности в японской культуре.

О коррумпированности российского общества заявлялось неоднократно и самыми различными представителями прессы и научных кругов. Проведенный нами анализ ассоциативных полей вскрывает новую особенность: тогда как в постперестроечный период русские относились к коррупции с неприятием и осуждением, в начале XXI в. коррупция, хотя и сохранила негативную окраску, стала восприниматься как обычное явление. В Японии также время от времени случаются коррупционные скандалы, но если сравнивать с Россией, то коррумпированность японского общества значительно ниже и поэтому в языковом сознании японцев обеспокоенность проблемами коррупуции нами не была зафиксирована.

Высокий уровень коррупции, процветающей в России, особенно отчетливо проявился в ходе факторного анализа. Более того, некоторые исследователи, журналисты, политики и пр. говорят и пишут на эту тему постоянно. Работ и выступлений по данной проблеме огромное количество, однако подчеркнем, что в нашем исследовании впервые установлен факт привыкания русских к коррупции, что не было характерно ни для русских начала 1990-х гг., ни для японцев.

13) Этическая картина мира японцев характеризуется прагматичным подходом к действительности, тогда как у русских прослеживается склонность к идеализации реальности. Японцы в процессе принятия решений руководствуются своими представлениями о том, какие конкретные плюсы и минусы могут принести те или иные действия; русские живут надеждой на благополучный исход, нередко отказываясь от того, чтобы хладнокровно взвесить все за и против.

Данный вывод сделан и на основе анализа ассоциативных полей, и в результате анализа по методу семантического дифференциала. Нам не удалось найти подобных рассуждений в работах других авторов, поэтому будем считать означенный вывод предварительным. Тем не менее тот факт, что оба примененных нами экспериментальных метода свидетельствуют об одном и том же, убеждает в достоверности сделанного нами вывода.

Мы полагаем, что как прагматичность японцев, так и стремление русских к идеализации обусловлены особенностями исторического развития двух стран и культур. В менталитете русских давно закрепилось положительное отношение к удали, которая нередко бывает бездумной; японцы с давних пор выработали привычку к пунктуальности и точному рассчету последствий совершаемых ими действий, будь то межличностные отношения или стратегическое планирование.

14) Рассматривая этические образы, русские склонны к абстракции, а японцы - к конкретизации. В тех случаях, когда русские приводили реакции обобщающего характера, японцы нередко предпочитали указывать на те или иные объекты, связанные со словом-стимулом.

Как видим, данный вывод проистекает из анализа ассоциативных реакций, предложенных представителями двух лингвокультур. Ученые, изучающие японскую культуру, неоднократно подчеркивали низкий уровень абстракции в японском языковом сознании, что компенсируется стремлением к конкретизации и формализации. Такая позиция отражена, в частности, в работах А. Н. Мещерякова (2007), Д. Г. Главевой (2003), В. В. Овчинникова (1971).

Что касается склонности русских к абстракции, то нам не удалось найти в научной литературе ссылок на этот факт, однако рассмотрение ассоциативных реакций убедительно показывает, что по сравнению с японцами русские заметно чаще пользуются абстрактными образами сознания. При этом следует отличать склонность к абстракции либо формализации от способности к абстрагированию либо формализации. Такая способность имеется у каждого человека, но предпочтительные паттерны языкового сознания у разных лингвокультур разные. В нашем исследовании установлено, что японцы чаще прибегают к формализации, а русские - к абстракции.

15) Для русских постперестроечного периода значимость семьи как самоценности оказывается невысокой; русские начала XXI в. демонстрируют рост семейных ценностей; японцы обнаруживают готовность к формированию и поддержанию стабильных семейных отношений. Характерно, что Япония славится низким процентом разводов. Это не столько от хорошей жизни, сколько потому, что так принято. В России неполная семья - явление обычное, тем не менее к началу XXI в. институт семьи испытывает некоторое возрождение.

Анализ ассоциативных полей со всей убедительностью констатирует девальвацию семейных ценностей в русской лингвокультуре начала 1990-х гг. и медленное, но верное их возрождение к началу XXI в. О плачевном состоянии русской семьи в постперестроечный период писали прежде всего социологи (Динамика ценностейЕ 1996). К началу XXI в. ситуация заметно улучшилась. Достаточно вернуться к рассмотрению стимула семья, чтобы убедиться в том, что означенная тенденция была подмечена абсолютно верно, однако обращает на себя внимание постепенная утрата русскими архетипа большой семьи (Малявина 2005). Н. С. Сергиева (2010) считает, что данный архетип сохраняется в языковом сознании русских. С последним утверждением можно согласиться, но указанный архетип сохраняется далеко на периферии: многодетные семьи - редкость для современных русских.

Несмотря на ряд проблем, которые испытывает современная японская семья (Tachibanaki 2005; Osawa & Harada 2006), институт семьи в Японии по-прежнему придерживается ранее выработанных традиций (Овчинников 1971; Пронников, Ладанов 1996; Мещеряков 2007).

16) Русская семья существует в первую очередь ради детей, японская семья существует в первую очередь ради родителей. Конечно, в любой лингвокультуре создание семьи в той или иной степени подразумевает заботу о потомстве, с одной стороны, и уважение к старшим, с другой стороны. Однако при упоминании семейных ценностей респонденты обеих русских выборок чаще обращались к реакциям, связанным с младшими членами семьи, а японцы чаще апеллировали к старшим членам семьи, при этом возраст испытуемых был одинаковым. Из этого следует, что русская семья, как правило, считает своей основной целью благополучие и процветание детей, а японская семья, как правило, культивирует уважение к старшим и заботу о них. Это не значит, что другие семейные приоритеты отсутствуют, но упомянутые являются ведущими.

Данный вывод находит подтверждение как со стороны ученых, изучающих русскую семью (Андреева 2005), так и со стороны исследователей, занимающихся японской семьей (Бенедикт 2004; Степанова 2007).

17) Наличие среди ответов японских респондентов значимого числа реакций не по смыслу стимула, а по его форме свидетельствует, насколько мы можем предположить, о выраженном влиянии архетипов на этическую картину мира японцев. У русских подобные реакции крайне редки, поэтому и о соответствующем влиянии говорить не приходится. Различие коренится в использовании японцами иероглифического письма, тогда как русские пользуются звуко-буквенной системой письменности. В целом, влияние иероглифики на языковое сознание японцев мизерно, но в случае с этической картиной мира это влияние ощутимо усиливается.

Наблюдение о степени влияния иероглифики на языковое сознание японцев базируется исключительно на результатах проведенного нами ассоциативного эксперимента, поскольку иные исследования такого рода отсутствуют. О данном выводе мы подробно писали в ряде наших статей (Палкин 2006; 2008).

Что касается русских респондентов, то за отсутствием в русском языке иероглифического письма у них не было возможности прибегнуть к той же стратегии, которой воспользовались японцы, поэтому, разумеется, образность кириллического алфавита влияет на русское языковое сознание в бесконечно малой степени.

18) Японцев отличает оптико-кинетическое восприятие действительности. Многие образы характеризуются японцами именно с этих позиций. У русских не было замечено явного доминирования какой-либо из репрезентативных систем.

Данный вывод также основан на материале ассоциативных экспериментов. Анализ ассоциативных реакций, предложенных японцами, обнаруживает преобладание среди этих реакций таких, которые восходят к телесно-перцептивному компоненту, из чего и делается вывод об оптико-кинетическом восприятии действительности японцами. Сказанное не следует понимать буквально: другие каналы восприятия у японцев также задействованы, поэтому правильно говорить о преимущественно оптико-кинетическом восприятии, свойственном японцам, которое преобладает над другими видами восприятия, но не исключает их. О том же писали такие исследователи, как Д. Г. Главева (2003) и А. Н. Мещеряков (2007).

Анализ ассоциативных полей, составленных на основе ответов русских респондентов, не обнаружил ведущего канала восприятия у русских. Не обнаружили чего-либо подобного и другие исследователи, в связи с чем в научной литературе нам не удалось обнаружить усреденных данных по каналам восприятия, характерным для представителей русской лингвокультуры.

19) Введение кого-либо в заблуждение в наименьшей степени осуждается японцами, в большей степени осуждается русскими постперестроечного периода и в наибольшей степени - русскими начала XXI в. Это не означает, что японцы склонны ко жи в большей степени, чем русские. Дело в том, что этика поведения в японской лингвокультуре допускает, а подчас и диктует необходимость высказывать нечто, не согласующееся с реальностью, дабы напрямую не обидеть собеседника. Ложь в корыстных целях осуждается в обеих лингвокультурах.

Данный вывод сделан преимущественно на основе анализа ассоциативных полей лобман и itsuwari. В очередной раз подчеркивая отрицательное отношение к обману как со стороны русских, так и со стороны японцев, укажем, что витиеватость японского дискурса предполагает ситуации, когда говорящий вводит собеседника в заблуждение, соблюдая неписаные этические нормы. Это может показаться странным со стороны, но для японской культуры это вполне обычное явление. О том же пишут В. М. Алпатов (2008), В. А. Пронников и И. Д. Ладанов (1996), В. В. Овчинников (1971).

Показательно, что раздражение от обмана в большей степени испытывают русские начала XXI в., что свидетельствует о повышении объема недостоверных или тенденциозных сообщений в российском информационном пространстве. См. в связи с этим работы И. А. Негодаева (2003), И. А. Негодаева и М. И. Прановой (2008).

20) Восхищение родной природой можно оценить как находящееся на низком уровне у русских начала XXI в., на среднем уровне - у русских постперестроечного периода и на уровне выше среднего - у японцев.

Если вспомнить русскую классическую литературу, то описание величия природы являлось отличительной чертой многих художественных произведений XIX в. Русскому человеку было свойственно ценить родную природу и любоваться ей. Тот же подход демонстрировали и японцы, что даже закрепилось в таких традициях, как любование цветением сакуры, любование луной и пр. Японцам удалось сохранить эти традиции, которые соблюдаются и в наши дни. И пусть современные японцы значительно реже, чем раньше, замирают перед величественными пейзажами родной страны, необходимость беречь окружающую среду для них очевидна. Русские в погоне за материальными благами все меньше задумываются о вопросах экологии, причем прослеживается динамика деградации экологического мышления русских: данные проведенных нами ассоциативных экспериментов свидетельствуют о том, что в постперестроечный период у русских еще в значительной степени сохранялось преклонение перед родной природой, тогда как в начале XXI в. на экологические проблемы стали обращать совсем мало внимания.

О том внимании, которое уделяют японцы природе и природным явлениям, говорится, например, в работах А. М. Кошелева (2000), Т. П. Григорьевой (1993), Д. Г. Главевой (2003). В русском языковом сознании отношение к экологической этике периодически изменяется, особенно это заметно на примере проведенных нами ассоциативных экспериментов. Однако в научной среде проблеме экологической этики уделяется недостаточное внимание. Нам не удалось обнаружить работ, прослеживающих в динамике восприятие русскими родной природы. Исходя из собранного нами материала, мы делаем предварительный вывод о том, что русские проявляют заметно меньшую заботу об окружающей среде, чем японцы.

21) У русских постперестроечного периода этические ограничения сильны; у русских начала XXI в. этические ограничения слабы; у японцев этические ограничения очень сильны.

Этот вывод можно назвать обобщающим. Таким образом, он подытоживает описание этических картин мира русских и японцев, сделанное на основе анализа этических номинаций в русской и японской лингвокультурах.

Изобразим сделанные выводы тезисно при помощи сравнительной таблицы, что позволит обеспечить максимальную наглядность приводимого материала. Таблица состоит из четырех колонок. В первой обозначается порядковый номер вывода (№); во второй перечислены выводы касательно этической картины мира русских постперестроечного периода (Р1); в третьей перечислены выводы касательно этической картины мира русских начала XXI в. (Р2); в четвертой перечислены выводы касательно этической картины мира современных японцев (Я).

Содержание русских и японских этических номинаций

№	Р1	Р2	Я
1)	Индивидуализм.	Индивидуализм.	Коллективизм.
2)	Преобладает эгоцентризм.	Преобладает эгоцентризм.	Преобладает скромность.
3)	Категоричность оценок.	Категоричность оценок.	Некатегоричность оценок.
4)	Зависимость от общественного мнения низка.	Зависимость от общественного мнения низка.	Зависимость от общественного мнения высока.
5)	Человек как личность - это важно.	Человек как личность - это очень важно.	Человек как личность - это не очень важно.
6)	Человеческая жизнь - это ценность.	Человеческая жизнь - это большая ценность.	Человеческая жизнь - это безусловная ценность.
7)	Низкий интерес к высшим моральным ценностям.	Высокий интерес к высшим моральным ценностям.	Высокий интерес к высшим моральным ценностям.
8)	Культурный шок силен.	Культурный шок слаб.	Культурный шок не прослеживается.
9)	Противоречивость стремлений.	Противоречивость стремлений.	Упорядоченность отношений.
10)	Уровень религиозности и соблюдения религиозных обрядов низкий.	Уровень религиозности и соблюдения религиозных обрядов средний.	Уровень религиозности низкий, уровень соблюдения религиозных обрядов высокий.
11)	Межнациональные отношения - это несущественная проблема.	Межнациональные отношения - этоа существенная проблема.	Межнациональные отношения - это несущественная проблема.
12)	Коррупция - серьезная социальная проблема.	Коррупция - необходимое зло.	Коррупция не является серьезной социальной проблемой.
13)	Склонность к идеализации реальности.	Склонность к идеализации реальности.	Прагматизм.
14)	Высокий уровень абстракции.	Высокий уровень абстракции.	Высокий уровень конкретизации.
15)	Семья - это не очень важно.	Семья - это важно.	Семья - это очень важно.
16)	Семья существует ради детей.	Семья существует ради детей.	Семья существует ради родителей.
17)	Влияние архетипов на этическую картину мира почти незаметно.	Влияние архетипов на этическую картину мира почти незаметно.	Влияние архетипов на этическую картину мира заметно.
18)	Отсутствие ярко выраженной ведущей системы восприятия действительности.	Отсутствие ярко выраженной ведущей системы восприятия действительности.	Преимущественно оптико-кинетическое восприятие действительности.
19)	Введение другого (других) в заблуждение - это плохо.	Введение другого (других) в заблуждение - это очень плохо.	Введение другого (других) в заблуждение - это не очень хорошо.
20)	Природа - это важно.	Природа - это второстепенно.	Природа - это ценно и важно.
21)	Этические ограничения сильны.	Этические ограничения слабы.	Этические ограничения очень сильны.

Подчеркнем, что полученные выводы было бы неверно экстраполировать на всех носителей русской либо японской лингвокультуры. Хорошо известно, что в любой этнической группе можно найти людей, которые будут резко отличаться своим поведением и образом мыслей от типичных представителей данного этноса, так как человек - это неповторимая индивидуальность со своим уникальным жизненным опытом и видением мира. Наши выводы свидетельствуют о взглядах, наиболее распространенных в двух лингвокультурах и на соответствующих этапах исторического развития.

Приведенные тезисы нельзя считать исчерпывающими. Мы выделили основные характеристики, но если читатель внимательно изучит наши детальные рассуждения о каждом отдельно взятом стимуле, то без труда обнаружит множество дополнительных нюансов. В то же время указанный 21 пункт можно признать схематическим изображением этических картин мира соответствующих этносов, поскольку ключевые для каждой анализируемой группы характеристики отображены достаточно полно.

Сделанные выводы позволяют нам перейти к заключениям обобщающего характера. Исследование русских и японских этических номинаций свидетельствует о тенденциях развития русской и японской лингвокультур на начало XXI в., которые можно коротко охарактеризовать следующим образом:

1) Трансформация русской лингвокультуры обусловлена вынужденным переходом русских от коллективистской модели общественного устройства к индивидуалистской. Поскольку русские веками развивали традиции, характерные для коллективистского общества, и стали придерживаться индивидуалистской модели сравнительно недавно, у них еще не выработались нормы взаимовыгодного сосуществования в условиях индивидуализма. Ситуация отягощается падением нравственности, девальвацией семейных ценностей, недооценкой человеческой жизни и высокой коррумпированностью общественных структур. Отмеченный нами к началу XXI в. рост значимости для русских таких ценностей, как семья и жизнь, свидетельствует о том, что в определенной части общества еще не угасло стремление к возрождению прежних традиций, что оставляет русской культуре шанс на возвращение к былому процветанию в случае реанимации веками накапливаемого опыта межличностного взаимодействия, то есть к коллективистским нормам жизни. Однако мы вынуждены констатировать, что вектор развития русской культуры на начало XXI в. ориентирован в противоположную сторону, то есть в сторону индивидуализма. В случае дальнейшего развития этой тенденции в условиях глобализации прогноз для будущего русской культуры может быть только негативным.

2) Трансформация японской лингвокультуры менее заметна в результате того, что японцам удалось сохранить основные культурные достижения, удачно адаптировав достижения западных культур к своим потребностям. Коллективизм, являющийся характерной чертой японского образа жизни, обеспечивает низкую степень конфликтности внутри общества и способствует успешной реализации многочисленных проектов в разных сферах деятельности, будь то экономика или повседневная жизнь. Дестабилизирующим фактором представляется в связи с этим рост индивидуалистских настроений среди японской молодежи, что обусловлено активной пропагандой американских этических норм, осуществляемой на самых различных уровнях. Так как в условиях глобализации коллективистская модель развития представляется нам приоритетной, дальнейшее развитие японской культуры зависит от того, удастся ли японцам, как и раньше, успешно перенимать зарубежный опыт, сохраняя исконные культурные ценности. Так как на начало XXI в., насколько можно судить по результатам нашего исследования, они успешно справляются с этой задачей, прогноз для будущего японской культуры может быть только положительным.

аа Основное содержание диссертации изложено в следующих публикациях:

аа Монографии:

1. Палкин А. Д. Возрастная психолингвистика: Толковый словарь русского языка глазами детей. - М.: НОУ МЭЛИ, 2004. - 361 стр. Объем работы - 16 п. л.

2. Палкин А. Д. Л. С. Выготский: взгляд из Японии. - М.: НОУ МЭЛИ, 2009. - 70 стр. Объем работы - 3,5 п. л.

3. Палкин А. Д. Россия и Япония: Динамика нравов. - М.: Наталис, 2010. - 432 стр. Объем работы - 27 п. л.

аа Научные статьи в ведущих российских периодических изданиях, рекомендованных ВАК Министерства образования и науки РФ:

4. Палкин А. Д. Л. С. Выготский глазами японских исследователей // Вопросы психологии. - 2006. - №5. - Стр. 143Ц151. Объем работы - 0,8 п. л.

5. Палкин А. Д. Образы добра и зла в языковом сознании русских и японцев // Вопросы филологии. - М., 2007. - №4. - Стр. 408Ц415. Объем работы - 0,8 п. л.

6. Палкин А. Д. Ассоциативный эксперимент как способ кросскультурного исследования образов сознания // Вопросы психологии. - 2008. - №4. - Стр. 81Ц89. Объем работы - 0,8 п. л.

7. Палкин А. Д. Отношение к человеку в русской и японской культурах // Обсерватория культуры. - 2008. - №3. - Стр. 15Ц20. Объем работы - 0,7 п. л.

8. Палкин А. Д. Русская душа и японская kokoro // Русская речь. - 2008. - №6. - Стр. 64Ц69. Объем работы - 0,5 п. л.

9. Палкин А. Д. Отношение к собственности в языковых картинах мира японцев и русских // Восток (Oriens). Афро-азиатские общества: история и современность. - 2009. - №3. - Стр. 80Ц91. Объем работы - 1 п. л.

10. Палкин А. Д. Семья и школа в русском и японском языковом сознании // Преподаватель XXI век. - 2009. - № 2. Ч. 1. - Стр. 139Ц144. Объем работы - 0,5 п. л.

11. Палкин А. Д. Образ мира и картина мира: о необходимости терминологического различения // Вопросы когнитивной лингвистики. - 2009. - №3. - Стр. 99Ц107. Объем работы - 0,9 п. л.

12. Палкин А. Д. М. М. Бахтин в работах японских ученых // Вопросы языкознания. - 2010. - №1. - Стр. 111Ц119. Объем работы - 0,9 п. л.

13. Палкин А. Д. Ассоциативный эксперимент в исследовании чувственной и биодинамической ткани // Вопросы психологии. - 2010. - №5. - Стр. 62Ц71. Объем работы - 0,8 п. л.

14. Палкин А. Межкультурная коммуникация как столкновение культур // Свободная мысль. - 2011. - №3. Стр. 177Ц186. Объем работы - 0,6 п. л.

15. Палкин А. Лингвострановедение в обучении филологов // Свободная мысль. - 2011. - №3. Стр. 109Ц118. Объем работы - 0,6 п. л.

16. Палкин А. Д. Суши или суси? (О транслитерации японских названий на русский язык) // Русская речь. - 2011. - №3. Стр. 51Ц57. Объем работы - 0,4 п. л.

17. Палкин А. Д. Евгений Дмитриевич Поливанов (1891Ц1938) // Русская речь. - 2011. - №4. Стр. 55Ц65. Объем работы - 0,7 п. л.

18. Палкин А. Д., Нистратов А. А. Устойчивые этические стереотипы в языковом сознании современных японцев // Восток (Oriens). Афро-азиатские общества: история и современность. - 2011. - №5. - Стр. 55Ц62. Объем работы - 0,7 п. л.

19. Палкин А. Д. Ассоциативное поле выпивка в языковом сознании // Русская речь. - 2011. - №6. - Стр. 51Ц57. Объем работы - 0,5 п. л.

аа Статьи в сборниках научных трудов, материалах научных конференций:

20. Palkin, A. Associative experiment: gender differences (on the basis of the Japanese language) // Gengobunka Gakkai Ronshuu. - 2002. - No. 18. - Pp. 129Ц138. Объем работы - 0,5 п. л.

21. Палкин А. Д. Специфика изучения психолингвистических проблем в Японии и России // Вавилонская башня-2: Слово. Текст. Культура. Ежегодные Чтения памяти кн. Н. С. Трубецкого 2002 - 2003 Евразия на перекрестке языков и культур / Отв. ред. В. П. Нерознак. - М.: МГЛУ, 2003. - Стр. 167Ц171. Объем работы - 0,2 п. л.

22. Палкин А. Д. Об особенностях обучения основам межкультурной коммуникации // Межкультурная коммуникация и перевод: Материалы межвузовской научной конференции. Москва, 29 января 2004 г. / Сост. Е. Ф. Тарасов и др. - М.: МОСУ, 2004. - Стр. 259Ц263. Объем работы - 0,3 п. л.

23. Палкин А. Д. Влияние иероглифики на языковое сознание японцев // Межкультурная коммуникация и перевод: Материалы межвузовской научной конференции. Москва, 27 января 2005 г. / Сост. Л. В. Темнова и др. - М.: МОСУ, 2005. - Стр. 405Ц409. Объем работы - 0,2 п. л.

24. Палкин А. Д. Различие языкового сознания мужчин и женщин, или Об одном ассоциативном эксперименте в Японии // Научно-практическая конференция МЭЛИ Совершенствование подготовки специалистов в условиях модернизации высшего образования в России, 21Ц22 апреля 2005 года, секция иностранных языков, тезисы докладов. - М.: НОУ МЭЛИ, 2005. - Стр. 12 - 13. Объем работы - 0,1 п. л.

25. Палкин А. Д. Эволюция взглядов на взаимосвязь языка и мышления // Научно-практическая конференция МЭЛИ Совершенствование подготовки специалистов в условиях модернизации высшего образования в России, 21Ц22 апреля 2005 года, секции юриспруденции и гуманитарных дисциплин, тезисы докладов. - М.: НОУ МЭЛИ, 2005. - Стр. 25. Объем работы - 0,1 п. л.

26. Палкин А. Д. Различие языкового сознания мужчин и женщин, или Об одном ассоциативном эксперименте в Японии // Сборник научных работ Московского экономико-лингвистического института: выпуск 4 / Ред. кол. А. Л. Ломакин и др. - М.: НОУ МЭЛИ, 2005. - Стр. 376Ц388. Объем работы - 0,7 п. л.

27. Палкин А. Д. Русские народные сказки как отражение народного менталитета // Современные теории и методы обучения иностранным языкам / Под ред. В. И. Осипова. - М.: Экзамен, 2006. - Стр. 236Ц239. Объем работы - 0,1 п. л.

28. Палкин А. Д. Образ счастья в русском и японском языковом сознании // Вавилонская башня-4: Слово. Текст. Культура. Ежегодные международные чтения памяти кн. Н. С. Трубецкого 2005 Евразия на перекрестке языков и культур / Отв. ред. В. Н. Егоров. - М.: МГЛУ-РЕМА, 2006. - Стр. 81Ц92. Объем работы - 0,6 п. л.

29. Палкин А. Д. К вопросу о структуре образа мира // Вестник Балтийской Педагогической Академии. Вып. 81. Актуальные проблемы практической психологии и социальных технологий. - СПб.: БПА, 2008. - Стр. 6Ц12. Объем работы - 0,4 п. л.

30. Palkin, A. Association experiments as a means of worldview research // Hikakuteki Shakaigengogaku no Kadai. - Osaka: Osaka Daigaku Gengobunka Kenkyuuka, 2008. - Pp. 43Ц57. Объем работы - 0,9 п. л.

31. Палкин А. Д. Лакуна как межкультурное явление // Лакуны в языке и речи / Под ред. Ю. А. Сорокина и др. Вып. 4. - Благовещенск: БГПУ, 2008. - Стр. 73Ц83. Объем работы - 0,5 п. л.

32. Палкин А. Д. Образ богатства в русской и японской культурах // Вопросы психолингвистики. - 2008. - №8. - Стр. 93Ц100. Объем работы - 0,7 п. л.

33. Палкин А. Д. О влиянии письменности на языковое сознание // I Международная научно-методическая конференция Состояние и перспективы методики преподавания русского языка и литературы / Ред. кол. В. П. Синячкин и др. - М.: РУДН, 2008. - Стр. 666Ц669. Объем работы - 0,2 п. л.

34. Палкин А. Д. Ассоциативный эксперимент как научный подход к обыденному знанию // Когнитивные исследования языка. Вып. III. Типы знаний и проблема их классификации / Ред. кол. Е. С. Кубрякова и др. - М. - Тамбов: ИД ТГУ им. Г. Р. Державина, 2008. - Стр. 138Ц147. Объем работы - 0,5 п. л.

35. Палкин А. Д. Экологическая этика в русской и японской культурах // Практическая этнопсихология: актуальные проблемы и перспективы развития. Сборник материалов второй научно-практической конференции 21Ц22.10.2008 / Под ред. О. Е. Хухлаева. - М.: МГППУ, 2008. - Стр. 93Ц94. Объем работы - 0,1 п. л.

36. Палкин А. Д. Ассоциативный эксперимент как метод исследования языкового сознания (на примере русского и японского языков) // Вестник Московского экономико-лингвистического института. Вып. 3Ц4. Лингвистика. - М.: НОУ МЭЛИ, 2008. - Стр. 150Ц165. Объем работы - 0,6 п. л.

37. Палкин А. Д. Творческая реализация личности в русской и японской культурах // Феномен творческой личности в культуре. Фатющенковские чтения. Материалы III международной конференции / Отв. ред. А. В. Ващенко, М. Д. Потапова. - М.: МГУ, 2009. - Стр. 311Ц315. Объем работы - 0,3 п. л.

     Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по филологии