Авторефераты по всем темам >>
Авторефераты по филологии
Медвежий культ и отражение его в устной народной прозе русских старожилов Восточной Сибири: семантика, сюжетно-мотивный фонд нарративов, номинации
Автореферат докторской диссертации по филологии
На правах рукописи
Медведева Галина Витальевна
Медвежий культ и отражение его в устной народной прозе русских старожилов Восточной Сибири:
семантика, сюжетно-мотивный фонд нарративов, номинации
Специальность 10.01.09 - фольклористика
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание ученой степени
доктора филологических наук
Иркутск 2011
Работа выполнена на кафедре литературы ФГБОУ ВПО
Восточно-Сибирская государственная академия образования
Научный консультант:а доктор филологических наук
аа Матвеева Руфина Прокопьевна
Официальные оппоненты: доктор филологических наук
а Кузьмина Евгения Николаевна
аа аадоктор филологических наук
а Кляус Владимир Леонидович
доктор исторических наук, профессор
аДашиева Надежда Базаржаповна
Ведущая организация:аа ФГБОУ ВПО Бурятский
государственный университет
Защита состоится л25 января 2012 г. в ааачасов наа аазаседании диссертационного совета Д 003.027.02 при Учреждении Российской академии наук Институте монголоведения, буддологии и тибетологии Сибирского отделения РАН (670047, г. Улан-Удэ, ул. Сахьяновой, 6).
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Бурятского научного центра СО РАН (670047, г. Улан-Удэ, ул. Сахьяновой, 6).
Автореферат разослан л декабря 2011 г.
Ученый секретарь
диссертационного советаа Б-Х.Б. Цыбикова
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Диссертация посвящена многоплановому анализу медвежьего фольклора русских старожилов Восточной Сибири. В центре внимания находятся ключевые идеи, представленные в фольклоре, мифологии, народной терминологии и охотничьей обрядности. Исследование носит междисциплинарный характер, в нем ставится и решается широкий круг задач из области фольклористики, лингвистики, этнологии.
Образ медведя в материальной и духовной культуре многих народов Северной Евразии известен с глубокой древности. Он отражен в памятниках изобразительного искусства, в фольклоре, верованиях и обрядовой деятельности. Медведь имел отношение к разнообразным сферам жизнедеятельности человека, занимал в них важное место, что привело к сложению так называемого "культа медведя".
Из всего многообразия первобытных культов медвежий культ Ч наиболее важная веха в культурной истории человечества, свидетельствующая лоб интеллектуальном выделении человека из природы и становлении в его сознании картины мира (Столяр, 1971, 145).
Самые первые сведения о культе медведя отмечены в эпохе палеолита, о чем говорят археологические находки Ч медвежьи пещеры Ч хранилища костей хищника. Такие памятники выявлены в начале XX столетия в альпийской зоне Центральной Европы. Культ медведя имел больший ареал, он лохватывал Скандинавию и Кольский полуостров, Северо-Восточную Европу, всю таежную Сибирь, Амурский край и таежную зону Северной Америки. Следы культа медведя найдены в Швейцарии, а в античную эпоху также во Фракии, в различных странах Малой Азии и в Тавриде (Васильев, 1948, 78).
На территории России следы медвежьего культа найдены в Ильинской пещере близ Одессы, в Ярославском крае (могильники Фатьяновской культуры II тысячелетия до н.э.) (Рыбаков, 133-134). По словам Б. А. Рыбакова, важным доказательством существования медвежьего культа у славянявляются находки на городище Тушемля на Смоленщине, датируемом VII-VIII вв. н.э., т.е. тем временем, когда славянская колонизация продвигалась в толщу балто-литовских и финно-угорских племен (Рыбаков, 141). В результате археологических работ было обнаружено овальное городище, в одном из его дворов находилась небольшая столбовая ограда, внутри которой обнаружен вертикально врытый столб, увенчанный сверху черепом медведя. Значит, главным персонажем в священном месте данного укрепленного поселкаЕ былаа голова медведя или шкура, облекавшая центральный столб... Здесь налицо ритуальное отчленение головы и шкуры медведя и поклонение им (Рыбаков, 141-142). Подобные обряды и предназначенные для них святилища, Ч отмечает исследователь, Ч и лявляются тем посредственным звеном, которое связывает идущую из мустерьерской глубины первичную медвежью магию с позднейшими отголосками тотемического медвежьего культа в русских сказках и белорусских комоедицах XIX в. (Рыбаков, 142). В дополнение к этнографическим источникам Н.Н. Воронина Б.А. Рыбаков привлекает данные традиционнойа вербальной культуры, в частности, сказки о медведе и описания белорусской комоедицы, считая их ярким свидетельством существования культа медведя у славян.
В то же время в среде ученых сложилось устойчивое мнение о том, что в народных воззрениях восточных славян поверья о животных, в том числе о животных-оборотнях, сохранились в весьма отрывочном виде (Токарев, 1957, 43). Материалами, которые могли бы подтвердить существование медвежьего культа у восточных славян, как полагают некоторые исследователи, могли бы стать фольклорные данные русского старожилого населения Сибири. Именно на них как на один из важных источников изучения медвежьего культа указывает С. А. Токарев (Токарев, 1957, 43). Об этом пишет и Б. А. Рыбаков, считая важным делом лустановить наличие у восточнославянских народов (...) следов медвежьего праздника (Рыбаков, 1997, 140). Некоторые ученые полагают, что особой ценностью обладают материалы народной прозы, сопоставленные и рассмотренные в единстве, они, несомненно, указывают на существование у восточных славян культа медведя со всеми характерными для этого культа представлениями, родственными тем, что хорошо известны по материалам верований и обрядов других народов, в частности, сибирских (Юдин, 29).
Однако такие материалы немногочисленны. Одни из них нашли отражение в статье А.М. Поповой, Г.С. Виноградова Медведь в воззрениях русского старожилого населения Сибири, опубликованной в 1936 году. В нее вошли несколько мифических рассказов о медведе, собранных в начале 1920-х годов, среди них Ч сюжеты о человеческом происхождении медведя (там же, 78-79) и о сожительстве женщины с медведем (там же, 80). Как замечают сами авторы, это лишь небольшой материал, добытый... у русского старожилого населения Сибири в двух уездах: в Тулуновской волости Нижнеудинского уезда и в Яндинской волости Балаганского уезда Иркутской губернии (там же, 78). Следует отметить статью Ф.Ф. Болонева, Ф.Е. Фурсовой Культ медведя в верованиях крестьян Сибири (Болонев, Фурсова, 2003). Приведенные в ней материалы позволили ученым констатировать наличие у русского населения Сибири культа медведя, о чем свидетельствуют: поверья, привязанные к УестественномуФ, живому или мертвому, медведю, Ухозяину лесаФ; сложный сплав верований относительно медведя-оборотня, в которого превращался человек в силу определенных обстоятельств, обрядов; комплекс календарных обычаев и обрядов, связанных с ряжением медведем (там же). Кроме того, имеются неопубликованные материалы. Это несколько текстов, записанных в русских селениях Пичугской волости Приангарского края этнографом А.А.а Савельевым во время его ссылки в период с 1910 г. по 1917 г. (тексты хранятся в фонде фольклорного архива Государственного литературного музея /инв. 4;а № 1274/; 12 рассказов, зафиксированных в 1970-х годах Е.И. Шастиной у русских, проживающих на Лене, Нижней Тунгуске; несколько текстов, записанных В.П. Зиновьевым в Забайкалье; все они находятся в личных архивах фольклористов, а также в фольклорном архиве Восточно-Сибирской государственной академии образования.
Прояснение вопроса стало возможно лишь в результате длительных планомерных полевых исследований, предпринятых автором данной работы в период с 1980 г. по 2011 г. В процессе собирательской деятельности нами была разработана специальная Программа, на основании которой был собран обширный материал о почитании медведя среди русского населения Восточной Сибири. В результате тридцатилетних полевых изысканий были выявлены живые очаги бытования медвежьего фольклора на территории Восточной Сибири:
1) Приленье: Иркутская область (Жигаловский, Казачинско-Ленский, Качугский, Киренский, Усть-Кутский районы); Республика Саха (Якутия) (Ленский район);
2) Нижняя Тунгуска: Иркутская область (Катангский район);
3) Ангаро-Енисейская зона: Красноярский край (Абанский, Богучанский, Енисейский, Казачинский, Канский, Кежемский, Мотыгинский, Тасеевский, Туруханский районы); Иркутская область (Балаганский, Братский, Нижнеилимский, Усть-Илимский, Усть-Удинский, Чунский районы);
4) Присаянье: Иркутская область (Заларинский, Зиминский, Куйтунский, Нижнеудинский, Тайшетский, Тулунский, Черемховский районы); Республика Бурятия (Тункинский район);
5) Прибайкалье: Республика Бурятия (Баргузинский, Кабанский, Курумканский, Северо-Байкальский районы); Иркутская область (Ольхонский район);
6) Забайкалье: Республика Бурятия (Баунтовский, Заиграевский, Кижингинский, Кяхтинский районы и др.); Читинская область (Акшинский, Балейский, Борзинский, Каларнский, Калганский, Карымнский, Краснокаменский, Красночикойский, Кыринский, Нернчинский, Могочинский, Петровск-Забайкальский, Сретенский, Тунгокоченский, Чернышевский, Читинский, Шелопугинский, Шилкиннский районы и др.).
В большинстве своем обследованные селения Ч старожильческие, освоенные русскими в XVII Ч XVIII столетиях. В отличие от населенных пунктов многих других регионов они долгое время из-за трудности сообщения были почти отрезаны от крупных промышленных центров, а некоторые и до сих пор не связаны с ними железнодорожной магистралью. Это во многом способствовало сохранению архаической традиционной культуры русских старожилов Байкальской Сибири, привезенной сюда более трехсот лет назад с материнской земли, из северного Поморья: из Новгородской, Архангельской, Вологодской губерний и др.регионов.
Состоявшиеся экспедиции позволили обследовать 1258 населенных пунктов, расположенных на территории этих районов, обнаружить очаги бытования медвежьего фольклора. Записи произведены от нескольких тысяч человек - русских старожилов, в том числе охотников, которые являются истинными знатоками медвежьей охоты и связанных с ней обрядов, обычаев, верований, носителями фундаментальных представлений о природе, о жизни животных, их поведении, жизнедеятельности. Именно рассказы таких людей, записанные в условиях естественного бытования вербальной традиции, и явились основной источниковой базой данной работы. Собирание фольклорного материала велось путем фронтального обследования, которое заключается в безотборочном опросе населения. Основным методом собирания материала для данной работы стал метод сосущенствования, предполагающий достаточно долгое проживание собирателя среди носителей традиционной культуры, при котором непрерывно и непонсредственно фиксируются устные рассказы в обстановке непринужденного разговора. В основу настоящей работы положены материалы 157 экспендинций, состоявшихся в период с 1980 по 2011 гг.: 33 Ч Восточно-Сибирской государственной академии образования, 116 Ч личных экспедиционных поездок, а также 8 экспедиций в рамках научных проектов, которые были поддержаны государственными научными фондами, в том числе - РГНФ и РФФИ: Сохранение и изучение традиционной культуры русских старожилов Ангаро-Енисейского бассейна в зоне затопления Богучанской ГЭС РФФИ (№ 05-06-97221) 2006 г.; Сохранение и изучение традиционной культуры русских старожилов Байкальской Сибири РГНФ № 06-04-180-30е) 2006 г.; Говоры русских старожилов Байкальской Сибири в условиях иноэтнического окружения РФФИ-Сибирь (№ 08-06-98019р сибирь) 2008-2010 гг.; Традиционная культура русских старожилов Байкальской Сибири в условиях иноэтнического окружения РГНФ (№ 08-04-18021е) 2008 г.; Современное состояние устной народной прозы Приангарья РГНФ (№ 09-04-18013е) 2009 г.; Русская традиционная культура Приангарского края в зоне затопления Богучанской ГЭС РГНФ (№ 10-04-18025е) 2010 г. и др. Руководителем отмеченных проектов является автор диссертации.
Как показывают полевые изыскания, Восточная Сибирь в силу объективных причин оказалась хранительницей русского архаического медвежьего фольклора.
Из всего собранного материала по традиционной культуре русских Сибири медвежий фольклор составил 12 964 единицы, хранящиеся в фольклорных архивах Восточно-Сибирской государственной академии образования, в личном архиве автора (далее Ч ЛА). В большинстве своем это произведения несказочной прозы (реалистические рассказы, былички, бывальщины, легенды, предания), а также заговоры, заклинания, обряды, обычаи и т.д. Объемный текстовой корпус Ч 4654 единицы Ч составили устные рассказы, описывающие охоту на медведя и связанный с ней ритуал добычи животного.
Охотничья обрядовая практика, связанная с медведем, включается в комплекс промысловых охотничьих обрядов, а также Ч в обрядовое и мифо-магическое поле, вобравшее в себя различные воззрения о медведе, обусловленные языческими верованиями. Таким образом, для реконструкции культа медведя у русских Восточной Сибири как системного целого возникает необходимость рассмотреть бытующие у них поверья и обычаи, связанные с медведем, не только в промысловых культах, но и проявляемые в различных областях традиционной культуры русских с позиции их ритуализации.
Актуальность темы данного диссертационного исследования определяется несколькими составляющими.
Одной из актуальных задач современной науки является изучение славянского фольклорного текста с точки зрения выявления содержащихся в нем мифологических представлений. В результате определения мифопоэтической семантики фольклорных нарративных текстов русских сибиряков на медвежью тему в ходе настоящего исследования стало возможным выявление комплекса основных мифологем, связанных с почитанием медведя как тотемного животного.
Кроме того, в науке практически отсутствуют работы, где медвежий фольклор рассматривался бы как целостное и многожанровое явление, именно этим прежде всего обусловлена актуальность настоящего исследования.
Актуальность исследования определяется также активизацией изучения в настоящее время региональных/локальных фольклорных традиций. Следуя региональному принципу исследования, автор диссертации впервые выявляет характер отражения медвежьего культа в устной народной прозе русских старожилов Восточной Сибири.
Актуальность темы исследования определяет его цель Ч выявить характер отражения культа медведя в устной несказочной прозе русских старожилов Восточной Сибири, определить мифопоэтическую семантику и сюжетно-мотивный фонд фольклорных нарративов о медведе в данной региональной традиции.
Исходя из поставленной цели, в работе определены следующие задачи:
1) систематизация собранного фольклорного материала по теме исследования;
2) определение места устных рассказов в выявлении генезиса культа медведя в русской традиционной культуре Восточной Сибири;
3) анализ процесса перекодировки в фольклорном тексте семантики и структуры обрядности, связанной с культом медведя;
4) выявление в устной народной прозе Восточной Сибири общерусских черт и локальных особенностей в почитании медведя русскими;
5) сравнительно-сопоставительный анализ обрядово-ритуальных текстов, связанных с культом медведя у русских и в традиционной культуре коренных народов Сибири;
6) установление сюжетно-мотивного состава и жанровой принадлежности произведений медвежьего фольклора;
7) характеристика сюжетно-мотивного фонда анализируемых фольклорных нарративов и составление указателя сюжетов мифологических рассказов о медведе.
Объектом исследования является устная народная несказочная проза русских старожилов Восточной Сибири.
аа Предмет исследования: повествовательный медвежий фольклор Ч произведения народной несказочной прозы, в которых нашли отражение традиционные представления и знания русских сибиряков о медведе, об обрядах медвежьего культа, о способах охоты на медведя.
Материалом исследования послужили фольклорные тексты, записанные автором во время полевых исследований Иркутской области, Красноярского края, Забайкалья, Бурятии, южной части Республики Саха (Якутии) в период с 1980 по 2011 гг.; материалы из фольклорного архива ВСГАО, из личных архивов сибирских фольклористов Е.И. Шастиной, В.П. Зиновьева, М.Р. Соловьевой и др.
Методами исследования стали следующие: сравнительно-сопоставительный, историко-типологический, структурно-семантический, функционально-контекстный, комплексный метод филологического исследования фольклорных нарративов, ареалогический метод.
Теоретико-методологической базой исследования послужили общие теоретико-методологические принципы изучения фольклора, сформулированные в отечественной фольклористике В.Е. Гусевым, Б.Н. Путиловым, В.М. Гацаком, К.В. Чистовым, фундаментальные труды по устной народной прозе В.Я. Проппа, Е.М. Мелетинского, Э. В. Померанцевой,а теоретически и методологически значимые исследования Ф.И. Буслаева, А.Н. Веселовского, Д.К. Зеленина, Е.А. Костюхина, В.Н. Топорова, Б.А. Рыбакова, С.А. Токарева, Г.С. Виноградова, М.К. Азадовского, Ю.И. Смирнова, Л.Е. Элиасова,а Е.И. Шастиной, Р.П.а Матвеевой, И.З. Ярневского, В.П. Зиновьева и др.; работы по традиционной культуре, лингвокультурологииа и этнографии славянских народов Н.И. Толстого, С.М. Толстой,а А.Л. Топоркова, Т.А. Бернштам, А. Гуры и др.
Поскольку сравнительно-историческое изучение элементов культа медведя в этнических культурах тунгусских и таежных тюркоязычных, монголоязычных народов дает возможность более детальной реконструкции семантики образа медведя у русских, важно было учесть в ходе исследования научные труды фольклористов и этнографов, посвященные изучению культа медведя у коренных народов Сибири. Наиболее полно культ медведя у эвенков и других тунгусоязычных этносов отражен в трудах А.Ф. Анисимова, Г.М. Василевич. Среди исследований культа медведя у якутов наибольший интерес представляют работы В.М. Ионова, А.Е. Кулаковского, B.JI. Серошевского,а И.А. Худякова, H.A. Алексеева, С.К. Колодезникова и др. Верования алтайцев и шорцев, связанные с медведем, освещены в работе Л.П. Потапова. Наиболее подробно изучен культ медведя и т.н. медвежий праздник у обских угров-хантов и манси. Обско-угорский медвежий праздник изучали H.H. Харузин, В. Новицкий, A.M. Золотарев, Б.А.Васильев, В.Н. Чернецов, В.М. Кулемзин, З.П. Соколова, И.Н. Гемуев, H.A. Гондатти, Н.В. Лукина и др. Исследованию почитания медведя у народов Амура и Сахалина посвящены работы A.B. Смоляк и Е.А. Крейнович.
Положения, выносимые на защиту:
1. Традиционная вербальная культура русского старожилого населения Сибири является важным источником, подтверждающим существование медвежьего культа у восточных славян. Бытующие в настоящее время произведения устной несказочной прозы представляют собой материал, на основе которого возможна реконструкция ранних форм культа медведя у русских Восточной Сибири как системного целого.
2. В устной народной прозе русских сибиряков нашел отражение целый комплекс признаков и действий, характерных для почитания медведя как животного-тотема: родовое тотемическое имя; запрет наносить вред тотему; верования о связи человека с животным Ч их взаимопревращения, половое сожительство, биопсихическое сходство; охранительные свойства тотема и его отдельных частей и др.
3. Номинации медведя в народной среде обусловлены традиционным запретом произносить слово медведь, что нашло отражение в нарративных текстах. Широчайшая сфера табуирования свидетельствует о сакральности этого животного.
4. Культовая значимость медведя у русских Восточной Сибири наиболее ярко выявляется в циклах реалистических рассказов об охоте на медведя. Обряды медвежьего культа у русских Восточной Сибири, воссоздаваемые в нарративах, отражают универсальную идею главного охотничьего мифа Ч мифа об умирающем и воскресающем звере.
5. В устных рассказах сибиряков берложная охота предстает в своем относительно архаическом виде вместе с мифо-магической составляющей. Именно в рассказах об охоте на берложного медведя нашел наиболее полное отражение специфический поведенческий комплекс, характерный для промыслового культа.
6. В основе всех устных рассказов об охоте на медведя, как на берложного, так и на ходового (различных ее способов), обнаруживается единая семантическая система. По-разному проявляясь в фольклорных текстах, обрядовых акциях, в образах и символах народной культуры, эта система редко выражает себя эксплицитно и в полном виде восстанавливается главным образом в сумме своих фольклорных, лингвистических, этнографических конкретизаций.
7. Воплощенные в медвежьем повествовательном фольклоре мифологические представления русских сибиряков о медведе как о тотемном животном и обусловленные ими ритуально-магические действияа имеют соответствия в культурных традициях коренных народов Сибири.а
8. Сюжет о человеческом происхождении медведя - один из популярнейших сюжетов в русском фольклоре Сибири. Сходство медведя с человеком относится к числу устойчивых мотивов, реализуемых ва фольклорных повествованиях о медведе различных тематических группа (внешнее сходство, сходство в поведении, в психо-эмоциональной иа лумственной деятельности).
9. Значительное место среди мифологических рассказов о медведе занимают сюжеты об особом отношении медведя к женщине. Сюжет о сожительстве медведя с женщиной, зафиксированный в среде русских сибиряков, является международным и отражает веру в возможность чудесного брака со зверем, представляющую собой особую форму проявления тотемического культа.
10. Образ медведя, народные знания и мифологические представления о нем, культовые действия по отношению к медведю как священному животному находят отражение в фольклорных нарративах различной жанровой принадлежности: в быличках и бывальщинах, легендах, преданиях, в устных рассказах об охоте, об этологических (поведенческих) особенностях животного, о содержании медведя и медвежат в домашних условиях, о календарных обрядах и праздниках, об обрядах хозяйственной магии, о народной медицине.
Научная новизна исследования определяется прежде всего тем, что в данной работе впервые в отечественной фольклористике устная народная несказочная проза о медведе рассматривается как целостная система, представляющая собой значительное явление традиционной вербальной культуры. На основе анализа, обобщения и систематизации обширного фольклорного материала, собранного автором работы в процессе многолетних полевых изысканий, в диссертационном исследовании определяется жанровый и сюжетно-мотивный состав повествовательного медвежьего фольклора, характеризуются основные тематические циклы, выявляется характер отражения в нем комплекса архаических воззрений русских сибиряков о медведе и обусловленных ими обрядовых действий.
Актуальной и эффективной является примененная в ходе данного исследования методика комплексного анализа на стыке фольклористики, этнографии и лингвокультурологии. Такой комплексный подход к изучению культа медведя в традиционной русской культуре, в т.ч. - в "медвежьем" фольклореа позволил: а) в историко-культурном, генетическом плане: определить мифологическую семантику образа медведя вданной региональной традиции (метод сравнительно-исторического изучения элементов культа медведя у русских и медвежьего культа у коренных народов Сибири); б) в структурно-семантическом плане: выявить обусловленность мифологических представлений, верований и обрядов, связанных с почитанием медведя в среде русского населения Восточной Сибири, не только тотемистическими и промысловыми воззрениями на зверя, но иа идеями отражения элементов культа медведя в проекции других культовых систем (пропициального, т.е. умилостивительного культа, культа умирающего и воскресающего зверя и др.).
Кроме того, в результате исследования введены в научный оборот ранее не опубликованные полевые материалы, записанные автором работы.
аа Теоретическая значимость исследования определяется вкладом в решение региональных и локальных проблем исторического изучения фольклора. Настоящая работа позволяет углубить и расширить научное представление о формах вербального отражения культа медведя в произведениях устной несказочной прозы. Данное исследование послужит основой для создания указателя сюжетов-мотивов повествовательного фольклора на медвежью тему.
На примере диссертационной работы возможно выполнение аналогичных исследований на материале устной народной прозы других этносов. Диссертационное исследование может оказать влияние на развитие смежных гуманитарных дисциплин (этнографии, культурологии, этнолингвистики).
Практическая значимость исследования. Материалы и основные результаты работы могут быть использованы при исследовании различных аспектов традиционной культуры русских и других народов Сибири, в том числе и при написании специальных и обобщающих фольклористических, этнографических работ. Практическая значимость работы также заключается в том, что ее положения и результаты могут быть использованы в учебно-образовательных целях: для подготовки лекционных курсов и учебных пособий по фольклору и этнографии восточных славян, истории русской культуры Сибири, теории фольклора и традиционной культуры. Опубликованные впервые материалы являются значимыми источниками для специалистов различных наук и могут быть включены в будущие издания русского фольклора Сибири.
Апробация работы. Основное содержание диссертации нашло отражение в 80 опубликованных работах автора, в том числе Ц в монографиях Русская охота на медведя в Восточной Сибири в фольклорном и этнолингвистическом освещении (Иркутск, 2002),а Охота на медведя (по материалам народной прозы русских старожилов Восточной Сибири) (Иркутск, 2003);а Медвежий культ и отражение его в устной народной прозе русских старожилов Восточной Сибири: семантика, сюжетно-мотивный фонд нарративов, номинации (Иркутск, 2010). Имеются публикации в сборниках материалов Международных и Всероссийских конференций, а также в периодических изданиях, рекомендуемых ВАК для публикаций основных результатов диссертаций на соискание ученой степени доктора наук. Содержание диссертации отражено в докладах на следующих конференциях: Международной научной конференции Восток - Запад: диалог культур (Улан-Удэ, 1996), II Международном научном симпозиуме Байкальские встречи Ч Традиционный фольклор в полиэтнических странах (Улан-Удэ, 1998), Международной научной конференции Байкальские встречи - 3. Культура народов Сибири (Улан-Удэ, 2001), Международной научно-методической конференции Русский язык: вопросы теории и инновационные методы преподавания (Иркутск, 2001), Международной научной конференции Традиционная культура восточных бурят (Улан-Удэ, 2001), Международной научной конференции Россия - Азия: становление и развитие национального самосознания (Улан-Удэ, 2005),а II Международной научной конференции Литература в контексте современности (Челябинск, 2005), региональной научно-практической конференции Сибирь в контексте российских перемен: исторический опыт, традиции и проблемы современности, посвященной памяти проф. В. И. Дулова и его ученика проф. В. Г. Тюкавкина (Иркутск, 2005), Международной научной конференции Мир фольклора в контексте истории и культуры монгольских народов, посвященной 90-летию со дня рождения проф. Н.О. Шаракшиновой (Иркутск, 2005), на Х, ХI, ХVIII научно-практических семинарах-симпозиумах Народная культура Сибири Сибирского регионального вузовского центра по фольклору при ОмГПУ (Омск, 2001, 2002, 2009), Всероссийской научной конференции, посвященной 80-летию со дня рождения проф. В. П. Владимирцева Образ Сибири в публицистике, литературе и фольклоре ХIХ-ХХI вв. (Иркутск, 2010) и др.
Диссертационная работа обсуждена на кафедре литературы Восточно-Сибирской государственной академии образования.
Структура диссертации соответствует поставленной цели и задачам исследования. Работа состоит из введения, четырех глав, заключения, библиографии, списка информантов, списка сокращений и приложения, содержащего тексты фольклорных нарративов русских старожилов Восточной Сибири о медведе.
СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
В первой главе Медвежий фольклор как форма отражения культа медведя в русском фольклорном репертуаре Восточной Сибири определяется жанровый состав медвежьего фольклора русских старожилов Восточной Сибири, отмечаются закономерности формирования фольклорного образа медведя в различных жанрах устного поэтического творчества: в сказках, в быличках и бывальщинах, легендах, преданиях, устных народных рассказах реалистического характера, анекдотических рассказах, байках, в свадебной и календарной обрядовой поэзии, в заговорах, в пословицах и поговорках, загадках, приметах и др.
Медведь Ч один из центральных персонажей традиционной культуры русских Восточной Сибири. Его можно с уверенностью отнести к числу наиболее мифологизированных персонажей русского фольклора, что особенно ярко прослеживается в произведениях народной прозы. В ходе исследования выявляются формы вербального отражения культа медведя в произведениях устной несказочной прозы, раскрываются способы перекодировки в фольклорных текстах семантики и структуры обрядности, связанной с почитанием медведя как тотемного животного, определяется комплекс основных мифологем, нашедших воплощение в медвежьем повествовательном фольклоре.
Особое внимание уделено наблюдению над повествовательной системой нарративов реалистического характера, этиологических легенд и мифологических анималистических рассказов, в которых главным персонажем является медведь. В процессе сравнительно-сопоставительного анализа различных жанровых систем медвежьей несказочной прозы устанавливается характер воплощения в каждой из них традиционного представления о природной близости медведя человеку, реализуемого в ряде стереотипов изображения данного животного (стереотипы изображения внешнего сходства медведя с человеком; человеческого поведения медведя; человеческого мышления зверя, его духовно-умственной сущности).
В настоящей главе осуществляется сопоставление сюжетно-мотивного фонда нарративов о медведе различных жанров, на основе чего выявляются наиболее популярные, сквозные сюжеты и мотивы и делаются выводы о относительно межжанровых взаимосвязей медвежьего повествовательного фольклора. В ходе исследования определяется мифопоэтическая семантика таких сюжетов и мотивов, как сюжет о человеческом происхождении медведя; сюжет о превращении человека в медведя; сюжет о сожительстве женщины с медведем; мотив связи медведя с небом; мотив обнаружения реалий человеческой одежды, находящихся под шубой добытого медведя; мотив анатомической схожести медведя, с которого содрана шкура, с человеком; мотив обретения особых свойств и способностей человеком, побывавшим в непосредственном контакте с медведем; мотив отсутствия у медведя прихватного (большого) пальцаи др., а также обнаруживается мифологический подтекст устных рассказов, относимых к реалистической устной прозе: об охоте на берложного и на ходового медведя, о повадках и жизнедеятельности медведя на воле, о содержании медвежат в домашних условиях, об обычае обручения медведей, об особом почитании некоторых частей тела медведя и др.
Устные повествовательные тексты на медвежью тему, являющиеся материалом данного исследования, характеризуются в первой главе с точки зрения формы исполнения. Как выяснилось в процессе наблюдения над различными сюжетно-тематическими группами нарративов, одинаково значимыми в рамках рассматриваемой региональной традиции являются как фабулаты, которые обрели сюжетную устойчивость в устных вариантах, так и мемораты - воспоминания действующиха лиц-очевидцев.
В данной главе дается представление о наиболее ярких, талантливых рассказчиках, большинство из которых Ч бывшие охотники-медвежатники. В работе определяется репертуар посказителей медвежьих историй, баек, побасенок, отмечаются особенности их манеры исполнения, устанавливается наличие династий.
В конце первой главы определяются характерные черты рассматриваемойа региональной традиции медвежьего повествовательного фольклора и ееа современное состояние. При этом обращается внимание на лочаговое бытование устной прозы о медведе: ее наибольшая распространенность, как удалось выявить в ходе полевых изысканий, наблюдается в таежной зоне Восточной Сибири, главным образом, в местах проживания русских старожилов, где до сих пор сохраняется традиционная вербальнаяа культура в целом.
Во второй главе Мифологические сюжеты устной народной прозы о медведе анализируются мифологические рассказы русских сибиряков, в которых наиболее ярко отразились мифопоэтические представления о медведе, определяется их семантика и сюжетно-мотивный состав.
В процессе анализа анималистических быличек и бывальщин выявляется характер воплощения в нарративах традиционного представления о сходстве медведя с человеком. Данное представление являлось одним из важных элементов верований, которые служат мировоззренческим обоснованием культа медведя.
Одна из главных тем медвежьей русской мифологической прозы Сибири Ч тема антропоморфности медведя. В собранных нами повествовательных текстах выделяются три блока стереотипов изображения медведя, воспроизводящих различные стороны его человеческой сути. Первый блок Ч стереотипы изображения внешнего вида медведя, обнаруживающего сходство с человеком, второй Ч стереотипы изображения человеческого поведения медведя, третий Ч стереотипы изображения человеческого мышления зверя, его духовно-умственной сущности.
В описании внешнего вида медведя доминирует мотив сходства внешнего вида медведя и человека. Угощая медвежатиной, на Верхней Лене до сих пор говорят: Вот те сало с большого человека (ЛА). Здесь так и называют медведя Ч большой человек. Кода медведь лежит на вытяжке, кода его добудешь, шубу снимашь, вот человек и человек (ЛА). Раздетая Ч ободранная Ч медведица Ч сущая баба (ЛА). В некоторых вариантах подробно проработан мотив тождества медведицы и женщины. В ряде текстов иллюстрируются и другие человеческие признаки медведя. Обращает на себя внимание указание на особые Ч человечьи Ч глаза медведя. Считается, что именно по этой причине зверь не выносит человеческого взгляда, он его боится и т.д.
Второй блок стереотипов в повествовательном медвежьем фольклоре Ч это стереотипы человеческого поведения медведя: медведь ходит, бегает Уо двух ногахФ; медведь совокупляется как человек; медведь нянчит, любит, заботится о своих детях (медвежатах); медведь умывается; медведь любит купаться; медведь обладает музыкальным слухом; медведь танцует; медведь свистит; медведь любит играть; медведь забавляется как ребенок; медведь любит мед, водку, орехи; медведь возит воду с речки; медведь ловит рыбу; медведь плюется; медведь проявляет любопытство.
Таким образом, медведь в традиционном сознании русских старожилов Сибири Ч существо с человеческим типом мышления, он способен к рационально-рассудочной деятельности (третий блок стереотипов): умен, может понимать человеческую речь, способен видеть сны. Характерны и значения используемых рассказчиками глаголов, обозначающих действия медведя, в которых доминирует интенсификация человеческого признака, характеризующего его ум: лу него котелок варит, лу медведя девяносто процентов человеческого ума, лон соображает и др.
Представления русских о медведе-человеке находят свое выражение главным образом в легендах и мифологических рассказах о человеческом происхождении медведя, имеющих в Сибири довольно широкий ареал бытования. Этиологический мотив происхождения медведя от человека является универсальной мифологемой среди поздних вариантов мифологических рассказов о медведе и, таким образом, свидетельствует о позднем характере происхождения культа медведя у русских. В ряде текстов сообщается о реалиях человеческой одежды, находящихся под шубой медведя: мужицкий кушак, женский нагрудник, пояс, ремень, красная рубаха, бродни, плисовые штаны, охотничьи чулки, женские украшения: кольцо, браслет и др. Предметы, обнаруживаемые под шубой медведя, как бы удостоверяют человеческое происхождение медведя, они усиливают достоверность, реалистичность фантастики повествования.
В некоторых фольклорных текстах проработаны признаки, отличающие медведя от человека. Обращает на себя внимание ряд мифологических текстов, в которых отмечен мотив отсутствия у медведя так называемого прихватного пальца Ч большого пальца. Подобные поверья, по замечанию Г.Н. Потанина, были обусловлены сравнением медвежьей лапы с человеческой рукой: медвежья лапа похожа на руку (кисть) человека, но отличается от нее отсутствием большого пальца. Вместе с тем обращает на себя внимание мотив отсутствия у медведя прихватного пальца в общей концепции мифологической анатомии у некоторых народов. Так, в системе традиционных воззрений якутов отсутствие большого пальца указывает на признак мира чужого, природного, хтонического(Романова, 2001, 149).
В работе анализируются широко распространенные в Восточной Сибириа мифологические рассказы о столкновении человека с медведем и о поведенческих реакциях зверя в этой ситуации, на основе чего выделяется ряд сюжетообразующих мотивов: 1) медведь не трогает заблудивщихся в лесу: детей, женщину, беременную женщину, старика; 2) медведь выводит из леса заблудивщихся: детей, женщину, беременную женщину, старика; 3) медведь задирает заблудившихся: охотника-медвежатника, мальчика, женщину, беременную мальчиком; 4) медведь уводит в берлогу девушку/женщину; медведь кормит женщину ягодами, грибами, кореньями, сырым мясом, таким способома она спасается от голода; 5) медведь уводит в берлогу девушку/женщину; медведь дает женщине сосать свою лапу, таким способома она спасается от голода; 6) медведь уводит в берлогу девушку/женщину; гладит женщину, на этом месте вырастает шерсть; 7) медведь уводит в берлогу девушку/женщину, сожительствует с ней; 8) медведь уводит в берлогу девушку/женщину, сожительствует с ней, рождается ребенок; 9) медведь уводит в берлогу девушку/женщину, сожительствует с ней, рождается медвежонок; 10) медведь уводит в берлогу девушку/женщину, сожительствует с ней, рождается получеловек-полумедведь; 11) медведь уводит в берлогу девушку/женщину, сожительствует с ней, рождается ребенок, женщина с ребенком убегает; 12) медведь уводит в берлогу девушку/женщину, сожительствует с ней, рождается ребенок/медвежонок/получеловек-полумедведь, женщина убегает, медведь догоняет ее, возвращает; 13) медведь уводит в берлогу девушку/женщину, сожительствует с ней, рождается ребенок/медвежонок/получеловек-полумедведь, женщина убегает, медведь догоняет ее, она бросает ему ребенка, он разрывает его на части, женщина спасается; 14) медведь уводит в берлогу девушку/женщину, сожительствует с ней, рождается ребенок/медвежонок/получеловек-полумедведь, женщина спасается бегством, медведя убивают; 15) медведь уводит в берлогу девушку/женщину, сожительствует с ней, рождается ребенок, женщину спасают охотники, медведь умирает от тоски; 16) медведь просит женщину/девушку/мужчину вытащить из лапы занозу/застрявшую в горле кость; 17) медведь просит женщину/девушку /мужчину вытащить из лапы занозу/застрявшую в горле кость, она/он вытаскивает; 18) медведь просит женщину/девушку/мужчину вытащить из лапы занозу/застрявшую в горле кость, женщина/девушка/мужчина вытаскивает, в благодарность медведь приносит ей/ему мешок кедровых шишек/ бочонок мёда.
В пределах данного тематического цикла значительное место занимают рассказы об особом отношении медведя к женщине.
- аа Сюжет о сожительстве женщины с медведем Ч один из популярных в русском фольклоре Восточной Сибири. На основе анализа нарративов данной тематической группы выделяются следующие устойчивые мотивы: 1) отлучка героини; женщина /девушка уходит в лес за грибами/ ягодами и т.д.; сбивается с дороги; 2) героиню похищает медведь; 3) изоляция ее в берлоге; 4) сожительство с медведем; 5) рождение ребенка/медвежонка/получеловека-полумедведя; 6) героиня спасается от медведя бегством; 7) медведь бросается в погоню; 8) медведь уходит в лес или его убивают люди; 9) рожденное в браке с медведем существо остается жить/ живет недолго/ умирает/ его увозят в больницу; 10)а женщина либо выздоравливает, либо сходит с ума, либо обретает способности знахарки (сверхъестественные способности исцелять).
Определенные изменения, происшедшие с женщиной вследствие ее проживания с медведем, обнаруживаются в ее поведении и во внешнем виде. Проявляются следующие особенности речевого поведения: 1) героиня говорит на необычном языке или вообще теряет человеческую речь; 2) издает крики, смех, свист, хохот, поет; 3) молчит.а
Данные признаки сближают этот персонаж с представителями сверхъестественных существ, которым приписывалось так же говорение на необычном языке. Знаком нечеловеческой сущности служило как полное молчание, так и издаваемые демоном крики, стоны, смех, свист, хохот.
На основе анализа нарративных текстов выделяются особенности внешнего вида героини, оказавшейся в лесу: она выглядит бледной, рассеянной, небрежной, непричесанной; она обнажена или без пояса, одета в наряд из листьев, травы или старые лохмотья. В некоторых текстах разработаны признаки, указывающие на угасание жизни: худоба, сухота, костлявость героини. Может отмечаться обрастание шерстью, ломедвеживание.
В рассказах обращается внимание на особенности поведения девушки.а Устойчивыми в описании спасшейся героини являются характеристики, указывающие на определенные отклонения от нормы поведения. Героиня приобретает свойства, отличающие ее от других: 1) она замкнута, нелюдима, отличается молчаливостью, сторонится людей, избегает быть на виду, не появляется на общих посиделках, не участвует в хороводах; 2) часто плачет, грустит, разговаривает сама с собой, безразлична ко всему на свете, лишается разума, находится в состоянии безумия.
Аномалии психики в данном случае могут служить подтвержденниема особости героини, поскольку безумие сунществ, находящихся на грани между жизннью и смертью, в фольклоре и в обрядовой практике Ч одна из мировых универсалий. Безумие, как отмечала О. Фрейденберг, являлось в древности метафорой смерти, безумие Ч обязательная черта всех, кто проходит фазу смерти (Фрейденберг, 1936, 233). Потеря разума и человеческой речи отчетливо символизирует переход из мира культуры в дикий или потусторонний мир.
В ряде рассказов подробно разрабатываются признаки одичания героини: 1) обрастание шерстью; 2) питание сырым мясом; 3) потеря человеческой речи.
Довольно часто встречается в рассказах мотив питания женщины сырым мясом. Это действие может выступать как признак ланимализации персонажа. В оценке героини подчеркивается неестественность подобных действий, не характерных для человека (есть сырое мясо). В отдельных текстах анимализация, ломедвеживание героини происходит и другим способом: медведь дает сосать ей свою лапу, или зверь лижет ее. Этот же сюжет отмечен у юкагиров. Женщина заблудилась, пришла в медвежью берлогу, провела там зиму: медведь давал лизать женщине лапу Ч кормил ее (Фольклор юкагиров, 24-26). В мифе, записанном В.Г. Богоразом у омолонских эвенов, говорится, что около медведя она провела всю зиму, посасывая подушечку его лапы (Василевич, 1971, 155). Лизание в некоторых мифологических системах входит в схему модусов творения. Акт лизания расценивается как сакральный акт, манифестирующий идею рождения-творения.
Фольклорный сюжет о сожительстве медведя и человека относится к числу популярных в фольклоре народов Сибири и Крайнего Севера. Однако наличие его в нарративах русских Сибири вряд ли можно отнести на счет влияния фольклора местных народов. Он сохраняется до последнего времени у многих славянских народностей (Попова и Виноградов, 80).
Аналогичные сюжеты о сожительстве человека с медведем встречаютсяа у народов Европы. Этот фольклорный сюжет отмечен у североамериканских индейцев, метисов и Ч реже Ч у индейцев Южной Америки. Вера в возможность чудесного брака со зверем представляет собой особую форму проявления культа зверей, которая достаточно подробно рассмотрена в этнографических исследованиях (Серов, 170).
Идея родства человека и медведя обусловлена, во-первых, убеждением в физиологической общности/близости человека и медведя и, во-вторых, особенностью мышления человека архаичного социума, определяемого как мифологическое/мифопоэтическое мышление. Как отмечает Е.М. Мелетинский, особенностью мифологического мышления является то, что первобытный человек еще не выделял себя из окружающего мира и переносил собственные качества на любое природное явление (Мелетинский, 1998, 164-165). Этот тип мышления и обусловливал появление персонажей, способных к повседневному переходу из человеческого мира в мир природы и, наоборот, в связи с этима наделяемых способностью к трансформации-оборотничеству (там же).
В последнем разделе второй главы представлен Указатель сюжетов мифологических рассказов русских старожилов Восточной Сибири о медведе.
В третьей главе Мотивы медвежьего культа в повествовательной системе устных рассказов анализируется цикл устных рассказов об охоте на медведя. Русская промысловая охота представлена здесь как сфера проявления духовного освоения мира с точки зрения взаимоотношения основных частей мироздания: природы и человека. В ряде текстов исполнители (в большинстве своем охотники-медвежатники, среди них Ч истинные рассказчики, имеющие свою аудиторию слушателей) подчеркивают, что охота зависит от опыта, знаний, умений ее участников, а также от соблюдения ряда важных условий, в частности, от магической чистоты снаряжения, соблюдения многочисленных запретов, благорасположения хозяина тайги, духов, которого можно было добиться установлениями договорного характера. Из рассказов следует, что уход в тайгу оказывался качественной перестройкой охотника, его удалением от лобщественной культуры к первозданной дикости, а потому и сопровождался обрядами, облегчающими подобный переход. По сути, это переходные обряды, обряды перемены статуса охотника, цель которых - включить охотника в таежный дикий мир посредством ритуалов, помочь переступить рубеж, разделяющий мир людей и мир природы. Перемещаясь в дикое пространство, охотник вступал в чужую, часто враждебную среду (Иорданский, 203). Поскольку дикое пространство было в корне отлично от культурного, охотники не могли ни вступить в него без особых предосторожностей, ни выйти без очистительных обрядов (там же). В рассказах об обычаях подготовительного периода к охоте на медведя проявляются воззрения о нем как о хозяине тайги и как о священном звере, наделенном сакральными функциями.
В цикле рассказов об охоте раскрываются структура и функции ритуально-обрядовых действий, совершаемых охотниками на разных этапах промысла (добычи) зверя. Важное место в пределах данного цикла занимает тематическая группа нарративов о подготовке охотника к предстоящей охоте.
Циклообразующим компонентом устных рассказов об охоте на медведя является убеждение в необходимости обязательной ритуальной чистоты перед встречей со священным зверем. Проявлением подобного рода воззрений, но уже направленного действия, является обычай обязательного мытья в бане перед выходом в тайгу. В нарративных текстах сообщается, что охотники перед охотой непременно ходили в баню, мылись, надевали чистую лесовую лопоть.
Мотив сакрального, сверхъестественного, чем, собственно, и являлась охота на медведя, фактически представлявшая собой сложный комплексный ритуал, раскрывается в описании подготовки к предстоящей встрече с медведем. Перед самым уходом в тайгу охотник садится под красный угол - передний угол Ч место максимальной сакральности, являющееся пространственной универсалией. По своим медиативным функциям эта точка изоморфна лцентру мира, в традиционной культуреа выступает как средство достижения инобытия, позволяет устанавливать связи между мирами: кратчайшим путем связывает землю с высшим, божественным. В отдельных нарративах сообщается о том, что охотники брали с собой в тайгу лохотничью икону святого Николая,а ладан и свечи. Свечи могли зажигать в начале охоты в специальных местах (на скале, например). Там же молились, брызгали водкой. Как свидетельствуют рассказчики, у русских Сибири были широко распространены ритуальные жертвоприношения, совершаемые перед выходом на медвежью охоту.
Повсеместно выход на охоту на медведя у русских охотников Сибири предварялся совершением обряда освящения охотничьего снаряжения, коня, собаки: сооружали во дворе небольшой костер,возжигали курение вереском (можжевельником), дымом которого очищались все вещи и провиант охотника. Особое внимание уделялось освящению ружья (рогатины, пальмы).
Во многих местах Восточной Сибири бытуют устные рассказы о талане. Править талан/таланчик Ч так называется обычай, которого старались придерживаться в сибирских селениях с целью обеспечения удачной охоты. Семья охотника устраивала застолье, созывая родственников и соседей. Выделяется группа рассказов, в которых дается описание традиционных запретов, связанных с выходом на охоту. Большая часть запретов касается времени выхода на охоту. Одни охотники уходили в тайгу под покровома ночи, другие Ч на рaнке, в зорьку, до свету, пока все спят и пока дорога чистая, т.е. нехоженая. Уходили на охоту пораньше, в потёмках, чтоб никто не увидел, не сглазил.
В содержании многих устных рассказов актуализируется мотива дифференцированного времени. Сибирские охотники говорят о начинных (благоприятных) и неначинных (неблагоприятных) днях. Повсеместно в таежных селениях неначинным днём считается Покров. Наиболее благоприятным временем для охоты звероловы считают начало месяца и его середину. Во многих текстах сообщается, что охотники старались подгадать в полнолуние Ч время, мыслимое как самое благополучное, обещающее прибыльную, добычливую охоту Ч или ална молодик, на прибыль месяца, когда месяц лидет на полноту.
В ряде рассказов наблюдается мотив запрета охотиться во время великих годовых праздников (Рождество, Крещение и др.). Нарушение правил и регламентаций или пренебрежение ими влечет за собой наказание, которым могут являться увечья, болезни, уродства, аномалии, смерть самого охотника или его детей, родственников и др. В сибирских селениях существовал запрет охотиться в дни смерти кого-либо из деревни и в дниа похорон, а также в послепохоронное время: обычно до трех, девяти дней, в редких случаях до сорока дней. Все эти запреты демонстрируют традиционную точку зрения на время как явление неоднородное; различные временные отрезки обладают разным ценностным содержанием.
Устные рассказы, записанные в Сибири, позволяют говорить о широком распространении запрета ругаться, сердиться, скандалить, сквернословить перед промыслом и в период охоты Ч согласно поверьям, хозяин зверей не выносит сквернословия и ограничивает число добываемых на охоте зверей.
Немало рассказов содержат описание обрядов, отправляемых после выхода из дома. Согласно охотничьей традиции, по пути следования к ухожью (участку, стоянке), а также на месте промысла, зверолов разжигал костерок Как правило, эти культовые действия осуществлялись в особых, сакрально отмеченных местах (типичные объекты: перекрестки лесных дорог, троп, перевалы, ущелья, скалы; гидрообъекты: озера, родники, пороги и т.д.). Об обычае угощения духов-хозяев упоминает Е. Косыгина. Ерусское население Тункинского края и особенно ясачные инородцы тоже строго соблюдают их, духов угощают все одинаково и непременно брызгая им водку из чашки травой или прямо поливая и произнося особый заговор (Косыгина, 1915, 25).
Функциональная направленность рассказов об обрядах - актуализировать воззрения о медведе как о хозяинеа тайги. Во многих устных рассказах медведьа назван хозяином, хозяином тайги. В целом проведение религиозных обрядов с призыванием различных духов, хозяина леса (лешего) перед выходом на охоту можно рассматривать как своего рода просьбу разрешить войти в иное пространство Ч владения хозяина тайги. Строго регламентированные ритуальные действия в пути следования и по прибытии на место отражают представления о пространственном переходе из одного мира в другой: выход на промысел русские рассматривали как переход из своего мира в чужой.
Таким образом, фольклорные мотивы ритуальных действий, связанных с подготовкой к промыслу, структурно соотносятся с обрядами жертвоприношений у русских, совершаемых по принципу дар / жертва Ч ответный дар (божества). Эти действия вписываются в общую модель жертвоприношений и соответствуют основному принципу (Уdu ut desФ Ч Удаю тебе, чтобы ты дал мнеФ, Удар должен быть вознагражденФ), о котором писал Л. Леви-Брюль (Леви-Брюль, 1930, 281-282).
аа В разделе Цикл рассказов об охоте на берложного медведя на основе анализа устных рассказов русских сибиряков выявляется система мотивов ритуальных действий, сопровождающих основные этапы охоты на медведя.
Среди устных рассказов об охоте на медведя можно выделить две тематические группы: 1) нарративы об охоте на медведя в берлоге во время его зимней спячки, или иначе Ч наа берложного медведя и 2) повествования об охоте на ходового медведя, т.е. об охоте на медведя вне берлоги. Как показало наблюдение над текстами, в основе всех значимых компонентов охоты на медведя, как на берложного, так и на ходового (различных ее способов), лежит единая семантическая система.
В результате анализа текстов выявляется общая доминантная мифологема в ритуале добывания медведя: медведь-тотем, медведь-человек. В культе медведя у русских Восточной Сибири можно обнаружить реликты культа умирающего и воскресающего зверя. Добыча медведя в берлоге предстает как перевод зверя из иного мира, маркируемого низом (берлога), в мир людей.
Берлога в мифологической традиции семантизируется как локус линого мира, она включена в комплекс жизнь Ц смерть. Берлога в народной культуре семантически уравнена с логовом смерти, это прослеживается в русских говорах Сибири: в Приленье, Приангарье, Забайкалье известны вариантыа сл. берлога сл. мерлога, мерлoг, мерлуга (ЛА; ФА ВСГАО). Слав. mer- СумиратьТ актуализирует идею смерти (ЭССЯ, 18, 101).
В этой трактовке охота, как и любой ритуал, представляет собой явление сакрального, определяющее взаимодействие людей/охотников и сакральных сил, ипостасью которых является медведь. Именно это и обусловливает ритуальность всех действий охотников при зимнем промысле медведя.
Параллели славянским представлениям в ходе исследования обнаруживаются в культурных традициях некоторых местных народов Сибири.
В устных рассказах представлены различные способы охоты на берложного медведя, применяемые сибирскими охотниками, особое внимание при этом уделено описанию одного из наиболее распространенных среди русских охотников Восточной Сибири способов охоты на берложного медведя Ч охоты на медведя на берлоге с заломом.
Как поясняется в устных рассказах, это охота, которая осуществляется при помощи двух и более скрещенных колов, всунутых в отверстие берлоги (цело, устье) для того, чтобы не дать быстро выскочить медведю из берлоги. Такой способ охоты считали более безопасным, чем охота без залома. В устных рассказах об этом способе охоты со всей отчетливостью проявляются мотивы тотемического почитания этого животного, находят отражение верования, обычаи, обряды, связанные с медвежьим культом.
На основании нарративов восстанавливается общая модель русской охоты на медведя в берлоге с заломом, выявляются доминирующие в нейаа устойчивые структурно-содержательные действия охотников, определяется их семантика. Значительное внимание уделено в текстах феномену табуации медведя, обусловленной традиционными представлениями о сверхъестественности медведя, а также Ч верой в материальность слова.
На основе наблюдения над вербальной традицией русских сибиряков в работе выявляются номинации медведя в народной среде. Как выяснилось, с медведем связана широчайшая сфера табуирования, что актуализирует сакральность этого животного. О медведе принято говорить, не называя его имени. Закон табу запрещает произносить слово медведь.
Как свидетельствуют рассказчики, русские старожилы Сибири избегают называть медведя его именем, чтобы не навлечь на себя беды. Нарушение запрета на имя медведя, как сообщается в некоторых нарративах, влечет за собой неудачу, в частности, в рыбном промысле. Согласно другим представлениям, произнесение имени медведь может повлечь за собой определенные изменения в погоде, вызвать бурю.
В охотничьих рассказах дается подробное описание и определяется мифологическая семантика основных этапов охоты на медведя с заломом.
В ряде повествований актуализируется мотив обязательного бужения зверя. Будили медведя Ч выбуживали Ч просовывали в берлогу шатину, жердушку, чтобы выманить его из берлоги, если сам он не идёт на охотника. Запрет убивать спящее животное врасплох связан с воззрениями о возможной мести с его стороны. У русских охотников Сибири представления о последствиях в случае убиения неразбуженного от сна зверя выражались в страхе подвергнуться преследованию со стороныа медведя. Вера охотников в возможность мести со стороны зверя основывалась на архаическом убеждении, что животное может быть воплотившимся божеством, которое видит, слышит и действует даже на расстоянии и сохраняет свое могущество после смерти тела, с которым был связан божественный дух (Тайлор, 2000, 414). Одной из древних мифологем, иллюстрирующих сакральное отношение к медведю и нашедших отражение в русском медвежьем фольклоре Восточной Сибири и Дальнего Востока, является запрет на произношение слова лубить по отношению к медведю. Вместо лубить используется табуированная лексика: добыть (добывать), спромышлять, взять (брать), решить (порешить), уронить, заломить, удорожить, завалить, утoчь, запeжить, заткнуть, ударить и др. слова, в семантическом поле которых содержится значение убить. Типологически сходные верования, запрещающие в отношении медведя произносить сл. убить, зафиксированы у некоторых коренных народов Сибири.
Следующий этап рассматриваемого способа охоты заключался в совершении охотниками ритуальных действий и произнесении извинительных речей над убитым и вытащенным из берлоги зверем. Типичным для большого класса нарративов является мотив ожного указания на чужого как на виновника смерти медведя, чаще - на человека другой этнической принадлежности, что нашло отражение в лаконичных словесных формулах, кратких ритуальных диалогах, возгласах императивно-магического характера (Не мы убили, авенки тебя убили). Русские снимают с себя вину и перекладывают ее на людей другого этноса, обычно на бурят, тунгусов, якутов. Цель такого убеждения Ч вызвать у медведя благорасположение к охотнику. Возможно, этот обычай русские заимствовали у коренных народов Сибири. Известно, что такая же формула типа: не я, а кто-то, в которой выражается идея отрицания истинного виновника, отмечена у бурят, эвенков, якутов и др. В основе перечисленных формул лежат архаические представления о боязни мести со стороны поверженного медведя.
В русских охотничьих рассказах находит отражение обряд выпускания души из тела добытого животного. Представление о медведе как о существе, имеющем душу, хорошо иллюстрируют ритуальные акции русских охотников Ангаро-Ленского бассейна, Нижней Тунгуски, Забайкалья в отношении поверженного животного. Добыв зверя, медвежатники, по их словам, в первую очередь должны расколодить его, т.е. выпустить душу, для чего в пасть зверя вставляют специально сделанную деревянную расколодку - распор (жeреб/ жeреби /жeрeбий, пыж, зевкун). По представлениям охотников, после убиения медведя, вытащив его тело наружу, нужно было дать душе медведя спокойно покинуть тело.
Один из последующих этапов ритуала медвежьей охоты, отмечаемый в нарративах, Ч снятие шкуры с добытого медведя. Действие это семантизируется как раздевание (высвобождение человеческого тела из-под звериной оболочки), т.е. состоит в расстегивании и последующем снятии шкуры Ч шубы. Характерны и обозначения этого действия: оснимать, лобснимать зверя, расстегнуть шубу: надрезы сделашь, где пуговицы быдто, и расстёгивашь, расстёгивашь его, как пуговицы перебирашь. Эти ритуальные действия означают как бы принятие медведя человеческим коллективом (превращение медведя в человека, снятие различий между ними). Шкура считается шубой медведя, и снимается она так, как снималась бы одежда с человека. Древний человек верил, что животное после смерти воскресает и продолжает жить. Чтобы помочь оживлению зверя, необходимо было сохранить части его тела, кости, шкуру.
Если начало ритуала добывания медведя наполнено формами тайной магии, то его завершение приобретает масштаб общественно значимого события, сопровождается демонстративно-экстенсивными действиями и, как правило, предполагает коллективное участие деревни.
Одним из стабильных компонентов финальной части рассказов об охоте на берложного медведя является мотив совместной трапезы. Как повествуется в текстах, коллективное поедание медведя перерастает порой в шумное праздничное веселье. В Верхнеленском крае этот обычай предстает в более развернутой полисемиотической форме (лсозывать на голову Ч именно так он называется здесь). До недавнего времени этот обычай соблюдался в селениях, расположенных в верховьях р. Лены. Известно повсеместное поедание медвежьего мяса, которое в народных представлениях слывет как средство оживляющее, обновляющее, возрождающее (Хангалов, 1959, 25). В поедании различных частей тела медведя: сердца, печени, легкого, мяса и т.д., являвшихся в представлениях славян материализацией сакрального зверя-божества, можно проследить элементы теофагии (или богоядения) Ч так условно называют религиозные обычаи общения с божеством через вкушение его материальной субстанции (Токарев, 1993, 204).
Как выяснилось в результате наблюдения над устными рассказами, у русских Восточной Сибири голова добытого медведя окружалась целым комплексом обрядов. Особо обращают на себя внимание мифо-магические манипуляции с черепом животного, которые обнаруживают архаические смыслы, связанные с представлениями о возрождении добытого животного. У отдельных групп русских Сибири бытует обычай вывешивать головуа медведя на дерево, предварительно обернув ее прутьями, сделав опyтыш. Действия подобного рода имеют соответствия в культуре некоторых народов Сибири.
Как отмечается в нарративах, русскими Восточной Сибири соблюдался обычай бережного отношения к костям убитых животных и, в частности, медведя. Церемониальные правила предписывали разделывать тушу строго по суставам и сохранять кости целыми, при этом их желательно было подобрать в анатомическом порядке. В основе этого обряда лежит представление о возрождении животных, для осуществления которого необходимо сохранить в целости некоторые части тела животного. Несоблюдение запрета ломать кости убитых на охоте зверей влекло за собой, по народным представлениям, исчезновение зверя.
Таким образом, в устных рассказах данного тематического цикла берложная охота предстает в своем относительно архаическом виде вместе с мифо-магической составляющей. Особе значение в нарративах имеют мотивы ритуально-обрядовых действий, которые адресовались медведю как священному животному, существу высшего порядка (божеству), наделенному некими сакральными функциями.
О высокой степени жизнеспособности медвежьего культа свидетельствует то, что, согласно рассказам старожилов, в некоторых таежных селениях до сих пор охота окружена архаическими запретами и особыми правилами, регулирующими поведение охотника-медвежатника. Знания об этих традиционных предписаниях изустно передаются из поколения в поколение, иа звероловы относятся к ним как к священным.
В разделе Устные рассказы об охоте на ходового медведя определяется сюжетно-мотивный состав охотничьих рассказов данной тематической группы, реконструируются разнообразные способы добычи ходового медведя (медведя, находящегося вне берлоги /лна воле/), безвозвратно утраченные в других регионах страны: охота на приваду; охота на метляке/липочане/ручейнике; самоловный способ охоты:а) петлевой способ охоты; б) охота при помощи ловушек: охота наа медведя ямами (ямная охота), сжим, крест, кулёма, живоловушки с лопадной дверью (опаднaя ловушка, проскок), пасть, ловушка из дерева - качели - способ охоты с использованием чурки; охота при помощи так называемой балды Ч наконечника деревянной колотушки; охота на медведя при помощи ловушки гарaнты; охота плаучи,т.е. охота на бату; охота на овсах; охота с подхода; охота на убурах; охота по чернотропу; охота на отстое; охота с использованием острых колющих орудий: ножа, шара/ёжика (или шара из дерева, хлеба, березовой губы, тряпки) с вбитыми в него коваными иглами), скрученной в клубок тряпки с потаенными острыми железными иглами, ловчей доски Ч понoжей / наступника (доски с торчащими вверх заершенными гвоздями, которые ставилась на топтовище Ч медвежью тропу), башмака/муфты (выдолбленной колоды с вбитыми внутри штырями); охота на подвеске или на костылях; охота при помощи самострела Ч настороженного ружья, которое устраивали на медвежьей тропе; охота при помощи лука и стрелы Ч один из самых древних способов добычи медведя; охота в имки.
Данные способы охоты на медведя существовали до недавнего времени, знания о них с особой бережностью передавались от одного поколения к другому. Особенно эти охотничьи традиции были сильны в таежной части Сибири: столкновения с ходовым медведем здесь представляли особую опасность для жизни человека.
Известно, что ущерб, нанесенный медведем, часто оказывался весьма значительным. Об этом свидетельствуют многочисленные и письменные источники XVIII-XXI вв., в т.ч. публицистические статьи, заметки, зарисовки летописцев, путешественников, этнографов, фольклористов, писателей. Красноречивые факты отражены в летописи Иркутска за 1732 год. В ноябре месяце в Иркутске в Заморския ворота в палисаде вошел медведь и шел возле палисаду и вышел вон в Мельничныя ворота и жил за палисадом в чаще двое сутки, и у жителей по ночам от дворов свиней уносил (Летопись, 1902, 141). Об обилии постоянно встречаемых медведей на территории от Камчатки до низовьев Амура пишет А.Ф. Миддендроф. В один день, сообщает он, можно было встретить там от 10 до 20 медведей (Миддендроф, II, 90). Характерны дневниковые записи проф. Е.И. Шастиной, сделанные ею во время одной из экспедиций в селения Приленского края: Орленга Ч поселок охотничий. В каждом доме три, четыре, а то и пять хороших промысловых псов (Е). Почти на каждом доме висят две-три медвежьих шкуры. Медведей в приленских лесах во все времена было много, а в 1965 Ч особенно. Тогда вертолетчик, пролетая над Орленгой, заметил странное стадо каких-то больших животных. Спустившись ниже, он насчитал тридцать шесть медведей. Сразу за Орленгой расположилась экспедиция геологов. Летом 65 года медведи сожрали из них пять человек. Без ружья за деревню люди не выходят, говорят, что медведи воруют людей из окраины села (ЛАШ).
Подобные истории особенно широко распространены в среде русских старожилов края, они сыграли немаловажную роль в воссоздании образа дикой Сибири Ч глухого, гиблого места.
В устных рассказах данной тематической группы проявляется в большей степени утилитарное отношение к медведю как к смертельно опасному хищнику. Отраженная в нарративах жестокая изобретательность охотников-медвежатников была обусловлена суровыми жизненными обстоятельствами.
В четвертой главе Традиции изображения медведя в фольклорной прозе второй половины XX в. - нач. XXI в. выявляются и анализируются разновидности фольклорного образа медведя, сформированные в нарративах различных тематических циклов и групп.
В разделе Отражение реликтов медвежьего культа в прозаических жанрах несказочного характера анализируются фольклорные тексты, в которых дается описание форм мифо-магического использования отдельных частей тела медведя (лапы, клыки, когти, шкура, горловой хрящ, глаза и др.) в сфере быта, в обрядах хозяйственной и любовной магии, в народной медицине, на основе чего выявляется характер проявления отголосков тотемизма в повседневной жизни сибирских крестьян.
Среди устных рассказов выделяется цикл текстов об особом почитании медвежьей лапы у русского населения Восточной Сибири. Поразительно, что до сих пор лапы медведя можно было видеть почти в каждом дворе таёжного русского сибирского селения. Обращает на себя внимание и их количество, которое достигает в иных домах трех-четырех десятков. В сибирских селениях медвежью лапу обычно прибивают Ч прикосячивают Ч к местам Ч локативам, которые обладают высокой семиотической нагрузкой: дверям (как правило, для этой цели используют верхний косяк входной двери с наружной и внутренней сторон), матице (мотнe, потолuне, потолoчине). Медвежья лапа имеет, как показывают полевые фольклорные материалы, высокий сакральный статус. Рассказы русских Восточной Сибири выявляют ее многоплановую функциональность и семантику. Ее использовали в скотоводческих обрядах в качестве лечебного средства, при лечении коровы, когда нужно было снять опухоль с вымени животного. Использовалась медвежья лапа при лечении испуга, лихорадки, тифа, желтухи, сглаза и др. Подобные рассказы имеют повсеместную распространенность и удивительную устойчивость.
Медвежья лапа использовалась также и в социальнойа практике. Прежде всего, в семейной сфере: в некоторых русских селениях известно употребление медвежьей лапы в качестве магического средства, которое будто бы способно помирить поссорившихся супругов, усмирить гнев жены или мужа. Кроме этого считалось, что с помощью медвежьей лапы можно обнаружить преступника. Показателен в связи с этим упоминаемый в рассказах магический обряд сжигания медвежьей лапы с целью найти и покарать вора. Ее жгут в печке, следят: если она скоторочится, и у вора руку скоторочит. На этих поверьях основаны многочисленные былички и бывальщины.
В устных мифологических рассказах, записанных в Сибири, выявляется роль медвежьей лапы как мифо-магического средства, способного защитить животных от различных демонических существ. Ее хранение объясняется тем, что она - средство,а усмиряющее домового, дворового. Медвежью лапу вешали во дворе от домового, который беспокоил скотину, а положенная в подполье она имеет то же значение для кур (Попова и Виноградов, 82). В ходе исследования обнаруживаются схождения русских сибирских материалов с русскими материалами других регионов России.
В народных рассказах медвежья лапа часто семантизируется как оберег, который обеспечивает безопасность человека во время встречи с медведем. Е в лес вот идти за ягодам, за грибам ли, в корзинку положи медвежью лапу, тебе медведь на пути не встанет (ЛА).
В некоторых русских селениях Сибири медвежью лапу использовали несколько иначе: ее подвешивали коровам на шею. Русские крестьяне в Ангарске, как пишет Е.И. Титов, считали, что специальное назначенье лапы в том, что она Ч хранительница молочного скота Ч оленей, коров (Титов, 1923, 11). В некоторых местах Сибири отмечено представление о том, что медвежья лапа Ч хорошее средство от клопов, тараканов (Титов, 1923, 11).
Клык, когти. В русских народных рассказах Сибири отражено представление о когтях медведя как апотропейном средстве. Известно, что во многих русских старожильческих селениях Сибири охотник, который обнаружил берлогу, после совершения обряда коллективного поедания головы и мяса медведя, медвежий клык забирал себе. Клык медведя мог служить оберегом младенцев: его держали в зыбке Ч от озёва.
аа аЖир, сало. Медвежий жир считался хорошим средством лот вшей и худобы. Традиционным сознанием медвежьему салу приписываются магические свойства. Согласно некоторым мифологическим рассказам, оно атрибут колдуна, при помощи которого наводят порчу. В отдельных текстах обнаруживается продуцирующая семантика медвежьего сала, оно, по рассказам русских старожилов, способно предотвратить измену супругов. По сведениям Л.В. Черепнина, мазь, сделанная из медвежьего сала, будто бы защищала супругов от возможности взаимной измены.
Шкура медведя. Известно использование медвежьей шкуры в родинном обряде как средства, облегчающего роды. Бабы-то всё старалися на шкуре на медвежине рожать. Говорят, что так легче имям рожать (ЛА). Среди русского населения Восточной Сибири широко бытуют рассказы о целительных свойствах шкуры, шерсти медведя, в частности, об использовании шерсти от укуса змеи. Куда змея тычет, это место (т.е. место укуса) растирали подпаленной шерстью медведя.а
В русских народных рассказах, записанных в Сибири, выявляется роль медвежьей шерсти как мифо-магического средства, способного успокоить домового и обеспечить здоровье и приплод скота. В некоторых местах Сибири медвежью шерсть (шкуру) обыкновенно клали под подушку маленькому ребенку в качестве мифо-магической защиты.
Русским Сибири известна магическая роль медвежьей шкуры в обрядах вызывания дождя. Трясли медвежину, когда долго не было дождя, трясли. Он у нас Надька всё трясла. Мама скажет: Но, Надька, беги-ка потряси медвежину. Она побяжит потрясёт, ну и, глядишь, дождь пойдёт (ЛА). Ср. у юкагиров: чтобы вызвать бурю, шаманы верхнеколымских юкагиров трясли медвежью шкуру (Туголуков, 111). Хакасы верили, что лесли шкуру потрясти на улице, то поднимется ветер (Бутанаев, 2000, 66). Подобные поверья о магических свойствах шкуры медведя мотивируются представлениями космогонического характера.
Известно, что шерсти придается значение жизнесозидающей, рождающей силы. В культурных традициях русских актуализирована брачная символика медвежьей шкуры: прося родительского благословления, дочь становилась на колени на медвежьей шкуре (Гура, 169). Медвежью шкуру использовали как средство, исцеляющее от порчи. Для этого достаточно, как повествуется в одном из рассказов, накинуть ее наа лизуроченного.
Таким образом, собранный полевой фольклорно-этнолингвистический материал, данные архивных источников свидетельствуют, что у русских старожилов Восточной Сибири сохранилось почтительное отношение к отдельным частям тела медведя, которое мотивируется традиционным представлением о присутствии в них воздействующей силы священного животного. Такого рода поверья нашли отражение в устных рассказах, где дается описание мифо-магических действий, а также - в быличках и бывальщинах о случаях исцеления и спасения при помощи отдельных частей тела медведя.
В разделе Реалистическое описание в устных рассказах особенностей поведения и жизнедеятельности медведя определяется сюжетно-мотивный состав устных рассказов сибиряков об основных этологических (поведенческих) особенностях зверя, связанных с территорией его обитания, подготовкой животного к зиме, зимней спячкой и весенне-летним периодом его жизнедеятельности.
В данном разделе основное внимание уделено рассмотрению следующих сюжетов, обобщающих наблюдения людей над жизнью животного в дикой природе: Каждый медведь имеет свою территорию обитания; лМедведь осознанно выбирает место под берлогу; лМедведь готовит берлогу; лМедведь особым способом входит в берлогу: лотпятным следом, взадпятки/ вваливается в берлогу котом; Медведь переворачивается в середине зимы; лМедведь встает из берлоги, очищается от пробки, ревет; лМедведица относится к своим медвежатам как человеческая мать к своему ребенку и др.
В работе рассматриваются устные рассказы об обычае домашнего содержания и выращивания медвежат, широко распространенные среди русских Восточной Сибири. Эти повествования составляют большой текстовой корпус и позволяют детально воссоздать некоторые особенности этого обычая. На домашнем содержании, судя по имеющимся текстам, находились, как правило, медвежата, оставшиеся от добытой охотниками медведицы, в редком случае Ч случайно пойманные в тайге. Кроме общеупотребительных Ч домашние, домовые, дворовые, ручные Ч в отношении таких животных отмечены и другие именования: отъём, отъёмыш, отъёмок в значении Смедвежонок, отставший от материТ.а Известны отдельные случаи, когда домашнего медведя брали в тайгу на охоту в качестве мaнка, мaнного животного. Такой медведь мог служить помощником охотника, который использовал его для транспортировки продуктов в тайгу (Элиасов, 255). Обычай домашнего содержания медвежат у русских сибиряковобнаруживает параллели в других этнокультурных традициях.
Существенной чертой русских народных рассказов данной тематики является то, что в них отражены две традиции изображения домашних медвежат: изображение одичание домашнего животного и традиция его очеловечивания. Мотив одичания медвежат разрабатывается как превращение домашнего медвежонка в дикого. Очеловечивание медведя, как правило, реализуется в следующих устойчивых мотивах.
1) мотив грудного вскармливания медвежат женщиной.
Случаи вскармливания медвежат женщиной засвидетельствованы также у русских других регионов страны. Как сообщает М.Е. Шереметова, в Калужской губернии бывало, что медвежонка, рожденного в неволе, женщина кормила грудью (Шереметова, 62). Аналогичный обычай отмечен у некоторых народов Евразии. У айнов, по данным Б. Пилсудского, также малых медвежат кормят грудью женщины (Пилсудский, 83-84). То же самое зарегистрировано у нивхов (Крейнович, 1969, 101).
2) мотив отношения к медведю как к ребенку (в ряде повествований описываются случаи, когда медвежата как дети спали в одной постели с человеком).
3) мотив совместного воспитания медвежат и детей.
Согласно традиционным представлениям об очеловечиванииа медведя, в рассказах подобного рода как бы снимаются различия между зверем и существом разумным, природой и человеком, актуализируется идея преодоления дикого, его очеловечивания.
В таких рассказах часто делается акцент на теме медвежата как дети, мотив человеческого в звере усиливают и некоторые стереотипы изображения таких медвежат: у животных не пасть, а рот, ртишка, не рёв, а плач, не когти, а пальцы, не лапы, а руки, ноги, а сам медвежонок Ч не зверь, а ребенок, т.е. тем самым снимается противопоставление человек/зверь. Многие нарративы воспроизводят традиционное представление о медвежатах-лдетях, наделенных человеческими чувствами (способность к переживаниям, страданиям, состраданию, способность плакать), в них подробно описываются человеческие эмоции зверят.
В сибирском материале имеется группа текстов, повествующих о разумной, схожей с человеческой, деятельности медвежат, об их умении подражать человеку. В них обычно детализируются потешные сцены, в которых действия зверя изображаются как действия человека: медвежонок подманивает кур, подражает хозяйке, кормящей кур зерном,лкормит кур и давит их; медвежонок пляшет; медвежонок подобно человеку копает картошку; медвежонок катает пустые бочки; медвежонок балуется;а медвежонок играет с детьми в прятки; медвежонок купает собаку и обмазывает её глиной; медвежонок давит поросят; выросший медведь мерится с человеком силой.
Характерно, что в недавнем прошлом во многих местах Восточной Сибири приречных медвежат (медвежат, выращенных в приречных селениях) использовали в развлекательных целях, их специально держали для плавания на барже (корабле/паузках). Известно, что их плавили по некоторым сибирским рекам: Ангаре, Енисею, Лене, по оз. Байкал на пароходах, баржах, паузках с целью Ч развлечь народ. По словам приленских информантов, медвежат старались брать в дальние рейсы: от Киренска, Усть-Кута до Якутска и дальше Ч коротать время. Медведей часто лнарочи продавали на баржи народ веселить (ФА ВСГАО).
Таким образом, судя по устным рассказам, обычай домашнего содержания и выращивания медвежат бытовал во многих местах Сибири, притом до недавнего времени. Кроме того, данные экспедиционных материалов позволяют подробнее узнать и о способах содержания русскими медвежат в домашних условиях, наиболее распространенными являются три способа: на воле (лбез привязи), на цепи и в клетке. Изоляция в клетке, как правило, распространялась на нападных медвежат, которые отличались агрессивным характером: кусались, царапались, нападали на человека и на домашних животных. Иногда самым злым, нападным медведям подпиливали клыки, но на волю все же боялись отпускать. Особенно это касалось тех медвежат, которые попробовали сыроемясо. Содержание медведя в клети было издавна известно славянам. Славянский обычай содержания медведя в клети сопоставим с некоторыми структурными элементами медвежьего праздника (Воронин, 73), бытовавшего у некоторых народов Евразии, в частности у айнов. Айны воспитывают медвежат в особых срубах или клетках, кормят их до возраста отваренной рыбой и нерпой, клеть укутывают на зиму соломойЕ (Ядринцев, 1890, 105). То же зафиксировано у нивхов (Крейнович, 90-91), у ороков, ульчей,а орочей (Васильев, 1948, 94).
Обычай содержания и выращивания медведя в домашних условиях, отмеченный у русских Сибири, несомненно, есть остаток языческого медвежьего культа, позднее, возможно, принявший форму развлечения, потешных игрищ. Он мог сохраниться в условиях архаического быта, в основе которого лежит древний тип хозяйствования - охота.
Раздел Образ обрученного медведя в нарративных текстах посвящен наблюдению над устными рассказами русских сибиряков об обычае обручения домашнего медведя, который бытовал у русских Сибири до недавнего времени. Сл. обручение означает, по данным Л.Е. Элиасова, приучение медведя ходить с обручем на шее, к которому привязана чурка (Элиасов, 255). Именем обручник называли человека, непосредственно занимающегося обручением медведя. Цель Ч научить медведя выполнять команды человека, сделать его ручным. По рассказам русских старожилов Приленья, еще совсем недавно в селениях Верхней Лены охотники обручаи медведей. Обычай обручения медведя, по сведениям Л.Е. Элиасова, бытовал в Забайкалье (Элиасов, 255). Такого медведя, пишет ученый, называют обрyчник, т.е. медведь с обручем на шее (там же, 255), обрученный медведь. Согласно полевым материалам, сибирские охотники обрученного медведя иногда использовали на охоте в качестве мaнного животного: приученное животное служило своего рода приманкой для других медведей. Считалось, что обрученным мог быть только тот медведь, которого брали домой еще медвежонком.
Обручение медведя в некоторых местах Сибири имело характер промысла. В памяти старожилов сохранилось немало имен обручников Ц людей, владеющих мастерством обручения медведя. В ряде текстов сообщается о некоторых особенностях этого ремесла, в частности, указывается на сложность и трудоемкость обручения. Как отмечается в устных рассказах, процесс обручения медведя требовал от медвежатников знаний поведенческих особенностей зверя, терпения, сноровки мастера, он был сопряжен с довольно большими временными затратами. Промысел этот часто передавался из поколения в поколение, от отца к сыну. В некоторых семьях называют несколько колен наследственности этого ремесла. Дети обручника с раннего возраста приобщались водить медведей. Характерны и игры детей в семье обручника: мальчик лет семи сажал на медвежью цепь младшего брата (он падал на четвереньки), кричал на него, погонял его талиновым прутьём, изображая обручника.
В данном разделе выявляется характер взаимосвязи обычая обручения медведя и медвежьей комедии Ч одной из древних форм народных игрищ, корни которой уходят в первобытную культуру, связанную с медвежьим культом. Как известно, медвежья комедия представляла собой сложный акционально-вербальный комплекс, центральным звеном которого являлась прежде всего пляска медведей и подражание их разным действиям человека, что они выполняли по требованию поводчика, под его шутки и прибаутки (Шереметева, 61).
Явление обручения медведя обнаруживает сходство с обычаем вождения медведя по селу, их следует рассматривать как явления, изначально обусловленные культовыми причинами.
Переход обряда в игру - общий процесс, прослеживаемый на целостных обрядовых комплексах. Названные обряды продолжали бытовать с ослаблением, а затем и почти полным забвением магического смысла. Доминантной функцией становилась эстетическая, и действиеа воспринималось уже как увеселение, веселое праздничное гулянье.
Как отмечается в нарративах, и ручному медведю, и его вожаку, обручнику, приписывались знаки сверхъестественности, что свидетельствует о признании в народной среде божественной сути этого зверя. В русской традиционной культуре вожака, медведчика, показывающего медведя, также считали обладателем сверхъестественных способностей. Функционально он обнаруживает соотнесенность со знахарем или колдуном: медведчик мог, по народным воззрениям, определить колдуна/колдунью; мог исцелять больного.
Русский обычай обручения медведя, отмеченный в Сибири, порожден архаической культурой, в основе его лежит почитание медведя как тотемного животного. Обычай обручения медведя представляет собой рудиментарную форму медвежьего праздника. Образ обрученного медведя, сформировавшийся в устных рассказах данного сюжетно-тематического цикла, воплощает в себе традиционное представление о медведе как о священном животном, обладающем природной общностью с человеком.
В заключении формулируются основные выводы и подводятся итоги исследования.
Исследование разнообразных (в том числе историко-генетических и культурно-семантических) аспектов культа медведя в традиционной культуре русских старожилов Восточной Сибири, проведенное на основе анализа ряда мифологических, фольклорных, этнографических и лингвистических материалов, показывает, что в целом он является сложной синкретичной системой представлений и обрядов, имеющей длительный период исторического развития.
Развитию охотничьего промысла и связанных с этим занятием поверий, обычаев и обрядов в среде русских старожилов Сибири способствовали особенности их происхождения (в ХVП-ХVШ вв. преобладали севернорусские выходцы), подходящие природные условия Ч окружение лесными массивами и культурный контакт с местными народами, обусловивший явление культурной интерференции.
Поверья, обряды и обычаи, традиционные запреты, связанные с культом медведя, находят отражение в традиционной вербальной культуре русских сибиряков, особенно полно Ч в произведениях повествовательного фольклора.а
Анализ устных народных рассказов о медведе, бытовавших у русских старожилов Восточной Сибири, обнаруживает сложный комплекс представлений о нем как о священном (сакральном) животном. Отношение к нему, как и ко всему сакральному, в традиционной культуре русских амбивалентно: с одной стороны, оно ритуализированное, т.е. в рудиментарных представлениях русских о медведе мы обнаруживаем отношение к нему как к божеству, а с другой Ч профанно-бытовое, основанное на естественном поведении зверя и человека в природных условиях.
В связи с этим в фольклорно-мифологической традиции можно отметить два направления в формировании представлений, связанных с этим образом. С одной стороны, медведь является одним из культово почитаемых образов (доминирующим фактором в этом обстоятельстве является бытующая в представлениях таежных народов Северной Евразии идея тождества человека и медведя) с сакральными характеристиками, с другой стороны, он наделяется негативными чертами (связь с хтоническим миром, деструктивные функции образа).
Переходную стадию антропоморфизации образа медведя представляет ритуально-мифологическая идея оборотничества, которая характерна для ранних этапов развития любого общества. Этиологический мотив происхождения медведя от человека является универсальной мифологемой среди поздних вариантов мифологических рассказов о медведе и, таким образом, свидетельствует о позднем характере происхождения культа медведя у русских.
Полевые исследования последних десятилетий дают представление о медвежьем фольклоре русских старожилов Восточной Сибири как оа целостной культурной системе, все еще актуальной и востребованной. Рассказы о медведе до сих пор пользуются большой популярностью. С ним связаны обрядовые действия, верования, приметы, в которых тесным образом переплетаются христианские и языческие черты. Об этом повествует множество мифологических рассказов, многие из них которых имеют высокохудожественную форму.
В устной мифологической прозе наиболее ярко воплотились мифопоэтические представления русских сибиряков о медведе. Одна из основных мифологем, характерных для медвежьей прозы, Ч идея уподобления медведя человеку Ч реализована в большинстве сюжетно-тематических циклов. Среди них один из наиболее популярных - цикл нарративов о случаях неожиданного столкновения человека с медведем. В пределах этого цикла обнаруживается целый ряд сюжетов, различающихся составом персонажей и мотивом исхода встречи. Отношение медведя к человеку может варьироваться от враждебного до дружелюбного, дружественного. В ряде сюжетов посредством фантастического вымысла воплощается мечта таежных русских о желаемых, доброжелательных, почти товарищеских взаимоотношениях могущественного хищника, хозяина тайги и человека (рассказы о том, как медведь просит женщину/девушку/мужчину вытащить из лапы занозу или застрявшую в горле кость.).
Значительное место среди мифологических рассказов о медведе занимают сюжеты об особом отношении медведя к женщине. Сюжет о сожительстве медведя с женщиной, зафиксированный в среде русских сибиряков, является международным и отражает веру в возможность чудесного брака со зверем, представляющую собой особую форму проявления тотемического культа.аа
Наряду с мифологическими нарративами в работе наиболее подробно рассмотрены легенды и реалистические рассказы на медвежью тему. Как показал анализ фольклорного материала, широко распространенными среди русских Восточной Сибири являются этиологические легендарные сюжеты: о превращении Богом человека в медведя; о лишении Богом медведя прихватного (большого) пальца и др.
Обширный массив медвежьего повествовательного фольклора составляют устные рассказы реалистического характера различной тематики: об охоте на медведя, об этологических (поведенческих) особенностях животного, о содержании медведя и медвежат в домашних условиях, об обычае обручения медведя, о календарных обрядах и праздниках, об обрядах хозяйственной магии, о народной медицине. Однако в ходе наблюдения стало очевидным, что многие из этих нарративов имеют мифологический подтекст, обусловленный устойчивостью в народной среде традиционных представлений, связанных с культом медведя.
Как удалось установить в процессе исследования, отдельные тематические группы и циклы устной прозы о медведе включают в себя повествования различной жанровой принадлежности. Так, тематическая группа фольклорных текстов о формаха мифо-магического использования отдельных частей тела медведя (лапы, клыки, когти, шкура, горловой хрящ, глаза и др.) в повседневной жизни сибирских крестьян (в сфере быта, в обрядах хозяйственной и любовной магии, в народной медицине) представлена и устнымиа рассказами, в которых дается описание мифо-магических действий, и быличками/бывальщинами о случаях исцеления и спасения при помощи лапы, клыков, шкуры медведя; цикл рассказов о столкновении человека с медведем также включает в себя и реалистические рассказы, и мифологические (былички и бывальщины); тематическую группу нарративов о человеческом происхождении медведя составляют и этиологические легенды (сюжет о превращении Богом человека в медведя), и мифологические рассказы (бывальщины, в которых повествуется о случаях оборотничества - превращения людей в медведей в результате совершения ими магических действий).
Само обилие выявленных в ходе исследования сюжетно-тематических групп и циклов повествовательного фольклора о медведе и их активное бытование в недавнем прошлом свидетельствует о том, насколько важное место занимает образ медведя в традиционной культуре русских сибиряков. Как показало наблюдение над региональной традицией устной медвежьей прозы, разновидности фольклорного образа медведя, создаваемые в различных жанровых системах несказочного характера, своеобразно и разносторонне отражают эмпирические народные знания и мифологические представления о нем как о тотемном животном.
В Приложении публикуются тексты устных народных рассказов русских старожилов Восточной Сибири о медведе, записанные в период с 1980 г. по 2011 г. Они служат иллюстрацией к основным положениям диссертации и содержат наряду с широко распространенными уникальные сведения о медвежьем культе русских Сибири.
СПИСОК ПУБЛИКАЦИЙ ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИОННОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
Статьи в ведущих рецензируемых научных журналах,
рекомендованных ВАК:
- Медведева, Г.В. Характер репрезентации традиционной вербальной культуры в "Словаре говоров русских старожилов Байкальской Сибири" / Г.В. Медведева // Вестник Бурятского государственного университета. Серия Филология. Ч Улан-Удэ, 2010. Ч Вып. 10. Ч С. 293 Ч 299. Ча 0, 4 п.л.
- Медведева, Г.В. Реликтовые формы медвежьего культа у русских Восточной Сибири (по материалам народной прозы 1980-2011 гг.) / Г.В. Медведева // Вестник Бурятского государственного университета. Серия Филология. Ч Улан-Удэ, 2010. Ча Вып. 10. Ч С. 214 Ч 219. Ч 0,38 п.л.
- Медведева, Г.В. Традиционная вербальная культура как основа иллюстративного корпуса Словаря говоров русских старожилов Байкальской Сибири / Г.В. Медведева // Вестник ЦМО МГУ. Филология. Культурология. Педагогика. Методика. Ч М., 2010. Ч № 4. Ч С. 7 Ч 12. Ч 0,38 п.л.
- Медведева, Г.В. Особенности иллюстративного фонда Словаря говоров русских старожилов Байкальской Сибири / Г.В. Медведева // Вестник Челябинского государственного университета. Серия Филология. Ч Челябинск, 2010. Ч Вып. 48. Ч С. 84 Ч 95. Ч 0,75 п.л.
- Медведева, Г.В. Фольклорно-этнографические основы Словаря говоров русских старожилов Байкальской Сибири / Г.В. Медведева // Мир науки, культуры, образования. Ч М., 2010. Ч № 6. - Ч. 1. Ч С. 6 Ч 12. Ч 0,44 п.л.
- Медведева, Г.В. Образ медведя в русской народной прозе Восточной Сибири (по материалам фольклорных экспедиций 1980-2010 гг.) // Мир науки, культуры, образования. Ч М., 2010. Ча № 6. - Ч. 3. Ч С. 2 Ч 12. Ч 0,69 п.л.
- Медведева, Г.В. Народные рассказы о домашнем содержании медведя (по материалам фольклорных экспедиций 1980-2011 гг.) / Г.В. Медведева // Мир науки, культуры, образования. Ч М., 2011. Ч № 5. Ч С. 5 Ч 17. Ч 0,8 п.л.
- Медведева, Г.В. Охота на медведя в Сибири. Структура и семантика ритуала (по материалам народной прозы 1980-2011 гг.) / Г.В. Медведева // Мир науки, культуры, образования. Ч М., 2011. Ч № 5. Ч С. 22 Ч 36. Ч 0,8 п.л.
- Медведева, Г.В. Русская охота на медведя в Восточной Сибири (по материалам народной прозы 1980-2010 гг.) / Г.В. Медведева // Традиционная культура. Ч М., 2011. Ч № 1. Ч С. 86 Ч 98. Ч 0,81 п.л.
Монографии:
- Медведева, Г.В. Русская охота на медведя в Восточной Сибири в фольклорном и этнолингвистическом освещении / Г.В. Медведева // Иркутск: ООО Репроцентр АI, 2002. Ч 338 с. Ч 21,25 п.л.
- Медведева, Г.В. Охота на медведя (по материалам народной прозы русских старожилов Восточной Сибири) / Г.В. Медведева // Иркутск: ООО Репроцентр АI, 2003. Ч 240 с. Ч 15 п.л.
- Медведева, Г.В. Медвежий культ и отражение его в устной народной прозе русских старожилов Восточной Сибири: семантика, сюжетно-мотивный фонд нарративов, номинации / Г.В. Медведева // Иркутск: ООО Репроцентр АI, 2010. Ч 545 с. Ч 34,01 п.л.
Публикации текстов и словарей:
- аМедведева, Г.В. Сказки Дмитрия Асламова. Сборник сказок / Г.В. Медведева, Е.И. Шастина // Иркутск: Восточно-Сибирское кн. изд-во, 1991. Ч 211 с. Ч 6,5 п.л.
- аМедведева, Г.В. Рождественская ночь. Сборник: составление, предисловие, очерки, подготовка текстов и комментарии автора / Г.В. Медведева // Иркутск: Восточно-Сибирское кн. изд-во, 1994. Ч 26,25 п. л.
- Афанасьева-Медведева, Г.В. Словарь говоров русских старожилов Байкальской Сибири / отв. ред. Ф.П. Сороколетов / Г.В. Афанасьева-Медведева // СПб.: Наука, 2006. Ч Т. 1. Ч 576 с. Ч 36 п.л.
- Афанасьева-Медведева, Г.В. Словарь говоров русских старожилов Байкальской Сибири / отв. ред. Ф.П. Сороколетов // Г.В. Афанасьева-Медведева // СПб.: Наука, 2007. Ч Т. 2.Ч 656 с. Ч 41 п.л. а
- Афанасьева-Медведева, Г.В. Словарь говоров русских старожилов Байкальской Сибири / отв. ред. В.М. Гацак, Ф.П. Сороколетов / Г.В. Афанасьева-Медведева // СПб.: Наука, 2008. Ч Т. 3. Ч 672 с. Ч 42 п.л. а
- Афанасьева-Медведева, Г.В. Словарь говоров русских старожилов Байкальской Сибири / отв. ред. В.М. Гацак, Ф.П. Сороколетов / Г.В. Афанасьева-Медведева // СПб.: Наука, 2008. Ч Т. 4. Ч 656 с. Ч 41 п.л.
- Афанасьева-Медведева, Г.В. Словарь говоров русских старожилов Байкальской Сибири / отв. ред. В.М. Гацак, С.А. Мызников / Г.В. Афанасьева-Медведева // Иркутск: ООО Репроцентр АI, 2010. Ч Т. 5. Ч 544 с. Ч 34,62 п.л.
- Афанасьева-Медведева, Г.В. Словарь говоров русских старожилов Байкальской Сибири / отв. ред. В.М. Гацак, С.А. Мызников / Г.В. Афанасьева-Медведева // Иркутск: ООО Репроцентр АI, 2010. Ч Т. 6. Ч 656 с. Ч 41 п.л.
Публикации в научных журналах и сборниках:
- Афанасьева, Г.В. Особенности интерпретации сказочной традиции на современном этапе ее бытования / Г.В. Афанасьева // Проблемы нравственно-психологического содержания ва литературе и фольклоре. Ч Иркутск, 1986. Ч С. 166 Ч 174. Ч 0,5 п.л.
- Афанасьева, Г.В. Сказочник Тункинской долины / Г.В. Афанасьева // Сибирь. Ч Иркутск, 1986. Ч № 5. Ч С. 120 Ч 127. Ч 0, 43 п.л.
- Афанасьева, Г.В. Сказки Д.С. Асламова / Г.В. Афанасьева // Сибирь. Ч Иркутск, 1987. Ч № 1. Ч С.118 Ч 127. Ч 0, 62 п.л.
- Афанасьева, Г.В. Сказительские школы в фольклоре (к постановке вопроса) / Г.В. Афанасьева // Четвертые Алексеевские чтения. Мат-лы науч. межвузовской конф-ции, посв. памяти М.П. Алексеева и 70-летию Иркутского госуниверситета 3-5 октября 1988. Ч Иркутск, 1987. Ч С. 85 Ч 97. Ч 0,2 п.л.
- Медведева, Г.В. Школы сказочников в Восточной Сибири (К проблеме Уучитель и ученикФ в сказительском искусстве) / Г.В. Медведева // Актуальные проблемы сибирской фольклористики. Межвузовский сб. науч. трудов. Ч Иркутск, 1991. Ч С. 30 Ч 42. Ч 0,5 п.л.
- аМедведева, Г.В. Русские номинации колдуна / колдуньи с тюркским элементом IR-. Соотнесенность персонажа со змеема (на материале русских мифологических рассказов Восточной Сибири) / Г.В. Медведева // Традиционный фольклор в полиэтнических странах. Мат-лы II Междунар. науч. симпозиума УБайкальские встречиФ. Ч Улан-Удэ, 1998. - С. 158 Ч 161. Ч 0,2 п.л.
- аМедведева, Г.В. Асимметрия в структуре образа колдуна, колдуньи как проявление демонической сущности персонажей / Г.В. Медведева // Теория литературы в школе: Межвуз. сб. науч. трудов. Ч Иркутск, 1999. Ч С. 3 Ч 12. Ч 0,6 п.л.
- аМедведева, Г.В. Именования персонажа с элементом SOB-. Мотив жертвы знахаря в мифологических рассказах русских Восточной Сибири / Г.В. Медведева // Русский национальный язык и его функционирование на территории Восточной Сибири и Дальнего Востока в конце XX века: Сб. науч. трудов. - Иркутск, 1999. - С. 111 Ч 121. Ч 0,7 п.л.
- Медведева, Г.В. Русские мифологические рассказы о медведе / Г.В. Медведева // Народная культура Приангарья. - Иркутск, 2001. Ч Вып. 1 Ч 2. Ч С. 123 Ч 133. Ч 0,6 п.л.
- Медведева, Г.В. Магическая сила знахаря в представлениях русских Восточной Сибири / Г.В. Медведева // Народная культура Приангарья. Ч Иркутск, 2001. - Вып. 1 Ч 2. - С. 133 Ч 141. Ч 0,5 п.л.
- Медведева, Г.В. Традиционная охота бурят на байкальскую нерпу / Г.В. Медведева // Народная культура Приангарья. Ч Иркутск,а 2001.Ч Вып. 3 Ч 4. Ч С. 56 Ч 63. Ч 0,5 п.л.
- Медведева, Г.В. Образ хомутника в русских мифологических рассказах Восточной Сибири. Семантика хомута / Г.В. Медведева // Мат-лы междунар. науч.-методич. конф-ции УРусский язык: вопросы теории и инновационные методы преподаванияФ в 3-х частях. Ч Иркутск, 2001. Ч Ч. II. Ч С. 152 Ч 164. Ч 0,5 п.л.
- Медведева, Г.В. Русский медвежий фольклор Восточной Сибири. Рассказы о домашнем содержании медвежат / Г.В. Медведева // Народная культура Сибири: Мат-лы Х науч.-практич. семинара Сибирского регионального вузовского центра по фольклору. Ч Омск, 2001. Ч С. 136 Ч 143. Ч 0,5 п.л.
- Медведева, Г.В. Реликтовые формы медвежьего культа у русских Восточной Сибири (по материалам фольклорно-этнографических экспедиций 1978-2001 г.г.) / Г.В. Медведева // Народная культура Приангарья. Ч Иркутск, 2001. Ч Вып. 3 Ч 4. - С. 48-56 Ч 0,5 п.л.
- Медведева, Г.В. Русская охота на медведя в Сибири / Г.В. Медведева // Известия. Ч Иркутск, 2002. - Вып. 1. - С. 105 Ч 124. Ч 1,5 п.л.
- Медведева, Г.В. Ленская сказочница / Г.В. Медведева // Народная культура Приангарья. Ч Иркутск, 2002. Ч Вып. 3 Ч 4. Ч С. 90-99. Ч 0,5.
- Медведева, Г.В. Образ медведя в русской народной прозе Восточной Сибири (по материалам фольклорных экспедиций 1980-2005 гг.) / Г.В. Медведева // Сибирь в контексте российских перемен: исторический опыт, традиции и проблемы современности (мат-лы регион. науч.-практич. конф-ции, посв. памяти профессора В.И. Дулова и его ученика профессора В.Г. Тюкавкина) в 2-х кн. Ч Иркутск, 2005. Ч Кн. 1. Ч С. 15 Ч 21. Ч 0,44 п.л.
- Медведева, Г.В. О словаре говоров русских старожилов Байкальской Сибири / Г.В. Медведева // Сибирь. - Иркутск, 2005. - № 5. - С. 205 Ч 223. Ч 1,19 п.л.
Авторефераты по всем темам >>
Авторефераты по филологии