САТИРИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ ПОМЕЩИКОВ В ПОЭМЕ Н.А. НЕКРАСОВА «КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО»
САТИРИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ ПОМЕЩИКОВ В ПОЭМЕ Н.А. НЕКРАСОВА «КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО»
А если и действительно
Свой долг мы ложно поняли
И наше назначение
Не в том, чтоб имя древнее,
Достоинство дворянское
Поддерживать охотою,
Пирами, всякой роскошью
И жить чужим трудом…
Н. А. Некрасов. Кому на Руси жить хорошо
К классическому приему — путешествие литературного героя, — с целью показать различные слои населения, многообразие кар246 тин русского быта в различные исторические периоды обращались
Подтянутой губернии,
Уезда Терпигорева,
Пустопорожней волости,
Из смежных деревень —
Заплатова, Дырявина,
Горелова, Неелова.
Неурожайка тож
берут за точку отсчета свое житье-бытье, а вольготно живущими считают стоящих над ними, верхушку иерархической лестницы — помещика, попа, чиновника, вельможного боярина, министра государева и даже самого царя. Причем в поэме мы встречаем поэтическое обобщение классовых врагов крестьянина, сделанное от лица самого труженика:
Работаешь один,
А чуть работа кончена,
Гляди, стоят три дольщика:
Бог, царь и господин.
Н. А. Некрасов вдребезги разбивает идиллические представления о якобы отеческом отношении помещиков к своим крестьянам и о «великой любви» крепостных к своим господам. Некоторые образы помещиков изображены в поэме отдельными штрихами (пан Глуховский, Шалашников) либо в эпизодах, другим посвящает целые главы поэмы (Оболт-Оболдуев, князь Утятин) и «дает им слово», чтобы читатель мог сам убедиться, кто перед ним, и соотнести свое мнение с точкой зрения крестьян-правдоискателей, реально оценивающих явление на основе своего богатого жизненного опыта.
Характерно, что и в эпизодах, и в «исповеди» Оболта-Оболдуева — его рассказе о своей «дореформенной» жизни всех господ объединяет безнаказанность, вседозволенность, взгляд на крестьян, как на неотъемлемую собственность, не имеющую права на собственное «Я».
"решился я
Содрать с вас шкуру начисто", —
заявил мужикам помещик Шалашников. И далее рассказчик отмечает:
Отменно драл Шалашников.
А вот как описываются другие помещики:
Вольничал, бражничал, горькую пил.
Жадный, скупой, не дружился с дворянами,
Только к сестрице езжал на чаек;
Даже с родными, не только с крестьянами,
Был господин Поливанов жесток;
Дочь повенчав, муженька благоверного
Высек — обоих прогнал нагишом,
В зубы холопа примерного,
Якова верного,
Походя дул каблуком.
***
Пан [Глуховский] усмехнулся: «Спасения
Я уж не чую давно,
В мире я чту только женщину,
Золото, честь и вино.
Жить надо, старче, по-моему:
Сколько холопов гублю,
Мучу, пытаю и вешаю,
А поглядел бы, как сплю!"
Помещик Оболт-Оболдуев с тоской вспоминает о прошлом:
Ни в ком противоречия,
Кого хочу — помилую,
Кого хочу — казню.
Закон — мое желание!
Кулак — моя полиция!
Удар искросыпительный,
Удар зубодробительный,
Удар скуловорррот!
В предчувствии перемен, связанных с предстоящей реформой, помещик спохватывается: сейчас не время «затягивать вожжи», лучше прослыть этаким либералом, заигрывая с народом. Потому он
Глотнул — и мягким голосом
Сказал: «Вы сами знаете,
Нельзя же и без строгости?
Но я карал — любя.
Порвалась цепь великая —
Теперь не бьем крестьянина,
Зато уж и отечески
Не милуем его.
Да, был я строг по времени,
А впрочем, больше ласкою
Я привлекал сердца.
Но рассказы о том, как он, сберегая «духовное родство», по великим праздникам «христосовался сам» со всей вотчиной, как крестьяне видели в нем благодетеля и несли вместе с оброком его семье, не обманут крестьян, не заставят их поверить в пресловутую формулу официальной народности — слишком велик их реальный опыт общения с господами — благодетелями. Как бы ни снимали они шапки перед «их милостью», как бы уважительно ни стояли перед ним «до особого разрешения», помещик Оболт-Оболдуев выглядит перед ними уменьшительно-карикатурно:
Помещик был румяненький,
Осанистый, присадистый,
Шестидесяти лет;
Усы седые, длинные,
Ухватки молодецкие,
Венгерка с бранденбурами,
Широкие штаны.
Гаврило Афанасьевич,
Должно быть, перетрусился,
Увидев перед тройкою
Семь рослых мужиков.
Он пистолетик выхватил,
Как сам, такой же толстенький,
И дуло шестиствольное
На странников навел.
Какой-то он ненастоящий, ненатуральный — может, потому, что и речи его не искренни, и либеральность показная, как дань времени? И сама фамилия Оболта-Оболдуева говорящая с одной стороны, фамилия-прозвище, а с другой стороны, прозрачный намек на его татарское происхождение. Этот русский барин в начале разговора с крестьянами хочет «подвести идеологическую базу» под свое господство, объясняя,
Что значит слово самое:
Помещик, дворянин,
рассказывая о своем родословном дереве. Он всерьез гордится упоминанием своих предков в старинных русских грамотах:
…гласит
та грамота: «Татарину
Оболту-Оболдуеву
Дано суконце доброе,
Ценою в два рубля;
Волками и лисицами
Он тешил государыню,
В день царских именин
Спускал медведя дикого
С своим, и Оболдуева
Медведь тот ободрал.
Или в другой грамоте:
«Князь Щепин с Васькой Гусевым
(Гласит другая грамота)
Пытал поджечь Москву,
Казну пограбить думали,
Да их казнили смертию."
Не вникая в тонкости геральдики, крестьяне поняли суть представителей того древнего рода:
— Как не понять! С медведями
Немало их шатается,
Прохвостов, и теперь, —
ни минуты не сомневаясь в том, что стоящий перед ними Оболдуев — достойный наследник этих бродяг и грабителей:
А ты, примерно, яблочко
С того выходишь дерева?
Крестьян не обманули его либеральные речи, они уловили главное в его системе — «удар скуловорррот», сожаление за прошлым паразитическим существованием с постоянными развлечениями, и боязнь будущего, что придется меняться, приспосабливаться к переменам.
Колом сбивал их, что ли, ты
Молиться в барский дом?
Вот единственная мысль, возникшая у странников после «трогательного «повествования о том, как помещик по-отечески собирал в своем доме крестьян на праздники, да еще возникло сомнение, что крестьянам Оболт-Оболдуева хорошо жилось в родной вотчине, раз бежали они на заработки в чужие земли. И не на пьянство крестьян и заброшенность земель сетует ОболтОболдуев — его больше печалит утрата беззаботного существования. Ему глубоко претит требование:
Довольно барствовать!
Проснись, помещик заспанный!
Вставай! — учись! трудись!
Свое безделье, полнейшую безграмотность в ведении хозяйства помещик просто-напросто возводит в принцип:
Я не крестьянин-лапотник —
Я божиею милостью
Российский дворянин!
Россия — не неметчина,
Нам чувства деликатные,
Нам гордость внушена!
Сословья благородные
У нас труду не учатся.
<…>
Живу почти безвыездно
В деревне сорок лет,
А от ржаного колоса
Не отличу ячменного.
Голос Некрасова как бы подводит итог исповеди этого никчемного господина, балласта на трудовой жизни русского народа:
Коптил я небо божие,
Носил ливрею царскую,
Сорил казну народную
И думал век так жить…
Князь Утятин, которого в народе прозвали «Последышем», потому что он последний барин-крепостник, не может примириться именно с потерей возможности командовать над мужиками, с потерей неограниченной, бездумной власти. Наследники князя, якобы оберегая отца, пережившего вследствие реформы первый удар, а на самом деле боясь, чтобы он не завещал имение другим, подкупают крестьян принадлежавшей им ранее деревни Вахлаки, чтобы те продолжали изображать крепостных. По приказу барина-самодура разбрасывают стог с абсолютно сухим сеном (крестьяне убирают сено для себя), инсценируют порку бунтовщика, выслушивают длинные речи выживающего из ума князя. Существуют даже два старосты — настоящий и «шут», для потребы князю, который «соринку терял» — не богатство, а свои права помещика-угнетателя. И не только обещанные деревне, общине поемные луга (кстати, так и не отданные наследниками) заставляют крестьян склониться на просьбу наследников князя Утятина, а само сознание, что он — Последний.
А завтра мы Последышу
Пинка — и кончен бал!
Символичен конец помещика пана Глуховского во вставном эпизоде — сказании «О двух великих грешниках»: при убийстве пана падает громадный дуб — отпускаются грехи разбойничьему атаману Кудеяру. В поэме мы видим не только конкретные образы угнетателей, в существующем порядке Некрасов обвиняет всю систему самодержавия и крепостничества.
Земля родит змеенышей,
А крепь — грехи помещика.
Наряду с сатирическим изображением помещиков в поэме Некрасов обличает и представителей других угнетающих народ сословий. Это и священники, безразличные к народному горю, к нищете, думающие лишь о своей наживе:
У нас народ — все голь да пьянь,
За свадебку, за исповедь
Должают по годам.
Один из таких попов, встреченных нашими крестьянами-правдоискателями, больше считает свои личные, даже мелкие обиды, чем обиды и беды многострадального народа. Есть исключения среди людей духовного звания, как выходец из крестьян «седенький попик», рассказывающий о бунте в вотчине помещика Обрубкова Испуганной губернии, уезда Недыханьева, деревни Столбняки, о заключении в острог народного выборного Ермилы Гирина. Он не думает о своем покое и богатстве — наоборот, в его жизни, очевидно, за неблагонадежность много перемен по велению начальства:
Я в жизни много странствовал,
Преосвященный наш
Переводить священников
Любил…
Мы видим эпизодичные образы чиновников-взяточников, которые взяли в рекруты вне очереди Филиппа Корчагина, сочли помешанной Матрену Тимофеевну, которая в глубоком своем горе по поводу смерти младенца Демушки явилась к ним без взятки. Устами Якима Нагого поэт обличает чиновников, называя их в числе тех страшных дольщиков крестьянского труда:
А есть еще губитель-тать
Четвертый злей татарина,
Так тот и не поделится,
Все слопает один!
Предстает перед нами и фигура «государева посланного» на усмирение бунта, который «то лаской попробует», то «эполеты высоко поднимет», и готов скомандовать: «Пали». Все они — виновники того, что так трудно не только найти счастливца среди многострадального народа, но и нет
Непоротой губернии,
Непотрошенной волости,
Избыткова села.
Обличительная сила строк поэмы